Глава 19

Когда Руперт сморкнулся уже в третий раз, Эван прищурился на него с подозрением:

– Ты, часом, не заболеваешь, Руп?

– Нет, что ты, – энергично замотал головой агент. – Всего лишь насморк. Может, что-то вроде поллиноза.

– В Лондоне? Зимой?

Руперт даже сжался под его взглядом.

Эван натянул повыше ворот черного кашемирового свитера и машинально помассировал пальцами горло. Когда он утром, как заведено, мерил температуру, показания были отличными. Осторожность никогда не помешает. Если вовремя перехватить инфекцию, то при разумном лечении можно быстро задавить ее на корню. В горле у него першить не начинает? Эван для пробы сглотнул и не ощутил ни малейших признаков отека гланд. Так что нет – все вроде бы в полном порядке.

Эти газетчики так и норовят все время оттоптаться по его параноидальной заботе о горле. А кто бы так не пекся о своем голосе, будь это его главное достояние? Лишь благодаря этому дару Эван сумел подняться из низов и не кануть в безвестности и потому никак не мог относиться к нему с пренебрежением. А раз так, то Эван старательно избегал молочных продуктов, задымленного воздуха, а также носителей разных микробов и тех, кто находился в контакте с такими носителями. Еще он не употреблял спиртных напитков – а во всем прочем, собственно, жил вполне нормальной человеческой жизнью. Так ему по крайней мере казалось.

Первый вопрос, который задавал ему Руперт каждое утро: «Ну как нынче с голосом?» Не как он сам – в смысле личности. Только голос! Все прочее могло катиться в преисподнюю. А вот голос его был всё.

– Держись-ка от меня подальше, – посоветовал агенту Эван. – Попринимай витамин С – возьми у Дьярмуида. И попроси, чтобы тебе тоже померил температуру.

Руперт кинул на него усталый взгляд, означавший молчаливое согласие.

Шеф-повар Эвана пока что находился при нем постоянно, и вообще все у них было отлично организовано. Дьярмуид не только готовил потрясающую высококалорийную еду, но и следил за общим самочувствием Эвана, всегда имея под рукой нужные витамины и пищевые добавки. Он и Руперта пытался приобщить к здоровому питанию, однако без особого успеха. На Дьярмуида полностью можно было положиться, а значит, единственное, на чем следовало сосредоточиться Эвану, так это на своих выступлениях. И вообще, он остро нуждался в таком окружении, которому можно всецело доверять. Эван очень не любил в этом признаваться, но он ощущал себя в безопасности с постоянным штатом помощников, схватывавших его потребности на лету. Кстати, о штате…

– Слышно что-нибудь от Ферн? – спросил он Руперта, стараясь напустить небрежный тон.

– От кого?

– От Ферн, – повторил Эван, тщетно пытаясь подавить раздражение в голосе. – От временного моего помощника. Вчера она внезапно сбежала и так до сих пор не вернулась.

Руперт поднял бровь:

– Может, она наивно полагает, что ты распускаешь своих работников на выходные?

– С чего бы ей так считать?

– У меня до сих пор не было времени обсудить с ней все детали и условия договора, – заметил Руперт. – Как раз собирался сделать это сегодня. Тогда она была бы в курсе, что тебе нужен не просто личный помощник, а постоянная нянька.

– Руперт, – предупреждающе рыкнул Эван. Его агент был единственным человеком, который мог его подзуживать, и ему это сходило с рук. Но иногда и Руперт все же заходил чересчур далеко.

– Ладно, ладно! – поднял тот ладони. – Если она так и не вернется, я позвоню следующему претенденту в списке.

– А ты не можешь сам позвонить этой женщине?

– Могу, – озадаченно глянул на него Руперт. – У меня где-то есть ее номер. Но…

– Кажется, она вполне хороший работник.

– Она забыла напомнить тебе о важной встрече, а вчера еще и удрала без предупреждения, – возразил агент. – Что в твоем представлении означает «хороший»?

Эван все же умел делать хорошую мину при плохой игре.

– Она занятная, с ней не соскучишься.

– О, я тебя умоляю! – Руперт шумно вздохнул. – Бог ты мой, ну и дела!

Эван недовольно нахмурился:

– Ты о чем?

– Нам что, нужен человек, у которого единственное профессиональное качество – это быть занятным? Да и не уверен, что тебе оно поможет в твоем положении, если ты решил за нею приударить.

– Ничего я не решил за нею приударить, – с усмешкой отмахнулся Эван, хотя, пожалуй, был бы и не прочь. Как объяснить Руперту, что она вновь разожгла в нем нечто такое, что, оказывается, давным-давно погасло, а сам он этого даже не замечал? Что каким-то образом эта женщина оказалась единственным за многие годы человеком, который не только не истощал его творческую энергию, но и придавал ей какой-то новый импульс. Ферн была и забавной, и удивительной – совершенно необычной. Этого-то как раз так долго и не хватало в его жизни. – А что конкретно за «положение» ты имел в виду?

– То, в котором мы оба оказались оттого, что тебя домогается одна совершенно свихнувшаяся на этом особа.

Эван протяжно вздохнул.

– За эту неделю Лана названивала тебе миллион раз, – объяснил Руперт. – Я уже выдохся придумывать всякие отговорки.

– Я ей перезвоню. Обещаю.

– Ты говорил это еще на прошлой неделе.

– Я не всегда расположен общаться с Ланой. Ты сам это прекрасно знаешь.

– Я знаю то, что, если ты ей все-таки не позвонишь, у нас с тобой будут неприятности. Причем мало не покажется.

Лана тоже была оперной певицей. И если Эвана прозвали критики Il Divo, то Лану Розину именовали La Diva Assoluta. Эта вспыльчивая страстная итальянка была на сегодняшний день одной из самых изумительных и ярких звезд мировой оперы.

В одном из восторженных отзывов о ее последнем выступлении в Англии – Лана пела там партию Тоски в одноименной опере Пуччини – в газете Independent написали, что она обладает силой голоса Марии Каллас, даром драматического перевоплощения Эдит Пиаф и прекрасным телом Анджелины Джоли. Поистине головокружительное сочетание – которое делало ее в жизни совершенно несносным человеком. Критики неизменно восхваляли ее как верх совершенства, живую легенду – поведение же ее вне сцены тоже давно сделалось легендарным. Она была известна как выдающаяся певица – и в то же время как отменная драчунья. Любимым ее развлечением, казалось, было укладывать папарацци носом в асфальт крепким хуком слева.

Кроме того, Лана была самым удивительным и божественным сопрано, с которым когда-либо Эван имел удовольствие делить сцену, а спустя некоторое время – и постель. В лучшем случае Лана бывала с ним злобно-насмешливой и своевольной. В худшем – невротичной мегерой с непомерным комплексом неполноценности. Она постоянно нуждалась в поклонении и обожании и делалась алчной и несносной, если этого обожания ей казалось недостаточно. Бывали дни, когда Эван определенно не мог преклоняться перед Ланой. Так что сказать, что их отношения были просто неустойчивыми, было бы изрядным преуменьшением.

Ее пение на сцене всегда было мощным и полноголосым, она легко играла широтой своего тембрального диапазона, и ее блистательный верхний регистр не мог не трогать публику. Но когда такой голос обрушивается на тебя в стремительном напоре итальянских ругательств – это уже совсем иное дело. За годы их знакомства Эван не единожды делался объектом ее гнева, и при одном воспоминании о какой-нибудь их перепалке у него вздыбливались волосы на загривке. Голос Ланы нередко наделяли эпитетами «яркий» и «резвый» – и никогда это не было настолько близко к истине, нежели когда она исходила пронзительной отборной бранью.

Они повстречались давным-давно в Сан-Франциско, в Калифорнийском оперном театре – она без особой подготовки исполнила тогда партию Кассандры в «Троянцах» Берлиоза, повергнув критиков в восторженный экстаз. И с тех пор Лана не переставала их изумлять. Общение с ней Эвана было, кстати сказать, куда более разноплановым. Там же, в Сан-Франциско, она оказалась среди гостей у него дома на вечеринке по случаю окончания сезона, и он проникся симпатией к ее редкой страстности и полной жизни и задора красоте. Оба они слыли самыми рьяными трудоголиками среди нынешних оперных звезд и приглашались в международные турне намного чаще, нежели могли мечтать на заре своей карьеры. Обратной стороной этой медали было то, что их связь – как бы их друг к другу ни влекло – все же была весьма спорадической. Лана уже не раз давала ясно понять, что не считает такие отношения идеальными. Теперь они не общались уже несколько недель – с самых репетиций «Травиаты», в которой совсем скоро должны были вместе солировать в Уэльсе.

– Позвони ей, – настойчиво попросил Руперт. – А то она уже начинает злиться.

К добру это точно никогда не приводило. Разозлившаяся Лана как будто превращалась в перестоявшую на плите кастрюлю с макаронами: после долгого бурления все у нее выкипало через край, и во все стороны расползалась отвратительная масса. Но как раз сейчас Эван вовсе не хотел разговаривать с Ланой. Если она сердита на него – а скорее всего, это именно так, – их общение вконец истощит его силы. Чтобы ей звонить, надо загодя настроиться психологически.

– Попозже позвоню, – уклончиво пообещал он Руперту. – У меня сейчас дела.

Через пару часов Эвану надо было присутствовать на генеральной репетиции «Мадам Баттерфляй», и ему требовалось собраться с мыслями, как следует подготовиться. Уже на выходе из комнаты глянув на Руперта, он заметил, как тот что-то бормочет себе под нос.

– И не забудь позвонить Ферн, – бросил он агенту.

– Попозже, – эхом отозвался тот. – У меня тоже сейчас дела.