Я растерянно переводил взгляд с находившегося в состоянии двигательного ступора Виктора на ярко освещенную могилу и обратно, и ни на что не решался. А потом я понял, что на счет отпущенного мне на размышления времени серьезно заблуждался – мне бросилась в глаза стремительно приближавшаяся к нам с запада ослепительная бирюзовая звезда, переливавшаяся смарагдовыми сполохами, разгонявшими отвратительный зеленоватый ночной полумрак на много метров вокруг.

– Господин Верховный Унгард!! – страшно заорал я. – Он летит – что нам делать?!?!

Вместо членораздельного ответа, из могилы послышалось низкое гортанное рычанье, ничуть не похожее на рычание льва, которое знакомо мне было по нескольким телевизионным передачам о дикой природе. А смарагдовые сполохи замельтешили уже у меня прямо перед глазами – лету Стрэнгу до нас осталось секунды три-четыре. Я подхватил тяжелую пластмассовую канистру с булькающим в ней сманьцем, размахнулся и швырнул ее точно в центр столба прозрачного золотистого пламени, вырывавшегося из могилы. О том, что канистра могла попасть прямо по цыганской голове Анмайгера, я как-то не подумал и, более того, вслед за первой швырнул в могилу вторую канистру, теперь уже надеясь, что она попадет именно по голове Верховного Унгарда, и пугавшее меня гортанное рычанье прекратится.

Перед глазами моими, как обычно – неожиданно, возник Стрэнг, и я их вынужден был зажмурить – настолько ярко он светился. И я еще не понял – испугаться мне или, напротив, обрадоваться долгожданному полету Хранителя, как раздался безумный вопль Виктора:

– Валька-а-а-а!! – он, кажется, ухитрился втиснуть свою крупногабаритную фигуру между ножками миниатюрного поминального столика и орал оттуда благим матом, без конца повторяя мое имя, и почему-то чувствуя себя под столиком в полной безопасности. А еще я уловил уже знакомый мне ни с чем не сравнимый, густой аромат сманьца, щедро начавший распространяться по воздуху из могилы Верховного Унгарда.

Я точно знал, что Стрэнг неподвижно висит сейчас непосредственно прямо передо мной, а может – над могилой и выбирает правильное решение, которое ему следует немедленно принять. Я почувствовал, как Стрэнг осторожно коснулся мягким кончиком крыла моей щеки. Прикосновение это длилось не более секунды, но его оказалось вполне достаточным, чтобы все мое существо пронзило острое ощущение клокотавшего в Стрэнге океана страстей: крайне тяжелого раскаяния, безмерного, непреходящего чувства вины, бесконечного сожаления и жгучего желания оказаться прощеным.

Я открыл глаза и посмотрел прямо, так сказать, «в лицо» купленному мною на базаре существу, за удивительно короткий срок уничтожившему мою семью и полностью перевернувшему с ног на голову всю мою жизнь. Он свободно парил в воздухе в полутора метрах над землей, повернувшись ко мне одним из углов ромба. По пушистой поверхности ромба пробегали волны ласкающего взор, сейчас не такого ослепительного, как во время полета, смарагдавого света, и я подумал, что внутри Стрэнга колышется целый мир – таинственный и огромный, постоянно купающийся в ласковых теплых лучах никогда не гаснувшего светила – яркой смарагдовой звезды.

Из могилы раздался очередной аккорд требовательного гортанного рычанья, ромб Стрэнга вздрогнул, по смарагдовому световому полю пробежала легкая бирюзовая рябь, Он попрощался со мной и, освободившись от горестных сомнений, навсегда оставив их у нас на Земле, на таком несчастливом для него Александровском кладбище, накрыл могилу ахайсота покрывалом своей роскошной мантии и разразился изнутри целыми каскадами крохотных голубых молний.

Занятый немым диалогом со Стрэнгом, я как-то упустил из виду северо-восточную часть небосвода, где продолжало накаляться зарево рассвета Алялватаски. Кажется, оно начинало достигать своего апогея. Грандиозная операция по восстановлению стабильности в отношениях между мирами Алялватаска и Параллель Х–40, осуществленная совместными усилиями спецслужб двух дружественных параллельных миров, приближалась, видимо, к успешному завершению.

Я не мог оторвать глаз от околдовавшего меня карнавала калейдоскопических узоров, потрясающих богатством и неожиданностью сочетаний красок, сменявших друг друга на поверхности пушистой мантии Стрэнга.

Прекратил вопить дурнинушкой Виктор – ему каким-то образом удалось выдернуть все четыре, добросовестно вкопанные, ножки поминального столика из плотно утрамбованной кладбищенской земли и, отшвырнув столик в сторону, мой старый университетский друг огромными скачками помчался прочь от места действия заключительного акта трагедии, связанной с появлением в нашем мире Черной Шали. Я испытал безмерное облегчение, что мне, наконец, удалось от него отвязаться, и сейчас я не мог бы объяснить самому себе – зачем с такой настойчивостью убеждал Панцырева в необходимости взять Виктора на Александровское кладбище.

Наверное, ни при каких обстоятельствах я не облил бы Виктора сманьцем, сделав его, тем самым, приманкой для Стрэнга. Стрэнг, прощаясь со мной, не просто меня коснулся, он, видно, вернул мне, частично высосанные им в самом начале нашего с ним знакомства такие человеческие качества, как порядочность, уважение к чужим интересам, веру в людскую доброту.

Я медленно отступал спиной вперед от Стрэнга, правым глазом следя за его световыми пертурбациями, а левым – за рассветом Алялватаски, стремительно превращающимся в закат. И на этом, уже начинающем слабо багроветь золотистом закатном полотне, появилась исполинская по своим размерам хищная крылатая тень, медленно увлекаемая высотным воздушным потоком с запада на восток, окруженная тысячами одинаковых тающих облачков и омываемая морем очистившегося от зеленовато.

И все-таки я не сумел уловить миг слияния души Анмайгера и тела Стрэнга, и воочию увидеть, как рождается Бессмертие. Если хорошенько подумать, то все античеловечные поступки Стрэнга с момента его похищения из ахайсота, объяснялись крайней степенью естественного раздражения, вызванного грубым вмешательством извне в сугубо интимный процесс, происходивший между ним и Хозяином. Наученный горьким кровавым опытом, на этот раз Стрэнг поступил с нежелательным свидетелем (со мной) значительно мягче – я всего лишь потерял сознание, захлебнувшись душистой волной густой квинтэссенции аромата сманьца, плеснувшей мне в лицо одновременно с бесшумным взрывом прямо внутри мантии Стрэнга, ослепительным гейзером жидкого холодного золота, взметнувшегося к ночным небесам.