Рыба, выловленная Аджаньгой в водоеме, по сути своей являвшимся ничем иным, как той самой легендарной рекой Стикс, действительно, оказалась необыкновенно вкусной – ее огромные, дымившиеся пряным паром, жирные и нежные куски яркого оранжево-золотистого цвета, ловко вылавливал из казана большой поварешкой, найденной среди атрибута кухонной утвари цыган, сам Аджаньга и выкладывал на огромное овальное праздничное блюдо, обнаруженное там же, где и поварешка. Вообще, Аджаньга, оказался весьма хозяйственным и расторопным парнем. К тому же – великолепным рассказчиком (разумеется на ремутационный период, рассчитанный, к сожалению, всего лишь на несколько часов). Пока мы насыщались выловленной и великолепно приготовленной им рыбой, Аджаньга успел рассказать нам, что у себя на родине его дед, бабка, отец и мать считались непревзойденными мастерами ловли болотных рыб, пресмыкающихся и земноводных, и многие свои навыки передали ему – Аджаньге, наивно полагая, что он пойдет по их стопам (вернее – копытам), но судьба распорядилась иначе и Аджаньга стал унгардом-воином, а не унгардом-змееловом.

Он успел рассказать нам несколько, как забавных, так и страшных случаев из своей богатой болотной практики, набросав, тем самым, несколько скупых, но выразительных штрихов жизни в мире Алялватаска. Лично я, правда, перекрестился в душе, что живу на Земле, а – не на берегах мерзких болот Алялватаски. Вслух я, конечно, так не сказал, тем более, что искренне отдавал должное мастерству унгарда, продолжая смаковать сваренную им рыбу. Зато Эдик, как мне показалось, слушал рассказы Аджаньги о болотах с откровенным немым восхищением или, что будет точнее – с совсем непонятной тоской в, переставших близоруко щуриться, глазах. Вообще, Эдик после своего воскрешения, заметно изменился, как внутренне, так и внешне. Столь кардинальным образом на него, наверняка, подействовали взятые в комплексе: лучи священной лампы «хиранг», сок листьев травы Люзеленей, щедро перемешанный со слюной унгарда Аджаньги и ядом, к счастью оставшейся неизвестной мне, асмарды.

Раньше я его не видел раздетым по пояс и, следовательно, не знал – обладал ли он такими же могучими мускулами, как и сейчас, столь же густым волосяным покровом на груди и животе, но, что касается общего выражения, еще вчера почти мальчишеского веснушчатого, лица майора Стрельцова, то здесь я со всей ответственностью мог бы заявить, что основной и самой характерной чертой его сейчас сделалось выражение грубой мужественности и немного пугающей мрачной замкнутости в себе. Ну а главное же, конечно, заключалось в том, что к майору вернулось стопроцентное зрение, а вместе с ним, в чем скорее всего не стоило бы даже и сомневаться, ряд других ценных, и даже – необычных для обыкновенного человека, качеств.

Я, кстати, нисколько не удивился, когда Аджаньга, ничего, между прочим, не евший, а лишь молча, с вполне понятным удовлетворением профессионального повара, наблюдавший, как едят другие, предложил Эдику:

– Слушай, друг – после того, как мы уничтожим румплей, отправляйся вместе со мной на Пьяные Болота. После возвращения с задания я там поселюсь навсегда, мне это обещал Клан. Там очень и очень хорошо, а здесь ты зачахнешь с тоски, в этой вашей дыре!

Не знаю, что собирался ему ответить Эдик, но в разговор вмешался Великий Унгард Анмайгер, поставивший, кажется, точку на беззаботных разговорах вокруг костра:

– Ты сначала уничтожь румплей, а затем уже делай безответственные предложения, рядовой унгард Аджаньга! – Анмайгер раздраженно выплюнул рыбью кость, застрявшую у него где-то между десен. – Я думаю, что период восстановления сил закончился, и пришла пора приступить к действиям вне апарца, направленных на восстановление стабильности в отношениях между Алялватаской и Параллелью Х–40!

В течение примерно пятнадцати минут Верховный Унгард Анмайгер объяснял генералу Панцыреву, майору Стрельцову и мне суть складывавшейся вне стен апарца ситуации и четко обрисовал единственно возможный путь выхода из нее или, другими словами, путь к спасению. Он, этот путь, показался мне очень и очень тернистым, во всяком случае – для меня. Именно мне, как ни странно, отводилась Анмайгером ключевая роль в плане возвращения Стрэнга. И, положа руку на сердце, я не мог бы сказать, что роль эта пришлась мне по душе.

Вернее будет сказать, что она мне, вообще, пришлась не по душе, и, совершив определенное умственное усилие, я подумал о несчастном гусевладельце Викторе, в состоянии прострации находившемся на данный момент в багажнике джипа «Хаммер H1», стоявшего у ворот апарца.