Не видя у костра никого, кроме сидевшего ко мне необычайно мускулистой спиной, щедро заляпанной какими-то не то пластырями, не то заплатами, майора Стрельцова, я спросил:

– А где наши друзья Унгарды?

– Они в апарце – совещаются о чем-то своем – об унгардовском – перед решающим боем с румплями…, – и дальше я только слушал подробный и эмоциональный рассказ генерала о тех удивительных часах, которые он провел наедине со стопроцентным инферналом во плоти и крови, появившемся в апарце по классическим законам жанра:

– Он не съел меня, хотя, как выяснилось по его дальнейшим рассказам, сделать ему это было совершенно не сложно. Он долго издевался надо мной – показывал язык – ужасный раздвоенный язык с массой отвратительных пупырышек на нем, щелкал когтем по клыкам, делал шутливые угрожающие жесты руками, которые меня совсем не пугали, хотя и Аджаньге казалось, что я его сильно пугался. Но, суть не в этом, а в том, что он дал нам шанс на спасение… Во всяком случае, он спас Эдика, не говоря уже о Верховном Унгарде Анмайгере…

Он пальцем нажал Эдику куда-то чуть пониже затылка и все иглы выскочили у Эдика из спины и на месте ранок выступила даже не кровь, а какая-то синеватая слизь, и я еще раз мысленно попрощался с Эдиком. Но Аджаньгу ничуть не смутил вид выступившей у майора Стрельцова слизи на спине. Гулко стуча огромными копытами по деревянным доскам пола, пергаментнокожий гигант Аджаньга прошел к двери, ведущей в сени, с силой распахнул ее, едва не сорвав с петлей и, оглянувшись на меня, произнес, радостно скаля клыки:

– Ваше счастье, мырки, что это оказалась именно асмарда!

А из темноты сеней, между прочим, потянуло запахами разнотравья прохладного туманного луга – совершенно незнакомыми запахами, не нашими – совсем-совсем чужими. Но в них чувствовалось нечто бесконечно обнадежывающее. А этот Аджаньга, я заметил, вдыхал ворвавшиеся из сеней густые ароматы со страшной жадностью. Как следует надышавшись, он выскочил во двор, на котором, судя по всему, вырос кусок заливного луга из поймы какой-то неизвестной нам большой реки Алялватаски. Пока Аджаньга что-то настойчиво искал во дворе, я имел возможность наблюдать воочию волшебное воздействие лучей священной лампы «хиранг» на остекленевшего Анмайгера, да и, в целом, на всю атмосферу апарца.

Собственно, я и сам, хоть и не будучи жителем Алялватаски, почувствовал себя под этими лучами значительно бодрее, что ли. А Анмайгера они, в буквальном смысле слова, оживили. Сначала у него что-то звонко так и протяжно щелкнуло в голове, где-то под самым темечком – он всем туловищем дернулся вперед. Я думал – упадет, разобьется, как твои цыгане, но – нет, усидел наш Анмайгер, пару раз только еще под темечком щелкнуло и все – тихо сделалось в смысле щелчков, лицо у него, как будто потом покрылось, и волосы мокрыми сделались, как если бы это чертово стекло растаяло и потекло. Заметно сразу стало, что мышцы у него под одеждой расслабились, ну короче – ожил мужик! Глаза открыл, ну сначала, конечно, очень тупо смотрел – стеклянно, а потом ничего.

Когда Аджаньга вернулся – минут через десять после того, как ушел во двор, Анмайгер почти полностью в себя пришел. А Аджаньга, оказывается, нарвал во дворе здоровенную охапку какой-то травищи и, по-моему, именно ее зачем-то жевал. Он мне, между прочим, подмигнул правым глазом, так, знаешь, совсем почти по нашему – по-земному, бросил эту травищу рядом с Эдиком, опустился рядом с ним на колени, одним пальцем сорвал с Эдика и куртку, и пуленепробиваемый жилет(!), и футболку, в общем, раздел его по пояс единственным, что говорится, росчерком когтя. И на месиво, что осталось вместо эдиковой спины, давай плеваться той жвачкой, что получалась у него в пасти. Плюнет и ладонью растерет, плюнет и снова ладонью растерет. Всю спину он таким макаром Эдику залепил и только после этого сказал мне: Эдик будет жить, так как ему несказанно повезло – весь двор зарос травой люзеленей: ритуальной травой традиционных брачных игр унгардов и самым эффективным природным антитоксидантом против яда асмарды, а также от многих других болезней.

Люзеленей излечиваются даже какие-то там бешеные смурги и отращивают новые рога бундыроголомы! А сами унгарды, наподобие нашего Аджаньги, во время брачных игр, проводимых на определенных участках берегов их родных болот, зарабатывают себе моральный капитал в глазах невесты исключительно благодаря асмардам. Оказывается, что достигшие половозрелости мужские особи унгардов, желающие заполучить в законные жены ту или иную невесту, обязаны с разбега прыгать обнаженной филейной и к ней прилегающими иными частями тела на ощетинившихся асмардов. Если иглы смертельно ядовитого насекомого пробивают не до конца загрубевшую шкуру прыгнувшего кандидата в мужья (что свидетельствует о преждевременности возникшего желания спариться), то пострадавшие получают в целебных целях примочки из священной травы люзелени, в иных случаях трогать, а тем более рвать ее жесточайше запрещено. Дело в том, что применение этого травяного снадобья двоекратно увеличивает их самцовский потенциал: в два раза усиливается зоркость, чтобы издалека замечать самок, в два раза гуще становится ошерстенение, в легко ранимых местах уплотняется кожа, дабы ее не могла прокусить самка в период брачных игр, ну и с точки зрения физиологии всё так удваивается в размерах, что только держись!

Проделав необходимые лечебные процедуры над неподвижным телом майора Стрельцова, Аджаньга осторожно подошел к ритмично раскачивавшемуся в кресле Верховному Унгарду Анмайгеру и, увидев, что тот практически полностью пришел в чувства под воздействием лучей священной лампы «хиранг», немедленно рухнул перед ним на колени, согнув широченную спину и уперевшись мощным лбом об пол.

– Кто ты? – пока еще очень слабым голосом спросил Анмайгер.

– Я – рядовой унгард Аджаньга, о Великий Унгард Анмайгер Лютия Чермик! Я послан сюда в Параллель Х–40 решением Великого Совета Клана Чермиков для того, чтобы вернуть ускользнувшего из твоего ахайсота Стрэнга и вернуть его на твои плечи!

– Мой Стрэнг не ускользнул из ахайсота, а его украли! – строго поправил Аджаньгу Анмайгер. – Истинный Стрэнг-Хранитель никогда не предаст хозяина!

Исполинское туловище Аджаньги затрепетало от сильного страха и приподняв рогатую голову, он, символизируя раскаяние из-за совершенной бестактности, припечатал лбом об пол с такой силой, что на мгновенье тускло мигнуло сияние священной лампы «хиранг».

– Не придуривайся, унгард Аджаньга! – немного смягчившись, произнес Анмайгер. – А лучше скорее вставай с колен и давай будем думать – что делать?! Времени у нас практически не остается!

На этом, в общем-то, закончился предварительный диалог между Анмайгером и Аджаньгой, и как раз, когда на мгновенье померкло сияние священной лампы «хиранг», зашевелился и громко застонал майор Стрельцов, чья реанимация, как раз и показалась мне настоящим святым чудом, хотя и совершило его существо, менее всего напоминающее ангела.

Да и я, собственно, о самом важном рассказал, кроме…разве что… В общем, это касается твоей жены – она, как и все пациенты, и персонал городской клинической больницы номер четыре, скорее всего, исчезла в чужой параллели Алялватаска. Это произошло в результате специфического биоинфернального контакта с румплями. Анмайгер объяснил, что все люди остались живы и, если им будет везти и дальше и они не погибнут в дебрях Алялватаски, то вполне могут вернуться обратно в Параллель Х–40, правда – неизвестно, когда это может произойти. Может и через месяц, а может – и через год, а может – и через десять лет! – Сергей Семенович поднялся на ноги и бросил внимательный взгляд на сидевшего к нам спиной майора Стрельцова, – Пей уху и не переживай, сейчас не время переживать, пей – сейчас и рыба будет готова… – генерал прервался, потому как на крыльце послышался звук тяжелых шагов.

Это, стуча копытами, из бывшего цыганского дома вышли оба унгарда: Великий и рядовой…