Дружба, связывавшая царя Алексея Михайловича и патриарха Никона, столь неприятная для некоторых бояр, приносила свой плод. Как мы видели, смелое выступление России в защиту гонимых единоверцев в Польше, сильно озадачившее латинян, дало грекам и другим нациям, угнетенным турками, надежду на возможность их освобождения. Увы! европейская политика помешала русским государям завершить чаемый крестовый поход на ислам.
Благодаря близости Никона к царю, население получило в его лице постоянного защитника и ходатая, а царь — ценного советника в различных делах. Антиканонические пункты "Уложения" касательно церковного имущества и суда пока еще оставались без применения. По своему положению, Никон участвовал в заседаниях боярской Думы, с чем не могли примириться те, которые прощали это Филарету, но не крестьянскому сыну, ставшему вторым лицом в государстве.
В 1653г. царь приказал титуловать Никона "патриархом Московским и всея Великия и Малыя России", а после завоевания Вильны — "и Белыя России", сам принимая одновременно соответствующие титулы.
Более того, когда Алексей Михайлович отправился с войском в поход против Польши в 1654 г., он даровал патриарху особый титул "великого государя", которым, как мы видели, до этого именовался лишь Филарет как царский родитель. Вместе с этим, на время отсутствий царя в столице патриарху поручалось все управление страной как государственному регенту, а также попечение над семьей государя.
Когда в 1654г. в Москве разразилась страшная эпидемия чумы, буквально обезлюдившая большую часть столицы, патриарх немедленно спас царскую семью, перевезя ее в Калязинский монастырь, а оттуда доставил к царю в Вязьму.
Как государственный регент патриарх поражал всех, даже врагов, своим большим умом, работоспособностью и умением разбираться в людях. Тут более, чем раньше, Никону была дана практическая возможность устранять все неправды лихоимцев и, принимая ежедневно бояр с докладами, править согласно христианской справедливости. Как регент патриарх нередко круто и надменно обращался с боярами, никому не позволяя обижать народ или злоупотреблять властью.
Разумеется, некоторые только и ждали случая ему за это отомстить. Павел Алеппский, архидиакон Антиохийского патриарха, в своих записках, восхищаясь красотой и порядком отстроенной Москвы, непрестанно украшаемой, описал чин приемов Никона как регента и величавое обращение его с боярами. Иподиакон его — Шушерин — в своих воспоминаниях о Никоне свидетельствует, насколько в домашнем обиходе патриарх поражал всех своей скромностью и нетребовательностью с тех пор, как стал митрополитом Новгородским и во все время своего патриаршества. Пища его всегда отличалась в частном быту монашеской скудностью. Заметим, что Никон тяготился пышным титулом "великого государя", которым наградил его царь, и говорил о нем, как о "горделивом и проклятом названии". Также не любил он пользоваться своими новыми церковными титулами и на соборных актах обычно подписывался "архиепископ царствующего града Москвы и патриарх всея России". Регентство, как и патриарший престол, были ему даны против его воли и, если в исполнении своих обязанностей Никон и окружил себя торжественным церемониалом и требовал от каждого подчинения, то эту внешность он рассматривал, как подобающую высокому патриаршему сану. Из сочинений Никона и всех его обращений явствует, насколько его понятие о патриаршестве православном соответствует древним традициям Вселенской Церкви и учению св. Отцов.
Помимо государственных и церковных забот, Никон всячески содействовал, будучи как бы соправителем Алексея Михайловича, развитию народного просвещения, искусства, промышленности и всех отраслей экономики.
Благодаря просвещенному и высокообразованному европейцу — боярину Ордыну-Нащокину, возглавлявшему русскую дипломатию, в Москве появилась первая газета "Куранты", где сообщались, между прочим, все западные новости. Между Россией и Западом было установлено регулярное почтовое сообщение, а в обществе все более и более распространялось изучение иностранных языков, особенно латыни и немецкого.
Из высокообразованных людей той эпохи следует назвать также монахов Симеона Полоцкого (из Киева, выдающегося проповедника и поэта, создавшего вторую типографию в Москве), Епифания Славенецкого и окольничьего Ртищева. Ртищев — любимый советник царя — устроил под Москвой Андреевский монастырь, куда за его счет приехало больше 30 ученых монахов из Киево-Печерской Лавры. Им было поручено переводить иностранные сочинения и преподавать греческий, латынь и славянский языки, философию,риторику и словесность.
Епифаний Славенецкий, по его просьбе, составил для этой монастырской школы греко-славянский лексикон, а Смотрицкий — славянскую грамматику.
В 1667 г. царь получил челобитную от прихожан монастырской церкви св. Иоанна Богослова с просьбой устроить и при ней подобную школу.
Иностранное влияние шло, как замечает проф. Платонов, с одной стороны, из Западной Европы (преимущественно от немцев), а с другой — от греков и малороссов. Задолго до Петра, как было сказано, еще при Иване III русские государи считали полезным, при обязательном условии сохранения чистоты веры и церковных обычаев, поучиться у иностранцев современной технике, ремеслам и разным наукам.
"Окно в Европу", давно прорубленное, позволяло русским наблюдать за иноземным миром, откуда приезжали к ним всевозможные специалисты, но также перенимались вместе с модами понятия, иногда совершенно чуждые русской культуре. Однако в то время общественные основы были еще настолько крепки, что, переодеваясь в "немецкое" платье или польский "кунтуш", русский человек оставался верен старине. Ордын-Нащокин, при всей широте своих взглядов, был решительный противник всяких перениманий в бытовой жизни и говорил: "Какое нам дело до иноземных обычаев? Их платье не по нас, а наше не по них".
По подсчету академика Соболевского, еще до прихода киевских учителей, в Москве было много частных школ, а грамотных было: все духовенство и монахи, 70 % землевладельцев и 70 % купцов. Следовательно, Москва в этой области не уступала Западным столицам!
Украшение и расцвет городов выдвинули на первый план многих русских мастеров и художников.
С давних пор русское искусство поражало иностранцев. В XV в. наши мастера приглашались королем Владиславом Ягел-лоном в Польшу. Там, соперничая с итальянскими художниками, они расписали некоторые латинские храмы, и их фрески украшали капеллу и залы Вавельского королевского замка в Кракове.
Построенные при царе Михаиле литейные заводы улучшались технически, новые строились в Туле и Кашире для литья железа, а в Соликамских копях нашли медную руду и медь продавалась на рынках по четыре с половиной рубля за пуд. К концу царствования новые копи обнаружены были около Олонца и на реке Мезене. Стекольная промышленность, начатая по приказу царя в селе Измайловском, скоро прославилась своими изделиями по всему государству, как и образцовая ферма в том же селе, где работали с земледельческими орудиями русского производства, например, водяными и ручными молотилками.
Улучшалось и военное дело. В 1649 г. царь создал пехотные полки, разделенные на роты и вооруженные саблями и мушкетами.
Указом 1667 г. учреждалось кораблестроение. Боярину Ор-дын-Нащокину было поручено создать флот Хвалынского (Каспийского) моря, на первой русской верфи в деревне Дединове на Оке был построен первый русский корабль "Орел". Этот подлинный "дедушка русского флота", к сожалению, был сожжен Стенькой Разиным. Для Каспийского флота царь нанял в качестве "капитана и главного навигатора" голландца Давида Бютлера.
Умный и предприимчивый народ наш быстро осваивал выгоды иностранной техники, в совершенстве овладевал ею и поражал всех своим мастерством. На рынках, богато снабженных, стали появляться самые разнообразные предметы кустарного ремесла, художественные ювелирные изделия и т.д. Умелая рука, несомненно, смогла бы в скором времени помочь России догнать и перегнать Западную Европу, не прибегая к методам Петра I.
Простой крестьянин Иван Посошков ( 1729) в своем труде "О скудности и богатстве" опередил свой век, положив основы политической экономии как науки. Только спустя 50 лет по его смерти наука эта появилась на Западе. Труд его остался забытым и был случайно найден лишь в царствование Николая I.
Улучшая материальный быт, народ продолжал черпать свой нравственный идеал в церковности. Настольной книгой "от хижин до дворцов" был "Пролог", духовная энциклопедия Православного Востока. В нем выражался подвижнический идеал, вытекавший из приводимых святоотеческих поучений и житий святых. Места из "Пролога" читались в церквах и монастырях. Смысл жизни в "Прологе" представлен, как стремление к аскетизму в духе древнего монашества. К "Прологу" приписывались новые поучения, в зависимости от церковных требований. Книга эта так же разнится от Тридентской морали романизма, как и от позднейшей материалистической "Энциклопедии", увлекшей Запад. Патриархальный быт Московской Руси, жившей под влиянием "Пролога", действительно не нуждался в западной морали, изуродованной компромиссным духом латинства. Европа XVII в. ни в духовной, ни в государственной области не могли служить примером для Российской империи, во главу угла поставившей традиционную "симфонию властей".
Любопытно, что для расшатывания этого гармоничного союза, как и при Самозванце, сочеталось два разнородных фактора: Рим и олигархическая фракция боярства при определенной помощи раскольников-старообрядцев. Риму нужно было подорвать мощь России, чтобы присоединение к ней Малороссии не закончилось бы разгромом Польши, а следовательно, и исчезновением "унии". Олигархам требовалось отстранить от царя чересчур проницательного советника, мешавшего их узкородовым замыслам.
Не входя в пространные описания горестных событий, вызвавших окончательный разрыв между царем и Никоном, ограничимся главными эпизодами конфликта. Как ни странно, самым тщательным исследователем дела Никона явился в XIX в. английский церковный деятель В.Пальмер. В наше время, проф.
М.В.Зызыкин, основываясь на Пальмере и разобрав все исторические справки, касающиеся Никона в русских и иностранных архивах, пришел к заключению, что суждение наших историков нем крайне ошибочное и что Никон представлен ими в неправильном освещении. С его выводами нельзя не согласиться.
Вернувшись после похода в Москву, царь, не могший не приветствовать патриарха-регента за его мудрое правление, сразу стал искусно "обрабатываться" враждебной партией. Царю шептали, что Никон принимает свой титул "великого государя" как во всем равняющий его с монархом, что гордыня неприсуща святительскому сану, что он обижает государевых слуг, не считаясь с родовой честью бояр, и т.д. Постепенно царь охладел к своему другу, перестал прибегать к его советам, реже звал ко двору и т.д.
В июле 1658 г. отношение царя к Никону сделалось уже явно неприязненным: вопреки обычаю, его не пригласили на прием грузинского царевича Теймураза, царь демонстративно отсутствовал на патриарших службах (что особенно поразило всех). Наконец, боярин Хитрово грубо побил патриаршего чиновника царь отказался заставить его извиниться перед Никоном. Никон прекрасно понимал, чье влияние отдаляло от него царя и кому это должно стать выгодным. Сделав несколько попыток открыть глаза Алексею Михайловичу на вредный замысел олигархов и на ущерб, наносимый церковной жизни их "Уложением", он прибег к единственному средству, могущему, по его мнению, заставить царя одуматься.
Отслужив обедню в Успенском соборе, патриарх, к общему смущению, объявил, что оставляет столицу и переселяется в выстроенный им Воскресенский монастырь — "Новый Иерусалим". Своим викарием он оставил митрополита Питирима Крутицкого, вменив ему в обязанность сноситься с ним для решения важных дел. Перед отъездом он объявил царским стольникам следующее: "Известно всему государству, что вследствие этого гнева меня царь не ходит в св. соборную церковь и я уйду из Москвы; надеюсь, что царю будет свободнее без меня". Послов же царских он предупредил: "Я ушел не совсем. Если царское вели чество приклонится, будет милостивее, отложит свой гнев в сторону, я вернусь в Москву".
Средство, употребленное Никоном, не являлось историческим новшеством. Так, ев Григорий Богослов, выбранный Константинопольским патриархом, оставил престол, убедившись в зависти к нему одного египетского епископа; св. Иона поступил так же, сказав императору Андронику Палеологу: "Я, видя тебя главой грешников, сделал все, чтобы избежать греха"; наконец, то же сделал Геннадий Схоларий, удалившийся в монастырь св. Предтечи. Согласно канонам, уход с престола не означает лишения епископских прав.
Можно усмотреть в уходе Никона известное сходство с отъездом Иоанна Грозного в Александровскую Слободу в 1564 г., дабы заставить одуматься строптивых бояр.
Как бы то ни было, факт назначения Никоном местоблюстителя и вышеприведенные его заявления ясно доказывают, что уход свой патриарх предпринял как временную меру.
Враждебная ему группа, предводимая кн. Одоевским, кн. Трубецким, дядей царя Семеном Стрешневым и Мстиславскими, не медля приняла меры, чтобы, во-первых, удержать встревоженного царя от сближения с его прежним другом и советником. Во-вторых, понимая опасность для их замыслов возвращения Никона, они немедленно решили добиться снятия с него сана и ссылки.
Для этого они стали царю представлять снова всевозможные обвинения, одно нелепее другого, выставляя Никона как властолюбца, честолюбца и чуть ли не преступника. Вследствие этого митрополиту было запрещено поминать Никона на богослужениях, а также к нему обращаться, несмотря на патриаршее распоряжение.
В 1660 г. под влиянием этих лиц в Москве был созван Собор для разбора дела оставления Никоном кафедры. Постановлено было следующее: "Никону чужду быти патриашаго престола и чести, вкупе и священства, и ничем не обладати". Но единодушия не оказалось и некоторое число участников, из коих Епифа-ний Славенецкий, защищая патриарха, доказал, что он подсуден поместному Собору. Царь, к неудовольствию врагов Никона, согласился с этим мышлением.
Уходом Никона несказанно обрадовались старообрядцы, ставшие повсюду поносить отсутствующего первоиерарха и приобретать себе новых приверженцев, даже среди царской фамилии (например, царицу Марию Ильиничну).
Сразу же после его ухода между боярами возобновились местнические счеты, с которыми раньше боролся Алексей Михайлович вместе с патриархом. В результате, предводительствуемые неспособными, нородовитыми вождями, русские войска потерпели ряд тяжких поражений. Россия принуждена была отказаться от Белоруссии и от правобережной Малороссии и только внутренние раздоры и крайнее ослабление Польши после 13-летней кампании помешали ей воспользоваться бестолковостью московских воевод. Со Швецией тоже пришлось заключить невыгодный мир в 1661 г., уступая ей города, приобретенные Россией в 1658 г.
Царь Алексей умер до окончания войны с турками, угрожавшими Киеву!
Воеводы повсеместно воспользовались отсутствием проницательного царского советника, чтобы более, чем когда-либо, угнетать население. Вследствие этого возобновились с новой силой разбои и мятежи.
Совпадение отдаления от дел Никона с этими печальными событиями настолько разительно, что вряд ли стоит подчеркивать, насколько преступны перед царем и государством оказались непримиримые враги оклеветанного патриарха.