Мы вкратце описали этапы развития Русской Церкви с момента зарождения ее в IX в. вплоть до возникновения Всероссийского патриаршего престола в Москве. Коснулись мы также в связи с описанными нами событиями и соборной деятельности русских иерархов в Киеве, Москве и Западном Крае.

Восприяв от Византии все самое ценное и цельное, сохраненное ею от первых веков христианства, Русская Церковь, став самоценным крепким организмом, постепенно перенесла на русскую почву и некоторые основные принципы древней Византийской империи. Главным из них был, несомненно, монархический принцип правления государством, а наряду с ним, порядок взаимоотношений между Церковью и государем, выражавшийся на Руси в теснейшей связи между великими князьями и царями, и митрополитами, и патриархами. Эта "симфония властей" просуществовала у нас почти непрерывно от св. Владимира до Алексея Михайловича, т.е. около семи веков.

На Западе этот принцип симфонии оказался подорванным вскоре после отделения Рима от Вселенской Церкви в XI в. Как мы видели в первой части настоящего труда, одним из первых действий Гильдебранда (Григория VII) было торжественное и безапелляционное провозглашение так называемого "папоцеза- ризма" Папа присвоил себе и своим преемникам до скончания века право повелевать всему миру не только в области религиозной, но и светской: назначать и низлагать государей, диктовать законы, распоряжаться миром и войной; одним словом, римскому епископу вручался крайний, полнейший абсолютизм.

Порочность подобной доктрины, задуманной для возвеличения престола "Христова Наместника", ставшего государем "церковных штатов" и вооружившегося всеми прерогативами вселенского владыки, весьма скоро стало очевидной. Более того: Григорий VII заявил, что королевская власть должна быть не наследственной, а избирательной, причем каждый кандидат должен утверждаться папой!

Однако уже в 1122 г. папа Калликст II принужден был все же признать права светской власти. Заметим, что под влиянием теорий Гильдебранда, ярые латиняне-поляки ввели систему избира- ния королей в "Течи Посполитой".

Против папского стремления к абсолютизму с предельной резкостью выступил в XII в. знаменитый игумен Бернард Клер- восский, писавший: "Что лучше и кажется вам более достойным — отпускать грехи или делить наследства? Этими бесконечными материальными заботами ведают короли и князья земные. Зачем захватывать чужую территорию? Зачем захватывать серпом жатву соседа?.. Вот слова Спасителя в Евангелии: "Цари народов господствуют над ними, но между вами да не будет так". Итак, ясно, что властительство запрещено апостолам... Идите теперь и будьте достаточно смелы, чтобы соединить власть с апостольством. Если вы хотите сразу иметь и то и другое, вы потеряете и то и другое. Иначе, вы будете из числа тех, о которых Бог сказал: "Они царствовали, но не Мною; они приказывали, но Я их не одобрял... Пусть самый великий из вас станет, как самый меньший, и пусть первый будет вашим слугой". Вот правило, данное апостолам. Властительство им запрещено, а служение на них возложено. Скажут, может быть, что это значит разрушать апостольских авторитет, но авторитет может совмещаться с отсутствием властительства".

Как известно, игумен Бернард не преуспел в своих усилиях удержать Рим от "папоцезаризма".

Когда в феодальной шахматной Европе пробудилось национальное самосознание, против папы-государя выступили короли, которые начали бороться с Римом, добивавшимся беспредельной власти в мире в ущерб развитию национальных государств. Эта борьба европейских наций с папской теократией приняла различные формы: от длительного "спора из-за инвеститур" до резкого ультиматума французского короля Филиппа IV папе Бонифатию VIII, положившего начало "Великой Западной схизме", поколебавшей самые основы папского главенства (см. ч. I, гл. IV, § 3, 4).

Параллельно с этим внутри государств в меньшей степени, но не менее очевидно, шло соперничество между вельможами церковными и светскими — "сюзеренами" и епископами, причем именно эта старая вражда и побудила высшее западное духовенство искать для себя защиты в Риме. Дабы оградить свои богатые угодья от произвола баронов, следовало возвысить папскую власть как известно, в IX в. папы играли весьма униженную роль капелланов германских императоров). С этой целью повсюду в Европе стали распространять пресловутые фальшивки: "Дарственную грамоту Константина Великого" и "Исидоровы декреталии", действительно обманувшие современников, укрепившие папский авторитет и последовательно толкнувшие Рим на разрыв со Вселенской Церковью.

Ставши независимыми, римские епископы, как мы сказали, поспешили присвоить не принадлежавшие им атрибуты вселенс- кости и провозгласить миру о своем духовном и политическом деспотизме.

Разумеется, подчиненные папе феодалы-епископы и игумены весьма скоро получили от Рима желаемую поддержку против притязаний на их имения королей и рыцарей. Привилегированное положение высшего духовенства не замедлило всюду породить неслыханные злоупотребления, описанные Мишлэ и другими историками, даже церковными, как аббат Флери; безнравственное поведение и чрезмерное обогащение белого и черного духовенства подорвало в среде верующих уважение и доверие к церкви, ставшей обществом весьма далеко отошедшим от подлинного христианства.

Со своей стороны, римская схоластика иссушила древнее православное вероучение своими рационалистическими методами. В результате Западная Церковь была разделена на множество частей реформой, заменившей латинский рационализм рационализмом протестантским.

Таким образом, укрепившись вопреки церкви, а не в союзе с ней, западная монархия возросла в параллельный абсолютизм, выразившийся в известной фразе короля Людовика XIV: "Государство — это я!"" ("L'Etat — c'est moil"). Задолго до Французской революции, с легкой руки Гильдебранда и его единомышленников, между церковью и монархией образовалась идейная пропасть, которую тщетно старались обойти или засыпать впоследствии. Опыт Запада негативный.

В своих трудах о древних русских летописях и о патриархе Никоне проф. М.В.Зызыкин мастерски исследовал истоки царской власти. Постараемся вкратце отметить самое существенное из сделанных им выводов по поводу сношений Церкви с государством.

В дохристианский период истории очень часто глава государства был в то же время облечен в священный сан высшего жреца. В Риме, например, император являлся "высшим первосвященником" ("Pontifex Maximus"), выполнявшим, согласно особому ритуалу, различные функции религиозного характера, ставившие его выше простых смертных. Благодаря этому религия служила всецело материальным интересам государства, в котором "imperium" и "auspicium" переплетались между собою. Римское священное право являлось составной частью государственного права. Государственные чиновники, согласно их положению, были обязаны исполнять свой долг по отношению к "богам-покровителям" государства, жрецы же являлись только их помощниками при совершении обрядов или техническими исполнителями таковых. Область культа не отделялась от государственной организации. По тому же принципу, усмотрев выгоду для увеличения своего авторитета среди восточных народов от обожествления своей личности, Александр Македонский заставил греков признать себя богом. Это, однако, не спасло его империю от гибели после смерти завоевателя народов.

С появлением христианского учения, естественно, в корне изменилось и языческое мировоззрение; прежде всего — понятие о верховной власти.

Церковь, будучи обществом Божественного, а не человеческого происхождения, призвана продолжать дело своего Главы и Основоположника — Христа, т.е. спасение людей. Тем самым, Церкви совсем чужды земные цели обогащения и приобретения мирской славы — предметы главных забот государства.

Как пишет св. Иоанн Златоуст, Церковь есть общество верующих во Иисуса Христа, поставивших себе целью приготовление к жизни лучшей, бессмертной, нетленной. Поэтому руководство Церкви дано пастырям, получившим рукоположение от Св. Духа и действующим согласно воспринятой от Него благодати. Органическая жизнь Церкви всецело построена на Божественных законах. Власть церковная в силу этого разнится во всем от земной власти. Для Церкви, считающей спасение самой высшей целью, священство является величайшей властью на земле, так как только под руководством духовных пастырей может человек придти ко спасению в вечной жизни.

С другой стороны, дело спасения должно быть свободным актом человеческой воли, а не насильственным к нему принуждением со стороны Церкви; поэтому власть ее основывается на свободном признании пастырей пасомыми. Анафема — высшая церковная кара — отбрасывает отлученного из общества верующих, отсекает его, как гнилой плод; однако это наказание не исключительно духовного свойства, так как касающееся души, а не тела наказуемого. В этом существенная разница между гражданскими и церковными наказаниями.

Каковы же должны быть сношения между Церковью и государством? Основывая Церковь, Христос не давал ее пастырям полномочий вмешиваться в государственные дела, а лишь воздавать кесарево — Кесарю (Матф. 22, 21). Со своей стороны, государь, не получивший даров благодати учения, священнодействия и пастырства, каковыми обладают исключительно церковные пастыри, не может вмешиваться в законодательство, руководство и суд Церкви. Значит, налицо оказались два порядка: духовный и светский, предназначенные в силу вещей совместно жить и развиваться. Убедившись в неслыханной крепости Церкви, которую не сломили самые лютые гонения, Рим, в лице Константина Великого, решился на уступки и обеспечил победу христианского закона над языческим. Оставалось разграничить сферы деятельности двух порядков, двух властей, соприкасающихся, но независимых.

Константин подал пример своим преемникам не вмешиваться во внутренние дела Церкви, а преобразовывать государственные законы в духе христианского учения. Например: законы о родстве, о боях, о гладиаторах, о браках, об образовании и т.д.

Церковь, ставшая свободной от преследований кесарей, поспешила устами своих учителей пояснить верующим их обязанности в отношении государства ("К Римлянам" XIII, 7).

Св. Амвросий Медиоланский (340-397) пишет: "Христос дал нам пример повиновения христиан высшим властям и обязанность платить дань князьям земным. Если же Сын Божий платил дань, кто ты, чтобы вздумать не платить оную? Он, ничего не имевший, платил, а ты, искавший земной прибыли, отвергнешь ли твои обязательства в отношении века?"

Блаж. Августин (354-430) говорит следующее: "Ежели власть приказывает нечто противное Божественной воле, — не слушайте власти. Нам сказано: несть власти, нежели от Бога; однако часто забывают то, что следует после этого, а именно: что все исходящее от Бога хорошо устроено; так дайте нам власть хорошо устроенную и мы не будем сопротивляться".

Св. Григорий Двоеслов пишет: "Что я, чтобы разговаривать с моими хозяевами? Я — пыль и червь. Однако же, сознавая, что этот закон является противным воле Всевластного Бога, я не могу молчать. Вот, что Христос отвечает за меня, Его и вашему слуге: "Я создал тебя императором и кесарем, отцом императоров. Тебе Я доверил Моих священников, а ты желаешь отнять у Меня твоих воинов?" Прошу тебя, благочестивый император, скажи твоему слуге, что бы ты ответил на такие словеса в день Суда?"... "Что касается меня, послушного вашим приказам, что я возвестил во все концы империи данный вами закон. Я с обоих сторон выполнил мой долг, выплатив императору повиновение, ему принадлежащее, и сказав ему, во имя Бога, то, что я считал истиной".

Из этого следует, что Церковь считала нужным повиновение государственному закону постольку, поскольку им не требовалось чего-либо противного христианскому учению. Пастыри открыто порицали нечестивых правителей, когда считали их действия нарушающими порядок, установленный в империи со времен Константина Великого.

Императоры принимали ревностное участие в деле распространения веры, созывали Соборы и всячески защищали Церковь, постепенно завоевывавшую Восточную и Западную империю.

Так, с IV в. установилась так называемая "симфония властей", т.е. порядок соотношений между церковной и государственной властью. Под влиянием Церкви государство призывалось усовершенствовать принцип гражданской справедливости, согласно принципу христианской любви — основы религии. Признавая, следовательно, духовное превосходство Церкви над государством, теория симфонии указывала государю на цель и смысл служения высшим идеалам. Христианство призывало государство — учреждение земное — стать по мере возможности соучастником в церковном деле спасения людей, по увещанию ап. Павла: "Бдити ли, пьете ли или иное что делаете, все делайте во славу Божию" (1 Коринф. 10,31).

На заседании Предсоборного Присутствия в 1906 г. проф. Остроумов в своем докладе указал на "Апостольские правила" (XI, XXXIV) как на первоисточник теории симфонии. В этих правилах так сравнивается архиерейское и царское достоинство: "Царь занимается только военными делами, заботясь о войне и мире, чтобы охранять тело, а епископ проходит священство Бо- жие, отклоняя от опасности тело и душу. Итак, во сколько душа превосходит тело, во столько священство превосходит царство, ибо оно связывает и разрешает достойных наказания и прощения".

Шестая Новелла императора Юстиниана I (527—565) переносит теорию симфонии из сферы церковного учения в сферу государственную, делая ее официальной теорией Византийской империи. Сношения Церкви с государством — факторы разнородные по своим назначениям — рассматривались, стало быть, как отношения между душой и телом.

После Юстиниана мы находим эту теорию в различных церковных и государственных актах. Так, например, в деяния VII Вселенского Собора занесено было послание епископов Константинопольскому патриарху св. Тарасию (784—806), в котором значилось следующее: "Бог воздвиг нам рог спасения и исправления в доме и благоприятном храме Единаго Сына Своего, Господа и Бога Спасителя нашего Иисуса Христа. Этот рог — вы, святейший, а также и занимающие по церковному установлению второе место в Церкви — боговенчанные и боголюбивые императоры наши, владыки вселенной. Священство есть освящение и укрепление царства, а царство — сила и твердыня свягценства. Об этом один мудрый государь и блаженнейший царь сказал: "Величайший дар дал Бог людям: священство и царство". Первое упорядочивает и заботится о небесном, а второе, посредством правовых норм, управляет земным. Ныне поистине средостенье правды разрушено, согласие (симфония) одержало верх над разногласиями, разъединение уступило место единению и разногласие изгладилось" ("Деяния Вселенских Соборов", т. VII, с. 98).

Согласно этому, императору отводилось почетное второе место в Церкви, т.е. после епископов, но власть царя рассматривалась как служение стража Церкви, а не как интегральная часть церковной власти, принадлежащей патриарху и епископату поместной Византийской Церкви.

Это положение главного стража Церкви давало греческому императору известное превосходство над другими государями, являясь для них примером верности и усердия к вере. Так точно с Киевской эпохи взирали на Царьградских государей русские великие князья, что особенно ясно выражено, например, в приведенных нами посланиях Василия Темного императору (см. гл. III, §3) в XV в.

Согласие между священством и царством разумелось как основанное на заповедях Христа, без каких-либо компромиссов с совестью, ради внешнего, чисто человеческого мира.

В "Эпангоге" императора Василия I Македонянина (867-886) (в гл. III, § 8) снова трактуется о взаимоотношениях патриарха и царя, как об отношениях души и тела. В их согласных действиях усматривается залог государственного благополучия.

Что касается вмешательства светской власти в церковные дела, то оно особо предотвращено было постановлением IV Вселенского Халкидонского Собора (451 г.), гласящим: "Никакой прагматический указ, противный канонам, не должен иметь силы; должны преимуществовать каноны отцов".

Уточнил это и св. Иоанн Дамаскин, писавший: "Мы повинуемся тебе, император, в том, что относится к делам нашей жизни: в отбывании повинностей, сбора податей и пошлин, в чем управление делами нашими вверено тебе; но для устроения церковных дел мы имеем пастырей, глаголавших нам слово и передавших нам церковное законоположение".

Преп. Феодор Студит в IX в. строго писал: "Надо настаивать на точном соблюдении государственной властью не только учения, но и канонов. В случае ее уклонения от первого и нарушения последнего надо применять существующие на подобные случаи дисциплинарные церковные взыскания или епитимий, как они применяются Церковью ко всем остальным членам".

Императоры Комнены особенно развили в XII в. идею царя- стража и эпистимонарха Церкви.

В своем послании папе Григорию VIII император Исаак II Ангел писал: "Два предмета в продолжении моего царства я признавал совершенно отличными один от другого: это — власть духовная (т.е. священство), которая от великого и высочайшего Первосвященника-Князя Мира — Христа — дарована апостолам и ученикам, через которую они, по Божественному праву, получили власть вязать и решить всех людей, а другой предмет — это власть мирская (т.е. царство), обращенная ко временному, по Божественному слову: "воздайте кесарю, что ему принадлежит"; власть, заключенная в своей сфере. Эти две господствующие в мире власти, хотя разделены и различны, но действуют к обоюдной пользе в гармоничном соединении (симфонии), воспо- моществуя и дополняя одна другую. Они могут быть сравнимы с двумя сестрами — Марфой и Марией... Из согласного обнаружения этих властей проистекает общее благо, а из враждебных отношений — великий вред" (Пихлер, т. I, с. 286). Это послание точно поясняет право, принятое в византийских законах.

Позже придуманная теория царя — великого первосвященника, противоречащая теории симфонии, была осуждена Симеоном Солунским; он назвал ее выдумкой льстецов, желавших лишь оправдать незаконные и антиканонические вторжения светской власти в церковную сферу (цезарепапизм). Заметим, что этой теорией увлекались, например, Вальсамон (сопоставлявший языческого императора Тиверия с христианским императором как архиереем), Димитрий Хоматин, Макарий Анкирский и др. Желали вернуться к языческой древнеримской традиции "Божественного августа" и "понтифекса максимуса" арианствовавший император Констанций и инокоборец Лев Исавр.

Эта крайняя теория, не согласная с церковной точки зрения с симфонией, несколько раз появлялась в Византии со времен Константина Великого и до XV в.

За симфонию же с усердием ратовали такие учители Церкви, как святые Иоанн Златоуст, Максим Исповедник, Феодор Студит, Иоанн Дамаскин и т.д.

Благочестивые императоры часто прибегали к патриархам, прося их совета в различных вопросах, политических и общественных, что, естественно, способствовало укреплению связи между двумя властями; как мы видели, в Древней Руси великие князья также особо ценили советы своих митрополитов.

Итак, теория симфонии проникла в Киев вместе с источниками русского церковного права, каковыми являлись правила Вселенских и поместных Соборов и св. отцов, заключенными в "Новоканон", или "Кормчую Книгу". Наряду с постановлениями Константинопольского патриаршего синода и императорскими законами, касающимися церковных дел, в "Кормчей Книге" значилась и вышеупомянутая VI Новелла Юстиниана в начале XIII главы. В ней сказано следующее: "Великая паче иных иже в че- ловецех есть дара Божия, от Вышняго дарована человеколюбия Божия, священство же и царство. Ово убо Божественным служа, сеже человеческим владея и пекиися; от единаго же тогожде начала обоя происходят человеческое украшающе житие, якоже ничтоже такс бывает поспешение царству сего ради, якоже святительская честь: о обоих самех тех присно все Богови молится; аще бо они непорочни будут во всем и к Богу имут дерзновение и праведно и подобно украшати начнут преданные им грады и сущее под ними будет согласие некое благо, во еже добро человечестей даруя жизни; мы поэтому имеем величайшую заботливость о сохранении истинных догматов и о почитании священства; верим, что при почитании его Бог пошлет величайшия нам благо, утвердит те, которыя уже имеем и мы приобретем те, которых еще не было до сих пор. Все хорошо идет, если принцип дела правилен и приятен Богу. Сему быти веруем, аще священных правил блюдение сохранится их же праведно похваляемии самовидцы Божию славу предаша апостоли и святии отцы сохраниша же и заповедаша".

Постараемся теперь проследить за развитием и оформлением православной монархической идеи, зародившейся на Руси на основе теории симфонии (см. Проф. Зызыкин. "Древние русские летописи", 1951).

Барон С.А.Корф в 1909 г. написал интереснейшее исследование древних русских летописей, с точки зрения идеологической. Ведь древние летописи представляют собой не только перечень политических и общественных событий, происшедших в вольных городах и княжествах и описанных местными летописцами согласно их удельному патриотизму. В летописях находятся и нравственные поучения и тонкие психологические анализы быта и, наконец, изложения идеологического свойства. Ввиду того что летописцами были преимущественно иноки, рассуждения эти приобретают для нас особый интерес как отражающие, в известной мере, взгляд Церкви на трактуемые темы.

Мы уже видели, как благодаря летописному свидетельству совершенно разрушается выдуманная врагами России теория украинского сепаратизма, основанная на ложных исторических предпосылках (см. гл. II, § 3). Подчеркивая постоянно единство Русской Земли, объединившейся благодаря Православию, летописи одновременно повествуют о развитии монархического сознания во всех русских областях. С.А.Корф считает, что монархический принцип является господствующей идеей летописцев, проникшей на Русь из Византии вместе с православной верой. Любопытно, что даже летописцы Новгорода, государства построенного первоначально на принципе народоправия, восхваляли монархическую идею в противовес форме правления, принятой в вольном городе. Летописи северные и южные (Киевские, Суздальские, Новгородские) совершенно сходятся в XI, как и в XIV в., в подчеркивании жизненности и нравственной силы монархической государственности, оправдавшей себя исторически. В летописях одни только государи удостоены биографий. Начиная же с XII в. летопись принимает характер подлинной пропаганды монархических идей.

Историк М.В.Шахматов исследует учение летописцев о Земле Русской, о скреплении ее многоплеменных частей, о значении древнего князя и о его политических задачах. Он пишет также о постепенном выкристаллизовывании самостоятельной русской идеологии, отличной от греческой, приспособленной к чисто русским задачам, сплочения во едино отдельных ветвей государства. Идеология Богоустановленного сильного единодержавия вырабатывалась русскими древними писателями, воспитанными в духе Православия, изучившими греческую философию и получившими высокое богословское образование. Летопись, кстати, указывает на основы русского культурного единства, сложившегося из следующих элементов: славян восточных православной византийской культуры; варягов той же культуры, давших Руси княжескую династию; финнов, сроднившихся со славянами и греков, давших ей духовенство и иерархию. Кроме того, Лаврентиевская летопись указывает на зарождение в Киеве идеи Богоизбранности русского народа. Уже в X в. греческий философ говорит св. Владимиру об особой Богоизбранности Израиля, после Христа перешедшей на всех православных христиан, к которым приобщилась и Русь, принявшая крещение. В то время летописцы рассматривали Царьград как центр проявления особой благодати Божией. Развитие русского подвижничества и религиозного сознания, мученичества за веру людей всех сословий, великие страдания Руси от неверных татар действительно оправдали в глазах летописцев приобщение русских к остальным Богоизбранным народам. В Лаврентиевской летописи страдания за веру князей и народа представлены как искупительные.

Согласно летописям, народ должен был сознавать необходимость княжеской власти, повинуясь князю и воздерживаясь от мятежей, глубоко ощущать свою ответственность пред Богом и князем ("Бога бойтесь, князя чтите"). Без князя нет права, ни праведного суда. При избрании князя народ подтверждал ему свою преданность и послушание крестным целованием, нарушение которого было большим грехом. Монархическая власть, карающая и милующая, сравнивается в летописи с властью Божией, о которой Ярослав Мудрый говорил: "Бог наводит по грехам на каждую землю посещение гладом или мором или ведром или иною казнью..." Беды эти считались карами за нарушение народом государственных правовых и нравственных обязательств.

Демократическая система правления явно осуждалась в летописях и древних сочинениях; ввиду того, что воля большинства может выражаться за неправду и зло, может высказаться за дьявола, летописи не считали возможным подчиняться таковым решениям. Восхваляя единовластие князей Андрея Боголюбско- го и Всеволода Большое Гнездо, Лавреньевская летопись сомневается в справедливости вечевых приговоров Новгорода: "не- прави бо суть новгородци, они в самочиние уклонишася и с князем свой улаженный завет преступать начаша и князей своих безчинноваша и прогнаху от себя, осрамиху и грабяху". Основания такого мнения о демократии древние летописи усматривали в Св. Писании, где сказано: "Не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, уклоняясь за большинством, чтобы извратить суд" (Исх. 23, 2). Моисей предвидел царство и указал Израилю: "Когда придешь ты в землю, которую Господь Бог твой даст тебе и скажешь себе: "поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня" — то поставь над собою царя, котораго изберет Господь твой" (Второз. 17, 14-15). Учредилось же царство для Израиля, готового к государственности, через 400 лет после этого.

Проф. М.В.Зызыкин исследует в летописи пути русского монархизма, в частности в Киевских, где указывается на неотложность Киеву — "матери городов русских" — стать во главу других городов, как столице монархического государства. Самодержавный идеал выражается в летописных похвалах Святославу, св. Владимиру, Ярославу Мудрому, причем, Святослав уподобляется Александру Македонскому, св. Владимир — Константину Великому и Ярослав Мудрый — Соломону — знаменитейшим царям древности.

Летописи так высоко ставили идеал государя-великодержав- ца, что лучшим из князей, даже бывшим зависимыми от других, они давали титул самодержцев за то, что они стремились объединить некоторые русские земли (например, в Тверской летописи).

В Мартовской служебной минеи XI в., св. Владимир приведен, как образец единовластного государя; митрополит Ники- фор I (1103—1121) восхвалял Владимира Мономаха как самодержца, патриарх же Константинопольский Лука Хрисоверг (1156—1169) писал Андрею Боголюбскому, что наряду с митрополитом всея Руси должен быть и великий князь всея Руси, что лишний раз подтверждает влияние Византии на развитие русского государственного самодержавия. Единодержавие, в конце концов, восторжествовало над идеалом княжеского удельного "многодержавия".

Любопытно, что первоначально летописцы называли "великим князем" того, которого они хотели особо возвеличить за его заслуги, не приписывая этому титулу позднейшего его смысла постоянности. Во всех дотатарских летописях и в поучениях преп. Феодосия Печерского послушание старшему, старейшему князю представлено, как условие достижения государственного единения всех удельных князей. То же выражено и в труде "Сказание, страсть и похвала святым Борису и Глебу" Якова Мниха (монаха) и в "Слове о полку Игореве", хотя в обоих сочинениях проф. Зызыкин усматривает еще колебания между принципами едино- и многодержавия.

Чисто русское политическо-религиозное правосознание выработалось — по свидетельству Лаврентьевской летописи, — когда князья стали стремиться завоевывать себе честь и славу в военных подвигах, особенно в походах против неверных: "чуди поганой", диких половцев и т.д. При обряде церковного благословения князю вручался крест и меч и он становился как бы крестоносцем против врагов Христовой Церкви. Защита Руси и Церкви от "поганых" являлась для князя-рыцаря христианским подвигом. Таковой крестовый подвиг, согласно летописям, князьям пришлось нести с XI в. до момента, когда Иоанн Грозный водрузил крест среди Казанского кремля, знаменуя этим победу христиан над неверными, торжество Креста над полумесяцем. Можно сказать, что, по принятию летописцев, весь этот период русской истории был непрерывным подвигом, защитой невидимого Гроба Господня князьями-крестоносцами (проф. Зызыкин) и "страдальцами за Землю русскую", как величает летопись многих князей, например св. Александра Невского.

Русские великие князья восприняли теорию симфонии, как верные сыны Православной Церкви и как подчиненные юрисдикции Византийского патриархата. В постановлениях Владимирского Собора 1274 г. лишний раз очевидна согласованность с греческими церковными законами касательно дисциплины.

Профессор Павлов установил, что теория симфонии помещалась в "Синтагме" канонов в XIV титулов, приведенной во всех "Кормчих" Софийской фамилии. "Во второй половинеXIII века, — пишет проф. Зызыкин,— митрополит Кирилл III получил от болгарского деспота Иакова Святослава сербский перевод "Кормчей", содержащий в себе сокращение церковных правил (синопсис) с толкованием Аристина... В этой "Кормчей" опять помещалось среди "главы I — Схоластика" и предисловие к VI Новелле Юстиниана, содержащее теорию симфонии. Через это последняя оказалась и во всех "Кормчих" Рязанской фамилии. Последние положены в основу печатной русской "Кормчей" и, таким образом, теория симфонии оказалась в качестве действо вавшего русского права" (Проф. М.В.Зызыкин. "Историческая почва и источники Никоновских идей". Варшава, 1931).

Российское самодержавие возникло вследствие принятия, после Крещения Руси, византийской теории "симфонии властей", т.е. гармонического сотрудничества независимых по существу двух начал — царской власти и Церкви, олицетворявшейся сперва митрополитом,затем патриархом Московским.

В переписке между Константинопольскими патриархами и русскими князьями и митрополитами имеются многократные подтверждения наличия симфонии властей. Так, в XIV в. патриарх Антоний IV (1388—1395) писал в Москву Вел. князю Василию Димитриевичу об императоре как о покровителе всех православных христиан.

После Флорентийской унии, как мы видели, великим князьям Московским пришлось принять эту роль на себя: "Степенная Книга" отмечает, что Вел. князь встал на защиту древнего благочестия. Вследствие чего к титулу его было прибавлено следующее: "Благоверный, благочестивый, христолюбивый, во благочестии цветущий, православный Великий князь". При Василии III инок Филофей в своем известном послании подчеркивает ту же идею перенесения на Московского государя, "царя Третьего Рима", обязанности охранять Православие, до сих пор принадлежавшей царям падшей Византии — Второго Рима.

Заметим, как было сказано нами не раз, что подобное возвеличение русских государей отнюдь не поставило духовенство в приниженное положение. Когда государи вели себя неподобающим образом, Церковь обличала их, как и прочих верующих. Так, инок Вассиан резко осудил Василия III за неканоничность его развода перед браком с Еленой Васильевной Глинской.

Однажды Василий III совершил несправедливость, вопреки своему обещанию, посадив в тюрьму одного боярина, которого преп. Мартиниан — ученик преп. Кирилла Белозерского убедил вернуться из враждебной Твери в Москву. Тотчас же преп. Мартиниан бесстрашно явился к Василию и наложил на него наказание. Великий князь в смущении покаялся перед своим окружением и сказал: "Судите, бояре, что со мною сделал болотный чернец! Пришел ко мне во дворец и снял с меня благословение Бо- жие... Виновен я перед Богом: забыл свое слово и поступил несправедливо. Пойдем к Св. Троице, к преподобному Сергию и блаженному Мартиниану, чтобы получить прощение".

Подобное смирение тем более замечательно, что Василий III отличался горделивым сознанием величия своего звания.

Так же обличал Иоанна Грозного за его жестокости митрополит Филипп, за что и пострадал. Русские иерархи считали, что с возрастанием значения царской власти увеличивалась и ответственность царей перед Богом, а поэтому жизнь их должна была быть особенно примерной.

Когда Русская Церковь получила самостоятельность и появились чисто русские церковные правила, выработанные на Соборах, теория симфонии еще больше укрепилась благодаря тесной связи между государями и Церковью, вошедшей уже в традицию при князьях.

Проф. Зызыкин замечает, что, в отличие от власти некоторых греческих императоров, желавших, по свидетельству Никиты Хониата, казаться чуть ли не полубогами, власть русских государей, возраставшая постепенно, никогда не доходила так же и до языческого или западного монаршего абсолютизма. Московские цари не уподоблялись тем греческим василевсам, которые претендовали на право каждения в храме или на сан диакона. Составленный для Ивана IV чин коронации не был копией греческого чина. Только при царе Феодоре Алексеевиче (1676— 1682) в этот чин внесли сходные с византийскими церемонии, чтобы показать, что Церковь особо освящает царское служение. Так допущены были следующие дополнения: произнесение царем "Символа Веры" пред венчанием, возложение на него царской одежды в знак обличения саном и, наконец, причащение в алтаре по священническому чину, отдельно Тела и Крови Христовых. Согласно проф. Покровскому, дополнения эти были введены под влиянием Собора 1667 г. для возвышения царского чина.

Однако в чине русской коронации, в отличие от Византии, венчающий митрополит, затем патриарх, садился рядом с царем на особом троне и говорил ему поучительную речь перед венчанием, чего не делалось при императорах греческих. Кроме того, в Византии помазывали св. миром только голову, а в Москве — грудь, шею, плечи и длани рук. Наконец, несмотря на свое высокое положение единственных свободных православных государей, цари, в отличие от василевсов, никогда не выступали как вселенские императоры, хотя их к этому не раз побуждали восточные патриархи и греки. Византийский чин поражает нас своим чрезмерным величием, русский же — своим добровольным смирением пред величием царского служения.

Византийское духовенство также перенесло на Русь принцип невмешательства государя в церковные догматы и законы, принятые Вселенскими и поместными Соборами. Помимо ограничения прав вмешательства русских государей в церковные дела, существовали еще древние обычаи, ограничившие царскую власть в делах светских. Так, например, Иван III, ссылаясь на старину, назначил сперва своим преемником внука Димитрия; Василий III сделал "отказ" в пользу жены, "как прежним великим князьям шло"; Иван Грозный до того, как приступить к исправлению "Судебника" Ивана III, просил духовенство благословить его "по старине"; до Феодора Алексеевича цари не могли назначать служилых людей по своему желанию, не считаясь с их родовой честью и т.д. Цари правили вместе с боярской думой и земскими Соборами и Грозный считал, что царь самодержавен только в границах поставленной ему Богом цели, т.е. "раздавать благим благое, злым злое, вести народ к познанию христианской истины". Абсолютизма не существовало.

Со своей стороны, Церковь, исходя из Св. Писания и святоотеческих древних традиций, считала царскую власть единой правильной формой правления государством, единственной угодной Богу политической системой. В неделю Православия в церквах произносилось: "Отрицающим Божественное происхождение царской власти и надлежащее отношение к ней — анафема!"

Всенародное избрание династии Романовых Земским Собором 1613г. закрепило идею единства государства при едином царе. Избравшие своими подписями поклялись за себя и своих потомков сохранять непоколебимую верность избранной народом династии, что следует особенно отметить. Проф. Доброклонский пишет, что Московский царь являлся выражением нравственно практического понимания христианства на Руси. Действия царя были неразрывно сопряжены с его саном, разные обряды царской жизни не были внешней декорацией, а символизировали основные царские обязанности. Целью этих обрядов было также побуждение религиозного чувства для правильного уяснения народу сущности царского служения. Обряд содействовал удовлетворению религиозных чувств. Царь воплощал в себе, так сказать, отличительные черты русского православного быта: справедливость, любовь к нищим, странникам, обиженным. Помазанник Божий призван был стяжать благодать Св. Духа на управление государством и публично свидетельствовать свое исповедание практического христианства. В этом смысл обрядов царских выходов, традиционных посещений тюрем и т.д. Архитектурные памятники той эпохи показывают нам, что до конца XVII в. дворцы и частные дома являлись как бы продолжением храма; весь быт Древней Руси переплетался с церковной жизнью. Царская власть являлась центром этого быта, символизируя собой симфонию властей, т.е. единение Церкви и государства. Царь, подчинявшийся законам Церкви, признавал для себя обязательным следовать также и ее дисциплине.

Овербек пишет: "Могущественный царь сделался бы слаб и маломощен, как дитя, если бы он оставил Православие или стал бы ратовать против него". Царь был проводником церковного влияния в государственную жизнь. Отметим, что на Западе, согласно "Силлабуса" папы Пия IX, католические короли являются лишь орудием в руках пап.

Наиболее четко выражена была на Руси теория симфонии властей патриархом Никоном (1652-1667). Прежде чем согласиться принять патриаршество, он потребовал от царя и бояр клятвы в том, что ему будет предоставлена возможность править Церковью по канонам. В Успенском соборе в Москве 22 июля 1652 г. Никон сказал следующее: "Если вам угодно, чтобы я был 1 у вас патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой соборной церкви пред Господом и Спасителем нашим и Его Пречистой Матерью, Ангелами и всеми святыми, что вы будете содержать евангельские догматы и соблюдать правила св. апостолов и св. отцов и законы благочестивых царей. Если обещаетесь слушаться и меня как вашего главного архиерея, и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, — в таком случае я, по вашему желанию и прошению, не стану более отрекаться от великого архиерейства" (Митр. Макарий. "История Русской Церкви", т. XII, с. 7).

На Соборе 1654 г. патриарх сказал: "По словам благочестивого царя Юстиниана, два величайшие дара даровал Бог людям по своей благодати: священство и царство, из которых одно служит Божественным, а другое правит человеческими делами, но оба, происходя от одного и того же начала, украшают человеческую жизнь. Они тогда только могут выполнить свое призвание, если будут заботиться о сохранении между людьми Божественных заповедей и церковных правил" (там же, с. 140).

Так, Никон лишний раз подтвердил самостоятельную природу Церкви и теорию симфонии в ее обычном православном понимании. В этом же православном сознании патриарх искал опоры для проведения своей церковно-обрядовой реформы. В своем "Разорении" он также писал о теории симфонии, ссылаясь на творения св. отцов и на "Эпангогу", вдохновленную св. патриархом Фотием, говорившим о двух раздельных порядках бытия, во главе которых — царь и патриарх. Эта же теория была помещена Никоном в изданной в 1656 г. "Скрижали".

Русские православные государи — помазанники Божий — благодаря своей традиционной связи с Церковью несомненно являлись в ту пору монархами, наиболее приблизившимися в человеческих условиях к идеалу царя, о котором говорится в Писании и в трудах отцов Церкви. Понимая свою самодержавную власть прежде всего, как служение Богу и вверенному им народу, цари стремились проводить в жизнь суть монархии, власти надклассовой и надпартийной, а следовательно, единственной свободной в своих решениях.

Проф. Е.В.Спекторский пишет: "В государственном смысле, Русь придерживалась византийского принципа "симфонии властей", т.е. сотрудничества Церкви, которая обличает и печалуется, и государства, в котором сам кесарь воздает Божие — Богу и выполняет царственное служение, "яко христианский государь"".

Московская Русь, сумевшая во главу угла поставить духовный принцип, действительно стала центром притяжения разноплеменных народов, привлекаемых православной культурой, воплощал которую в их глазах "Белый Царь". Монархия — носительница тех культурных ценностей и нравственных черт Православия, которыми веками жила Русь, являлась неотъемлемой частью народного и имперского идеала.

И.С.Аксаков писал о русской монархии следующее: "...Самодержавие — учреждение вполне народное; отрешенное от народности, оно перестает быть русским самодержавием и становится абсолютизмом".

Также Победоносцев писал: "Самодержавие священно по своему внутреннему значению, будучи великим служением перед Господом. Государь — великий подвижник, несущий бремя власти, забот о своем народе во исполнении заповеди: "друг друга тяготы носите". Самодержавие не есть самоцель, оно только орудие высших идеалов. Русское самодержавие существует для Русского государства, а не наоборот".

Даже претерпев реформу Петра I, даже отчужденная от народа в XVIII в., русская монархия оказалась достаточно укрепленной своей многовековой связью с Церковью, чтобы надолго оградить Русь от воинствующего протестантизма и материализма, поглотивших Европу. Возрождение православной монархии — залог благосостояния Русской империи.

Теория симфонии, попранная папами средневековья, осталась чуждой Западным государствам. Современное правовое государство, как замечает проф. Зызыкин, не опирается на положительные воззрения какого-либо одного вероисповедания. Оно исходит из принципа свободы индивидуальной религиозной совести, перенося ее и на свободу религиозных обществ. Современное государство одинаково безразлично относится ко всем религиям при теоретически полном практическом и гражданском правовом равенстве всех его подданных. Однако в любом государстве культурно-историческое значение религий, в нем исповедуемых, не может быть равноценным. Уравнивая религии, сторонники естественного права совершают несправедливость в отношении той, которая сыграла наиболее значительную роль в развитии данного государства, но кто еще об этом думает в XX веке?!..

Признание в России дореволюционной первенства Православия перед другими религиями вполне оправдывается, приняв во внимание крупнейшее культурно-просветительное вековое участие Православной Церкви в делах созидания и укрепления Руси и монархии.

Паритетная же система Западных государств, исходящая из вышеуказанных идей естественного права, привела их в XIX в. к замене христианского мировоззрения атеистическим. Примерами такового вырождения могут служить в Германии — эпоха "культуркампфа" семидесятых годов, а во Франции — законы Вальдек Руссо и Комба в начале нашего века, повлекшие изгнание из республики монашеских орденов мужских и женских, отобрание и закрытие церквей, секуляризацию школ и т.д.

В 1903 г. французское республиканское правительство совершило гнусное выселение монахов из знаменитого древнего монастыря картезианцев — Гран Шартрез. Для выселения их прибегли к участию войск!... Материализм и марксизм вскоре восторжествовали всюду, где государство подменило христианские культурные ценности псевдодемократической системой, выгодной лишь для партий и безответственных оппортунистов.

Следовательно, мы можем утверждать, что принцип "симфонии властей" просуществовал на Руси в продолжении почти восьми веков, то есть с Киевской эпохи до отмены патриаршества Петром 1в 1701 г. Тогда же был воссоздан "Монастырский приказ", утвержденный наперекор патриарху Никону при царе Алексее Михайловиче. Первым нарушением этого принципа явилось неканоничное осуждение Никона, реабилитировали которого В.Пальмер, проф. М.В.Зызыкин, блаженнейший митр. Антоний Храповицкий и др., посвятившие его делу подробнейшие труды (см. гл. VI).

В XVIII в. чужеземные доктрины протестантского и вольте- рианского духа, к счастью, не поколебали чистоты вероучения народа нашего, но духовенство, лишенное своего главы, надолго утратило подобающее ему духовно-воспитательное значение в империи. Вследствие этого в высших слоях русского общества материализм настолько укрепился, что смог возникнуть изуверский заговор "декабристов", с целью полного уничтожения царской фамилии и монархии. С той поры и вплоть до самой революции наша интеллигенция заняла в отношении Церкви и Престола ярко враждебную позицию. От западников-либералов через народников-нигилистов она докатилась до марксизма. Клевета на Московскую империю, замалчивание и искажение духовных источников русской истории и культуры фатально привели нашу интеллигенцию к бездне, ее поглотившей. Этим и закончилось вековое равнение на западных анархистов и псевдодемократические системы, сегодня окончательно себя изжившие. Тщетно пытались бороться с этой заразой Гоголь, Хомяков, Достоевский и другие наши великие мыслители...

Восстановление патриаршества в 1917 г. пришло, увы! слишком поздно, чтобы воссозданием "симфонии властей" спасти Россию!