Книга: Хаос на пороге (сборник)
Назад: Дезирина Боскович
Дальше: Чарли Джейн Андерс

Адрес рая – планета Икс

Был вторник, двадцать часов тридцать четыре минуты. Почти конец света.
Ожидалось, что мир прекратит существование в пятницу, ровно в семнадцать ноль-ноль по восточному летнему времени. О прогнозах или пророчествах речи не было – дату и время утвердили заранее.
План звучал так: в пятницу, в семнадцать ноль-ноль по восточному времени, залп из тысячи мощных лазерных пушек, замаскированных в открытом космосе, превратит планету Земля в облако пара и пепла. В тот же миг сознание каждого живого человека перенесется на планету Икс-Ирцикония, в отдаленную на триллион световых лет часть Вселенной, куда еще не добрались телескопы земных ученых. На планете Икс человечество возродится в новых телесных оболочках и обретет бессмертие в мире вечного блаженства.
По крайней мере… так обещали пришельцы.
Первый контакт состоялся две недели назад. О своем происхождении пришельцы особенно не распространялись; судя по всему, они прибыли с разных планет и проделали неблизкий путь. Они скитались в темном межзвездном пространстве с незапамятных времен; их взгляд был обращен в бесконечную пустоту задолго до того, как человечество начало осваивать наскальную живопись.
Пришельцы озвучили свои ожидания через избранных глашатаев из мира людей. Главное – не терять достоинство в преддверии конца. Никаких прощальных вечеринок и безумных свершений. Никаких оргий и массовых самоубийств.
«Предписание гражданам планеты Земля: занимайтесь своими делами. Терпеливо ждите назначенного дня. Работайте, ешьте, спите, ходите по магазинам. Живите обычной жизнью. И сохраняйте спокойствие». Пришельцы сразу дали понять, что шутить не намерены. Каждый тысячный землянин подлежал мобилизации на почетную службу в рядах корректоров. Подробности были переданы властям каждой страны. Когда в ответ Италия, Франция, Швейцария и Мексика образовали коалицию против тирании и произвола, их президентов на месте испарили из бластеров.
На этом протесты закончились. Согласно инструкции в каждом государстве была организована лотерея. Шанс – один к тысяче.
Разумеется, я выиграла. Мне везет в лотереях.

 

Был вторник, двадцать часов тридцать четыре минуты. Я сидела в баре, гладила пальцами полированную стойку и пила виски, огнем стекающий в желудок.
Ничего подозрительного: типичный вечер вторника.
Из угла на меня зло таращился неряшливый тип в неоновой безрукавке. Наконец он поднялся, подошел ко мне и с размаху опустил свой бокал на стойку.
– Что… небось, гордишься собой? Возомнила себя героиней?
– Не понимаю, о чем вы, сэр. – Я сделала очередной размеренный глоток.
– Отлично понимаешь. – Он указал на типовой бластер у меня на поясе; «паровоз» на нашем рабочем сленге.
– Может, попробуете объяснить словами?
– Ты предательница, вот о чем я! Убийца. Уничтожаешь себе подобных. Какая мерзость!
– Угу, – кивнула я, давно привыкшая к таким выпадам.
– И еще одно: если рай и правда находится на планете Икс, я не хотел бы делить его с вашим племенем.
В баре повисла напряженная тишина. Посетители явно прислушивались к нашему разговору с нездоровым любопытством. Всех интересовало, скорректирую ли я своего собеседника.
Я не видела для коррекции ни малейшего повода. Подумаешь, озлобленный хмырь из Бруклина докапывается к первой попавшейся женщине. Яркий пример привычного образа жизни.
– Иди в задницу, морализатор хренов, – сказала я и продолжила пить виски.
В бар ворвалась компания малолеток. Обычно здесь собирались тихие зануды, любители старых добрых времен, чтобы хором посетовать на скорый закат этого пропащего мира – задолго до появления пришельцев. Разгоряченные подростки не замечали, насколько чужеродно тут смотрятся. Их было шестеро или семеро, все белые; девчонки в дешевых платьях с блестками, сандалиях-гладиаторах или вышитых ковбойских сапогах. Они накачивались пивом и шутерами – отмечали свадьбу. Невеста затащила жениха на стол танцевать, а остальные одобрительно визжали под осуждающие взгляды завсегдатаев. Малолетки явно ошиблись баром.
– Новобрачные что ли? – спросил бармен у девицы, заказывающей очередную порцию напитков.
– Ага! – осипшим голосом прокричала та. – Мы подумали, вдруг на новом месте не будет свадеб или чего-то в этом духе, так что все решили пережениться на этой неделе. – Девица отбросила челку с глаз. – Сегодня их очередь. Завтра наша с Питом.
Я вынула «паровоз» и скорректировала всю компанию.
В баре снова стало тихо. Хмырь из Бруклина плюнул на меня и ушел. Я продолжила пить виски и ждать Сару Грейс, поглядывая на дверь.

 

Сара Грейс училась на медсестру в Колумбийском университете. Она выросла в каком-то захолустье в Миннесоте и ненавидела Нью-Йорк.
Нас поставили в пару случайно, как и всех. Каждому корректору полагалось иметь напарника. Если у одного сдадут нервы, второй всегда будет на подхвате.
Наконец в дверях показалась знакомая фигура: слаксы цвета хаки, розовый кардиган и босоножки на невысоком изящном каблуке. Светлые волосы, перевязанные шелковым шарфом в горошек; на поясе неизменный «паровоз».
– Мне, пожалуйста, космополитен, – обратилась Сара Грейс к бармену. – Водкой не увлекайтесь, лучше положите лишний кусочек лайма.
Она села рядом, и мы принялись делиться новостями за день.
– Я только что скорректировала всю семью, – сообщила Сара, потягивая коктейль. – Муж покупал наборы для самоубийства в каком-то левом фургоне. Они собирались умереть все вместе: мама, папа, две дочери, сын, даже собака и кошка! Взяться за руки, помолиться и уйти в мир иной – в таком духе.
– И что было дальше?
– Я проводила их до дома. А потом всех скорректировала. Даже собаку с кошкой. Интересно, куда в Судный день попадут собаки.
– Перестань употреблять это название.
– Извини, я машинально: привычка из библейской школы. Скоро совещание в главном офисе, ты в курсе? – Она взглянула на изящные наручные часы и выразительно кивнула на мой полный стакан.
– В курсе, в курсе. Допиваю.
Я залпом осушила стакан.

 

Главный офис располагался на складе в районе Ред-Хук. Двадцать тысяч квадратных футов бетона, высоченные потолки с широкими зазорами и, как следствие, отвратительная акустика. Здесь проходили совещания Группы коррекции Бруклинского подразделения, на которых начальство оглашало цифры и оценивало наши результаты. Ну и, конечно, толкало речи о важности нашей работы по обеспечению плавного и безболезненного перехода к концу света.
На одной стене висела доска, исписанная лозунгами и показателями эффективности. На противоположной – часы с обратным отсчетом времени.
Подразделение насчитывало несколько тысяч человек. Зал был до отказа набит сопящими, галдящими и потеющими корректорами. Все по очереди смотрели то на сцену, то на часы, которые наглядно демонстрировали, что начинаем мы с большим опозданием.
Наконец совещание объявили открытым.
– Показатели падают! – заорал шеф. Нервничал он не зря: неэффективные руководители рано или поздно оказывались не с той стороны бластера. – Мы отстаем от Манхеттена, отстаем от Квинса. Продолжать?
В зале поднялся недовольный гул.
– Это никого не волнует! Отныне оправдания не принимаются, – рявкнул шеф. – Мы почти у цели. Еще три дня – и мы в раю. Семь юных девственниц, облака, арфы, бесплатное пиво, золотые унитазы или о чем там вы мечтаете – все будет! Главное – повысить эти клятые показатели! Итак, теперь мы будем отчитываться каждый час. Если к началу каждого часа у вас не будет ни одной коррекции, готовьтесь к серьезному разговору. Три дня, – продолжал он. – Несчастных три дня, и все будет позади. А теперь по домам – передохнуть перед финальным рывком. Завтра жду отчетов ровно в девять утра.
Мы с Сарой прошлись до метро вместе.
– Зайдешь чего-нибудь выпить? – спросила я. – Похоже, стаканчик тебе не помешает. Мне так уж точно.
– Спасибо, – вздохнула она. – Не стоит мне пить. Хочу поспать немного. Увидимся завтра?
– Конечно, как скажешь. Увидимся.
В ту ночь я не сомкнула глаз – все думала о Саре. Столько лет я держала свои чувства в узде и вдруг влипла по уши. И, как назло, времени оставалось в обрез.

 

Обычно пришельцев называли Странниками, а мне они представлялись подростками из «Клуба Микки-Мауса» – за то, что выбирали в качестве рупоров знаменитостей-однодневок. От их имени говорили дети-актеры и звезды реалити-шоу, одинаково смазливые и безликие: идеальные оболочки для ретрансляции чужих мыслей.
Вероятно, какие-то физиологические особенности пришельцев могли вызывать у людей омерзение. Лично я ни одного не встречала, зато историй наслушалась самых невероятных. Если подытожить все слухи, пришельцы походили не то на чешуйчатых морских коньков, не то на жирных рогатых жаб.
Но никто не видел их в телесном воплощении, по крайней мере, по телевизору. Пришельцы как будто специально окружили себя ореолом таинственности. Их технологии мы даже приблизительно не могли осмыслить. Универсальный переводчик, бластер, космический корабль, эмпатические мысленные связи. Словом, инопланетные гости держали дистанцию и не желали общаться напрямую. И пусть даже все эти актеры чувствовали себя не в своей тарелке без закадрового смеха, свою функцию они выполняли безупречно.
Разумеется, правительство развернуло полномасштабную пропаганду. Только вместо Садов Победы центральной темой стали гражданские патрули.
И, конечно, корректоры.

 

Наутро я проснулась с темными кругами под глазами: всю ночь проворочалась в постели, одержимая фантазиями о Саре Грейс, и ломала голову над тем, как быть дальше. Так и не придумала.
Я приняла душ, кое-как привела себя в божеский вид и направилась в кафе поблизости, где мы с Сарой обычно завтракали. Клиентов в последнее время поубавилось, так что обслуживали тут быстро, а нам и вовсе подавали горячие вафли бесплатно.
Сара опаздывала. Наверное, у нее тоже была непростая ночь.
Пока я пила кофе, на пороге появился незнакомый тип. Высокий и угловатый, в тесных джинсах, ковбойских сапогах и повидавшей виды кожаной куртке. Растрепанной шевелюры давно не касались ножницы. Тип уселся в свободной кабинке и заказал блюдо номер пять.
До отчета оставалось тридцать две минуты, а у меня еще не было ни одной коррекции, так что я направилась следом.
– Не возражаете?
– Ни в коем случае, – пробасил он.
Я села напротив. От типа несло крепким табаком и долгой дорогой.
– Каким ветром вас сюда занесло? – лениво спросила я, высыпая его пакетик сахара в свой кофе.
Он раскатисто засмеялся. Посетители стали украдкой поглядывать в нашу сторону.
– Я так сильно выделяюсь? Сразу видно, что нездешний?
Я уклончиво повела плечами.
– Наверное, у вас в городе я бы тоже выделялась.
– Это уж точно, – согласился он. – Вообще забавно вышло. Я сам родом из Оклахомы – из местечка под названием Маскоджи. Вы небось о таком и не слышали. Почти всю жизнь я проработал на складе – ящики грузил. Женился, развелся. Снова женился, снова развелся. Завел парочку детишек. То одно, то другое. Как-то в молодости мы с приятелями решили попутешествовать, но вскоре Сюзи, моя первая жена, объявила, что беременна. А потом… я просто плыл по течению. В общем, когда по всем каналам объявили о конце света, я решил – сейчас или никогда! Бросил работу, купил «Харли» и рванул куда глаза глядят.
Интересно, как ему удалось так далеко забраться, подумала я. Похоже, в Маскоджи кто-то недорабатывает.
Я внимательно выслушала его рассказ о путешествии. Он с горящими глазами живописал величие Большого каньона, сногсшибательную красоту Великих равнин Небраски. Арку в Сент-Луисе – Врата на Запад. Призрачную мглу над Смоуки-Маунтинс и узкий серпантин, поднимающийся от подножья. Просторы Каролины, где солнце, словно яркий мандарин, всходит над мерцающим океаном и Внешними отмелями.
– Моя жизнь изменилась навсегда, – признался он. – И знаете что? Мне жаль, что так мало осталось.
– Думаю, нам всем жаль.
Я подождала, пока мой собеседник закончит завтракать и оплатит счет. Он и так немало успел, а у меня оставалось пару минут до первого отчета. Больше я ничем не могла ему помочь.
Выходя из кафе, я его скорректировала.
– Грандиозное путешествие? – спросила Сара Грейс. Мы научились улавливать подобное без слов, каким-то шестым чувством.
– Ага.
– Я всегда мечтала побывать на Ньюфаундленде. Увидеть китов. Голубого кита. Представляешь? Он такой огромный и величественный. И ты – такая крошечная на его фоне. И в то же время очень важная – как часть этого мира.
– Ага. Вот это я понимаю, путешествие.
Мы позвонили в офис с отчетом. Сара скорректировала кого-то по дороге в кафе, так что беспокоиться было не о чем.
– Слушай, – сказала Сара, – я тут подумала… Разве не странно, что мы, по сути, убираем всех, кто задает вопросы? Кто не подчиняется указаниям? Кто способен, как говорится… жить своим умом?
– Боремся с инакомыслием.
– Именно.
– Да, пожалуй, странновато, – согласилась я. – Сара Грейс? Ты же ходила в библейскую школу и зубрила всю эту религиозную хрень?
– И ты тоже.
Это правда: каждое воскресенье меня таскали на службу. Я сидела на жесткой скамейке, зажатая между моей матерью и бабушкой, которая до сих пор пилит меня, что я забросила церковь.
– И когда тебе впервые пришло в голову, что вся эта история с Богом – развод? И может, никакого рая нет, и ада тоже, кроме тех, которые мы успешно организуем себе на земле?
– Не знаю, – занервничала она. – Не могу точно сказать.
Думаю, отчасти она продолжала верить во всю эту дребедень: младенца Иисуса, добро и зло, искупление и веру.
А главное, она продолжала верить, что любой долгий взгляд или нервный смешок, любая искра, проскочившая между нами – чистая случайность. В тяжелейшие для человечества времена нам выпала самая незавидная роль, вот мы и сбрасываем напряжение.
Потому что ее так воспитывали. Не исключено, что правильно.
И меня тоже.
Только мне давно наплевать на воспитание.

 

Среда, четырнадцать часов одиннадцать минут.
Мы отправились на долгую прогулку в Проспект-парк – удачное место для отлова утративших надежду.
Мужчина, лежащий на газоне, казался подходящим кандидатом. Он был одет в слаксы и классическую рубашку и, положив руки под голову, глядел в небо и слушал шелест листвы. Туфли с носками валялись рядом.
Мы сели на траву.
– Привет, – сказал он, не отрывая глаз от неба. – Вы, вероятно, корректоры? Интересуетесь, лежу ли я так каждый день или у меня нервный срыв?
Мы промолчали. Иногда лучшая стратегия – выслушать.
– На самом деле, – усмехнулся мужчина, – я ученый. Так что я полон отчаяния по меньшей мере лет десять. Уже тогда наше положение казалось безнадежным.
– Ученый! А где вы работаете? – встрепенулась Сара Грейс.
– В Колумбийском университете. Физикой занимаюсь. Астрофизикой, если быть точным.
– В Колумбийском? Я тоже там! Учусь на медсестру. Точнее, училась. Пришлось бросить, когда мобилизовали.
– Послушайте, – задумчиво проговорил он, – ведь забавно, что только вам разрешили порвать с прошлой жизнью. По сути, вас даже вынудили. Вам это не приходило в голову?
Ответ у нас давно был отрепетирован.
– Это впечатление обманчиво, – оттарабанила Сара Грейс. – Нам действительно пришлось оставить старую работу, но в остальном мы подчиняемся тем же строгим требованиям, что и все. Не воскрешать давнюю дружбу, не мириться со старыми врагами, не проведывать забытых родственников. Никаких безумных трат и прощальных вечеринок. Никаких любовных экспериментов.
Интересно, мне почудилось, или, заканчивая фразу, Сара заглянула мне в глаза?
– Любопытно. Кстати, меня зовут Пол. – Он пожал нам руки, не вставая. – Не хочу отрывать вас от дел. Я понимаю, что выгляжу подозрительно, но на самом деле я прихожу сюда годами, днем и ночью. Мне нравится лежать на траве, глядя в небо, и размышлять. Космос бесконечен… полон обещаний и загадок. В нем еще столько неизведанного. Конечно, сейчас мы знаем чуть больше – или думаем, что знаем. Но для меня это привычное времяпровождение. Мозги хорошо прочищает.
– Что значит «думаем, что знаем»? – спросила я.
– Да ничего, – снова усмехнулся он. – Просто… мы с коллегами давно смотрим в небо. Очень давно, через множество телескопов. Если бы там кто-то был… Если бы там были эти лазерные пушки… Полагаю, мы бы их заметили. Скорее всего. Понимаете? Но политики не слушают ученых. И никогда не слушали. Словом, для нас многое непостижимо. Например, как можно мгновенно перенести миллиарды душ в другое место в пределах нашей физической плоскости. Подобное перемещение противоречит законам физики. И так всегда: когда мы узнаем что-то одно, неизвестного становится больше.
– Вы верите в Бога, Пол? – спросила Сара Грейс.
Тот отбросил с лысеющего лба каштановую прядь. И после долгой паузы ответил:
– Трудно сказать. Я не могу на сто процентов исключить существование божества. Но в данный момент времени вероятность этого события кажется мне крайне низкой.
– Угу. Ясно. – Судя по всему, его слова заставили Сару всерьез задуматься.
А я задумалась о пустоте в объективах телескопов.
– Ладно, нам пора, – сказала я наконец. – Через двадцать три минуты отчет.

 

И все-таки Сара Грейс ошибалась.
Мы были на особом положении. Остальным предписывалось жить, как раньше, и делать вид, будто никакого конца света не ожидается.
У корректоров все было наоборот. Конец света занимал все наши мысли, днем и ночью. Только так нам хватало духу исполнять свой постыдный и чудовищный долг: постоянно напоминая себе, что это не Настоящая Жизнь. Что земное существование не имеет ничего общего с реальностью. Для нас прежняя жизнь давно закончилась.
Для всех конец близился. А для нас – уже состоялся.
Иначе тебя поглотит кромешный ужас. Никакая психика не способна вынести подобное зверство и бесчеловечность. Выход один – полное отрешение и отключка.
И еще одно. Всем полагалось вести привычный образ жизни. Сохранять привычный круг общения и даже привычные темы для разговора. Но по прихоти судьбы мы – два человека, у которых не было ни малейшего повода познакомиться – были брошены в водоворот событий вместе.
Так что для нас пришельцы изменили все.
* * *
На прошлой неделе – по ощущениям сто лет назад – когда корректоры только приступали к работе, каждый пережил своего рода кризис.
У Сары Грейс он произошел, когда она скорректировала девятнадцатилетнюю девушку, приехавшую в город в поисках матери. Девушку удочерили в младенчестве; она никогда не видела свою биологическую мать и теперь боялась, что упустит шанс навсегда. «Что если я попаду на эту райскую планету, а там все выглядят по-другому, у всех новые тела и, допустим, амнезия? И я никогда ее не найду? Я обязана хотя бы попробовать», – объясняла она. (Сара Грейс подробно пересказала мне весь разговор, рыдая до икоты.)
«А что если, – спрашивала девушка, – что если все это время она тоже думала обо мне? Как я живу. Как выгляжу. Как расту. Я не знаю о ней ничего, кроме фамилии. Тут куча людей с такой фамилией. Я буду звонить всем подряд по телефонной книге. Мне кажется, я узнаю ее по голосу».
– Так и сказала! – крикнула Сара Грейс и снова заикала, захлебываясь слезами и соплями. – «Я узнаю ее по голосу». И все.
Мать Сары умерла от рака груди два года назад. Ей было пятьдесят три. Спустя девять месяцев после ее смерти Сара Грейс подала документы в колледж для подготовки медсестер.
Это означало одно из двух.
Или Сарина мать никогда не попадет на планету Икс-Ирцикония, потому что там реинкарнируют только тех, кто был жив на момент перехода.
Или она уже находилась на планете Икс, а все наши покойные друзья и родные, поколение за поколением, переносились туда задолго до нашего прибытия, и нам предстояла радостная встреча.
Пришельцы избегали определенности на этот счет – полагаю, намеренно.
Нам оставалось только ждать.
Мой кризис наступил после разговора с братом. Он объявил, что едет в Северную Каролину. Там жила его бывшая с трехлетним ребенком; после развода она вернулась поближе к родителям. Наверное, он плохо старался, или они оба плохо старались, повторял брат. Наверное, их брак можно было спасти. На фоне последних событий все поводы для ссор выглядят такими глупыми и мелкими, правда же? Она – главная любовь его жизни, он всегда любил только ее; у них общий сын, и если у него осталось несколько дней жизни на Земле, они должны провести их вместе.
Все это он выпалил сквозь слезы. Я и сама расплакалась.
Мне следовало его скорректировать.
Но я не смогла. Как можно скорректировать родного брата?
Мне следовало вызвать подкрепление. Сару Грейс.
Но я не смогла.
Если есть хоть мизерный шанс, что долбаная райская планета реальна, я хотела провести вечность со своим братом. И его женой. И их ребенком. Поэтому я его не тронула.
Остальным братьям повезло меньше. Тогда я и поняла, что никакого рая нам не видать.
Потому что если рай существует, он не может подчиняться таким законам.
Прошло время. Я стояла на Бруклинском мосту, глядя вдаль. В лицо дул ветер, за спиной ревело и грохотало уличное движение. Внизу кровожадно скалилась река. Мне не хватало духу прыгнуть, как не хватило духу скорректировать брата.
В какой-то момент рядом со мной возник неопрятный тип с безумными глазами. Товарищ по несчастью.
– Слушайте, а ведь забавно… – сказал он после долгой паузы.
– Что?
– Все эти мосты. Небоскребы. Рельсы. Такие заманчивые.
– Вы о чем?
– Они даже не попытались усложнить задачу. Наоборот, как будто говорят: «Ну же, вперед! Что, слабо?»
– Не понимаю.
– Они говорят: «делайте то, не делайте это». И при этом… у меня ощущение, что я сейчас окажу им услугу. Ладно, сестренка, удачи тебе – здесь или там.
Он прыгнул и скрылся в волнах.
Когда я была маленькой, бабушка спрашивала: «Касси, а если все твои друзья прыгнут с Бруклинского моста, ты тоже прыгнешь?»
Конечно, так говорят все бабушки. А иногда и родители, подражая нотациям, которые выслушивали в детстве.
Смысл этой фразы таков: нужно жить своим умом. Кто-то должен найти в себе силы противостоять толпе.
Я не прыгнула. Тоже не смогла. Вместо этого пошла домой, залезла в ванну и глушила виски, пока в глазах не начало двоиться.
На следующий день в офисе пачками раздавали алпразолам. После этого работать стало заметно легче.

 

Среда, двадцать один час семнадцать минут… почти конец света.
Мы собрались в главном офисе отчитаться о цифрах. У отделения были неплохие результаты, но в целом показатели падали. У всех без исключения.
Я подумала – и наверняка не одна я, хотя вслух сказать никто не решался – что, возможно, проблема в том, что огромное количество людей уже скорректировано. И, конечно, многие решили уйти самостоятельно.
Дерзкие, импульсивные, любопытные и эмоционально неустойчивые – все они покинули этот мир. Остались только те, кто был готов зубами выгрызть себе место в раю.
На улицах было до жути пусто.

 

Четверг, одиннадцать часов две минуты. Мы скорректировали даму, которая везла на усыпление своих шестерых кошек – так, на всякий случай. Флориста, который стоял у дверей своего магазина и раздавал цветы прохожим. Пожилую пару, двух женщин, которые сидели на ступеньках у церкви, держась за руки, и молились о милосердии к себе и к ближним своим.
Четверг, четырнадцать часов сорок семь минут. Скорректировали молодого человека, который развеивал пепел отца. Девушку, ныряющую в Ист-Ривер. Молодую пару, занимающуюся любовью под скамейкой в парке, и еще одну молодую пару, увлекшуюся соревнованием по выпивке.
Четверг, семнадцать часов двадцать две минуты.
– Осталось меньше суток, – сказала Сара Грейс. Мы стояли на мосту, наблюдая, как солнце заходит за крыши Манхеттена. – Красивый был мир. Наш мир. Он много нам дал.
– Не так уж и много, – отозвалась я. Впрочем, во мне говорил напускной цинизм. На самом деле я тоже чувствовала горечь утраты.
– Мне жаль, что осталось так мало.
– Думаю, всем жаль.
Сара стиснула мою руку изящной ладошкой. На окнах небоскребов плясали багровые отблески закатных лучей.

 

В ту ночь в главном офисе царила странная атмосфера: смесь тоски и предвкушения, облегчения и эйфории. Оставалось последнее совещание. Миссия была почти исполнена. Мы были в шаге от цели.
Микрофон на сцене кочевал из рук в руки. Звучали бесконечные «поздравляю!» и «спасибо!». Высказаться рвались все – от клерков до местных политиков. Менеджеры вышли на сцену и исполнили танцевальный номер в знак благодарности за нашу службу.
Перешептывание, смешки и невнятное бормотание, отражаясь от бетонных стен и перекрытий, наполняли зал равномерным гулом, напоминающим шум океана в ракушке. Воздух был горячим и душным, воняло пивом, сигаретами и по́том, но для меня все затмевал исходящий от Сары Грейс аромат эвкалипта, жасмина и ее самой.
Нам показали презентацию, посвященную нашим достижениям за последние две недели. Ее составили на уровне высшего руководства, на основе данных от всех североамериканских подразделений. Слайды сопровождала музыка.
Активнее всего (и неудивительно) проявили себя корректоры из крупных метрополий: Лос-Анджелеса, Сиэтла, Чикаго, Нью-Йорка. Мы (Нью-Йорк) немного отстали от Лос-Анджелеса, но мы не унываем, правда же?
По итоговым показателям коррекции США с неожиданно большим отрывом обогнали другие западные страны, а значит, в роковую минуту мы, американцы, отлично умеем собраться и действовать слаженно. В корректоры был призван каждый тысячный, восемьдесят три процента от общего числа прослужили весь срок, со средним результатом пятнадцать коррекций в день. Неплохо, совсем неплохо.
Мы и сами могли прикинуть ориентировочные цифры, но их огласило руководство: за одиннадцать дней скорректирован почти миллиард человек. Отличный пример эффективной работы.
И, разумеется, мы не учитываем тех, кто опередил корректоров и сам позаботился о решении проблемы.
Казалось, чудовищный отчет должен был вызвать волну рыданий до рвоты, но нет: играла бодрая музыка, слушатели хлопали и радовались.
– Спасибо вам за самоотдачу и бдительность, – объявил наш топ-менеджер, который подчинялся непосредственно Департаменту перехода. – Мы обеспечили весомые преимущества для граждан, следующих предписаниям наших инопланетных гостей. Благодаря вам почти восемьдесят процентов доконтактного населения сможет успешно совершить переход! Поаплодируйте себе еще раз!
Миссия была почти исполнена.
Мы были в шаге от цели.

 

Сразу после финального совещания мы разбежались по ближайшим барам.
За нашим столиком оказалось еще двое, тоже партнеры. Мы разговаривали, перекрикивая шум, и пили без продыху.
– Знаете, что? – Сосед по столику наклонился к нам так близко, что можно было рассмотреть его поры в носу и морщинки вокруг глаз. Во-первых, он явно готовился сказать нечто провокационное, а во-вторых, иначе мы бы его просто не услышали. – Я вообще думаю, что они жулики. Межгалактические аферисты. Сколько пришельцев на самом деле высадилось на Земле? Вроде бы нам говорили, несколько сотен тысяч? Может, полмиллиона? А корабль всего один, так?
– Не просто корабль, а корабль поколений, – поправила Сара Грейс. – Нереальных размеров. Они все на нем живут целую вечность.
– Все равно. Допустим, их максимум миллион. И у них бластеры, верно? И всякие там универсальные переводчики. По сути, мы сами себя утопили. Да, у них технологии и оружие. Но мы могли дать отпор. У нас преимущество – численное и территориальное.
– Но они не хотят воевать с нами. Они хотят помочь.
– Или делают вид, что хотят. Знаешь первое правило афериста? Предлагать жертве то, о чем она мечтает.
– Рай, например.
– Может, им просто нужна новая планета. А их цель – так заморочить нам головы, чтобы мы самоустранились, сделали всю работу за них. Проредить на хрен население Земли, чтобы им было, где разместиться.
Сара Грейс застыла с разинутым от ужаса ртом. Я сохраняла спокойствие. Мне уже приходила в голову эта версия.
Второго корректора тирада напарника тоже не впечатлила. У него был скучающий, немного раздраженный вид.
– А хотите мое мнение? – заявил он. – По мне, так нет никаких пришельцев. Космические аферисты? Что за бред! Откуда им знать человеческую психологию? Вот люди – другое дело. Я думаю, это заговор властей. Убрать лишних, чтобы управлять было удобнее.
– Да ну! Пришельцы существуют, – возразила Сара Грейс. – Некоторые их видели.
– Некоторые? Кто именно? Ты лично знакома хоть с одним очевидцем? Или это все слухи от «знакомых знакомых»?
– Одного даже сфотографировали. Фото видели все.
– Фото можно подделать. Им просто нужен был мир, полный рабов с промытыми мозгами. Мои поздравления! У них получилось.
Мы чокнулись и выпили.

 

В пятницу в одиннадцать часов пятьдесят пять минут состоялась пресс-конференция пришельцев. Точнее, посредников, которые вещали от их имени. Разумеется, сами пришельцы при этом надежно укрылись в сухом и прохладном месте.
Нас поблагодарили за сотрудничество и поздравили с успешным наступлением фазы межпланетного перехода. Минимум за полчаса до назначенного времени гражданам предписывалось вернуться домой и терпеливо ждать окончательного перемещения.
– Еще раз поздравляем, – сообщили пришельцы устами очередного актера. – Дальнейших инструкций не будет. Это наше заключительное слово.

 

Департамент перехода арендовал просторный конференц-центр, чтобы мы провели там последние часы. Туда мы и направились, сдав финальный отчет в четырнадцать часов. В огромных залах стены были увешаны гигантскими плазменными телевизорами, а столы ломились от разнообразных закусок.
Мы с Сарой Грейс нашли себе место в сторонке. Было пятнадцать часов двадцать семь минут; до конца света оставалось всего ничего. Мы сидели на складных стульях; я слушала болтовню из телевизора о грядущем моменте, а Сара Грейс мусолила крекеры с сыром, тщательно сдерживая рвотные позывы. Вчерашний разговор не шел у нее из головы. За всю ночь она так и не уснула.
– Я соскучилась по родителям, – сказала она. – Хочу домой.
Время шло. Где-то была ночь. Люди сидели в темных гостиных при свете единственной свечи. Где-то уже наступило утро. На улицах было тихо и пустынно, как никогда. По телевизору шли бесконечные репортажи изо всех уголков мира.
Около четырех дня трансляции стали обрываться. К половине пятого все каналы прекратили вещание; экраны погасли.
– Мне нужно проветриться. – Сара Грейс поставила тарелку на пол – на моей памяти, впервые. – Идем. – И она потащила меня сквозь толпу в холодный вестибюль.
Мы уединились в небольшой переговорной со столом на восемь человек. Часы на стене показывали шестнадцать часов тридцать девять минут.
– Наверное, будет быстро, – сказала я. Секундная стрелка неумолимо продвигалась вперед.
– А может, медленно.
Мы сидели на уродливом ковре, прислонившись к стене, чтобы нас не увидели сквозь стеклянную дверь.
– Если мы попадем на планету Икс, – спросила она, – как думаешь, мы узнаем друг друга? Новые тела и все такое?
– Думаю, да. Хочется верить.
– Наверное, самая большая морока будет – найти знакомых. А что если каждый воскреснет на своем личном острове?
– До фига понадобится островов. Планета-архипелаг.
Сара хихикнула.
– Ладно. Сколько бы ни было времени, нам его не хватит.
Она посмотрела на меня долгим страстным взглядом. Не помню, кто первый начал. Мы целовались самозабвенно, едва переводя дух. Судорожно, на ощупь расстегивали друг другу пуговицы, тихонько всхлипывая и впиваясь друг в друга губами. Катались по полу у доски, изнемогая от желания.
Где-то в глубине души я понимала, что на моем месте мог быть кто угодно, что мы не влюблены – по крайней мере, она, – и я просто подвернулась под руку.
Ну и пусть.
За дверью послышался шум, и мы смущенно отпрянули друг от друга. В комнату ворвалась незнакомая девушка-корректор.
Мы торопливо облизали губы, вытерли рты и потянулись застегивать рубашки. Она уставилась на нас, неуверенно скользнув рукой к бластеру. Повисла мучительная пауза.
Затем девушка кивнула на часы.
Была пятница. Семнадцать часов тринадцать минут.
Наспех поправив одежду, мы выбежали за девушкой в вестибюль. Корректоры облепили окна и возбужденно галдели, указывая куда-то вниз. За их спинами мы ничего не видели, но стрельба, сирены и гудение танков были достаточно красноречивы.
Была пятница, семнадцать часов пятнадцать минут. Почти конец света.
Почти, но не совсем. Нам предстоял долгий путь.
Назад: Дезирина Боскович
Дальше: Чарли Джейн Андерс