Можно считать, конец света начался с празднества по случаю моего тридцатилетия. Предполагалось, что это будет сюрприз, вот только Уоррен, мой муж, и кое-кто из родственников слишком уж часто ухмылялись в предшествующие дни. Свет в гостиной вспыхнул, не успела я пройти внутрь и пары шагов. Все были в сборе. Дядя Гарри и тетя Мэй вместе с Лиз, нашей дочуркой восьми лет от роду, Джек Кэмден с женой, чье имя я постоянно забываю, и еще человек двадцать родственников, друзей и коллег по работе. Хором исполнив поздравительную песню, они разразились аплодисментами. Элен, моя сестра, поднесла мне любимый дайкири с лаймом. Когда пение смолкло, меня препроводили к журнальному столику, на котором громоздилась гора подарков.

Вообще-то нас хлебом не корми, только дай устроить вечеринку, был бы повод. Том Эйкинс, заведующий кафедрой физики и мой шеф, играл на аккордеоне, а Фримен и мой братец Билл подыгрывали ему на гитарах. Дом наполнился музыкой, все принялись танцевать. Передавали друг дружке напитки, слопали три торта и еще половину от четвертого, устроили игры, а разговоры шли в основном о том, насколько прекрасна жизнь.

Том занимался космологией и посвятил всю свою жизнь загадке расширения Вселенной – тому, с какой невероятной, немыслимой скоростью она выросла в объеме сразу после Большого Взрыва. За свои работы он собрал немало наград, да и вообще здорово разбирался в предмете и очень мне помог во время работы над диссертацией. Под конец он отвел меня в сторонку, чтобы сообщить последние новости.

– Мариам, я ведь рассказывал тебе про Дэна Мартина? Его работы по искривлению пространственно-временного континуума оказались настоящим прорывом. Ему присудили премию Карнеги за этот год.

Мартин защитился всего-то на три года раньше меня.

– Вот здорово! – Я надеялась, что зависти в голосе не будет слышно. – И давно вы узнали?

– Дэн позвонил сегодня утром, – ответил Эйкинс и, усмехнувшись, добавил: – Говорит, кое-кто из коллег уже называет его выводы «теоремой Мартина».

– Я так рада за него.

Кажется, Эйкинс все-таки что-то почувствовал в моем тоне.

– Не переживай, Мариам. Придет и твой день.

Вечер был замечательный, но, похоже, мне так и не удалось выкинуть из головы Дэна Мартина. Все уже закончилось, гости, прощаясь, разбредались к своим машинам. Когда мы с мужем тоже вышли и направились вдоль дорожки, он, слегка помявшись, все-таки спросил:

– Что с тобой?

– Все в порядке! С чего ты взял?

– Тебя что-то беспокоит. Большую часть вечеринки ты была сама не своя.

Я вдохнула поглубже и решила быть честной сама с собой.

– Мне уже тридцать!

Уоррен сделал брови домиком – обычно он так реагирует на речи политиканов.

– Мариам, ты великолепно выглядишь! Ближайшие лет десять тебе вообще не о чем беспокоиться.

– Я не об этом, милый. Ты ведь слышал присказку о том, что значит этот возраст для физика?

– Не слышал. И что же он значит?

– Что если ты собираешься оставить след в науке, об этом следует позаботиться заранее. Потому что после тридцати мозги начинают засыхать.

Я постаралась, чтобы это прозвучало, как шутка, но он не улыбнулся.

– Брось. Ты и сама не веришь в эти глупости.

Верила я или не верила, только разговор на этом закончился. Мы сели в машину и поехали домой.

Несмотря на алкоголь, спала я в ту ночь плохо. На Земле нет ни одного физика, который не мечтал бы оставить свое имя в истории науки и тем самым обрести бессмертие. Предсказать бозон Хиггса. Сформулировать принцип Паули. Имя Шварцшильда неразрывно связано с его сферой, Гейзенберга – с неопределенностью. Доплеру достался сдвиг, Хокингу – излучение. Шредингер умудрился войти в историю с котом. А что останется от Мариам Гибсон?

Всю свою научную карьеру я занималась темной энергией. Диссертация была попыткой объяснить ее существование. Докопаться до корней темной энергии означало бы ответить на вопрос, почему Вселенная продолжает расширяться со все возрастающей скоростью. Если бы мне удалось достичь успеха или хотя бы определенного прогресса, нетрудно вообразить, что по прошествии времени люди стали бы пользоваться термином наподобие «гипотеза Гибсон». Или «гибсоновская энергия», так мне даже больше нравилось.

Какое-то время казалось, что так оно и будет. Темная энергия отвечает за шестьдесят восемь процентов всей масс-энергии Вселенной. Ее в семнадцать раз больше, чем обычной массы! Я не сомневалась, что смогу во всем разобраться. Решение существует и лишь ждет того, кто его найдет.

Ночью после вечеринки, когда лунный свет, пробивавшийся сквозь шторы, уже начал таять, пришло осознание – это будет кто-то, но не я.

Успеха нужно было добиваться где-то еще, вот только вся моя карьера была построена на исследовании темной энергии. Бросить это направление было уже невозможно. Я подумала – быть может, чего-то удастся добиться во внерабочее время? Чего-нибудь, не требующего эйнштейновского интеллекта. Марк Твен как-то заметил, что родился в один год с явлением кометы Галлея и, надо полагать, в один год с ней и умрет. И не ошибся.

Открывший комету получает право ее назвать. Не то чтобы я всю жизнь мечтала о «комете Гибсон», но звучало не так уж и плохо. А главное, вполне реалистично.

Почти каждый вечер мы с Уорреном проводили пару часов перед телевизором. Мне нравилось быть с ним рядом, и я старалась подстраивать наше расписание под эти посиделки. К сожалению, теперь какое-то время придется обойтись без них.

– Начинаю искать кометы, – сообщила я ему.

– Как тебе будет угодно, детка, – не стал возражать Уоррен. – Ты же не бросаешь заниматься своей темной энергией?

– Не бросаю. Кометы придется искать в свободное от работы время.

– Вот как, – разочарованно протянул он. – Но хоть «Теорию большого взрыва»-то мы сможем с тобой смотреть?

– Обещаю. И вот еще что…

– Что?

– Не говори никому, ладно?

– Почему?

– Лучше, чтобы никто не знал до тех пор, пока я взаправду не открою комету.

Как и у мужа, у меня был дома собственный кабинет. Через пару дней после дня рождения, когда у меня выдалось немного свободного времени, я уселась перед компьютером и стала разбираться, какие телескопы выкладывают в Сеть подходящие мне данные наблюдений. Несмотря на карьеру в космологии, а скорее даже благодаря этому, я была вполне готова к поиску комет, поскольку располагала уникальным инструментарием. У меня было программное обеспечение собственной разработки для анализа масс, гравитации, распределения темной материи, расстояний, скоростей и так далее. В своей работе я просто брала данные из цифровых архивов, разделенные определенным количеством лет, вычисляла изменения и сравнивала их с теми, которых следовало ожидать согласно моей теории. В охоте за кометами можно было применить ровно тот же самый подход.

Кометы рождаются во внешних пределах Солнечной системы – либо в поясе Койпера, который состоит из небольших каменных, ледяных или металлических небесных тел и простирается на несколько миллиардов километров за орбитой Нептуна, либо в облаке Оорта на расстоянии около светового года. Пояс Койпера давал намного больше шансов на успех, на нем я и сконцентрировалась.

Уоррен никогда толком не понимал, отчего я так зацикливаюсь на том, чтобы добиться известности. Он был агентом по недвижимости, но прекрасно знал, что в жизни есть еще кое-что помимо денег. Его всегда радовало, когда клиенты были счастливы в купленном доме, или наоборот, когда он мог помочь им выехать и отправиться на новое место. Он считал, что это и есть главное в любой профессии – помощь людям и достойное этой помощи вознаграждение. «Никто на свете, если не считать моих клиентов, семьи и друзей, никогда даже не услышит моего имени, – сказал он мне как-то. – Ну и что?»

Зачем же мне так нужно, чтобы мое имя дали теореме, которая никого не интересует? Которую и не поймет-то никто, кроме нескольких специалистов? Уоррен пытался читать «Квантовую физику для чайников» и обнаружил, что и сами-то физики зачастую не слишком понимают реальность, скрывающуюся за наиболее причудливыми математическими формулами…

Я молча просидела весь вечер, глядя на снимки участков неба. Исключала из рассмотрения известные звезды, всматривалась в неясные отблески, слишком смутные, чтобы представлять реальный интерес. Наконец мои глаза устали, и я смирилась с тем, что и сама неспособна сделать хоть что-то, представляющее интерес. Во всяком случае, сегодня вечером.

Через два дня я попробовала снова, с тем же результатом. Я не сдавалась и продолжала попытки, как только выдавалась свободная минутка. Уоррен явно считал мои занятия напрасной тратой времени, хотя и удержался от того, чтобы объявить об этом вслух. Зато сказал, что на недвижимость сейчас большой спрос и ему не помешал бы еще один агент. Пообещал, что гарантирует – я буду зарабатывать гораздо больше моего нынешнего преподавательского жалованья. Упомянул исследование о том, что работать по вечерам вредно для мозга. И оставил на столике журнал, раскрытый на статье, утверждающей – совместное времяпровождение благотворно сказывается на супружеских отношениях.

Прошло шесть месяцев, и в один из вечеров цифры вдруг сошлись, и стало ясно – я нашла, что искала. Объект на внутренней границе пояса Койпера сошел с орбиты – вероятно, под влиянием Нептуна – и двинулся в сторону Солнца. Согласно спектрограмме, до него было пять миллиардов километров.

Наконец-то!

Когда я вышла из кабинета, Уоррен смотрел запись хоккейного матча, а Лиз была на кухне.

– Уже закончила? – удивился он. – Что-то ты рано сегодня.

Я небрежно посмотрела на часы.

– Действительно, рановато.

– А что это ты такая довольная? – Уоррен поставил игру на паузу. – Неужели что-то нашла?

Ему даже не потребовалось ответа.

– Поздравляю! И большая она?

– Около двадцати пяти километров в диаметре.

– Звучит внушительно. И когда ее станет видно невооруженным глазом?

– Дорогой, я не знаю, будет ли ее видно вообще. Надо будет все пересчитать как следует, но пока что получается, что до Земли ей еще около двадцати лет.

– То есть, нам с тобой будет за пятьдесят?

– Даже не верится, правда?

– Я всегда знал, что моя жена – очень дальновидная женщина, – заговорщически улыбнулся Уоррен.

Когда о комете сообщили в новостях, я сделалась местной знаменитостью, заодно устроив неплохую рекламу университету. К нам зачастили репортеры, я несколько раз выступала по телевидению, включая даже одну передачу на канале «Наука». Я просто-напросто купалась в лучах славы.

Мои данные были опубликованы и подтверждены независимыми исследователями. Том вызвал меня к себе в кабинет.

– Не ожидал услышать твое имя в связи с кометой.

– Это что-то вроде хобби.

– Надеюсь, на твои исследования оно не повлияло?

– Что вы! Я бы такого никогда себе не позволила. Просто занималась кое-чем в свободное время.

– Ну и ладно. Имеешь право, – Том поднял взгляд на лозунг, который, как он сам утверждал, целиком определял его жизнь.

«Живи нынешним днем. Нам отпущено не так уж много».

Забранный в рамку лозунг висел на стене рядом с фотографией самого Тома в обществе губернатора. На самом-то деле я мало знала людей, способных настолько целиком сосредоточиться на поставленной задаче, начисто забыв об отдыхе.

– Ты ведь знаешь, что право выбора имени кометы – за тобой?

Я постаралась не выдать себя улыбкой.

– Впервые слышу.

– Ну, тебе есть смысл об этом задуматься.

Разумеется, я все давно решила, но сказать об этом вслух было все равно что расписаться в нарциссизме. К счастью, я знала Эйкинса не первый год и могла надеяться, что он не откажется прийти на помощь.

– Скажите, Том, а если бы это вы открыли что-то такое, как бы вы поступили?

– Есть определенная традиция, согласно ей это должна быть «комета Гибсон».

– Звучит терпимо.

Больше всех кометой Гибсон гордилась Лиз. Вот только еле заметное пятнышко на экране компьютера ее явно разочаровало.

– Я думала, кометы – они яркие. А где хвост?

– Хвост появится, только когда она приблизится к Солнцу.

– И когда это будет?

– Не скоро, – вздохнула я.

Уоррен тоже был за меня рад, и где-то через месяц жизнь вернулась в привычную колею. Однажды вечером, когда мы смотрели телевизор – повторяли старого «Сайнфелда», – раздался телефонный звонок. Звонившая представилась астрономом из обсерватории Мауна Кеа на Гавайях.

– Мариам, происходит что-то странное.

Я понятия не имела, с чего она вдруг решила позвонить именно мне.

– В чем дело?

– На подходе еще две кометы. С того же направления, что и ваша. Я могу переслать данные наблюдений.

Новость была не из лучших – только конкурентов моей комете и не хватало. Однако, встретив Тома в университете на следующее утро, я поделилась с ним. Оказалось, что Том уже в курсе.

– Там что-то творится, – обеспокоенно заметил он.

У местной телекомпании случилось затишье с новостями, и меня пригласили для интервью. Передачу вела Джуди Блэк, которая обычно специализируется на бодрых, воодушевляющих репортажах.

– Доктор Гибсон, – спросила она, – бывало ли раньше, чтобы на небе одновременно появлялись три кометы?

– Начнем с того, что кометы еще далеко, – возразила я, – так что говорить об их появлении на небе несколько преждевременно. Хотя ситуация действительно необычная.

– Вы можете объяснить нам, чем она вызвана?

– Понимаете, Джуди, очевидно, имеет место некая гравитационная аномалия. Мы все еще пытаемся установить ее причину.

Джуди удивленно подняла брови.

– И какие же причины возможны?

– По большому счету, самые разные. Например, одна из крупных планет может сблизиться с поясом Койпера. Ее тяготение выдергивает кометы из пояса, и они начинают двигаться в нашу сторону.

– И сейчас происходит именно это?

– Нет, в том направлении сейчас нет ни одной планеты.

– Тогда в чем же дело?

– Мы пытаемся установить причину, Джуди.

После интервью я поехала в университет, и в этот момент позвонил Том:

– Можешь ко мне зайти?

– Разумеется, – ответила я. – Когда именно?

– А ты скоро будешь в университете?

– У меня лекция через сорок минут. Я зайду после лекции.

– Арти Томпсон тебя подменит. Зайди немедленно, как только вернешься в университет.

Когда я вошла, Том, сидя за столом, беседовал с худым седовласым незнакомцем, занимавшим одно из двух кресел. Улыбка на лице Тома, когда он со мной здоровался, больше напоминала болезненную гримасу.

– Мариам, – объявил он, – это Пол Крэншоу, директор…

– …обсерватории Китт-Пик. Ну, конечно же! Здравствуйте, профессор Крэншоу, для меня это большая честь.

– Зовите меня Пол, – откликнулся Крэншоу. В его глазах за массивными двойными линзами читалась усталость, а в кивке не было ни капли приветливости. – Насколько я понимаю, именно вы обнаружили первую комету?

Я кивнула и попыталась через силу улыбнуться.

– Да, професс… Да, Пол. А что у вас за срочное дело?

Том указал мне на кресло, подождал, пока я сяду, и, набрав побольше воздуха, заговорил:

– Во-первых, Мариам, если ты будешь снова общаться с репортерами, пожалуйста, избегай упоминаний о проблемах.

– Я ничего не говорила о проблемах!

– Просто не углубляйся в подробности относительно трех комет, хорошо?

Крэншоу кивал после каждого его слова.

– Ну… да. Хорошо, – неуверенно протянула я.

Том и Крэншоу переглянулись, но не сказали ни слова. Я начала серьезно беспокоиться. Неужели я ляпнула что-то не то?

Том откинулся в кресле и продолжил:

– Пол прилетел сегодня утром. Китт-Пик вплотную занимается этим случаем.

– Китт-Пик? Но почему?

– И не только они. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Наш разговор не должен выйти за стены этой комнаты.

– Хорошо…

– Мы знаем, почему комет было три, – перехватил нить разговора Крэншоу.

– Что значит – «было»?

– Траектории продолжают меняться. Если так пойдет и дальше, в чем мы практически уверены, кометы не достигнут орбиты Земли.

– Почему? И что вообще происходит?

– Рядом с нами проходит коричневый карлик.

Коричневые карлики – это, грубо говоря, несостоявшиеся звезды. Им не хватило массы, чтобы запустить термоядерную реакцию. Однако они огромны, очень массивны, и оказаться к такому слишком близко было бы крайне нежелательно.

– Где он сейчас?

– В шестидесяти миллионах километров от комет. И, к сожалению, движется в нашу сторону.

– Господи!

– Мы более или менее уверены, что он пройдет мимо.

– Рада слышать! Но…

– Орбиты нескольких планет будут нарушены, – снова заговорил Том. – Включая земную.

А вот это было совсем худо. Нас может швырнуть на Солнце, или наоборот, утащить от него слишком далеко. В глаза мне бросился лозунг в рамке.

«Живи нынешним днем».

– И насколько все плохо? – Мой голос начал дрожать.

– Мы уточняем конкретные цифры.

Ну да. Конкретные.

Коричневые карлики практически невидимы. Они излучают очень мало тепла, иной раз немногим больше, чем кухонная плита. Этот был размером с Юпитер, но примерно в шестьдесят раз тяжелее.

– Как прошел день? – спросил меня Уоррен.

Я дала Тому слово.

– Все в порядке. А у тебя?

Мне и раньше приходилось его обманывать. Лгать насчет того, как хорошо он готовит, любила ли я кого-то до встречи с ним, насколько неотразимым я его считаю. Только это все был детский сад. Впервые в жизни я солгала о чем-то по-настоящему важном.

Уоррен стал рассказывать о сделке, которую он закрыл на Шеппертон-авеню. А я начала переосмысливать свои жизненные ценности.

На следующий день я давала еще одно интервью и от вопроса об изменении траектории кометы просто отмахнулась. «Ничего заслуживающего внимания».

Даже не покраснела.

Том пообещал немедленно сообщить мне, как только появятся новые данные. Неудивительно, что в течение нескольких дней у меня перехватывало дыхание при каждом телефонном звонке.

Когда данные наконец появились, я как раз шла на утреннюю лекцию.

– Мариам, как закончишь, зайди ко мне.

– Какие новости? Хорошие – или плохие? – спросила я Тома.

– Просто зайди, когда освободишься.

Я отправилась на лекцию, стараясь сохранять самообладание. Вошла в аудиторию. Этим утром я читала общую физику за второй семестр.

И смогла продержаться до конца лекции. Я мало чем в жизни так горжусь.

Когда я вошла, у Тома было два посетителя. Он сразу же перед ними извинился, объяснив, что у нас очень важное дело. Они вышли, я села в кресло. Том закрыл за посетителями дверь, да так и остался стоять рядом, держа руку на ручке.

– Что? – спросила я.

– Землю стащит с орбиты. Так же, как до того комету.

Я сидела не шевелясь, ничему не удивляясь, и чувствовала, как из меня по капле вытекает жизнь.

– У нас есть хоть какой-то шанс?

– Насколько я понимаю, никакого.

Я не сводила с него глаз.

– Когда?

– Вот здесь хоть какие-то хорошие новости. Эта штука движется довольно медленно. Орбита начнет меняться только через девятнадцать лет.

Я с трудом могла дышать. И все старалась вместить в себя это знание.

– Запрет все еще в силе, Мариам. Не говори никому.

Я была поражена.

– Такое нельзя скрывать! Люди имеют право знать правду!

– Безусловно. А еще они имеют право на оставшиеся им почти двадцать лет нормальной жизни. Скажи им, что происходит – и они лишатся этого права.

– Не вам решать!

– Совершенно верно. Не мне. В эти самые минуты информацию докладывают президенту.

Я нарушила обещание через три минуты после того, как вернулась домой. Сохранить подобное в тайне меня все равно не заставишь. Лиз была в своей комнате наверху, поэтому я просто села рядом с Уорреном и все ему рассказала. Взяв с него слово больше никому не пересказывать. И надеясь, что его слово окажется тверже моего.

– Конец света? – переспросил он.

– Расчеты пока не окончены, но никаких шансов не видно.

Мы сидели на диване. Он придвинулся поближе, и мы обнялись.

– Ты в порядке? – негромко спросил он.

– Сам-то ты что думаешь?

– Недвижимость вдоль реки сильно подешевеет, – покачал головой Уоррен.

Никогда еще я не любила его так сильно.

– Девятнадцать лет – срок долгий, – прибавил он наконец. – Жалко, Лиз не повезло.

Он просидел еще с минуту, глядя куда-то вдаль.

– Не знаю, что нам теперь делать.

– Том беспокоится, что произойдет, если правда станет известна. Начнется паника.

– Наверное, он прав. Но я никому не скажу.

– Ты молодец.

– А сколько осталось до того, как карлик будет виден невооруженным глазом?

– Он совсем тусклый. Думаю, как минимум лет десять.

Мы позвали Лиз и отправились в ресторан есть пиццу. Я заказала себе с копченой колбасой, Лиз, как всегда – с маслинами. А Уоррен – простую, без изысков. Не могу припомнить другого вечера, который сохранился бы в памяти так подробно. В любой момент, просто закрыв глаза, я в состоянии перечислить, во что каждый из нас был одет, кто что сказал, как выглядела официантка, и какая была погода за окном. Странным образом коричневый карлик удалился во мрак где-то на периферии сознания, и я думала лишь о том, как счастлива была в жизни и как это замечательно – провести сегодняшний вечер с семьей.

Помню свои мысли о том, как легко забывается, что над каждым прожитым нами днем на самом-то деле нависает черная тень. Автокатастрофа, отморозок с револьвером, опухоль мозга – ничего нельзя предугадать заранее. Живи нынешним днем. Что я сейчас и делала. Если бы мне предложили заново прожить любой вечер, я бы выбрала именно этот.

Мы уже собирались уходить, когда обнаружили, что вокруг непривычно тихо. Кто-то выключил традиционно игравшую здесь итальянскую музыку. Люди за соседними столиками перешептывались, качали головами и с лихорадочной надеждой вглядывались друг в друга. Мы спросили официантку, что происходит.

– Наступает конец света, – негромко ответила она. – Передали по новостям.

Когда мы добрались до дома, новости уже шли по всем каналам. Остальные передачи отменили, непрерывно цитировались сообщения с разных концов планеты. Похоже, все посвященные в тайну решили одновременно нарушить обет молчания. Ссылались даже на источник в Белом доме. Потом объявили, что будет выступать президент. Через десять минут включили трансляцию с борта президентского самолета.

– Сограждане! Нам стало известно, что к Солнечной системе приближается гигантская потухшая звезда, которая столкнется с Землей через двадцать лет. Сообщение подтвердили несколько заслуживающих доверия источников. Над этой информацией сейчас работают наши лучшие умы. Не следует забывать, что от события, о котором идет речь, нас отделяют два десятилетия, есть время тщательно проанализировать имеющиеся возможности. Хочу заверить, что поступающая информация будет немедленно доводиться до вашего сведения. – Президент явно выглядел не в своей тарелке. – Сообщают, что звезде присвоено название «объект Мариам».

Уоррен смотрел сквозь меня невидящим взглядом, и я поняла, что он сейчас заново переживает мой день рождения.

Три дня спустя кинозвезда Джесси Вуд заявил на камеру, что бабам стоило бы оставаться на кухне, а не лезть вместо этого, куда не следует. В обычное время подобная история не сходила бы с первых полос добрую неделю, а тут никто и внимания не обратил.