Безвоздушные дома
Первая спичка
За полтора месяца до конца света на Висконсин-авеню в Джорджтауне открылся новый бар. Владельцы – немолодая семейная пара, беженцы не то из Сиэтла, не то из Портленда. Бар находится на втором этаже. Раньше в этом же здании был любимый книжный Бет, но знакомые запахи – пыль, растительный клей, старая кислотная бумага – выветрились благодаря паре тонких воздушных фильтров, чей деликатный стрекот сливается с бормотанием телевизора и голосами редких посетителей.
Разноцветные подвесные светильники тоже убрали, заменив флюоресцентными лампами; на грязно-бурый дневной свет, проникающий внутрь через панорамные окна, теперь лучше не рассчитывать. Спасибо, хоть граффити в туалете не тронули. На задней стене средней кабинки до сих пор красуется строка из Уитмена, нацарапанная фиолетовым маркером: «Для любящих Америку преграды не страшны».
Последние четыре года сотрудники проекта «Погружение» проводили вечера среды вместе. Раньше они собирались в тайском ресторанчике у реки, в пяти кварталах от университета, но после извержений воздух содержал столько пепла и кислоты, что долгую прогулку было не осилить даже в респираторах. Бет предложила перебраться в новое заведение в Джорджтауне, прямо по ходу автобуса, на котором они с Эйденом и Леной ездили на работу. Спустя две недели из компании остались только Бет и Эйден. «Погружение» по-прежнему существует – один из немногих проектов во всем университете, – но команда медленно распадается. Сотрудники следуют рекомендации властей «уделять больше внимания семье», хотя официально никто не уволился. Похоже, все постепенно теряют интерес к теме альтернативной реальности. За исключением Бет, у которой толком нет семьи, и помешанного на науке Эйдена.
– Бет, вот скажи – только честно! – Карие глаза Эйдена сверкают, как джин под инфракрасным прожектором. Он уже выпил две ром-колы, а фактически скорее четыре: спиртного в баре не жалели. Согласно последнему пресс-релизу от Министерства природных ресурсов, кислорода в атмосфере хватит максимум на шесть недель. Эйден Маккаллум был единственным человеком в мире, которого эта информация могла порадовать. – Им же придется увеличить нам финансирование?
– Господи, Эйден, да уймись ты! – Последние недели Бет собиралась имитировать интерес к работе – иначе в среду вечером было чертовски одиноко – но даже у нее есть предел. – Ты не загрузишь себя самого в компьютер! Разработка идет десятки, даже сотни лет. Ни за какие деньги ты не сделаешь рабочее альтернативное… неважно что!
Бет специально не говорит «измерение» – слово кажется ей термином из научной фантастики, – но выходит грубовато. Она трет переносицу, как будто пытается выдавить боль наружу. В последнее время все болит – нос, горло, легкие.
Прежде чем Эйден говорит очередную глупость, в недрах ее сумочки пищит телефон. Сообщение от Фары: «Где у тебя противни?»
«В шкафчике справа от холодильника», – автоматически отвечает Бет и тут же беззвучно чертыхается. Поторопилась. «А зачем тебе?»
– Ты до сих пор живешь с этой чокнутой? – спрашивает Эйден. Наконец-то он на секунду заговорил о чем-то, кроме проекта. Правда, Фара Карими – не менее взрывоопасная тема.
– Ничего она не чокнутая, – вымученно улыбается Бет. – Немного ошалела от сидения взаперти, но сейчас все такие.
Эйден качает головой и встает, чтобы заказать очередной коктейль, едва не опрокидывая барный стул. На экране мигает новое сообщение от Фары.
«У тебя есть песок?»
«Что ты затеяла?»
«Работаю». И через секунду: «Сахар в шкафчике над микроволновкой?»
«Да».
«Не могу достать. Ты где?»
Эйден увлеченно беседует с барменом, жестикулируя в сторону телевизора, подвешенного поверх полок с неоновыми бутылками. Идет трансляция баскетбольного матча, но голубая бегущая строка внизу экрана передает сообщения от Министерства природных ресурсов. У этого мира появился срок годности, как у пакета молока – такой же нелогичный и неотвратимый.
Бет смотрит на телефон. Снова Фара: «Мне нужен песок или сахар. И аквариумы. Много. Где ближайший зоомагазин?»
«Я сейчас приду».
Вторая спичка
Стадия сбора данных для проекта «Погружение» давно позади, но Бет до сих пор ловит себя на привычке читать сенсационные новости или наблюдать за игрой флуоресцентного света на выпуклых цифрах кредитки. Гладя полированную обшивку барной стойки, она автоматически представляет, какой участок мозга активизируется в зависимости от силы нажима. За годы практики она научилась безошибочно отличать на ощупь ламинат от гипсокартона, гранит от известняка, кожу от бумаги. Бет не спутает цокот своих каблуков о плитку на пороге бара со стуком Фариных костылей на лестничной площадке. Некоторые ощущения нельзя запрограммировать. Например, восприятие цвета – но она привыкла видеть черно-белые сны. Собственно, все их видят, но не все признаются. С запахами тоже непросто. Даже в программе Бет с трудом может вызвать в памяти какой-нибудь запах, кроме смога и двуокиси серы – как от зажженной спички.
Надев респиратор, она быстро проходит через дорогу к закрытой автобусной остановке. Плотный, почти осязаемый в июньских сумерках воздух окутывает рестораны, пекарни, мебельные магазины и бутики темно-серой мглой. Фильтр на остановке хрипит и сипит, как астматик. Вскоре борьба с загрязнением станет бесполезной: кислорода все равно не хватит для дыхания.
Подъезжает автобус, и Бет торопливо поднимается по ступенькам в салон. Даже от небольшого усилия начинается одышка. Автобус, как обычно, полупустой, и она без труда находит место у окна. Правда, смотреть не на что. Сейчас конец июня, но на лето совсем не похоже. Бет вспоминает золотистое прозрачное мерцание летних сумерек, когда от свежести и простора захватывает дух, а уличный шум и раскаты грома приводят тело в трепет. Теперь нет ни неясной дрожи, ни смутного предвкушения.
Без приступа агорафобии лето – не лето.
Третья спичка
Бет возвращается домой. При виде Фары, свернувшейся клубочком на кушетке в уголке гостиной, у нее почему-то щемит сердце. Фара осунулась и выглядит почти прозрачной; густые волосы перетянуты резинкой, на круглом лице ни капли макияжа. Три месяца назад, заселяясь во вторую комнату, она предупредила Бет, что во время работы над проектом ничего не ест – только пьет. На кухонной стойке киснет молоко в незакрытом пакете, старая раковина забита кофейной гущей. Бет долго мирилась с ее задвигами, но в последнее время терпение иссякает.
Дверь в глубине узкой кухни приоткрыта; в кладовке все перевернуто вверх дном. Костыли стоят у кашляющего кондиционера, кое-как загерметизированного изолентой. На гладильной доске в беспорядке валяются книги, образуя причудливую геометрическую фигуру. Труды по архитектуре, ландшафтному дизайну и дизайну интерьера. Учебники нейробиологии и монографии об альтернативной реальности.
«Что у тебя за работа?» – спросили они друг друга во время первого телефонного звонка. «Компьютерные игры», – ответила Бет. «Мемориалы», – ответила Фара Карими.
Фара выгребла у Бет все противни, банки для печенья и форму для запекания мяса, расставила их по кухне и на каждом предмете смоделировала пейзаж из сахарного песка – дюны и долины. Кое-где торчат зубочистки – деревья? Или подставки для чего-то более массивного?
«Мне нужно работать руками, – говорила Фара. – Прикасаться, лепить. Я не могу творить на бумаге».
Бет делает глубокий вдох и возвращается в гостиную.
– Что это за хрень?
– На эту хрень я потратила полдня. Ничего не трогай, – отстраненным голосом говорит Фара, прижимая руки к губам и не открывая глаз. – Сахар я нашла в кладовке. А вот аквариумов не хватает. И спичек.
– Я не разрешу тебе брать ничего острого или воспламеняющегося, пока не объяснишь, зачем тебе столько противней.
– Смотри. – Не поднимая головы, Фара шарит на журнальном столике, среди блокнотов, распечаток, вырезок из журналов и салфеток, и выуживает листик, напоминающий бумажное полотенце. Обратная сторона залита голубыми чернилами, и подписей к диаграммам не видно, но в целом изображение можно разглядеть. Семь миниатюрных пейзажей в стеклянных коробках, похожих на примитивные террариумы.
Бет внимательно изучает эскиз.
– Там будет какая-то живность?
Фара морщится.
– Конечно, нет. Это всего лишь модель. Ни одно животное не пострадало, и все такое. Так вот, почти все есть в цветочном магазине: песок, гравий, глина, дистилированная вода, разные растения. Макеты зданий я закажу онлайн. Твоя помощь нужна только в установке.
– Погоди, – говорит Бет. – Что это вообще такое? Куда ты хочешь его установить?
Фара издает сердитый утробный стон. Затем энергично швыряет эскиз на кучу бумаг, привстает и, подхватив себя под колени, свешивает ноги с кушетки. Бет чувствует, что упустила нечто важное.
– Значит, так, – говорит Фара. – Это работа не на заказ. Кому взбредет в голову заказывать мемориал в честь конца света? Но я хочу его сделать, и сделать в домашних условиях. Поэтому я выбрала уменьшенный масштаб.
– Ага. – Бет мысленно просчитывает вероятность угодить в руки охране при попытке разместить мемориал в Национальной аллее. Вот почему Фара приехала в Вашингтон, думает она. – Теперь понятно, зачем аквариумы.
В уголке Фариного рта мелькает слабая усмешка. При желании она умеет мило улыбаться – пряча зубы за полными губами.
– Я назову его «Безвоздушные дома».
– Насчет спичек тоже ясно. – Бет закусывает губу, мучительно думая, что еще сказать. – Слава богу, с Андерсеном не связано. Ненавижу эту сказку.
– Какую сказку?
– «Девочка со спичками». Девочка торгует спичками в канун Нового года и мерзнет. Чтобы согреться, она жжет спички и представляет себе разные картины – новогодние елки, семейные ужины и прочее. Когда спичка гаснет, видение исчезает. А потом у нее заканчиваются спички и она замерзает насмерть.
Фара горделиво фыркает.
– Если она замерзла насмерть, откуда мы знаем про ее видения?
– Это сказка! Выдуманная история! – огрызается Бет. – Тем, кто придет после нас, тоже придется понять нашу историю.
– Открыть тебе секрет? – Фара откидывается на подушки, теперь улыбаясь открыто и почти игриво. В этом она вся, думает Бет. Сумасбродка, эгоистка и критиканша, презирающая быт и мнение окружающих. И при этом отлично знает, как заставить Бет забыть обо всех ее недостатках. – Мне плевать на тех, кто придет после нас. Плевать, поймут ли они мемориал. Главное, пусть знают, что тут произошло нечто – нечто важное, наполненное смыслом. Мы можем пробудить у них чувства. Но рассказать? Передать словами всю историю? Сомневаюсь, что это реально.
– Возможно, я на их месте не хотела бы знать подробности, – говорит Бет.
Фара кивает, закрывая глаза.
– Именно.
Четвертая спичка
Где только не жила Фара Карими за свою карьеру: и в квартире в старом венецианском палаццо, где от сырости хлопьями облетала штукатурка, а стены лифта покрывала черная плесень; и в коттедже на берегу Северного моря, где коляска увязала во влажном песке. Ее словно влечет к разрухе и запустению.
Фара не берется за мемориалы солдатам, битвам и так далее. Да ей и не предлагают. В ее работах всегда присутствует индивидуальность; в них нет открытого патриотизма, за редким исключением: для Фары всегда первично место, а в мире еще сохранились места, где высшее проявление патриотизма – это любовь к родной земле.
Она создавала мемориалы жертвам терактов. Лагерям беженцев. Можно сказать, ее конек – ураганы и землетрясения; она любит ветер и трещины в стекле и бетоне, а вот с гравием работать ненавидит. Фара – автор мемориалов погибшим от лихорадки Эбола и внезапно нагрянувшей оспы, хотя ей настоятельно советовали держаться подальше от зараженных регионов.
Самая известная работа Фары Карими – Арка в Венецианской гавани. Лучи рассветного и закатного солнца, преломляясь в стеклянных колоннах, усеивают отмели множеством радуг, рассекаемых крышами домов и шпилями церквей. Сама Фара терпеть не может этот проект за прямолинейность и гигантоманию.
Когда Бет впервые услышала имя «Фара Карими», то почему-то сразу подумала о Венеции.
Пятая спичка
Две недели до конца света. В среду вечером Бет возвращается домой раньше обычного. Фара сидит на полу в кладовке, расставляя кактусы на дне столитрового аквариума. Ее лицо закрыто бледно-голубым респиратором: изолента на кондиционере помогает все хуже.
– Я хочу тебе кое-что показать, – говорит Бет.
Она предлагает вытащить из подвала коляску, но Фара отказывается. В автобусе удобнее костыли. Они едут на автобусе до метро, потом на метро к университету. Окутанная смогом территория в темноте кажется безлюдной, но Бет знает, что это иллюзия.
Бет открывает карточкой шесть дверей, и они попадают в нужное здание, затем спускаются на лифте и в конце длинного извилистого коридора входят в лабораторию проекта «Погружение». Здесь и впрямь безлюдно. Главное помещение заставлено столами, компьютерными и книжными шкафами; затхлый воздух пахнет остатками кофе и разлитых сливок. Фара молча оглядывается, подняв брови.
– Сюда. – Бет ведет ее в небольшой смежный кабинет. Несмотря на работающий кондиционер, у нее потеют ладони. Обстановка в кабинете скудная: у одной стены низкая кушетка, у противоположной – белые ламинированные шкафчики. Бет открывает дверцу за дверцей и выкладывает содержимое шкафчиков на кушетку. Провода и присоски, длинные перчатки, шлем с широким голубым визором.
– Это и есть твоя работа? – Фара стоит в дверях, опершись на костыли. Влажные кудри липнут ко лбу. Она отвыкла от физической нагрузки, так что поездка на общественном транспорте и пешая прогулка по кампусу дались ей непросто.
– Да. Проект «Погружение».
– Не очень оригинальное название.
– Скорее неизбежное. Собственно, сам проект не оригинален.
Тихонько засмеявшись, Фара идет к кушетке и садится, по очереди высвобождая руки из петель костылей.
– И все это используется только в компьютерных играх?
– Насовсем погрузиться нельзя, если ты об этом. – Бет окидывает взглядом детали, разбросанные на белом ватмане. Если их собрать, получится причудливая скелетообразная конструкция. – Да, и нужно снять одежду. Электроды крепятся прямо на кожу.
Фара стягивает свитер через голову. В лаборатории работает кондиционер, и смуглые предплечья немедленно покрываются гусиной кожей. Бет помогает ей сдвинуться на край кушетки, чтобы снять джинсы.
– Кстати, имей в виду – при погружении «костюм» кажется до ужаса холодным. По крайней мере, у меня так.
Бет начинает крепить систему к Фариному телу. За годы работы в проекте погружение стало рутинной процедурой, но подключать другого человека – особенно не знакомого с устройством – ей в новинку. Фара расслаблена, как тряпичная кукла, и Бет без труда просовывает ее руки в тесные компрессионные рукава и надевает плотные, напичканные электродами перчатки на каждый палец. Фара ведет себя на удивление тихо и внимательно.
Руки, ноги, корпус. Наконец капюшон. Придерживая Фару за голову сзади, Бет задевает жесткий рукав костюма внутренней поверхностью руки. Фара никак не реагирует.
– Тут находится мозг всей системы, – объясняет Бет, натягивая капюшон на жесткие волосы Фары. – Все, что ты видишь и чувствуешь, транслируется отсюда. Затем сигналы передаются на периферию, как-то так… – Фара удивленно ойкает, ощутив пальцами касание. Перчатка на правой руке шевелится. – Система посылает тебе реальные импульсы. Твой мозг будет обрабатывать их в соответствии с выполняемой в данный момент программой.
– Похоже на песок… вот это ощущение от перчатки… как будто я окунула пальцы в теплый песок.
Визор опускается Фаре на глаза. Она откидывается на кушетку, глубоко дыша. Бет отступает на шаг и включает систему.
В целом все работает предсказуемо. Обычно Бет способна предугадать, что сейчас транслируется. В конце концов, программа создана на основе ее воспоминаний. Именно ее, лежащую в аппарате МРТ, гладили, тыкали и щипали. К ее пальцам прижимали ткани и металл, бумагу и листья, давали пробовать сахар, уксус и черствый хлеб.
Поэтому она знает, что Фара проходит по ярмарочной площади летним вечером; система имитирует соприкосновение ног с рыхлой песчаной почвой и редкой травой, а каждый электрод регистрирует тепло и влажность. Дует легкий бриз; играет музыка – калиопы и духовые оркестры. Со звуком пришлось повозиться: не так просто передать колебание громкости каждого инструмента по мере движения персонажа. Чуть дальше в ярком свете кружатся и сверкают аттракционы. На цепочную ограду налипли бумажки и клетчатые обертки от хот-догов. Некоторыми запахами Бет особенно гордится, хотя их до сих пор не удалось симулировать идеально: жареных сосискок, горячих бретцелей и горчицы, живых пони и бензина. Приближаясь – как предполагает Бет – к чертовому колесу, Фара издает странный сдавленный звук и тянется рукой к визору.
– Сними это!
Голос из-под шлема звучит приглушенно. И скорее сердито, чем испуганно.
Бет ослабляет ремень и снимает капюшон с Фариной головы. Ее лоб покрыт испариной, брови нахмурены, а выражение лица трудно понять. Она собирается сорвать с рук перчатки, но Бет ее останавливает: костюм требует бережного обращения.
– Что с тобой?
Фара пожимает плечами.
– Все нормально. Извини.
– Что случилось?
– Ничего. Просто как-то…
– Жутко? – Бет уже доводилось это слышать.
– Нудно.
В воздухе повисает напряженная пауза.
– Что именно не так? – наконец спрашивает Бет.
– Нет-нет. – Фара качает головой и отмахивается. – Извини, я не хотела…
– Просто объясни, что не так.
– Да все так. Просто там пусто. Ни единой живой души. – Фара держится за голову, зарывшись пальцами в кудри. Бросает взгляд на Бет и сердито кривит губы. – Никаких людей, верно?
– Да. По крайней мере, долгое время. – Бет вспоминает Эйдена и его фантазии. Спрятаться в воображаемом мире и переждать бурю. Точнее, не переждать, а создать в программе новый мир для одного человека. – Конечно, в будущем мы собирались это исправить, но даже близко не подошли к решению. А теперь уже некогда.
– Тогда что толку от вашей системы?
Ее глаза прищурены, звонкий голос резонирует в пустом кабинете. Фара с треском лопнувшей ткани срывает с рук перчатки. Похоже, она не возмущена, а искренне интересуется, и сердита от непонимания.
Бет и сама не уверена, что знает ответы на ее вопросы.
Она разглядывает пустую перчатку у обтянутого рукавом предплечья, пахнущие крахмалом простыни на кушетке, неровности на бетонном полу, тень от костыля – узкую черную полоску на сером. Прислушивается к жужжанию воздушных фильтров в главном кабинете.
– Она симулирует тактильные ощущения, – говорит Бет.
Снова повисает мертвая тишина. Фара грустно улыбается.
– Если спустя много лет систему обнаружат, если кто-то выживет и каким-то образом попадет в лабораторию, он поймет, что делать? Вы думаете, кто-то способен разобраться в этом?
– Не знаю, – признается Бет. – Но мы оставим ее здесь, на всякий случай.
Шестая спичка
Бет нелегко сходится с людьми. Ей никогда не хотелось влюбиться. Она до смерти боится путешествовать, менять работу, знакомиться с новыми коллегами. Она скорее в десятый раз перечитает любимую книгу, чем возьмется за новую. В колледже у нее была масса знакомых; с некоторыми они общаются до сих пор, хотя ей всегда казалось это бесполезной тратой времени и сил. Сейчас поддерживать связь тяжело – из-за землетрясений, пожаров и эвакуаций. По правде говоря, Бет так даже удобнее.
Фара улыбается редко, но фантастически обаятельно. Мало говорит. Бет еще помнит ее привычный макияж: коричневая помада на полных губах, четкий контур густых зеленоватых теней под высокими ровными бровями. В отличие от Бет, предпочитающей определенную бумагу или ручку, она рисует эскизы на салфетках, на обороте квитанций и на конвертах. Она ко всему прикасается. Идеально вовремя платит за аренду. Фара переехала в Вашингтон сразу после извержения Йеллоустоуна; при подписании контракта воздух был еще чистым, но на момент въезда уже появились первые сводки от Министерства природных ресурсов. «Ничего страшного, – сказала она. – Я все равно сижу дома».
Бет ничего не знает о Фариной семье, о ее друзьях и о пристрастиях. Не имеет понятия, была ли она когда-нибудь влюблена.
И, по правде говоря, ей так тоже удобнее.
Седьмая спичка
За неделю до конца света они едут на такси к западной части Национальной аллеи. Автобусы не ходят. Центральные улицы выглядят чужими и мрачными: брошенные тележки из супермаркетов у неработающих паркоматов; газетные автоматы – пустые или с газетами недельной давности; панорамные окна, закрытые фанерой и пластиком от мародеров и смога. Что за глупый оптимизм – надеяться на такую защиту, думает Бет.
Возможно, у нее разыгралась фантазия, но здесь, среди старых массивных деревьев, у широких участков реки и приливного бассейна, воздух немного свежее. По крайней мере участки кожи, не закрытые маской, не так быстро покрываются пылью. Семь небольших, но ужасно тяжелых аквариумов еле поместились в багажник. Фара на костылях, поэтому аквариумы тащит Бет, мимо каменных перегородок и вниз по пологим ступеням к выбранному Фарой месту – краю продолговатого мемориального водоема.
– Будет какой-то ритуал? – спрашивает Бет. – Какие-то определенные слова?
Фара качает головой.
Бет расставляет «Безвоздушные дома» тесным полукругом, обращенным к водоему. Фара наклоняется к каждому аквариуму и проверяет композицию. Все на месте, только песчаные пейзажи немного деформировались. Аквариумы закрыты специальными крышками – с прорезиненными отверстиями в верхнем углу, размером со спичечную головку и практически не пропускающими воздух.
Бет не была в Аллее уже почти три года. В густой дымке трудно понять, где находится высокий белый обелиск на другой стороне водоема. Мемориал Линкольна по правую руку выглядит бледной бесформенной глыбой.
Фара сидит на корточках над седьмым аквариумом; зажатые под мышками костыли напоминают каркасы крыльев. Покрасневшие глаза слезятся от дыма. Бет пытается представить, как шевелятся ее губы под маской.
– Можешь начинать, – говорит Фара.
Коробок с длинными спичками лежит у Бет в кармане куртки. По сигналу она зажигает первую спичку и проталкивает головкой вперед в отверстие на крышке первого аквариума. Это действие они отрепетировали дома, ведь если замешкаться, спичка погаснет раньше времени. Пламя попадает внутрь, но от недостатка воздуха под крышкой вскоре затухает.
Фара дает знак зажечь вторую спичку. На этот раз огонь горит чуть дольше, а когда кислород заканчивается, над песчаными дюнами и розовым гравием стелется дым. Фара протягивает руку за коробком.
Третий «дом» представляет собой пустыню, усеянную миниатюрными кактусами всех оттенков зеленого и голубого. Четвертый – тропический лес, насколько его удалось воссоздать в аквариуме: широкие листья, цветочные лепестки и река шириной в два дюйма. Четвертая спичка догорает до середины.
Пятую спичку Бет поджигает с третьего раза, беззвучно проклиная все на свете: неужели так мало кислорода? Но нет, все дело в ее негнущихся пальцах. Красная головка воспламеняется, и Бет пропихивает ее в пятый аквариум, с курганами из гравия, окруженными проволочной изгородью, и осыпанными у подножья разноцветными бумажками. В шестом «доме» Фара расположила миниатюрный городской квартал: высокие красно-белые дома в колониальном стиле, тротуары красного кирпича и ряды высоких деревьев. Шестая спичка горит долго, как четвертая.
Бет передает коробок Фаре.
– Спасибо, – говорит та.
В седьмом «доме» белые пологие ступени спускаются к темной зеркальной поверхности. Фара закрывает глаза. Снова соревнование – что продержится дольше: пламя или спичка?