Алестар держался из последних сил. Джиад не была сильна в целительстве, но могла бы поклясться, что у принца и сил-то не осталось, их заменило знаменитое бешеное упрямство рыжего. И все-таки Совет следовало закончить побыстрее.

Она отпила тинкалы, мечтая о горячем вине и свежей лепешке с мясом, но, увы… Зато любимое питье иреназе отлично восстанавливало силы, а рыжему они сейчас были нужны. Еще ему, кажется, требовалась близость Джиад: он льнул к ней плечом, сам того не замечая, а в пальцы вцепился так, словно пытался удержаться на краю бездны. Сжимал, впрочем, крепко, но не слишком, и Джиад не забыла, как Алестар боялся сделать ей больно, пока ему зашивали рану.

— Говори, — тяжело уронил рыжий.

Наложница снова набрала полный вдох воды, ее смуглое лицо стало прозрачно-серым. Она послушно кивнула, потом негромко заговорила в давящей тревожной тишине:

— Я хотела прислать королю весть с кем-нибудь из слуг, но побоялась. Любой мог предать… Потом я все же нашла того, кто передал письмо. Сначала он не хотел, но я умолила, поклялась, что хочу лишь прекращения всего этого ужаса. Король внял моим опасениям и велел тому, кто передал письмо, втайне провести меня во дворец. Страже он приказал уплыть, курьера отослал с поручением, и я проскользнула незамеченной, боясь даже плеска от собственного хвоста…

— Кто передал письмо и провел тебя? — перебил Алестар, чуть подаваясь вперед.

— Это неважно, ваше… величество, — отозвалась Санлия с заминкой, будто ей было то ли неприятно, то просто непривычно именовать Алестара королем. — Если он захочет подтвердить мои слова, то сделает это. Иначе, я слишком ему обязана, чтобы навлекать ваш гнев. Мне-то терять уже нечего… Позволите продолжать?

Алестар молча кивнул.

— Я рассказала королю все, что знала. О себе, о Карише, о советнике Руале, да примет его Бездна, — с тихой тяжелой ненавистью продолжила суаланка. — Но король не поверил мне. Руаль был его другом всю жизнь. Он решил спросить самого советника и заставить того поклясться на Сердце Моря, что все это ложь. Я хотела плеснуть обвинения советнику в лицо, но… король велел мне спрятаться. Он сказал, чтобы я появилась потом, по его зову… Помните нишу за его шкафом, ваше… величество? Вы как-то рассказывали, что в детстве играли там в прятки… Там может поместиться только ребенок или кто-то с тонкой костью и узкими плечами…

Джиад смерила взглядом наложницу, изящную, как виноградная лоза. Да, Санлия легко поместилась бы там, где мог спрятаться крупный ребенок, каким наверняка был Алестар.

— Когда король хотел послать за советником, — продолжила размеренно ронять слова Санлия, — с этим вышла заминка. Курьера он еще раньше отправил с поручением, которое должно было задержать юношу надолго. Ведь документы, которые потребовал его величество, и так лежали у него на столе. Гвардейцев в ближнем коридоре тоже не было, а дворец опустел из-за гонок. Но по коридору проплывал охранник принца, Кари. Вот его-то король, выглянув из кабинета, и отправил за Руалем. Они вернулись быстро, я едва успела спрятаться за шкафом — все-таки щель там узкая. И видно почти ничего не было, зато слышно очень хорошо. Сначала говорил только король, а советник молчал. Потом тоже заговорил. В его словах было столько яда, что вода в кабинете показалась протухшей, мертвой… Король не хотел верить! Он слушал — и не слышал! А советник продолжал говорить, потом вдруг что-то случилось, — король подплыл к двери и крикнул кому-то, веля позвать целителей. Я выглянула из-за шкафа, очень тихо и осторожно… Советник Руаль лежал в кресле, держась за сердце. Но я ему не доверяла. Да, он был болен, разумеется, проклятие Сердца Моря убивало его за измену королевской семье, но и больным он был опасен, как разъяренная мурена. Вернулся король — и кто-то еще. Я спряталась, но слышала, как прозвучало имя Кари. И тут я хвостом почувствовала неладное. С чего бы охраннику так и плавать в коридоре, ожидая советника? И почему он не поплыл за целителями? Король, наверное, тоже что-то понял, но не успел…

Санлия задохнулась, всхлипнула, жалко скривила красивый рот без малейшего следа краски.

— Он ничего не успел! — почти выкрикнула она. — Я услышала шум, вскрик короля, потом голос советника, такой спокойный, жутко спокойный: «Смотри, Кари, как шутят боги. Я хотел убить твареныша, а вместо этого подарил ему трон. Уплывай, я сам отвечу за это. Скажу, что взял твой нож хитростью». Я боялась выглянуть из-за шкафа, но слышала каждое слово, клянусь Тремя и милостью их. Охранник помолчал немного, потом спросил, вправду ли мертв король? Они говорили так легко, словно… о добытом салту! И в комнате повеяло кровью… Я не могла понять, почему Сердце Моря не покарало их? Ведь должно было?! Но боги отвернулись от Акаланте в тот миг… И Кари сказал: «Нет, каи-на, у меня есть мысль получше…» Потом я ничего не слышала: они стали говорить так тихо, будто знали, что кто-то рядом. Только однажды Руаль сказал погромче: «Да, это может получиться. Пусть сдохнет следом за своей двуногой девкой…» А потом они выплыли, очень быстро! Я едва выждала несколько мгновений — и кинулась следом. Если бы кто-то нашел меня у тела короля… Меня, суаланку, пропавшую до этого так странно… Кто бы мне поверил, что я не убийца?

Она опустила голову и обняла себя за плечи, дрожа всем телом, так что даже кончик хвоста мелко трясся. Джиад стало жаль ее, но лишь на миг. Если бы Санлия заговорила раньше! «А если бы ты спасала родную сестру? — мягко поинтересовался в мыслях Джиад голос, похожий на голос того, с кем она разговаривала во сне. — Смогла бы ты пожертвовать ею ради чужих людей? Ради тех, кто причинил горе тебе и твоему народу…» «Не знаю, — беспомощно отозвалась то ли самой себе, то ли кому-то еще Джиад. — Но я бы не поставила жизнь сестры выше целого народа. Даже чужого народа… Хотя… Я не знаю! Надеюсь, что нет!» «Вот и она надеялась, что все обойдется, — вздохнул голос. — Бедная девочка…»

— Я бы поверил, — ясно и холодно сказал Алестар. — Расскажи ты правду сразу, я взял бы с тебя клятву на Сердце и поверил. Зачем ты вернулась, Санлия? За помилованием сестре? Она никого не убила, так ты сказала? Эрувейн выжила только чудом. А тот жрец?

— Он сам покончил с собой! — вскинулась суаланка, продолжая дрожать. — Это не Кариша его убила!

— Ты сама веришь в то, что говоришь? Она его не убила? Еще как! Просто удар не нанесла. Но тебе ли не знать, что иная боль страшнее смерти, а, Санлия? А моя избранная? Ты знаешь, до чего довела нас твоя сестра?!

— Достаточно, прошу вас… — прошептала Джиад, испугавшись, что Алестар при всех вспомнит слишком многое.

Санлия опять опустила голову и сгорбилась, только вздрагивала иногда, будто слова принца били ее наотмашь.

— Я обещал оставить ей жизнь, — медленно и бесцветно сказал Алестар. — Но тебе я ничего не обещал, Санлия ири-на Суалана. Ф

— Да, ваше величество, — вдруг, снова подняв голову, улыбнулась Санлия легкой безумной улыбкой. — Не думайте, что я боюсь казни. Я только не хотела, чтобы обвинили госпожу Джиад, — ей и так довелось испытать много горя из-за меня. И чтобы убийца ушел от суда, я тоже не хотела. Не бойтесь, я с собой не покончу, — снова улыбнулась она. — Женщины нашей семьи принимают свою судьбу до конца. Но жизнь Кариши вы мне обещали.

— Жизнь, а не свободу, — с глухим отвращением уронил Алестар. — И запомни…

Не договорив, он вскрикнул, по телу прошла длинная судорога, которую Джиад ощутила так, будто сама почувствовала ее. Глухо, как во сне, но почувствовала. И откуда-то без тени сомнения она знала, что с Алестаром ничего опасного, просто боль наконец взяла свое, и иреназе теряет сознание от накатившей мучительной рези в поврежденных мышцах и плавнике.

— Нет… — прошептал он. — Не хочу…

Но Невис уже метнулся к нему с таким озабоченным лицом, что упираться было бесполезно — сейчас слово целителя было важнее королевского.

— Джиад… — упрямо прошептал Алестар, цепляясь за ее руку. — Не уплывай…

— Я здесь, ваше величество, — пообещала она, невольно уважая упрямую стойкость рыжего, который продолжал шептать:

— Санлию… под охрану… И Кари — тоже. В коридорах посты не снимать… Как только приду в себя…

— Да-да, — заверил Невис, ловко прижимая к руке Алестара что-то вроде пиявки, большой, в серо-зеленую полоску, слабо извивающейся. Морская тварюшка плотно прилипла к обнаженной коже принца, и спустя несколько мгновений глаза Алестара сомкнулись.

— Все, благородные каи-на и амо-на, — сообщил Невис сухо, — Совет придется прервать. Если, конечно, вас хоть немного волнует здоровье нашего бедного повелителя. Госпожа Джиад, вам нужно побыть с ним.

Джиад посмотрела на свое запястье, которое Алестар не выпустил даже без сознания, и подумала, что особого выбора у нее все равно нет. Да и спокойнее, если рыжее чудовище будет рядом. Только нож неплохо бы выпросить обратно — местной охране она теперь и Жи не доверила бы, не говоря уж о короле.

Алестар проснулся глубокой ночью. Вода, казалось, была наполнена спокойствием, она мягко колыхалась вокруг, источая особенный уют обжитой комнаты. Алестар вдохнул поглубже, пропустил свежую влагу сквозь жабры, чувствуя слияние вкусов и запахов, принесенных течением. Интересно, а как чувствуют воду люди? У Джиад нет жабр, но амулет милостью Моря дает ей возможность дышать в глубинах. Не тяжело ли это жрице? Не устала ли она, как устают иреназе, когда им приходится подолгу вдыхать воздух, даже напоенный солью моря? Надо поговорить с Невисом… Если жрица вернется к себе на сушу с подорванным здоровьем, то гнилой водоросли не стоят обещания Алестара выкупить ее из храма. Джиад…

Он протянул руку, точно зная, где найдет маленькую, не по-женски жесткую ладонь рядом со своей. Дыхание жрицы едва заметно колыхало воду рядом, но Алестар чувствовал его даже не кожей, как обычно, а словно изнутри себя. Будто маленький сгусток тепла пульсировал в его груди в такт дыханию Джиад. Будто они все-таки стали единым целым не только по ритуалу, но и на самом деле, как возлюбленные.

— Что-то случилось?

Она отозвалась так быстро, словно не спала вовсе.

— Я разбудил? Прости, — виновато попросил Алестар. — Спи, все хорошо.

— Может, позвать целителя?

Джиад повернулась одним гибким, привычным уже движением тела и положила ладонь на лоб Алестару. Он затаил дыхание — неожиданный подарок! Сама! Такая горячая…

— Не могу понять, — слегка растерянно сказала жрица, — должен быть жар, а лоб прохладный… Здесь под водой все не так…

— Не надо целителей, — снова сказал Алестар. — Джиад, если ты все равно не спишь… Можешь мне сказать кое-что?

Он поерзал на подушке, укладываясь удобнее и жалея, что прикосновение оказалось таким мимолетным. Осторожно шевельнул тяжелой болезненной корягой, в которую превратился хвост. Прислушался к чему-то… Нет, показалось. Ночь, как и положено, была тиха — дворец спал.

— Спрашивайте, — с еле уловимой настороженностью отозвалась жрица.

— Я плавал в храмы Троих… — медленно начал Алестар, — как положено наследнику, да и просто любому иреназе. Там говорят, что нужно чтить святые законы, и боги будут милостивы к тебе. А если не будут, то им виднее, значит. Все, что делается по мудрости Матери Море и Отца Небо, свято и верно. Но разве Мать Море хотела, чтобы Кассия, мой ребенок, отец…

Он осекся от накатывающей изнутри боли, но упрямо продолжил:

— Это не благая воля богов, а злой умысел. В нем нет ни мудрости, ни справедливости, я не могу верить в такую волю. В храмах глубинных говорят, что зло есть. С ним нужно бороться, но если оно случилось, то следует пережить его и плыть дальше. Я… думаю, что это верно. Но как? Джиад, я заблудился, как малек в прибое. Мечусь туда-сюда, вот-вот волной на берег выкинет… Я сделал много неправильного, даже ужасного, но никого не предавал, никогда. Я бы и дальше верил Руалю, Кари, жрецам, которые хотели тебя убить, Санлии… Верил бы, понимаешь?! А теперь не могу верить никому. Я… смотрю на любого и думаю, что он может предать. Кто угодно! Друг, родственник, стражник, дававший присягу… Кари и Дару — они ведь акалантцы, Руаль — друг отца, ближайший, лучший… Как они могли? Ну как?

— Дару прикрыл вас собой, — напомнила жрица очень тихо, но твердо. — А жрецы лишь выполняли приказ, нельзя винить их за это.

— И Руаля нельзя?!

Алестар дернулся, тут же снова упал на подушки, и маленькая ладонь, недавно покинувшая его лоб, мягко надавила на плечо:

— Лежите, прошу. Советник Руаль совершил страшное дело. Но по одному преступнику нельзя судить обо всех честных подданных. Думаю, и с Кари все сложнее, чем кажется… Да лежите же, ваше… величество!

— Лежу, — вымученно усмехнулся Алестар. — Долго теперь не побарахтаюсь. Джиад, не зови меня так.

— А как мне прикажете называть вас, если вы король?

Он накрыл ее руку своей, легко, не прижимая, будто поймал игривую рыбешку и держит, но так, чтоб не помять нежные плавники. Повернул голову и прижался губами к тонким сильным пальцам, которые жрица — еще одно маленькое чудо — не отняла. Жалела, что ли? Жалости Алестару не хотелось, но он прислушался к себе, к той зыбкой, невесомой, но прочной нити, что связывала их души и тела. Ни жалости, ни презрения к его беспомощности… А больше ничего разобрать было нельзя, словно запечатление давало ему узнать и понять ровно столько, сколько необходимо именно сейчас.

— Как хочешь, — прошептал он в ее ладонь. — Ты же звала меня по имени… Наедине… Осталось так недолго, позволь мне услышать, как ты говоришь мое имя.

Женщина не отозвалась, и он, понимая, что это не согласие, а просто вежливый отказ, опять вдохнул воду со вкусом и ароматом ее кожи, потерся щекой о сильные жесткие пальцы.

— Джиад, — сказал он просто и беспомощно-тоскливо. — Ты ведь жрица. Я не нашел ответа в наших храмах, я не верю жрецам ни Троих, ни Глубинного. Но тебе поверю. Что говорит твой бог тому, кто потерял веру и силы? Я не уберег Кассию и своего отца, я ни в ком не разглядел измену, а ведь меня учили править. Я утратил величайшую реликвию своего народа, единственное, что хранит нашу жизнь. Прав Руаль — я бессильный выродок, позор своих предков… Нет, погоди, я не жалуюсь! Не прошу сочувствия, слышишь? Только совета! Что говорит твой бог тому, кто не знает, куда плыть? Тому, кто никому не верит?

Жрица отозвалась не сразу, но и руку не отняла. Алестар слышал, как отдается стук ее сердца в сгибе на запястье — сильно и мерно. Потом она заговорила, роняя каждое слово с торжественностью, от которой по спине Алестара проскользнул холодок:

— Мой повелитель Малкавис говорит с каждым: и с верящим, и с отчаявшимся. Он говорит: «Если ты утратил опору — стань ею сам. Стань щитом, клинком, маяком в ночи — и тебе ответят тем же. Ибо нельзя опираться на кого-то, не став и ему подмогой».

— А если я не могу? — прошептал Алестар, изнемогая от стыда за свою слабость. — Если сил нет? Откуда их взять? Что говорит твой бог об этом?

— Он говорит, — с той же ледяной прозрачной ясностью ответила жрица: — «Если у тебя есть силы на сомнения, страх и вопросы, значит, их хватит хотя бы на один шаг. Сделай его. А потом еще один. И еще — пока не дойдешь или не упадешь замертво. Если ты заберешь всю силу у страха и сомнений, ее как раз хватит на любой путь», — так гласят сутры моего Храма.

— Твой бог мудр, — горько промолвил Алестар. — И очень жесток. Хотя нет, это не жестокость. Ведь в тебе, его жрице, жестокости нет ни единой капли. Я сохраню в сердце то, что ты сказала. И пошлю дары в его храм. Джиад, я помню, что обещал тебе. Как бы я хотел, чтобы ты увидела наш мир полным не предательства, а верности и красоты. Чтобы помнила о нас не только плохое…

— Я буду помнить мир иреназе суровым, но прекрасным, — гораздо мягче сказала Джиад. — Ваше… Алестар, вы видите вокруг только тьму, потому что вам больно. Я не про рану говорю, хотя и это важно. Вы скорбите по отцу и возлюбленной, по всему, что утратили. Но разве в мире нет света? Ваш отец до последнего дня любил вас и гордился вами, ваша возлюбленная… хотела вам счастья. А ваш народ верит вам. Да, враги и предатели будут непременно — таков путь королей. Но друзья и любимые на этом пути тоже встретятся, поверьте. Не… — она замолчала на несколько мгновений, но продолжила, только голос отчетливо дрогнул: — Не позволяйте подлецам победить вашу веру в честь остальных. Не становитесь подобным им…

Тишина, разлившаяся между ними после этих слов, была такой тяжелой и плотной, что Алестару стало трудно дышать, будто он заплыл слишком глубоко в донную расщелину с дурной водой.

— Предательство… — прошептал он, наконец, с трудом выдавливая слова. — Ты знаешь, каково это — быть преданной.

— Да, — так же тяжело уронила жрица. — Но прошу, не будем… обо мне.

— Хорошо… Но море ничего не забывает. А мы, иреназе, дети его. Рано или поздно ветер для Торвальда Аусдранга переменится — я обещаю. И волна, которую он поднял, вернется к нему.

Алестар повернулся и обнял Джиад, не успевшую или не захотевшую оттолкнуть его. Приятнее было думать, что не захотевшую, но — он мрачно усмехнулся про себя — обманываться не стоило.

Жрица замерла в его объятиях, не покорно, а растерянно, опасаясь оттолкнуть, чтоб не причинить боли. И Алестар, обострившимся чутьем уловив это, использовал краткие мгновения, пока его не хлестнули словами больнее, чем лоуром.

Обнимая напряженные плечи Джиад, он потянулся, зарылся лицом в ее растрепанные волосы, поцеловал чуть выше виска и заговорил:

— Я люблю тебя, храмовый страж Джиад. Не надо, не говори ничего. Я знаю все, что ты скажешь, — уже слышал не раз. Я просто тебя люблю. Это как прибой — ему не нужно ответа от берега, чтобы возвращаться снова и снова. Я люблю тебя за силу души, за честь и мудрость. За то, что рядом с тобой я хочу стать лучше, как можно лучше, понимаешь? Не для того, чтобы ты меня полюбила, а чтобы моя любовь была достойна тебя. Ты можешь уплыть куда угодно, хоть на край света, все равно останешься во мне. Ты в моем сердце, Джиад, как жемчужина в раковине. Знаешь, как рождается жемчуг? В него превращается песчинка, ранившая жемчужницу. Я теперь знаю, с любовью так же. Я думал, что любовь — Золотой Жемчуг, приз на гонках, награда победителю, что ее надо отнять у соперников, присвоить и хранить, не подпуская никого, не отдавая в чужие руки. А ты не такая. Любовь к тебе нельзя добыть силой или выиграть — только вырастить в себе, через боль. Я согласился разорвать запечатление — ты будешь свободной, совсем скоро… Но я не знал, что боль может быть нужнее, чем лекарство от нее.

Изнемогая от стыда за это обнажение души, он замолчал, молясь неизвестно кому только об одном: чтобы Джиад не посчитала его слова пустым бахвальством или лицемерием. Чтобы поняла, как много она значит для него. Двуногая, человек, жрица чужого бога и чужая женщина — но разве все это важно? Сейчас в целом мире она была для него единственной…

— Я люблю тебя, — повторил он снова с отчаянием обреченного. — Если когда-нибудь мне придется выбирать между честью и жизнью, между выгодой и справедливостью… Ты будешь моей мерой, Джиад, самой верной и строгой мерой…

Захлебнувшись тем, чего не мог высказать, он молча уткнулся в ее волосы, томительно долгие мгновения ожидая, что вот-вот оттолкнет, но жрица лишь вздохнула, а потом накрыла его руку на своем плече ладонью. Замерла в его объятиях, доверяя, не боясь, и Алестар скорее хвост бы себе отгрыз, чем обманул или обидел хрупкое драгоценное доверие. Он держал Джиад с величайшим трепетом и нежностью, кутая ее в свое тепло, дыша одними струями воды с нею и с тихим безнадежным смирением принимая это, как единственно возможную близость. Совсем как тогда, в ночь, когда решил вывести ее из дворца наверх и отпустить. Да, теперь разлука не грозила смертью, жрецы обещали разорвать запечатление безвредно, однако Алестар снова принял бы ту боль, если бы ее ценой мог остаться с Джиад.

— Да хранит вас Малкавис. Пусть он поможет вам достойно идти трудным путем королей, Алестар, — услышал он через бесконечные мгновения тишины ее голос — тихий, бесстрастно-ровный, ничего не выражающий. — Что мне еще сказать…

И все-таки она звала его по имени. Лежала рядом с ним, слушала, отзывалась… Как мало, оказывается, нужно для мучительно-сладкого счастья пополам с горечью вины: просто знать, что каждый час приближает разлуку для него и свободу для нее.

«Я всегда молился Троим, — обратился Алестар куда-то в темноту, окружавшую его. — Но у нее другой бог. Малкавис, если ты слышишь не только своих жрецов, позволь просить тебя за нее. Пусть она будет счастлива, молю тебя. Просто пусть будет счастлива…»

Когда Алестар уснул, мгновенно, словно сбросил непосильную ношу и вздохнул свободно, Джиад еще долго лежала, глядя в темноту. Рыжий дышал медленно и глубоко, сначала не шевелясь, потом во сне придвинулся ближе, ткнулся лицом в макушку Джиад, обнял ее за плечи. Ничего чувственного в этом не было, напротив, — так мог бы прижиматься тот, кто просто ищет чужого тепла. Или хочет поделиться своим. Джиад вдруг поняла, что Алестар обнимает ее, словно укрывая собственным телом. Будто подтверждая это, иреназе по-хозяйски закинул хвост ей на ноги, обвив им колени Джиад. Теперь отодвинуться стало совсем невозможно, чтобы не потревожить свежую рану Алестара, и Джиад заставила себя расслабиться, лежа на спине. Как ни странно, ни рука поперек ее тела, ни тяжелый скользкий хвост совсем не мешали.

А ведь она помнила, как раздражала ее раньше до бессильного бешенства непрошеная близость Алестара. Ненавистная близость! Что же изменилось теперь? Да, она больше не боялась рыжего с его резкими сменами настроения и вечной готовностью вспыхнуть, как промасленная пакля. Освободившись от влияния дурмана, Алестар вполне владел собой — этого нельзя было не признать. А еще он старался стать лучше — как мог, и Джиад невольно вспомнила недобрым словом усопшего короля, который мог вылепить из сына и наследника что угодно, однако упустил эту возможность. Слава Малкавису, что Алестар больше не считает себя венцом творения…

Но вот то, что он говорил ей этой ночью, выворачивая сердце наизнанку, ошеломило Джиад и заставило замереть в растерянности не только внешне, но и душой. Рыжий и до этого признавался в любви — да хоть бы вспомнить их разговор у скалы… Но любовью это не было. Страсть, вина, желание близости — что угодно, но не любовь. Джиад понимала это, и брезгливое отчуждение мешалось в ней с терпением — пусть, мол, болтает. А злой мальчишка, наказывающий весь мир за свою боль, незаметно вырос. И научился любить — беспомощно и нетребовательно, безнадежно и отчаянно. Оттолкнуть его такого было бы глупой жестокостью, потому что нет в мире вещей более святых, чем любовь и смерть. Не смерть ли, через которую прошел Алестар в попытке спасти Джиад от жрецов, научила его любви? И что теперь с этим делать?

«Ничего, — торопливо подумала Джиад, успокаивая застучавшее вдруг быстрее сердце. — Тебе — ничего. Ты здесь последние дни, и это правильно и справедливо. Оставь морские дела жителям моря и подумай о том, как будешь устраивать собственную жизнь. Алестар справится. Или нет… Но тебя это уже не касается, ты расплатилась по всем счетам с лихвой, верно? Ты просила свободы у Малкависа — так возьми ее и беги! На край света, как можно дальше от всего, что может удержать здесь…»

Принц — она так и забывала именовать его королем про себя — что-то простонал во сне, пошевелился, дернул хвостом. Не проснулся, но снова всхлипнул — явно от боли. Джиад осторожно повернулась, снимая его хвост и укладывая на мягкое покрывало поудобнее. Глупый. Рванулся спасать ее, снова забыв о себе. Всегда забывает. Вот Торвальд не стал бы подвергать опасности свою драгоценную жизнь, правда? О, сравнивать Алестара с Торвальдом — мыслимо ли? Один — правитель настолько, что король убил в нем человека. Второй — человек, пусть и с хвостом, вечно забывающий о сане. Один — воплощенные ум, расчетливость и умение править, второй — открытое для всех сердце и полная искренность. Сравнивать их — оскорбление для обоих, потому что, безусловно, один будет выглядеть глупцом, а второй — мерзавцем.

Джиад горько усмехнулась. Если бы она служила Алестару, а не Торвальду, смогла бы она полюбить этого принца? Кто знает… Ее предупреждали, что чувства мешают быть совершенным Стражем. Она не послушала и теперь платит за свою наивность и желание быть любимой. А ведь есть еще Лилайн. Если Алестар сдержит слово и выкупит ее у Храма, то куда заведет Джиад обретенная свобода? Не в объятия ли синеглазого наемника, которому она так обязана? Но нужна ли она Лилайну на самом деле? Не боевым напарником и взаимной радостью в постели, а по-настоящему?

Мысли мчались стремительно — Джиад не могла справиться с ними. Ей снова хотелось то ли плакать, то ли говорить, изливая душу, как до этого Алестар. Но что она могла сказать ему, измученному собственной болью? Что устала от одиночества? Что быть Стражем — тяжкое бремя, которое она готова сменить на другое, даже более трудное, — попробовать стать женщиной? Женой, матерью, если получится… Что больше всего ей сейчас хочется позволить кому-то обнять себя за плечи вот так властно и заботливо? Но, конечно, не ему, не Алестару, потому что…

Она вдруг поняла, что ненависти в ней больше нет. На самом деле — нет. Ушла, иссякла, оставив по себе легкую горькую тоску, что все у них вышло так плохо. Но и полюбить Алестара она, разумеется, не сможет. Не потому, что его не за что любить, — она прикипела сердцем к Торвальду за один светлый радостный взгляд и ласковую улыбку — но слишком много памяти о страданиях разделяют их с Алестаром. Да и к чему им была бы эта любовь? Только сделать еще больнее на прощанье. Но за то, что рыжий не боялся безнадежности своих чувств, он заслуживал уважения. А еще, пожалуй, молчаливой осторожной благодарности, которую Джиад не высказала вслух. За то, что первый раз в жизни мужчина ничего не захотел от нее, говоря о любви. Даже Лилайн… Лилайн, спасая ее от людей Торвальда, надеялся на женскую ласку Джиад, хоть и не попросил бы о ней. Но Лилайн хотел хотя бы видеть ее рядом! Алестар отдавал ей сердце, зная, что оно будет брошено на морской песок, как ненужный груз, — чтобы не мешало уплыть. И от этого Джиад было самую малость стыдно и больно.

«Пусть Трое будут милостивы к тебе, — молча пожелала она спящему рядом. — Пусть они помогут тебе найти истинную любовь. Ту, что сможет ответить взаимностью, ради которой стоит жить. Пусть они увидят, что твое сердце отмылось от грязи и ненависти и готово расцвести — по-настоящему. И если позволено мне, жрице чужого здесь Храма, просить Троих о милости для тебя, то я прошу. Всей душой и всем сердцем, клянусь повелителем моим Малкависом».

Что-то дрогнуло вокруг — будто теплая волна прошла по неподвижной воде. Джиад затаила дыхание, не зная, принять это как знамение или обычную для моря случайность. На мгновение ей вдруг стало жарко, потом этот жар перетек в расслабленное спокойствие. Будто кто-то неизмеримо могущественный обнял ее невидимо и без слов пообещал, что все будет правильно. Джиад глубоко вздохнула и провалилась в сон, как в Бездну, но приятно-горячую и совсем не страшную. Провалилась, чтобы до самого утра проспать без сновидений и тревог, отдыхая разумом и телом. А утром…

Утро началось так, словно продолжился вчерашний сумасшедший день.

— Как?! Ради всех Глубинных богов и тварей Бездны! Как он мог убить себя?! — орал Алестар, мечась вдоль стены их с Джиад спальни. — Я же велел охранять его!

— Ваше величество! Ваша рана! Умоляю, осторожнее! — взывал Невис, беспомощно простирая руки к взбешенному юному королю. — Шов разойдется…

Ираталь, не просто бледный, а прозрачно-белый, только скулы ярко алели на осунувшемся лице, вытянулся посреди комнаты, принимая на себя королевский гнев, за его спиной, тоже побледнев и держась прямо, как струна, плавал незнакомый Джиад гвардеец.

— Ну, что вы молчите, каи-на Ираталь?! Кто на этот раз в собственном хвосте запутался?

Джиад молча чесала нос Жи, только полчаса назад выпущенному из клетки. Радуясь свободе, рыбеныш метался по комнате точь-в-точь как сейчас Алестар, пока в дверь не постучал начальник охраны с новостью. И вот уже несколько минут как Жи, притихнув, предпочитал прятаться в коленях Джиад.

— Ну?!

— Ваше величество, хво-о-ост… — простонал Невис, но Алестар уже и сам, скривившись от боли, замер возле ложа и оперся руками о его спинку. — Позвольте, я осмотрю…

— Потом, — отмахнулся король, в упор глядя на Ираталя.

Начальник охраны сглотнул — Джиад видела, как болезненно дернулся его кадык — кивнул и проговорил обреченно:

— Ваше величество, я прошу о разжаловании. И о суде, если вы считаете, что это не просто мой недосмотр.

— Что я считаю — я вам потом скажу! — рявкнул Алестар. — Как это случилось? Его что, не обыскали?

— Обыскали, — мертвенно уронил Ираталь. — Даже повязку сняли. И руки держали связанными. Развязали на минутку, чтобы смог облегчиться. Придерживали локти…

— Ну?! Да что из вас каждое слово тянуть приходится, как рака из панциря?!

— Он вырвал себе жабры, — четко и громко сказал Ираталь, глядя в глаза Алестару. — За несколько мгновений, пока руки были свободными.

— Что?

Алестар выдохнул, подаваясь вперед в изумлении, и растерянно уточнил:

— Сам? Голыми руками?

— Да, ваше величество, — хрипло подтвердил гвардеец из-за спины Ираталя. — Осмелюсь доложить…

— Докладывайте…

Морщась, Алестар перекинул хвост через спинку ложа, опустился рядом с Джиад, отпихнув развалившегося на ней Жи. Невис, посчитав это за негласное разрешение, тут же кинулся осматривать рану, выглядевшую сегодня гораздо лучше.

— Я был старшим караула по приказу каи-на Ираталя. Мы дежурили в камере заключенного вдвоем, и еще двое — снаружи. Как и было приказано, с него сняли все, даже волосы проверили. Руки связали ремнем… В половине девятого утра к заключенному приплыл господин Невис, — гвардеец посмотрел на целителя, и тот кивнул, — сказал, что нужно обработать раны. Руки для этого можно было не развязывать — мы и не стали. Господин Невис ему смазал все поврежденные места и уплыл. С заключенным не разговаривал — мы следили…

Гвардеец перевел дух, умоляюще глядя на мрачного Алестара, и продолжил:

— Через час примерно он попросил ширакку. Я кликнул Кираля из коридора — тот принес. Мы развязали заключенному руки. Ну, чтобы он смог… Он сделал дело. А потом поднял руки, сказал несколько слов и… Рванул жабры. Тремя клянусь, ваше величество, никто бы не успел помешать!

— Что он сказал? — сквозь зубы процедил Алестар, поглаживая хвост короткими быстрыми движениями — все-таки доплавался до болей.

— Муть какую-то, — растерянно сообщил гвардеец. — Сказал: «Они идут. Они проснулись и поднимаются. Я верен им».

— И все?

Алестар откинулся на подушки. Джиад смотрела на две тонкие полоски-щели у него на горле и понимала, что смерть младшего из близнецов-охранников была страшной. Вырвал жабры — захлебнулся собственной кровью… Зачем? Чтобы не сказать лишнего, не предать своих хозяев? И о чем он говорил? Кому был верен такой жуткой ценой? Впрочем, эту загадку здесь, под водой, разгадать оказалось легко.

— Сектанты? — отрывисто спросил Алестар, подтверждая ее мысли.

Ираталь молча кивнул.

— Тогда понятно… — протянул рыжий. — Ладно, свободен. Каи-на Ираталь, останьтесь.

— Я прошу отстранения и суда, — упрямо повторил начальник охраны, когда гвардеец, низко поклонившись, торопливо выплыл. — Ваше величество, я делаю промах за промахом. Это уже не ошибки, а преступления. Я заслуживаю…

— Чего вы заслуживаете — решать мне, — бросил Алестар. — Прекратите, Ираталь. Мне все равно некем вас заменить. Вот если найду…

— Тогда я могу надеяться на отставку? — умоляюще спросил начальник охраны.

Алестар пожал плечами.

— Поглядим. Невис, вы видели Кари, что с ним было?

— О, ничего особенного, — отозвался целитель, смешивающий какую-то мазь на стеклянной дощечке. — Я не стал посылать к нему учеников, потому что хотел сам взглянуть, но… Несколько царапин и помятые ребра — это когда его скручивали. Да вы его порезали немного, ваше величество. Его жизни ничего не угрожало, клянусь. И выглядел он не безумным, а спокойным. Очень спокойным.

— Сектанты — все безумцы, — мрачно сказал Алестар. — Как бы они ни выглядели. Теперь мы не узнаем ничего, что он мог рассказать. Проклятье… Еще один след оборван. Кто-то следит за нами и вовремя подчищает все, что может вывести на главарей. Я уверен — Кари многое знал! А Санлия?!

— С ней все в порядке, мой король, — склонил голову Ираталь. — Я усилил охрану и велел им не допускать тех ошибок, что с Кари. Но… мне кажется, ири-на Санлия на такое неспособна.

— Ну, не слишком-то хорошо вы знали, на что она способна, — съязвил Алестар. — Это все, или еще есть прекрасные новости?

— Боюсь, что есть, — вздохнул Ираталь виновато. — Это, к сожалению, от нас уже никак не зависело… Ночью прислали весть с границы, ваше величество. Младший Брат показывает признаки пробуждения. Дыхание Бездны рвется сквозь трещины в склонах, водоросли уже начали гибнуть, а самые чувствительные рыбы — покидать склоны Брата.

— Проклятье… — выдохнул Алестар, глядя куда-то в потолок. — Трижды проклятье… Как не вовремя!

— Да, ваше величество, — уныло подтвердил Ираталь. — Лучше бы вы были в полном здравии. Работать с Сердцем Моря, когда тело ослаблено раной, — тяжелое испытание. Но Акаланте верит в вас.

— Благодарю, — улыбнулся Алестар одними губами. — Благодарю, Ираталь. Конечно, все обойдется. Я поплыву, как только… Завтра же, в общем. Это все?

— Все, — поклонился начальник охраны.

— Тогда плывите. Невис, благодарю вас, вы тоже свободны…

Стоило им остаться наедине, не считая непривычно тихого Жи, Алестар застонал, уронив лицо в ладони. Помотал головой, запустив пальцы в волосы, стиснул рыжие пряди, дергая всерьез, до боли.

— Это конец, — сказал он через несколько мгновений, поднимая голову и глядя куда-то в пустоту. — Джиад, ты понимаешь, это конец! Младший Брат пробуждается, а у меня нет Сердца Моря. Трое, помогите Акаланте…

— И… ничего нельзя сделать?

Джиад понимала умом, но не осознавала еще весь ужас положения, хотя отчаяние Алестара уже передавалось и ей. Видеть бесстрашного до безумия рыжего принца таким беспомощно-испуганным… Это лучше прочего говорило о беде, надвигающейся на подводный город.

— А… нельзя попросить Сердце Моря у кого-то еще? У Карианда, например… Взаймы!

Алестар безнадежно покачал головой. Ну да, ей же рассказывали, что каждый осколок действует только на определенной территории. И вправду — как страшно! И как не вовремя!

— Ваше величество… Алестар! Погодите отчаиваться, — попыталась она. — Тот, кто украл Сердце, должен понимать, какую беду навлек. Может быть, он испугается и вернет его?

Самой Джиад в это верилось слабо. Да и Алестар усмехнулся слишком тоскливо.

— Нет, — сказал он, снова потирая хвост, — На это надежды мало. Но… ладно. Есть одно средство. Я знаю, как можно обойтись без Сердца. Все короли моря это знают, просто… Это — на самый крайний случай. Даже не припомню, чтобы кто-то…

— Так опасно? — с полуслова поняла его Джиад.

— Не опаснее, чем пережить извержение.

Алестар осторожно пошевелил хвостом, посмотрел на него, кривясь то ли от боли, то ли от злости.

— Ты мне поможешь? — повернулся он к Джиад. — Мне больше некого попросить. Никто не должен знать, что Сердце исчезло. Для тебя опасности нет…

— Да, конечно. Но что я могу?

— Притащить меня потом обратно, — зло и весело ухмыльнулся Алестар. — Интересно, что подумает вор, когда я обойдусь без Сердца? Кто там?

В дверь настойчиво стучали. Услышав разрешение, вплыл молодой жрец с каким-то длинным круглым тубусом в руках. Поклонился, торжественно протянув его на вытянутых руках, и провозгласил:

— Амо-на Тиаран посылает это вашему величеству. Получено час назад от нашего наемника на суше. Письмо для короля — лично…

От наемника на суше? Лилайн?! Джиад вскинулась, закусив губу, тут же постаралась скрыть волнение, но сердце сорвалось в бешеный галоп, пока нахмурившийся Алестар ломал сургучную печать. Куски сургуча опустились из нетерпеливых пальцев рыжего на кровать, Джиад выхватила их из-под носа уже потянувшегося Жи, сложила на ладони круглую печать с гербом Торвальда.

— Что за бред…

Алестар протянул ей лист тонкого пергамента, исписанный ничуть не расплывшимися чернилами. Взял тубус, встряхнул, поднял что-то небольшое. Джиад торопливо побежала взглядом по строчкам. Уж почерк Торвальда она бы узнала из тысячи — каждую завитушку!

«Моему дорогому родичу, повелителю морских глубин Алестару тир-на Акаланте пожелания всех благ от Торвальда, милостью богов короля Аусдранга. Дошло до меня, мой достопочтенный собрат, что некоторое время назад вы по недосмотру утратили некую драгоценную безделушку. Если она так дорога вашему сердцу, как меня уверили, то отчего бы нам не оказать друг другу взаимную услугу? Я также утратил некую вещь, которую хотел бы вернуть и о которой вам может рассказать известная нам обоим госпожа Джиад. Если вас интересует мое предложение, то жду вас, дорогой собрат, в двадцатый день этого месяца у известной нам всем скалы. Надеюсь, госпожа Джиад не откажется сопровождать вас и оказать содействие. В противном случае некая особа может об этом пожалеть. С глубоким уважением к вам, дорогой родич,

Торвальд Аусдранг»

— Что это значит? — недоуменно спросил Алестар. — Он пишет о Сердце? Сердце — у него, на суше? Но как? Кто мог совершить подобное святотатство? Отдать Сердце Моря — Аусдрангу!

— Что у вас в руке? — тихо спросила Джиад, складывая в уме ослепительно яркие и блестящие кусочки мозаики: похищенное Сердце Моря, перстень Аусдрангов, себя, Торвальда, Алестара и неизвестного вора.

Алестар протянул ей разжатую ладонь. Массивная пряжка в виде оскаленной волчьей головы — левого клыка не хватает, в глаза вставлены мелкие темно-зеленые камешки… Целую вечность назад она пришивала эту пряжку к плащу Лилайна, спрашивая, как можно было выдрать клок тонкой кожи с шерстяной подбивкой. Наемник отшучивался…

— Ты знаешь хозяина этой вещи, — слова Алестара звучали не вопросом, и Джиад молча кивнула.

— На что Аусдранг хочет обменять Сердце Моря? Двадцатый день… Но сегодня только семнадцатый! Почему так поздно?

— Наверное, он опасался, что письмо не попадет к вам вовремя, — бесцветно сказала Джиад. — Он хочет назад свой перстень. Тот, за которым я прыгала… Я забрала его…

— Но я не успею усмирить вулкан! — отчаянно простонал Алестар, отпихивая морду потянувшегося к нему Жи. — Через четыре дня будет слишком поздно!

Джиад молчала, думая, как сказать королю иреназе, что понятия не имеет, где перстень, назначенный ценой за Сердце Моря. Перстень, оставшийся в каблуке ее сапога, подобранного Лилайном. Лилайном, который теперь в руках Торвальда.