Первые пять дней в Каменном Клыке были, наверное, самыми счастливыми в Марусиной жизни. Она сразу влюбилась в красивый огромный дом, который купил им Леша, в нарядный пряничный поселок, мягкий ласковый климат и, конечно, в море.

Маруся с упоением занималась обустройством нового жилища и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, шла на берег.

«Это же просто сказка, – думала она. – Открыл калитку, несколько минут прогулочным шагом по тихой улочке – и вот оно, море!»

Поселок Каменный Клык расположился на высоком крутом берегу. Чтобы добраться до пляжа, нужно было осторожно спуститься по крутой лесенке с деревянными перилами и узкими ступеньками. Иногда Маруся сходила вниз, на пустынный осенний пляж, иногда просто любовалась водным простором сверху, сидя на лавочке. Купаться не решалась – все-таки середина осени, не жарко, а у нее хронически больные почки. Да и плавать так и не научилась. Так что к морю ходила не плавать, попирая ногами его величавые воды, а любоваться. Благоговеть.

Ей казалось, что море – живое. Оно дышало, переливалось на солнце, играло, шептало, меняло настроение. Каждый раз Маруся здоровалась с ним и прощалась, а если была уверена, что никто не слышит, то могла и побеседовать вслух.

Сегодня, в понедельник, Маруся принесла к морю свое хорошее настроение. Вчера они втроем отметили новоселье. В субботу из Темрюка привезли мебель в Алискину комнату. Стол, небольшую стенку, этажерки, тумбочки, кровать – они все вместе ездили выбирать в четверг. А еще купили огромный плазменный телевизор (оставшийся от хозяев утащила к себе Алиса), ночник (Леша обожал читать на сон грядущий), постельное белье, комнатные растения, цветочные горшки, массу всяких парфюмерно-косметических штучек и разных мелочей. Маруся составила подробный список и вечером с удовлетворением отметила, что они приобрели все, что нужно. И даже больше.

Их маленький праздник удался. Марусе казалось, что они стали как-то ближе друг к другу и общались почти как нормальная семья. Вот если бы все вечера на новом месте были бы такими же! Хотя бы вполовину…

Маруся, которую мать научила отменно готовить, расстаралась на славу. Да на такой кухне кто угодно почувствовал бы себя кулинаром от Бога! Помимо шикарного гарнитура, большого обеденного стола, навороченной плиты, громадного холодильника и всевозможной кухонной техники: мультиварка, хлебопечка, йогуртница, кофемашина и прочая, и прочая, здесь была вся необходимая (и даже сверх необходимого!) посуда и утварь. Интересно, как у прежних хозяев хватило духу оставить этакую красоту? Ладно, мебель – ее, наверное, сложно вывозить. Но всю кухонную атрибутику… Маруся точно знала, что сама ни за что не рассталась бы с таким богатством.

Она запекла в духовке фаршированную утку, потушила картофель с овощами, испекла пирог с яблоками и пирожки с рисом и мясом, а еще наготовила кучу разных салатов. Даже Алиса, которая редко бывала чем-либо довольна, не высказала ни одной претензии. Девочка не грубила, не дерзила, а мило улыбалась и даже смеялась Лешиным шуткам.

«Леша – он вообще замечательный», – счастливо думала Маруся, сидя на своей любимой лавочке. Как же ей с ним повезло! Зря мать мрачно предрекала:

– Смотри, Маринка (на самом деле ее звали Мариной, это Леша придумал звать Марусей, говорил, такое имя подходит ей больше), смотри, нахлебаешься с ним горя!

Правда, слово «горе» мать заменяла другим, более выразительным словечком, которое не произносят в приличном обществе. Она всегда была такая – невоздержанная на язык, чересчур прямолинейная и резкая. Совершенно ясно, в кого Алиска такая язва.

Мать, не считая нужным скрывать свое мнение, была убеждена, что Алексей не пара ее простушке Маринке. Городской, образованный, обеспеченный. Единственный сын пожилых родителей (царствие им небесное, тихо ушли друг за другом два года назад). Живет в огромной трехкомнатной квартире, ездит на богатой машине, отдыхает за границей. К тому же Алексей – чрезвычайно привлекательный мужчина.

Он был красив не рафинированной, слащавой, женоподобной красивостью, а настоящей мужской красотой со всеми положенными составляющими: волевым подбородком, мощными бицепсами, широким разворотом плеч, узкими поджарыми бедрами. Волосы у него чуть вились, Алексею это почему-то не нравилось, и он коротко стригся, демонстрируя безупречно вылепленный, правильной формы череп. У него были четко очерченные чувственные губы и большие глаза удивительно яркого голубого цвета, что особенно необычно при темных волосах.

Маруся каждый раз замечала, как смотрят на Лешу другие женщины. Не просто смотрят, а прямо-таки пялятся. Страшно гордилась им, но каждый раз вспоминала слова матери о том, что она, деревенская девчонка, не чета такому мужчине. Хотя, конечно, деревенские барышни тоже разные бывают. Иные умудряются так обтесаться и адаптироваться в городских джунглях, что держись, столица!

Но это было не про Марусю. Тихая, робкая, уступчивая, она так и не научилась держаться уверенно и раскованно. Одевалась со вкусом, но без лоска. Улыбалась застенчиво, говорила тихо. Не умела показывать характер, брать напором, острословить. Не слепила из себя роковую красотку. Не сделала карьеру – да и не стремилась к этому. Правда, в институте отучилась. Но как пришла после окончания учебы работать в детсад, так и проработала почти десять лет. Ни амбиций особых, ни честолюбия.

Внешне Маруся тоже проигрывала мужу. Нет, страшненькой не была, но, как говорится, он как мужчина гораздо более эффектен, чем она как женщина. Стройная, но несколько угловатая фигура. Милое, однако ничем не примечательное личико. Правда, темно-каштановые волосы длинные и густые, а кожа сливочная, безупречная, и цвет лица такой, что ни пудрой, ни румянами, ни тональным кремом она в жизни не пользовалась. Не было необходимости. К тому же выглядела Маруся намного моложе своих тридцати с небольшим. Их с Алиской часто даже принимали за сестер.

Иногда Маруся спрашивала себя: что Леша в ней нашел? Боялась, что он просто ошибся, скоро поймет свою ошибку и примется ее исправлять. А уж если вспомнить о том, какое прошлое у нее за плечами…

В шестнадцать лет Маруся влюбилась в студента, который приехал к ним в деревню «на картошку». В тот короткий месяц они успели все: и на тайные свидания побегать, и на звезды ясной ночью полюбоваться, и под гитару попеть, и планов на будущее понастроить. Летом Маруся оканчивала школу и собиралась приехать в Казань поступать в институт. А там, обещал Макс, и до свадьбы рукой подать.

Максим уезжал в октябре, оставив любимой свой номер телефона и горячие заверения в вечной преданности. Спустя два месяца выяснилось, что не только их. Когда Маруся поведала о своем положении молодому отцу, Макс отключил телефон и больше на контакт не вышел. Затерялся в большом городе. Узнать фамилию будущего мужа Маруся, завертевшаяся в любовном водовороте, как-то и не подумала. Наверняка найти Максима все равно было можно: ведь она знала, в каком вузе учится незадачливый Казанова. Вот только какой в этом смысл?

Нельзя сказать, что Маруся так уж убивалась из-за предательства возлюбленного. Если совсем откровенно, как только страсти поутихли и он уехал, любовный угар прошел и туман рассеялся. Но ребенок остался. И самым страшным представлялось сказать об этом маме.

Для Маруси было полной неожиданностью, что мать, при ее взрывном крутом нраве, не стала устраивать скандал. Дочь жалела, а не проклинала. Что ж, говорила, раз так – вырастим. Про аборт даже не упоминала.

Может, все дело было в том, что и сама она поднимала детей без помощи мужа. Когда жив был, пил беспробудно и вряд ли помнил, сколько у него отпрысков и кто они – мальчики или девочки. А потом утонул: в сильном подпитии провалился в прорубь. Марусе тогда было четыре года. Отца она не помнила совершенно.

В памяти осталась только одна сцена. Мама привела маленькую Марусю из детского сада. Открыла двери в большую комнату – «залу», девочка рванулась вперед и споткнулась о чьи-то ноги в серых брюках и черных носках. На пятке – круглая дырка. Маруся едва не свалилась рядом, испугалась, расплакалась. Ноги, разумеется, принадлежали отцу, все остальное находилось тут же. Громко храпящее тело источало отвратительный запах. Пьяный отец не дошел до дивана, свалился посреди комнаты и заснул.

Когда он умер, Ольга Петровна даже вид не делала, что горюет по покойному. Не считала нужным врать ни себе, ни другим. Хотя проводила мужа в последний путь «по-людски», со всеми положенными атрибутами.

Братья и сестра были намного старше Маруси. Когда родилась младшая сестренка, Марии было семь лет, а двойняшкам Михаилу и Матвею – по девять. К тому моменту, когда приключилась Марусина беременность, все они уже были взрослыми, имели семьи, жили отдельно от матери и сильно в ней не нуждались. Может, маме стало одиноко, захотелось снова ощутить свою нужность, незаменимость для маленького человечка?

Как бы то ни было, Ольга Петровна приняла беременность младшей дочки, пусть и неожиданную, и слишком раннюю. Последний учебный год Маруся доучивалась через пень-колоду. Аттестат ей выдали из жалости, нарисовав в нем вполне приличные оценки по старой памяти, а еще – благодаря маминому авторитету: та заведовала школьной столовой.

Надо сказать, никаких особых упреков Маруся не выслушивала, гонениям не подвергалась. Хотя и показное сочувствие, и перешептывания за спиной, и ехидство, и злорадные улыбочки – всего этого пришлось хлебнуть сполна. Но в основном люди отнеслись к ней сочувственно. Марусю в деревне любили за тихий добрый нрав. Ну и, опять же, никто не стал бы связываться с Ольгой Петровной. Женщина она была решительная, суровая и языкастая.

Рожала семнадцатилетняя Маруся тяжело. Может, врачи в районной больнице что-то напортачили, а может, действительно, таз был узкий, как, пряча глаза, объяснял потом маме врач. Но как бы то ни было, через положенное время Ольга Петровна забрала дочь и внучку домой. Имя ребенку придумала Маруся, и бабушке оно не понравилось. Она никогда не звала внучку «лисьим» именем. Сразу и навсегда переделала в Альку.

Последующий год запомнился Марусе постоянным желанием спать: дочка оказалась на редкость крикливым и беспокойным ребенком. К тому же у Маруси не было молока, а от смесей у малышки постоянно возникали проблемы с кишечником. Только когда Алисе исполнилось года полтора, мать и бабушка вздохнули с облегчением: ребенок стал спать ночами. И решили, что Маруське надо устраивать жизнь, думать о будущем. Точнее, Ольга Петровна решила – как отрезала. В деревне для молодой девушки не предвиделось ни работы, ни перспектив в личном плане.

Маруся уехала в Казань учиться. А до этого полгода со скрипом вспоминала школьную программу, штудировала учебники и бегала с вопросами к учительнице математики Ильмире Зуфаровне. Итогом титанических усилий стало поступление на экономическое отделение сельскохозяйственного института.

Маруся уехала в город, стала жить в общежитии. Училась и подрабатывала, где только могла, потому что мать, к тому времени пенсионерка, деньгами помочь не могла, спасибо еще, за Алиской присматривала. А прожить на одну стипендию – нереально. На личную жизнь ни сил, ни времени уже не хватало, так что вопрос с поиском отца ребенку оставался открытым.

Дочь Маруся видела наездами. Поначалу скучала по ней страшно, рвалась обратно, ревела по ночам, но со временем привыкла к такому положению вещей. Окончив вуз, устроилась на работу и собралась забрать Алиску в город, однако мать встала на дыбы. В своей категоричной манере объявила дочери, что нечего ребенку дышать в городе пылью и гарью. В деревне и воздух свежий, и продукты натуральные. Молоко, яйца, мясо, овощи – все свое.

Ольга Петровна и представить себе не могла, как она может остаться без своей Альки. Души во внучке не чаяла. Она вырастила четверых детей, были у нее еще одна внучка и двое внуков, но никому из них она не была так фанатично предана, никого не обожала так исступленно, ни к кому не испытывала такой рвущей душу нежности, как к этой девочке. Ольга Петровна была Алиске матерью в большей степени, чем Маруся. Она лечила ее от ветрянки и гриппа, учила давать сдачи соседским мальчишкам, делала с ней уроки, утешала, когда она ссорилась с лучшей подругой Катей. Разбиралась в ее проблемах, советовала, успокаивала, поддерживала.

В каждый свой приезд Маруся замечала, что хотя дочь и любит маму, но главный человек в ее жизни – бабушка Оля. На вопрос, не хочет ли Алиса жить с мамочкой в большом городе, девочка уклончиво отвечала, что она бы рада, но у нее тут друзья, школа… И обе, конечно, знали, что дело не в этом.

Алиска была живой копией своей бабки. Ее клоном, более молодой версией. Они походили друг на друга не только внешне: крепко сбитая, плотная, с рыжеватыми волосами и крупными чертами лица девочка даже отдаленно не напоминала хрупкую мать или тонкокостного, узколицего, долговязого отца. И не только характером: здесь коса регулярно находила на камень, и бабушка с внучкой страстно скандалили, а потом упоенно мирились. Они были похожи по духу, понимали друг дружку даже не с полуслова – с полувзгляда. В каждом жесте, улыбке, взгляде, в принятых решениях и отношениях внучки с людьми Ольга Петровна узнавала себя.

Словом, разлучать этих двоих оказалось нельзя. Да и удобнее одной в городе – проблем меньше, вынуждена была признать Маруся. И смирилась с таким положением вещей. С годами оно стало казаться единственно верным, возможным и правильным. И незыблемым. Пока этим летом Ольга Петровна не умерла.

Марусино горе не шло ни в какое сравнение с тем отчаянием, в которое пришла Алиса. Вот тут Маруся и осознала, что теперь до конца дней будет расплачиваться за то, что когда-то поддалась (с облегчением, что уж себе врать!) на уговоры матери и предоставила Ольге Петровне самой растить Алиску. Правда заключалась в том, что они с дочерью были чужими людьми. Маруся ничего не знала о том, что творилось в жизни ее ребенка. К тому же Алька обладала тяжелым, колючим характером и находилась в весьма сложном возрасте. Маруся не понимала Алису и даже побаивалась.

А девочка словно мстила ей за бабушкину смерть и свое внезапное голое одиночество. Как будто позабыла, что сама ни за что не соглашалась уехать от бабушки, и раз за разом обвиняла мать в том, что та ее бросила. Перечила во всем, просто из принципа. В лицо заявляла, что Маруся плохая мать. Кукушка. Люто ненавидела Алексея, который раньше ей очень нравился. Но теперь тот факт, что у матери есть близкий человек, а у нее – нет, казался невыносимым. К тому же, наверное, подспудно девочка чувствовала, что Маруся куда сильнее привязана к мужу, чем к дочери.

Да уж, намешано тут было столько, что не разгребешь. Но Маруся верила, что все наладится. Смена обстановки пойдет им на пользу, сблизит. Она видела, что Алисе в Каменном Клыке нравится, и надеялась, что девочка освоится, привыкнет жить с матерью и отчимом, найдет новых друзей. Правда, с учебой было не все ясно: ближайшая школа, как выяснилось, находилась в поселке Радужный, что в десяти километрах от Каменного Клыка. Как раз завтра они собирались поехать туда и выяснить, примут ли Алису.

Ничего, они прорвутся! Маруся не хотела думать о плохом. Она сидела, смотрела в морскую даль и твердо знала, что все будет хорошо. Иначе просто не может быть.

Пока сидела да думала, мешая мечты с воспоминаниями, погода окончательно испортилась. Утро было хмурое, но Маруся надеялась, что к полудню разгуляется. Не разгулялось. Небо заволокло комкастыми тяжелыми тучами, ветер из ласкового стал пронизывающим, трепал волосы, холодил открытые плечи и руки. Маруся пожалела, что не догадалась взять с собой теплый свитер: в легких брючках и кофточке без рукавов было неуютно.

Море заволновалось: седые волны, догоняя друг друга, набегали на берег и откатывались назад с сердитым шорохом. Азовское море вообще не отличается такой яркой, пронзительной синевой, как, например, Черное. Оно выглядит более суровым, даже аскетичным. Обычно бархатисто-серое, с едва заметным бирюзовым оттенком, оно прямо на глазах вдруг потемнело и нахмурилось.

Маруся вздохнула и поднялась. Надо идти домой, не хватало еще замерзнуть и простудиться. Может быть, Леша уже вернулся. Он уехал в Темрюк, а после собирался зайти в местную администрацию. Да и Алиску не мешало бы проведать. Прошептав по обыкновению морю свое «до свидания», Маруся быстро зашагала к дому.