6

Рене совершенно прониклась атмосферой дома Паке. Она мгновенно поняла, как «работает машина», кто есть кто и кто чем занят. Девочка хорошо поладила с детьми – они оценили ее талант рассказчицы, фантазию, умение придумать новую игру, забавно изобразить разных персонажей. Она развеяла царившую в подвале скуку, потому что давным-давно научилась жить в замкнутом пространстве, не шуметь, не высовывать нос на улицу и все равно развлекать себя.

Старая Жинетта была особенно расположена к Рене, любила сажать ее к себе на колени, пела песенки или рассказывала сказки. С Жинеттой девочка чувствовала себя в безопасности. Франсуазу Рене жалела, но она ей не нравилась. Жан ужасно кашлял, мешая всем спать, у него был жар, и он много плакал, а если мальчик хотел поиграть с другими детьми, мать прижимала его к себе и не отпускала.

Американцы вели себя вполне прилично, к гражданским относились уважительно, были услужливы. Дэн увивался вокруг Жанны и все время хищно улыбался. Жюлю Паке это не слишком нравилось. Девушка ничем не поощряла ухаживаний, смотрела на янки свысока и вела себя как оскорбленная весталка.

Рене старалась не думать о немецком солдате. Ее солдате – так она его про себя называла. Война приучила девочку, что в жизни все зыбко и переменчиво, но она почему-то поверила, что они никогда не разлучатся. Незадолго до того как Рене поселилась в семье Анри и Марселя, она жила в замке сестры Марты. Туда же привезли десятилетнюю девочку Марго, и та все время твердила, что бывшая учительница очень ее любит, а потому приедет и заберет к себе. Марго рассказывала всем и каждому, что мадемуазель Элиза (Рене до сих пор помнила имя!) станет ее мамой, пока не вернется настоящая. Учительница ни разу и носу не показала в замке, но Марго все надеялась и мечтала – вслух! – и это стало очень раздражать Рене. Она не понимала, почему взрослые не говорят девочке, что все это чепуха и глупости. Нужно было помочь ей, чтобы она наконец узнала правду. И Рене сделала то, на что не решались монахини: при всех детях объяснила Марго, что мадемуазель Элиза не приедет. Бедняжка разрыдалась. Рене обняла ее, желая утешить, но все-таки добавила, что родители, конечно, тоже не появятся, что они где-то далеко, а может, вообще умерли. Марго посмотрела на Рене с таким ужасом, как будто у той выросли рога, а потом пустила в ход кулаки, и одной из сестер пришлось разнимать их.

Рене долго и нудно отчитывали, а потом на месяц лишили воскресных прогулок. Она не могла взять в толк подобную несправедливость. Нельзя наказывать человека за правду, какой бы жестокой она ни была. Никто не приехал за Марго. Никто никогда не забирал ни одного ребенка.

Жюль Паке рубил дрова в пекарне, когда в проеме двери возникла чья-то фигура, заслонив свет. Он едва не поранил колено, выругался, обернулся и увидел высокого крепкого мужчину. Незнакомец подобрался совершенно бесшумно. Еще один треклятый америкашка! Жюль покрепче сжал топорище, и солдат поспешил объясниться:

– Это я привел малышку…

Ладно, привел, но это не дает тебе права протыриваться на ферму Паке как змея! Жюль не сразу понял, что мужчина обратился к нему на отличном французском, хоть и с акцентом.

– Ну, и?.. – спросил он, поигрывая топором.

– Она все еще здесь?

– А где же ей быть?

Что за дурацкий вопрос?! Нет, ее здесь нет, я отдал девчонку соседу, который не боится, что его шлепнут, если найдут в доме еврейку! Ну и ловкач ты, парень!

– На ферму пришли ваши… товарищи.

– Знаю, видел солдата на дороге.

Надо же – он его заметил! Заметил Макса, а ведь негр малый не промах и кажется опытным воякой. Жюль смерил Матиаса взглядом. С этим янки шутить явно не стоит. Солдат улыбнулся, и ироничный взгляд его светлых глаз понравился фермеру.

– Пошли, познакомлю вас, – сказал он.

Матиас заколебался, приметив выставленного часового. Он понял, что ферму заняли союзники, и задумался о том, что станет делать, оказавшись внутри. Накануне эта мысль ему в голову не приходила, он знал только, что хочет быть рядом с Рене. Теперь все осложнилось. Рене придется «прикрыть» его, ни словом, ни взглядом не выдать, кто он на самом деле. Матиас не сомневался, что осознанно девочка этого не сделает, но эффект неожиданности и волнение могут привести к печальным последствиям, ведь она еще ребенок. Час спустя, так ничего и не решив, Матиас незаметно проник во двор: отвлечь внимание было для него плевым делом.

Отец семейства понравился Матиасу: этот крестьянин умен, за словом в карман не лезет и явно не трус. В напряженных, опасных ситуациях Матиас мгновенно угадывал в людях их истинную натуру. Они молча поднялись по ступенькам, миновали коридор и вошли в кухню.

Четверо американцев взяли Матиаса на мушку. Смотрели они на него неласково – были в курсе операции «Гриф». Недавно он отвечал на вопросы на одном из постов и отлично справился – слава богу, что Гансу не пришлось ничего блеять на дрянном «баварском» английском.

Матиаса усадили на табурет. Пайк подошел и долго рассматривал его через очки, потом начал задавать вопросы. Он отвечал с акцентом уроженца Новой Англии, соответствующим его внешности и манерам мальчика из хорошей семьи. Имя? Мэтью Руни. Часть? 30-я пехотная дивизия. Родился в Бостоне, штат Массачусетс. Матиас объяснил, что его мать родом из Квебека, поэтому он свободно говорит по-французски. Пайк слегка расслабился, остальные опустили оружие. Паке воспользовался моментом и ушел в подвал, а Жанна с Бертой вздохнули с облегчением. Он рассказал, что вернулся солдат, который привел Рене, и теперь американцы его допрашивают. Жанна зябко поежилась. Рене играла с Луизой в бабки, но все слышала, и ее словно ударной волной накрыло, дух перехватило, сердце пропустило такт. Вернулся. Он вернулся. А на ферме полно американцев. Зачем он вернулся? Ради кого? Конечно, ради нее, а как же иначе?

– Почему его допрашивают? – удивилась Берта.

– Боятся, что он засланный.

– Что это значит? – спросила Жанна.

Нервность дочери не ускользнула от Жюля.

– Засланный – значит бош в американской форме. Говорят, их тут полно.

Все удрученно замолчали. Это свинство – не доверять своим! Жанна видела солдата и ни на секунду не усомнилась, что он настоящий, а эти мерзавцы… Рене воспользовалась тем, что взрослые увлеклись разговором, выбралась на лестницу и бесшумно пошла по коридору. Дверь в кухню была приоткрыта, и девочка могла видеть Матиаса. Он был очень спокоен, говорил по-английски, выглядел на редкость расслабленным и по-особому улыбался. «Как кот», – подумала Рене. Держался он свободно, но не развязно, вот только голос звучал чуть глуше. И все-таки это был ЕЕ солдат.

Пайк попросил Матиаса перечислить все канадские провинции, он подчинился и был на Саскачеване, когда заметил Рене. Он скорее почувствовал, чем увидел пристальный взгляд черных глаз, на мгновение замолчал, потянулся к ней, и солдаты обернулись посмотреть, что привлекло внимание «этого подозрительного типа». Дверь распахнулась, Рене вошла в комнату, направилась к Матиасу и остановилась метрах в двух от него, не обращая ни малейшего внимания на остальных. У Матиаса перехватило горло. Что за чертовщина? В присутствии этой малышки он впадает в какое-то странное состояние и делает нелепые вещи, вот как сейчас, например: взял и добровольно кинулся в пасть льву. Впрочем, все это не важно. Он все равно в сто раз хитрее всех янки, за исключением разве что их командира. Пайк уж точно не дурак. Матиас продолжил, глядя в глаза Рене:

– Новая Шотландия, Онтарио.

Его голос звучал совсем тихо, он как будто пытался успокоить ее: «Теперь все хорошо, я рядом». Монитоба, Квебек, Альберта. Странная мелодичность экзотических названий, произнесенных глубоким, низким голосом, действительно принесла Рене радостное умиротворение. Американцев впечатлила магнетическая энергия, исходившая от ребенка и солдата. Пайк решился нарушить очарование момента:

– Все в порядке, Мэт. Извини, что пришлось надавить, но ты сам понимаешь…

– Я не в обиде, – ответил Матиас и улыбнулся кошачьей улыбкой.

Они гуськом спустились в подвал, и Матиас сразу увидел красавицу, которой два дня назад доверил Рене. Она смотрела с дерзким вызовом, но от него не укрылось ее смятение. Сколько девушке лет – семнадцать, восемнадцать? Лицо волевое, угловатое, темные волосы небрежно сколоты на затылке, тело упругое, сильное. Богатое тело…

Солдаты расположились в своем подвале. Матиас сел на солому рядом с раненым, тихонько стонавшим во сне. Дэн тут же пристроился рядом и добрых полчаса морочил Матиасу голову разговорами, во всех подробностях описывая высадку в Нормандии. Голос у него был гнусавый, и Матиас задремал, а навязчивый янки все бубнил и бубнил.

Ему приснился северный лес. Он шел вперед, преодолевая сопротивление хозяина ветров и животных Чуетеншу – того, кто дарует охотникам добычу. Матиас преследовал американского лося, его снегоступы глубоко проваливались в снег. Добравшись до вершины холма, он увидел животное. Лось стоял… спиной к нему. Стрелять в дичь в такой ситуации ни один уважающий себя охотник не станет. Человек и зверь должны обменяться взглядом. Но Матиас зарядил карабин и прицелился. Лось медленно повернул голову. Матиас услышал, как громко хрустнула ветка, и отвлекся, а когда снова прицелился, на линии огня оказалась Рене. Она смотрела прямо на него. Вапамиск, великий охотник племени кри, когда-то объяснил Матиасу, что иногда человек упускает добычу, потому что она оказывается сильнее и не хочет умирать. В этом случае приходится склониться перед жизнью и вернуться домой. Слова индейца остались для Матиаса пустым звуком, он только теперь понял, насколько они верны. Он все-таки выстрелил, хотя мог поклясться, что не нажимал на спусковой крючок, и на груди Рене расплылось кровавое пятно. Девочка ужасно удивилась, потом на ее лице появилось выражение безмерной печали.

Он проснулся – в ужасе и липком поту. Тонкий детский голосок распевал считалку: «Мы в лесочек не пойдем…» Матиас повернул голову и увидел ее. Она сидела совсем близко и укачивала куклу. Он почувствовал огромное облегчение, ему хотелось схватить ее, прижать к себе, но он не смог. Рене улыбнулась.

– Тебе приснился кошмар, – сообщила она. – Ты разговаривал.

Она сделала большие глаза.

Неужели он что-то бормотал по-немецки? Не исключено. Матиас незаметно взглянул на лежавшего рядом раненого, и ему показалось, что тот по-прежнему в забытьи. Этот ему не опасен.

– Мы останемся здесь?

– Да.

– Сколько ночей?

– Не знаю.

Вопросы раздражали его. В хижине девочка вела себя иначе. Они вместе, и это уже хорошо, разве нет? Не может же он сунуть ее в вещмешок и унести с фермы! Идти им некуда, но и ждать, когда его обман раскроют, тоже нельзя. К тому же здесь могут появиться другие американцы… Ситуация тупиковая. У Рене куда больше шансов выжить на этой войне без его участия. Одна в доме Жюля Паке она в большей безопасности, чем в любом другом месте с Матиасом. Возвращаясь к ней, он руководствовался инстинктом и поступил как законченный эгоист. Рене не спускала с Матиаса глаз – чувствовала, что его одолевают сомнения. Она положила ладошку ему на грудь, желая передать частичку своего тепла, выразить доверие. Он не поддался на ласку, бросил:

– Иди играй.

Она встала, повернулась к нему спиной, и Матиас сразу пожалел о своей грубости:

– Пст, Рене! Попробуй раздобыть мне кофе…

Лицо девочки просияло, и она резво засеменила к Жанне, которая перетряхивала лежанку старой Марсель. Возникший из ниоткуда Дэн занял место Рене – он как будто караулил за углом. Матиас заметил, как дернулась щека американца, когда он встретился взглядом с Жанной. Девушка нравилась янки, а ее тянуло к Матиасу. Подобный сценарий часто плохо заканчивается, а ситуация и без того непростая. Сейчас не до чувств.

– Где ты взял эту малышку? – широко ухмыляясь, поинтересовался американец.

– Получил от кюре, в Стумоне.

Дэн скривился – мол, брось заливать! – взглядом потребовав разъяснений, но Матиас промолчал. Связь между ним и Рене вызывала всеобщее любопытство, будоражила воображение, а ореол тайны делал их секрет опасным. Дэн сменил тему:

– Значит, ты высаживался в Нормандии с Тридцатой?

– Под Мортеном, высота триста четырнадцать и все такое прочее…

– Ну и дела… И как это было?

– Долго. Особенно в конце.

Скупой ответ рассмешил американца. Мортен стал мифом, а те, кто вернулся оттуда живым, – героями. Даже фрицы уважали врагов, которые пять дней удерживали высоту, отражая атаки дивизии «Рейх». Их прозвали «эсэсовцами Рузвельта». Все в этом подвале считали Матиаса почти святым, ведь он спас еврейскую девочку, а участие в обороне Мортена вознесло его на небывалую высоту. Примитивный ум Дэна никак не мог определиться – ненавидеть ему этого человека или равняться на него. Жанна не спускала с Матиаса глаз, Рене обожала его, как живого бога. Американец взглянул на соперника: тот курил, пребывая мыслями в недоступном для окружающих месте. Дэн решил, что будет его ненавидеть.

Раненый раскашлялся, ему стало трудно дышать, на побагровевшем лице выступила испарина. Матиас сделал знак Дэну, чтобы тот приподнял беднягу. Они устроили его поудобнее и продолжили беседу.

– У меня кузены в Оттаве. А сам я из Огайо. У родителей там ферма, – простодушно улыбаясь, сказал Дэн.

Матиас ответил непроницаемым взглядом. Вот ведь досада, парень решил поведать ему о своем жалком детстве среди кукурузных полей и тощих кур! Очередной вариант «Гроздьев гнева». Дэн являл собой воплощение самодовольной, преуспевающей Америки. Такие, как он, ни за что не сядут рядом с «черномазым» в автобусе. Они одобряют истребление индейцев – ну а как же, мы ведь получили по клочку земли! – и почитают себя вооруженной рукой справедливости и свободы, воплощением добра. Отвратительный тип! Дэн между тем завершил сагу о своих юных годах с грубым отцом-алкоголиком, «лупившим мать сковородкой», и начал жаловаться на обитателей фермы Паке. «Неблагодарная деревенщина! Нас отправили в эту дыру спасать их задницы от фрицев, а они нос задирают!» Матиас молча кивал – ну да, ну да… – и Дэн вроде бы собрался оставить его наконец в покое, но передумал: – Вы молодцы, увезли Грааль в Монреаль!

Грааль… О чем говорит этот тупица? Матиаса кинуло в жар, ладони стали влажными. Мозг заработал на повышенных оборотах. Грааль, Монреаль. Ну же, соображай! Внешне он сохранял полную невозмутимость – его этому учили, – но внутри у него все дрожало. Грааль, кубок… спорт. Вот оно! Придурок говорит о кубке Стэнли, который монреальцы выиграли в апреле! Поздно, Дэн ответил сам:

– Кубок Стэнли, только не говори, что ты не…

– Ну конечно, хоккей, – небрежно бросил Матиас, как будто это была самая скучная тема на свете.

– Ришар теперь герой. Какой гол! Заслужил памятник на бульваре Святого Лаврентия.

Взгляд янки снова стал подозрительным. Появились Жанна и Рене.

– А вот и кофе! – преувеличенно радостно воскликнул Матиас.

– Размечтался… – хмыкнула Жанна. – Всего лишь цикорий.

– Пивали мы и похуже!

Жанна расхохоталась, и Дэн побагровел от обиды и зависти: сопернику удалось рассмешить задаваку, а ему она ни разу не улыбнулась! Рене гордо подала чашку Матиасу, а Жанна так резко протянула свою Дэну, что едва не облила его обжигающим напитком.

Жанна ушла, а Рене осталась с мужчинами, и Дэн вдруг решил приласкать девочку, взъерошил ей волосы. Она резко отстранилась и села, втиснувшись между Матиасом и раненым.

– Вот что мне интересно, Мэт, – вкрадчивым тоном начал Дэн.

Матиас глотнул из чашки и повернул голову. До чего же мерзкий тип! Разговаривает таким тоном, словно они вместе пасли свиней на захудалой ферме в Огайо! Он что, никогда не отстанет?

– Ты из-за кого вернулся? На старшую глаз положил или дело в малышке?

Матиас презрительно улыбнулся, Дэн в ответ похотливо оскалился. Так ведут себя мужики, когда разговор заходит о… женских прелестях. Матиасу стало противно и совсем не смешно. При других обстоятельствах он схватил бы похабника за шкирку и размазал его рожу об стену, как головку сыра. Увы, пришлось пожать плечами и отвернуться.

– Последний гол забил «То» Блэйк, – небрежно бросил он, достал из пачки сигарету, прикурил, глубоко затянулся и выдохнул дым. Дэн пялился на него с идиотским выражением лица.

– Памятник на Святом Лаврентии нужно ставить Блэйку, – громко, только что не по слогам, пояснил Матиас, как будто обращался к глухому.

– Ну и кретин же я! Ты прав, конечно это был Блэйк.

Рене почувствовала, что Матиас попал в трудное положение из-за какого-то кубка, и очень испугалась, но он утер нос противному Щелкунчику! Раненый проснулся, что-то сказал, потянулся и погладил ее по голове. Девочка стерпела ласку: она не любила, когда к ней прикасались, но молодому солдату это было необходимо. Матиас подошел к лейтенанту Пайку. «Вот и правильно, – подумала Рене. – Нужно понравиться главному, а не этому Дэну!» Пайк и Матиас мирно беседовали, сидя на мешках с картошкой, Берта и Сидони играли в карты, Марсель время от времени хихикала, разевая беззубый рот. Рене нравилась жизнь в подвале, но она знала, что надолго у Паке не останется. Солдат, которого американцы зовут Мэтом, вернулся на ферму, чтобы забрать ее.

Жанна присоединилась к беседе Пайка и Матиаса. Она говорила, жестикулировала, Матиас переводил, лейтенант улыбался и кивал. Интересно, что она им рассказывает? Рене не спускала глаз со своего немца и заметила, что он подносит сигарету к губам чуть более нервно, чем обычно, и слишком часто приглаживает свободной рукой волосы на затылке. Никто другой не обратил бы внимания на такие мелочи. Матиас годами учился обманывать, а ее провести не сумел. Это плохо и очень опасно. Им нельзя здесь задерживаться.

Наступила ночь. Обитатели подвала устраивались на ночлег, стараясь лечь потеснее, чтобы не замерзнуть. Наконец свечи, газовые и керосиновые лампы погасли, кашель и перешептывания стихли, сменившись храпом. Рене лежала на соломе с другими детьми. Момент укладывания всегда был для нее особым. Она ценила одиночество, любила грезить наяву, но многие ребятишки иногда долго плакали, им снились кошмары. Минуты, предшествующие погружению в сон, нагоняют страх, угнетают, не дают дышать – Рене пережила все это после облавы в замке. На сей раз она заснула со спокойной душой. Ее солдат здесь, рядом, в нескольких метрах от нее.

Среди ночи она проснулась от холода, бесшумно встала и начала перешагивать через тела на полу, напоминавшие забытый на перроне багаж. Добравшись до «солдатского» подвала, девочка легла рядом с Матиасом. Он спал на спине, прикрыв рукой лоб, но сразу почувствовал, что она дрожит от холода, и не оттолкнул, повернулся на бок, обнял. Дыхание Рене успокоилось. Она спала, изредка причмокивая губами, как котенок. Матиас подоткнул ей одеяло.