14

Тикако отреагировала быстрее всех. Фусако застыла на месте над упавшим на пол серебряным подносом, и Тикако пришлось схватить ее за руку, чтобы привести в чувство:

— Где огнетушитель?

— Огнетушитель? — Домработница в недоумении уставилась на нее.

— Да, огнетушитель. Где он находится? — Тикако настойчиво встряхнула ее.

Фусако вроде пришла в себя и кинулась к резным дверям, Тикако за ней. Домработница выбежала в просторный коридор, повернула налево, и через другую дверь они попали еще в один коридор. Там женщина остановилась перед стеллажом, заставленным различными предметами, вытащила оттуда маленький огнетушитель и принялась суматошно возиться с ним.

Тикако, ни слова не говоря, выхватила огнетушитель у нее из рук и побежала назад в гостиную, на ходу выдергивая предохранительный штифт. Цветы в вазе все еще горели, хотя красные языки пламени уже не достигали потолка. Потолок был покрыт копотью, но не воспламенился. Видимо, краска выбрана огнестойкая.

Детектив хладнокровно направила сопло огнетушителя на вазу, и вылетевшая со свистом пена начала обволакивать горящие цветы. Менее чем за минуту помещение наполнилось химическим запахом, перебившим запах дыма и горящих цветов.

Тикако продолжала недрогнувшей рукой обрызгивать цветы, пока в огнетушителе не кончилась пена. В вазе торчали только проволочные остовы искусственных цветов. Сами цветы превратились в золу и копоть, осевшую вместе с пеной.

Детектив рассматривала наполовину оплавленные стебли, состоявшие из скрученных нитей проволоки толщиной примерно миллиметров пять и способные выдерживать тяжесть пышных искусственных цветков. Чтобы расплавить крученые проволочные стебли за такое короткое время, требуется очень высокая температура.

В процессе обучения в отделе расследования поджогов им доводилось поджигать самые различные предметы, изучая запахи, издаваемые разными веществами при сгорании. Разумеется, они не трогали токсичные вещества, обходясь бумагой, деревом, хлопком, пенькой и некоторыми стройматериалами, которые разительно отличались друг от друга по запаху.

Запах, исходивший от вазы с цветами, был исключительно запахом жженой бумаги. Тикако не уловила никаких следов катализатора, что казалось странным, потому что горящая бумага не дает такой высокой температуры нагрева, которой явно достигло это возгорание. Она корила себя за то, что не удосужилась в свое время как следует рассмотреть эти цветы.

Детектив вспомнила, что столкнулась с аналогичной проблемой несколько дней назад в куда более серьезных обстоятельствах на фабрике в Таяме, когда обнаружила оплавленную стальную полку рядом с одним из обугленных трупов. Если подытожить, то во всех этих случаях наблюдается необъяснимо высокая температура горения. Может, это и совпадение, но очень странное.

Пена из огнетушителя осела вокруг вазы и превратилась в грязную жидкость. Пустой огнетушитель весил настолько мало, что Тикако, размахивая им, обратилась к остальным в гостиной:

— С вами все в порядке?

Женщины теснились друг к другу позади кресла, в котором до того сидела Тикако. К Митико прижалась Каори, незаметно появившаяся в гостиной.

Все три уставились на Тикако с таким выражением на лице, словно обвиняли ее в том, что это она устроила такой разгром в гостиной.

Но детектива интересовала главным образом Каори, и она всматривалась в глаза девочки. Взгляд этих черных глаз, казалось, пронизывал Тикако насквозь.

— Как ты? — спросила ее Тикако. — Не слишком испугалась? Пожар потушен, так что и опасаться больше нечего.

Все еще обнимая Митико, девочка резко дернула головой.

— Голова болит, — почти прошептала она. Судя по голосу, она едва удерживалась от слез.

— Детектив Исидзу, — сказала Митико, обнимая Каори за хрупкие плечики, — я должна сообщить об этом происшествии в наше отделение.

— Да, безусловно, это ведь девятнадцатое возгорание, не так ли?

— Точно, — подтвердила Митико. Нервно облизнув губы, она пыталась подыскать нужные слова: — Я не говорила коллегам, что обратилась за советом к дяде Ито. И если вы окажетесь здесь, детектив Исидзу… — Она запнулась и вновь облизнула губы.

Тикако поняла ее и не стала противоречить. Разряжая атмосферу, насколько это было возможно в данных обстоятельствах, она улыбнулась и согласилась:

— Правильная мысль. Я, пожалуй, ухожу. Но госпожа Эгути… — (Домработница чуть не подскочила от неожиданности.) — Я все же хочу с вами поговорить, но в другой раз. Я позвоню вам и надеюсь на ваше сотрудничество.

Прежде чем ответить ей, Фусако взглянула на Митико, но та, возможно не без умысла, смотрела лишь на Каори, гладя девочку по голове. Домработница уклончиво пробормотала что-то, вроде бы выражая согласие, которое впоследствии вполне могло оказаться отказом. Тикако не стала прислушиваться. Она быстро собралась и направилась к лифту.

Выйдя из дома и пройдя по дорожке через сквер, она обратила внимание на парковавшийся простецкий с виду седан. Должно быть, это машина из полицейского участка. За рулем сидел молодой человек, примерно одних лет с Митико, и больше никого в машине не было. Не замедляя шага, Тикако прошла мимо. Наверняка этот полицейский, как и детектив Кинута, тоже пользуется расположением Каори. Учитывая обстоятельства, Митико не могла вызвать никого из коллег, способных еще больше расстроить девочку. А учитывая скорость, с какой он примчался по первому зову коллеги, они должны быть в дружеских отношениях. Может, даже в еще более близких. «Пари держу, что так оно и есть», — подумала Тикако и хихикнула про себя.

Ближайшая станция метро была «Цукидзи», линия Хибия. Сюда Исидзу приехала на такси, а потому не учла, что пешком расстояние оказалось весьма приличным.

При размещении этого дома строители наверняка учитывали, что его будущие жильцы не относятся к категории пассажиров метро.

Прогулка успокоила Тикако, и, заметив небольшое кафе возле храма Цукидзи Хонгандзи, она свернула туда. Ей надо было собраться с мыслями перед возвращением в Управление полиции с рапортом капитану Ито о событиях этого дня.

Она села за столик у окна и уже заказывала кофе, когда зазвонил мобильник. Тикако предпочитала держать телефон не в сумке, а в кармане куртки. Официантка с любопытством смотрела на посетительницу, пока та вынимала мобильник.

— Детектив Исидзу? — Это был Макихара.

Тикако сочла это знаком судьбы или перстом Провидения, ведь она только что вспоминала о нем.

— Вы, случайно, не телепат? — вполне серьезно спросила она. — Я как раз собиралась вам звонить.

— Что-то случилось? Или, наоборот, ничего не случилось и у вас есть свободное время?

Он подшучивает или подкалывает? Внезапно ее озарило.

— Откуда вы звоните? Из Управления?

Она попала в яблочко.

— Как вы догадались? — осведомился Макихара.

— Вы пришли ко мне, и кто-то в отделе сказал, что я больше не занимаюсь делом об убийствах в Таяме, так? Вроде как я потеряла интерес к этому делу, оставила его и занялась чем-то другим. И вам это не понравилось.

— Меня так легко раскусить? — спросил он после паузы.

— Нет, просто случай очевидный.

Официантка уже несла кофе для Тикако, и пришлось говорить потише.

— Послушайте, я готова объяснить, почему переключилась на другое дело. Кроме того, могу рассказать очень любопытную историю…

Некоторое время спустя Макихара внимательно слушал, пока Тикако передавала подробности о развитии событий по частному запросу о помощи в деле Каори Курата. За все время он не прерывал ее и не издал ни единого звука, так что, будь на столе включенный магнитофон, прослушивание записи впоследствии свелось бы к выводу, что Тикако разговаривала сама с собой. Молчал он и после того, как ее рассказ окончился. Она отпила глоток уже порядком остывшего кофе и решила все же добиться ответа:

— Ну и что вы на это скажете?

Макихара допил чай — черный, без молока и сахара, затем закурил. Наконец он заговорил, и глаза его затуманились, но не только от дыма.

— Вы ждете, чтобы я высказался о чем? О причине возгораний в доме Курата? Или о том, кто поджигатель?

Тикако расхохоталась. Макихара когда-то напомнил ей тихого, непритязательного колли, но, оказывается, и у него есть колючки.

— О том и о другом, — вежливо заметила она. — У меня не такой уж солидный стаж в расследовании поджогов, опыта маловато. Если честно, я даже слегка струхнула, когда весь этот пожар начался рядом со мной, буквально на моих глазах. Понять не могу, как все это могло произойти.

— Но вы ведь догадались, кто это совершил? Больше-то некому. — Макихара затушил окурок.

— Вы имеете в виду Каори? — Тикако предпочла говорить без околичностей.

— Несомненно.

— Ну да, она главная подозреваемая, наиболее вероятный поджигатель, но, даже увидев собственными глазами это возгорание, я все же не вполне уверена.

Ее собеседник закурил новую сигарету, и Тикако продолжила рассуждать:

— Если это Каори, тогда она, должно быть, умеет поджигать с помощью какого-нибудь хитроумного ПДУ и управляется с ним весьма искусно. Ни следа какого-либо средства или прибора, более того, жар возник такой, что расплавилась проволока. Разве на такое способна тринадцатилетняя девочка? Это просто невозможно.

— Если взглянуть на вещи шире, ничего невозможного здесь нет, — сказал Макихара. — Но когда я заговариваю об этом, в полиции считают, что я спятил.

Внимательно глядя в лицо молодого человека, Тикако пришла к выводу, что для него очень важно, чтобы она спросила, почему в полиции считают его едва ли не сумасшедшим, и подтвердила, что она сама так не думает. Тикако улыбнулась ему:

— Эй, нечего срывать на мне зло. Пустая трата времени. У меня, спасибо мужу и сыну, выработан иммунитет.

Она подняла руку, подзывая официантку, чтобы заказать еще чашку кофе.

Макихара стиснул зубы, и с кончика его сигареты упал длинный столбик пепла; Тикако подумала, что это отпала одна из его колючек.

— Так что, пожалуйста, выскажите свою точку зрения, — докончила Тикако. — Не думаю, чтобы меня что-то могло потрясти, и, кроме того, я же знаю, что вам хочется выговориться.

Макихара вздохнул:

— Когда шло расследование убийств в Аракава-парке, я высказал то, что думаю. Они просто посмеялись и заявили, что я спятил и чтобы я лучше заткнулся, не то меня выкинут из следственной группы. Вот я и веду себя осторожно с тех самых пор.

— Ну, тогда мы ничего не добьемся, — сдержанно сказала Тикако. — К тому же я не имею полномочий выкидывать вас откуда бы то ни было. Если вы все же решитесь и поделитесь своими соображениями, то все, что вам грозит, — это частное мнение пожилой сотрудницы полиции, детектива Исидзу, которая может решить, что вы и в самом деле не совсем в своем уме. Так что терять вам нечего — давайте уже, рассказывайте.

Макихара в изумлении уставился на собеседницу, а потом, против воли, разразился смехом. Тикако посмеялась вместе с ним, но сразу же вернулась к делу:

— Ну, так что за версию вы предложили следственной группе?

На сей раз пауза объяснялась не колебанием, а выбором способа выражения.

— Пирокинез.

— Пиро… что?

— Способность управлять огнем силой воли.

Тикако удивилась. Впрочем, она припомнила, что он уже употреблял это слово, когда они впервые встретились.

— Способность поджигать все что угодно, органические и неорганические вещества, сосредоточив на них внимание, — продолжал Макихара. — И не просто поджигать, а мгновенно воспламенять до высоких температур, способных расплавить сталь.

В памяти Тикако тут же всплыл образ оплавленной стальной полки на фабрике.

— Я утверждаю, что человек, стоящий за убийствами в Аракава-парке и всеми недавними эпизодами, обладает такой способностью. Более того, не просто обладает, но и в совершенстве контролирует свою силу и может безошибочно рассчитывать расстояние до цели. — Детектив пожал плечами и добавил: — А эта Каори Курата, на которую вы случайно наткнулись, она тоже из таких, но еще неопытная, не научилась управлять своим даром. Ну, что вы на это скажете? Вы уверяли, что вас ничто не может потрясти, но, похоже, все-таки потрясло.

Тикако опустила глаза. Да, она потрясена. Услышать такое, да еще из уст полицейского следователя!

Макихара молчал, и на лице его было написано: «Я же вас предупреждал». Краем глаза Тикако наблюдала, как он вытащил очередную сигарету, а потом, видимо в раздражении, смял пустую пачку. Она обратила внимание на то, какие у него тонкие, длинные пальцы, как у женщины. Верный признак чувствительной натуры. В ней зрело убеждение, что у него проблемы не столько с убеждениями, сколько с характером.

В общем-то, в нем много детского. Если он вот так прямиком выложил свои идеи перед коллегами и начальством, немудрено, что они не восприняли его всерьез. С другой стороны, женщины, скорее всего, находили его привлекательным. Тикако улыбнулась собственным мыслям:

— Детектив Макихара, у вас есть основания верить в существование невероятной сверхъестественной способности вроде этой?

— То есть на каком основании я верю в такую нелепицу? — вскинул он брови.

— Нет, я сказала не так. Повторяю: невероятная сверхъестественная способность. Слово «нелепица» я не употребляла. Если такая способность действительно существует, как вы говорите, это отнюдь не нелепица — это кошмар.

Макихара слушал, не сводя с нее глаз. В его взгляде сквозила настороженность, словно он подозревал, что Тикако только с виду держится уважительно, а про себя смеется над ним.

— Скажите, — продолжала она, — когда вы излагали вашим коллегам свою версию событий в Аракава-парке, они ведь тоже спрашивали, на каком основании вы в это верите?

— Ну нет, — фыркнул Макихара, — так далеко они не заходили. Они зациклились на «заткнись и читай поменьше научной фантастики».

Такую реакцию Тикако понять могла, но вопросы она задавала ему сейчас не для виду. Она чувствовала, что этому человеку надо выговориться. Этим и объяснялось его напряжение и неприязненные выпады. Сегодня он проделал долгий путь в Управление ГПТ, чтобы повидаться с ней, а там узнал, что она переключилась на другое дело, и, конечно, разозлился. С другой стороны, он, видимо, возлагает на сотрудничество с ней большие надежды. Сколько бы над ним ни насмехались, он, стиснув зубы, вцепился в эти непостижимые, чудовищные преступления и ни за что не откажется от своей абсурдной версии.

— Послушайте, я вовсе не считаю, что это глупо, и не собираюсь насмехаться над вами. Но поверить в версию пирокинеза действительно трудно. Поэтому я и задаю вам простой и прямой вопрос: на каком основании вы в это верите? — настаивала на своем Тикако. — Вы ведь не доверяете всему, что вам рассказывают, просто потому, что вам так сказали: это уж было бы совсем по-детски. Я только что рассказала вам, что видела своими глазами, как вспыхнуло пламя без всяких видимых причин, но это мне ни о чем не говорит: не объясняет ни огонь, ни связь с ним Каори. Да, я видела странное возгорание, но одно оно не заставит меня поверить в пирокинез. У нас только наши пять чувств, и они, особенно зрение, нередко обманывают нас. Нужно что-то еще, помимо увиденного. Это что-то, вероятно, и заставляет вас прочно верить в данную версию.

Взгляд Макихары на миг стал блуждающим, словно ушел куда-то в пространство.

Когда Тикако начинала свою карьеру полицейского следователя, у нее был наставник, который славился как мастер допроса. В каждом полицейском участке всегда найдутся один-два таких человека, которые оправдывают прозвище «душевед», будучи виртуозами допроса. Большинство из них составляют старые опытные полицейские, которые всякое повидали на своем веку; не был исключением и наставник Тикако. Ему, как и вообще таким людям, было присуще сострадание к неудачникам, и к ней, как единственной женщине в команде, он отнесся по-доброму. Он многому научил ее, но одно наставление особенно запало ей в душу: «Во время допроса, Исидзу, рано или поздно случается момент, когда взгляд подозреваемого словно „поплывет“. Этот взгляд отличается от бегающих глаз, когда человека уличают в противоречии или ловят на лжи. Нет, тут глаза просто на долю секунды словно теряют фокус.

Это означает, что человек внезапно вспомнил нечто спрятанное в глубинах памяти, о чем ему вспоминать совсем не хочется. Причем вспомнил очень отчетливо. И вот в этот миг его внимание отвлекается и взгляд, что называется, плывет. Тебе надо обязательно научиться распознавать этот миг.

Некоторые так вспоминают детали преступления. Но это может означать и воспоминание о жестоком обращении отчима или о какой-нибудь жуткой катастрофе. Такой взгляд не обязательно подтверждает, что человек совершил преступление, но он может оказаться ключом к пониманию личности подозреваемого. Когда это случается, хорошенько запоминай, о чем шла речь или что произошло в этот момент. Иногда это помогает раскрыть дело».

Тикако прочно запомнила это наставление. Репутацию «душеведа» она не заработала, но этот совет неоднократно помогал ей в работе и в жизни.

Так произошло и на этот раз. Тикако не пропустила то мгновение, когда взгляд Макихары внезапно словно ушел в себя, и наблюдала, как он поспешно отвернулся от того, что он там увидел, и снова сосредоточился на ней.

«Что он вспомнил в этот миг? О чем мы только что говорили? Пирокинез. А что, если?..»

— Макихара, — настойчиво спросила Тикако, — вы что, сами обладаете этой способностью?

Ее собеседник выглядел так, будто она вылила на него ушат холодной воды. Сигарета в его руке искрошилась. Тикако наклонилась вперед и спросила уже вполне серьезно:

— Ведь дело в этом? Именно поэтому вы так уверенно говорите о реальности пирокинеза?

Макихара уставился на нее — и вдруг разразился хохотом.

— Ну ладно-ладно. — Тикако тоже рассмеялась и перевела дух. — Значит, дело не в этом?

Официантка не сводила с них глаз, даже шею выворачивала, чтобы рассмотреть получше. Она схватила кувшин с водой и направилась к ним.

— Значит, дело не в этом, да? — повторила Исидзу для полной уверенности, и на сей раз молодой человек покачал головой:

— Нет, я такой способностью не обладаю.

— Ну, тогда, должно быть, кто-то из ваших близких?

Макихара дернулся как от удара. «Вот оно, можно сказать, почти в яблочко!» — отметила Тикако.

Официантка переводила взгляд с одного на другую. Она подлила еще воды в их стаканы и не торопилась уходить.

— Сын у меня любитель научной фантастики, — пояснила Тикако. — Любит книги и фильмы, даже собрал неплохую коллекцию видео. Так что я не впервые слышу о таких вещах, как экстрасенсы или сверхъестественные способности, может, знаю немного больше обычной пожилой дамы.

— Сколько лет вашему сыну? — спросил Макихара.

Может, она и ошибается, но он явно обрадовался возможности сменить тему беседы, вон даже плечи расправил.

— Двадцать. Он учится в университете в Хиросиме, так что мы с ним видимся только под Новый год. С мальчиками всегда так. — Тикако посмеялась и отпила глоток воды. — Макихара, вы ведь о чем-то вспомнили, правда?

Молчание.

— О чем-то, что связано со всем этим? По крайней мере, так мне показалось с минуту назад. Что-то случилось лично с вами? И это имеет отношение к пирокинезу?

— Лично… — пробормотал Макихара то ли ей в ответ, то ли самому себе.

— Да? Я права? И вы вспомнили об этом только что?

— Вы что, умеете мысли читать? — Молодой детектив слегка улыбнулся.

— Вовсе нет. Просто один прием, которому меня когда-то научили.

— Уходим отсюда. — Макихара внезапно схватил чек и поднялся.

— Но мы ведь не закончили разговор?

— Лучше, если мы продолжим не здесь. Вы ведь следователь, может, вам полезнее взглянуть на место, где все произошло?

Макихара вел машину на север Токио, в основном сохраняя молчание. На все попытки Тикако он отвечал одно и то же:

— Подождите, скоро доедем.

Движение на дорогах было плотное, и они добирались до места почти час. Когда он наконец сказал: «Здесь» — и затормозил, они только что свернули с шоссе Медзиро возле эстакады Тойотама и находились примерно в пяти минутах езды от Сакурадаи.

Тихий жилой район. Близ дороги стоял знак «Осторожно: дети». Слева располагался небольшой парк: листья с деревьев полностью опали и сквозь голые ветви виднелись многоцветные свитеры и куртки детей на игровой площадке.

Макихара без усилий перешагнул через невысокий бетонный парапет и направился прямо к качелям. Тикако, для которой парапет оказался непреодолим, дошла до входа и уже оттуда последовала за коллегой. На качелях дети раскачивались так сильно, что цепи скрипели, и Тикако с опаской поглядывала на них. Молодой человек остановился неподалеку от качелей и засунул руки глубоко в карманы пальто.

— Это произошло здесь? — запыхавшись, догнала его Тикако.

— Я здесь вырос, — кивнул Макихара. — Наш дом находится в пяти минутах ходьбы отсюда. Этот парк разбили, когда я еще был совсем малышом, и мы играли здесь. Теперь он выглядит куда роскошнее, но здесь и раньше росли деревья и цвели цветы, а качели висели именно на этом месте. — Он кивком указал на скамейку поблизости. — И скамья та же самая.

Он явно намеревался ответить на вопрос Тикако. Несмотря на холод, она присела на скамейку.

— Ровно двадцать лет назад я уже перешел в школу старшей ступени — мне тогда исполнилось четырнадцать. Все произошло в конце года, тринадцатого декабря. Как раз в разгар экзаменов. — Его рассказ походил не столько на воспоминание о далеком прошлом, сколько на зачитывание милицейского протокола. — Был вечер, примерно половина шестого. Время зимнее, так что солнце уже зашло и совсем стемнело. Все дети разошлись по домам. Один лишь Цутому качался на качелях.

— Цутому?

— Да, мой младший братишка. Учился во втором классе.

— Совсем маленький.

Дети на качелях радостно взвизгивали, взмывая вверх. Макихара некоторое время смотрел на них, потом повернулся к Тикако:

— Он приходился мне единокровным братом. Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Отец растил меня несколько лет один, но к тому времени, когда я пошел в школу, он женился во второй раз. На матери моего братишки. — Детектив зябко поежился, передернул плечами, тряхнул головой и продолжил рассказ: — У нас с мачехой отношения сложились не так, как случается в некоторых семьях, — скорее даже, наоборот. Может, она хотела, чтобы я не ощущал себя одиноким и заброшенным, но она была добра ко мне, даже слишком… Зато собственного сына, моего брата, держала в ежовых рукавицах. Так что ко второму классу Цутому стал, что называется, проблемным ребенком.

В тот день Цутому вернулся из школы, расшалился и что-то там разбил. Мачеха вышла из себя и напустилась на него так, что брат просто сбежал из дому. Она сказала: «Пусть себе болтается, никуда он не денется, все равно придет домой», но я видел, что на самом деле она переживает за него, а потому пошел его искать. Такому малышу идти особенно некуда, и я быстро обнаружил его здесь, в парке, надутого и разобиженного: он раскачивал качели изо всех сил.

Он заметил, что я иду за ним, раскачался еще сильнее, потом спрыгнул и кинулся бежать со всех ног. Я кричал ему вслед что-то вроде: «Уже темно! Пора домой!» — а он орал в ответ на бегу: «Ненавижу тебя! Убирайся!» Быстроногий мальчишка был — успел убежать на порядочное расстояние. Затем вон там, где сейчас песочница…

Тикако, съежившись под напором пронизывающего ветра, посмотрела, куда указывал Макихара. В песочнице никто не играл.

…немного подальше стояла горка. Цутому хотел пробраться под ней, чтобы удрать от меня, но внезапно остановился, вроде как от удивления, и что-то произнес. Я бежал, а потому не расслышал как следует, но помню, что он вроде бы окликнул кого-то по имени.

— Может, кто-то из его друзей? — Тикако задала случайный вопрос, но Макихара сразу помрачнел:

— Не знаю, был ли то друг или нет, до сих пор не знаю. Но там кто-то прятался — мы еще вернемся к нему.

Молодой человек не сводил глаз с песочницы, но Тикако поняла, что перед его мысленным взором стоит та самая горка, которой давно уже нет. Она почувствовала внутри легкий холодок. Смысл его замечания — взглянуть на место, где все произошло, — подействовал на нее, ведь он собирается рассказать о чем-то вроде пирокинеза. Она предчувствовала, что дело должно закончиться плохо. Что может произойти с непослушным мальчиком, который оказался не в ладах с собственной матерью?

— Цутому остановился и что-то произнес, — продолжил рассказ Макихара. — Я отстал от него метров на десять. Раз уж он остановился, я решил, что теперь-то точно его догоню, и побежал быстрее с криком: «Пошли домой! Мама волнуется…»

Дети все еще резвились на качелях. Тикако слышала их веселые голоса и мерзла все сильнее. Макихара, по-прежнему не спуская глаз с песочницы, рассказывал дальше:

— В это мгновение я услышал негромкий звук: ффу-у-ухх, вроде приглушенного взрыва, и Цутому загорелся ярким пламенем.

Тикако видела, что его трясет. Просто от холодного ветра в парке люди так не дрожат. Ну, поежатся, может быть. Но такую дрожь может вызвать только вид пылающего костра посреди ледяного простора.

Здесь, однако, никакого костра не было, — по крайней мере, Тикако его не видела. Единственный костер пылал только в памяти Макихары. Он вновь увидел, как на его глазах горит охваченный огнем братишка, — вот отчего его так трясет.

— Откуда взялся огонь, я понять не мог. Только что ничего такого не было — и в следующий миг он уже превратился в пылающий факел. Именно так это и выглядело. На мгновение он застыл на месте — я даже помню, как он протянул руки. Потом осмотрел себя, будто в недоумении. Ну, как бывает с мальчишками, когда они усердно чинят, например, велосипед и вдруг замечают, что перепачканы машинным маслом.

— Да, случается… — согласилась Тикако.

— Ну вот, вроде того: «Опаньки, как это я ухитрился так вымазаться?» Он просто недоумевал: «Чудеса, да и только! Откуда вдруг огонь?» Именно так он и смотрел на свои руки и тело. Потом… — Голос молодого человека дрогнул, и он помолчал с минуту. — Потом раздался пронзительный крик. Я уже почти подбежал к нему и увидел, как из его рта вырвался вопль. То есть увидел не метафорически, а на самом деле. Цутому открыл рот, и оттуда вырвалось пламя, как в кино из пасти дракона. Он принялся вертеться и обхлопывать себя руками, пытаясь этот огонь сбить или как-то избавиться от него.

Макихара, четырнадцатилетний мальчик, застыл на месте, когда закричал его брат. Он сумел только окликнуть брата по имени: «Цутому!»

— Цутому увидел меня. Он смотрел прямо на меня, но его глаза, казалось, стремились вырваться и убежать прочь от пылающей головы. И не только глаза, но и все остальное — руки, ноги, тело — словно пыталось освободиться и бежать без оглядки в разные стороны. Он побежал, протягивая руки к своему старшему брату.

А я попятился. Цутому бежал ко мне за помощью, а я готов был сам бежать куда угодно. Цутому увидел это и все понял. Он остановился и только выкрикивал мое имя, снова и снова. Пламя пожирало его изнутри — оно плясало у него в глазах и во рту. Пламя вырывалось у него из-под ногтей. Он протянул ко мне руки, и последнее, что он сумел выговорить, было: «Помоги!»

Макихара снова вздрогнул. Тикако поднялась со скамьи и подошла к нему сзади. Она заметила, что его шея над воротом покрылась гусиной кожей.

— Потом он рухнул. Прямо у моих ног. — Молодой человек уставился себе под ноги.

Стоя рядом с Макихарой, Тикако подняла воротник куртки и обхватила себя руками в попытке согреться. Оба они не заметили, как наступила тишина. Дети успели покинуть качели и перебраться куда-то в другое место. Веселые возгласы смолкли, песочница пустовала, и только ледяной ветер щипал уши, завывая, как обиженный ребенок.

— Когда Цутому упал, я принялся все-таки тушить огонь. Я бил по нему голыми руками. Потом я догадался снять рубашку и принялся сбивать ею пламя. Но все было напрасно, я опоздал: Цутому сгорел изнутри.

— Когда рассказываешь, кажется, что прошла целая вечность, но на самом деле все происходит в считаные секунды, — сказала Тикако. — Так что вы наверняка среагировали очень быстро. Вы кинулись к брату и всеми силами старались потушить огонь. Это обычное заблуждение: когда потом вспоминаешь, кажется, что все происходило как в замедленной съемке.

Она не просто бормотала первые пришедшие на ум слова утешения. Такое действительно происходит: время как бы замедляется в условиях катастрофы или иных чрезвычайных ситуаций. Не удлиняется само время, а процесс обработки информации в мозгу ускоряется в два-три раза. Поэтому обостряются все чувства, проясняется восприятие, а потому воспоминания о событии остаются необычайно яркими. Но тело отстает от скорости мозговых процессов и реагирует как обычно. Вот почему люди, пережившие аварию, когда вспоминают о ней впоследствии, нередко упрекают себя за неуклюжие, бессмысленные и медлительные действия. Это тяжелые переживания, и встречаются они довольно часто.

— Я продолжал сбивать этот проклятый огонь, но уже с мертвого тела. Братик мой погиб, — добавил Макихара каким-то безжизненным голосом. — Теперь уже я кричал во всю мочь. Я все еще сбивал пламя, но оно уже погасло, хотя и оставались только искры и дым, когда услышал, как кто-то окликает меня. Должно быть, люди на дороге увидели языки пламени и подошли к ограде парка, окликая меня: «Эй, с тобой все в порядке? Что случилось?» Я не мог не только говорить, но даже дышать и только весь дрожал. По лицу текли слезы, а глаза еле открывались. После я обнаружил, что у меня полностью обгорели ресницы. — Детектив в изнеможении потер лицо. — Но слух мой работал. И я услышал, что кто-то всхлипывает рядом — явно не я. — Макихара поднял голову и указал на песочницу. — Я ведь говорил, что там была поставлена небольшая горка для детей? Что мой брат хотел пробежать под ней — и внезапно загорелся?

— Да, говорили, я помню.

— Я стоял на коленях слева от Цутому. С того места я видел пространство под горкой, со стороны лестницы. Там сидела, скрючившись, девочка примерно одного возраста с Цутому.

В парке горели несколько фонарей, но было уже совсем темно, солнце село, и в тени под горкой ее было трудно различить. Он видел только, что на ней надет ярко-желтый свитер и что она плачет, закрыв лицо руками. Она всхлипывала, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Я с трудом поднялся и хотел подойти к ней, но едва держался на ногах. По-моему, я окликнул ее: «С тобой все в порядке? Ты не пострадала?» Примерно такими словами. Я решил, что она плачет, потому что испугалась огня.

Но девочка вскочила так стремительно, что юбочка веером взметнулась вокруг ног. У нее было хорошенькое личико, все залитое слезами. Она испуганно взглянула на Макихару, потом посмотрела на тлеющие останки Цутому.

— Я очень сожалею, — еле слышно прошептала она. — Я просила его оставить меня в покое, но он продолжал дразниться. Мне очень-очень жаль, что я подожгла его. Очень-очень жаль…

И она бросилась бежать. Макихара даже не сразу сообразил, что она побежала вовсе не туда, где раздавались голоса людей, спешащих на помощь, нет, она побежала прочь.

— Когда я пришел в себя, она уже скрылась, — сказал молодой человек. Создавалось впечатление, что он до сих пор видит отпечатки ее следов, — так точно следовал его взгляд по тому пути, по которому скрылась эта девочка двадцать лет назад. — Затем появились взрослые и вызвали «скорую». Подъехала полиция, прибежали мои родители… — Макихара отвел взгляд от того давнего пути, по которому убежала девочка, и повернулся к Тикако. Его лицо исказилось. — По-моему, вначале родители заподозрили, что я спятил.

— Почему?

— Я все время твердил: «Девочка подожгла Цутому, девочка сожгла Цутому, надо найти эту девочку» — и не мог успокоиться.

— А люди, прибежавшие на помощь, ее не видели?

— Нет, не успели.

— Но вы ее видели. И слышали, как она сказала: «Мне очень жаль, что я сожгла его».

— Да.

— Взрослые не поверили вам?

Макихара слегка вздернул подбородок:

— Восемьдесят два процента тела Цутому покрывали ожоги третьей степени. Причем не только кожу — обожжены были и пищевод, и дыхательное горло. Его тело выглядело так, будто он совершил акт самосожжения. Но было одно отличие…

— Не было ни следа катализатора? — подхватила Тикако. — Похоже на то, с чем мы имеем дело сейчас.

Молодой человек кивнул:

— Никаких следов бензина или керосина на теле. На нем были хлопчатобумажные джинсы, белье и акриловый свитер, но они почти не пострадали, по крайней мере меньше, чем его тело. — Макихара тряхнул головой, словно приходя в себя и обнаруживая, что они стоят на холодном ветру, и стянул воротник вокруг шеи. — Общее мнение сводилось к следующему: никаких следов катализатора, а без этого тело даже такого малыша невозможно настолько опалить, не использовав мощного огнемета. Несчастный подросток уверяет, что это совершила девочка одних лет с погибшим братом и что он слышал, как она сказала: «Мне очень жаль», а потом в слезах убежала с места происшествия. Это ужасно, что на его глазах сгорел брат, и он просто сошел с ума.

— Но ведь они должны были хотя бы попытаться найти девочку. Они пытались? — спросила Тикако. — Во-первых, она свидетель. Кроме того, она произнесла очень важную фразу: «Я просила его оставить меня в покое, но он продолжал дразниться». Вы же говорите, что, даже с вашей точки зрения, с точки зрения старшего брата, он был сущим бесенком. Девочка могла учиться вместе с ним и вполне могла натерпеться от него. Вот она — умышленно или ненароком — и сожгла его. — Изо рта Тикако шел пар от дыхания, но она с негодованием развивала свою мысль: — Она прячется под горкой. Цутому бежит и собирается пробраться туда же. Тут он замечает ее. Цутому удивляется и недоумевает: «Что она-то здесь делает?» Если он всегда дразнил ее… Словом, он останавливается. Что-то ей говорит. И в следующий миг — он в огне. Вероятность того, что девочка могла что-то знать, сто процентов!

Тикако ожидала, как на это откликнется Макихара, но по его лицу с закрытыми глазами трудно было судить.

— Они попытались вести расследование, — тихо сказал он. — Искали девочку возраста Цутому. Предъявляли мне множество фотографий девочек из школы Цутому и из других школ. Но ее там не оказалось. Ни на одной фотографии не было девочки, которую я видел на месте происшествия. Может, я в конце концов запутался, потому что фотографий было слишком много, но в любом случае я не опознал ее. Понятно, какие последовали выводы: «Ах, значит, этой таинственной девочки среди них нет? Скорее всего, ее и вовсе не существовало. Вообще, рассказ уж больно чудной. Девочка просит прощения за то, что сожгла его брата? Ну да, конечно. Девочка разгуливает по парку с огнеметом? Чтобы испепелить обидчика на месте? Нет уж, увольте. Это просто бред, да и только». — Макихара произносил все это таким тоном, словно зачитывал программу мероприятия, на которое идти не собирался. — Я предполагал, что они рассуждали примерно так, но поделать с этим ничего не мог. Даже родители поверили, что я просто помешался от горя. Потом все решили, что я лгу. Учителя, полиция, пожарные. Они так и сказали моим родителям. Родители, понятное дело, в шоке: «Как! Наш сын лжет? Выдумывает? Но он такой уравновешенный мальчик. Такой не по возрасту зрелый. С чего бы ему вдруг выдумывать такую дикую историю, да еще настаивать на ней?» Все это свелось к предсказуемому выводу.

— Они заподозрили вас в том, что это вы сожгли брата? — пришла на помощь Тикако, не желая, чтобы он сам произнес мучительные для него слова.

— Да, — немного помедлив, сказал Макихара.

Теперь из его рта тоже вырывалось облачко пара. За все время рассказа его дыхание было почти незаметно, словно температура тела понизилась настолько, что едва ли не выравнялась с холодным воздухом, а теперь возвращалась к норме. Тикако подумала, что, рассказывая о гибели брата, молодой человек словно сам умирал в это время, а теперь медленно возвращался к жизни.

— После гибели Цутому отец с мачехой больше никогда не смеялись, — сказал Макихара. — Наверное, они почувствовали бы себя предателями, если бы я сделал или рассказал что-нибудь забавное, что вызвало бы смех.

Тикако задумалась о женщине, которая так ревностно оберегала психику пасынка, что с собственным сыном обращалась круче, чем следовало бы. Ее ребенок погиб, и ей пришлось жить с пасынком, которого подозревали в убийстве мальчика. Как она справлялась с этим, сохраняя семью?

— Я перешел в школу-пансионат, стал жить в общежитии, а не дома. Домой не ездил даже на каникулы. Тяжело было, обидно и горько.

— Так ваши родители…

— Отец умер, когда мне исполнилось двадцать пять. У него случился инсульт, и он так и не пришел в сознание. До того мы не виделись десять лет, и было поздно что-либо изменить. И поговорить нельзя было. Мачеха… — Макихара ненадолго умолк. — После похорон отца у нас состоялся разговор. Мы ведь могли больше никогда в жизни не встретиться, поэтому я попросил ее высказать все, что наболело.

— И что она сказала? — участливо спросила Тикако.

Наверное, ему не требовалось усилия, чтобы вспомнить ее слова, — они навсегда врезались в его память. Но он все же помедлил, может собираясь с духом:

— Она спросила меня: «Ты стал полицейским, чтобы искупить то, что ты тогда совершил?»

Тикако молчала.

— Я ответил «нет». Нет, потому что я не совершал того, о чем она думает. Больше ей не нашлось что сказать.