23

После полуночи Энн постоянно поглядывала на табло электронного будильника. В половине шестого утра она спустила ноги с кровати и почесала голову, да так, что стало больно. Сухие волосы спутались еще больше. Кот терзал матрац. Молодая женщина даже пальцем не пошевелила, чтобы его в этом разубедить. Она встала и унесла поднос с остатками вчерашнего ужина: полупустая бутылка вина, йогурт и пакет печенья. Девственница-недотрога. Энн вновь и вновь прокручивала в голове оскорбительные слова пожилой дамы. Будто лечь в постель с мужчиной для нее было проблемой. Она долго стояла под душем, повышая температуру воды до тех пор, пока та не стала невыносимой. После чего с мокрыми волосами и влажной кожей закуталась в пеньюар. Несмотря на глухое оцепенение, сон не шел. Энн стала себя ласкать. С противоположного конца кровати за ней наблюдал кот. Молодой женщине никак не удавалось сосредоточиться. Она встала, заперла вуайериста на кухне и вновь вернулась к ласкам, воскресив в голове воспоминание гарантированно эффективное, хотя и не лишенное некоторого оттенка незавершенности.

Энн восемнадцать лет. Вместе с отцом они идут обедать к Адамсам. Лео она не видела с того времени, как отправила ему печально известное письмо, о котором до сих пор сожалеет. Потом были и другие, но он ни на одно из них не ответил. За столом он выглядит рассеянным, затем исчезает, не дожидаясь десерта. Энн тоже встает и уходит в библиотеку.

Лео входит в комнату, закрывает на ключ дверь, затем, не говоря ни слова, прижимает ее к полкам. Она узнает на его лице упрямое выражение, появляющееся в те редкие разы, когда ему доводится проиграть в шахматы. Он ее целует: неумелый язык молодого человека имеет привкус бурбона. Он выпил для храбрости. Раньше они никогда не целовались. Чисто чтобы бросить друг другу вызов и узнать, кто же первым сделает шаг. Энн спрашивает себя, действительно ли ей этого хочется. Ведь они вот-вот сделают это – то самое, что впоследствии разделит их воспоминания на «до» и «после». Ей хотелось бы быть пылкой и страстной. Но она не такая. Девушка часто представляла себе эту сцену: грубоватую, но элегантную. Но никак не похожую на эту неловкую реальность. Они ведут себя, как два утомленных друг другом человека, между которыми нет согласия, способного принести каждому из них облегчение. Она прикасается к мужчине, но по-прежнему видит в нем ребенка, подростка, друга. Тот же запах, только сильнее. Знакомое родимое пятно на щеке, но теперь покрытое пушком, пока лишь отдаленно напоминающим бороду. Будто известная песня, но исполненная в другой тональности. Сознание упирается в эту странность, не давая Энн расслабиться. И тогда она вспоминает, чему ее учили другие. Ей хочется сделать все хорошо. Она засовывает руку под майку парня и гладит горячую кожу, которая ближе к пояснице становится прохладнее. Пальцы скользят вниз к его ягодицам, которые тут же напрягаются. Она возится с молнией его брюк и, наконец, освобождает из их плена фаллос. Затем гладит затвердевший член, думая о том, что до настоящего времени ей встречались только мужские половые органы, подвергшиеся обрезанию. Лео отводит ее руки, принуждая к бездействию. Она усиленно цепляется за резкий образ мельком виденного мужского достоинства. В его огромных руках девушка чувствует себя крохотной. Наконец-то маленький мальчик исчез.

Он овладевает ею молча и стоя, под мерное тиканье настенных часов. С каждым толчком ее ягодицы упираются в резной орнамент стенных панелей. Это не что иное, как расстрельная команда. Ему нужно взять реванш, ей – многое о себе понять. Она даже не подозревала, что ее так возбуждает подчинение. Энн чувствует, что в ее чреве слишком быстро нарастает волна наслаждения. Теперь удары полностью совпадают с боем часов. Она подавляет рвущийся наружу стон и открывает глаза: он не смотрит, как ее накрывает вал наслаждения.

Внизу живота взорвался долгожданный оргазм. Энн улыбнулась: ее маленькая машинка все еще функционировала. Об остальном она предпочитала не вспоминать. Они оделись и открыли дверь. Перед тем как переступить порог, Энн попросила, чтобы он ее погладил или сказал ласковое слово, но Лео лишь рассеянно ее от себя оттолкнул.

«Подожди, мне нужно кое-что записать, я сейчас приду». Энн поняла, что если сейчас останется ждать, то потом всю жизнь будет выпрашивать у него милостыню. Когда она вернулась на кухню, Эрнестина, ее гувернантка, обратила внимание на растрепанный вид девушки и незаметно улыбнулась, отнеся бледность девушки на счет замешательства. Домой она ушла, даже не попрощавшись с Лео, а на следующий день, когда он возобновил свои домогательства, прикинулась совершенно безразличной.

Энн взглянула на электронный будильник. Пять минут седьмого. У нее еще оставался целый час перед тем, как бросить вызов новому дню. Молодая женщина протянула руку к прикроватному столику и из кипы книг вытащила наугад какой-то роман.

Родителей пристрастие Энн к чтению приводило в восторг. Из этой малышки точно что-нибудь получится. Конечно, она никогда не будет так блистать, как сын Адамсов, но хотя бы не будет звонить им из полицейского участка. Лео, конечно же, был сыном, которого им очень хотелось бы иметь. Отец с матерью возложили на нее свои маленькие надежды, и она их не разочаровала. У девушки даже не было такого оправдания, как лень: она упорно работала, жадно ловя на их лицах полуулыбки, каждый раз сопровождавшие отличные оценки, но они на них все равно скупились. Стенать по поводу ее недостатков отъявленной тупицы им было намного приятнее. Тем не менее в четырнадцать лет Энн уже говорила на нескольких языках: мать постоянно выговаривала ей за немецкий, считая его слишком «американским», отец полагал, что французский и итальянский дочери хороши только для того, чтобы сделать заказ в ресторане. В подростковом возрасте Энн изливала свой гнев на страницы небольших черных блокнотиков с проставленными на них датами, аккуратно выстроенных на полке в ее комнате. В них она без всякого снисхождения описывала свое окружение. После того как Рэчел «случайно» прочла один из них, Энн взяла в привычку пользоваться стенографией Габельсбергера, которой ее когда-то, в виде игры, обучила бабушка. А свой округлый почерк теперь берегла для домашних заданий.

На выпускном отец без конца поглядывал на часы, а мать в вызывающем декольте оглядывала табун молодых людей. Кто-то из этих прыщеватых юнцов точно мог заинтересоваться ее дочерью. Брак, по всей видимости, стал бы прекрасным решением: говорят, что порой талант на детях отдыхает.

С ее аттестатом Энн вместо Принстона пришлось бы довольствоваться каким-нибудь государственным университетом. Но заморачиваться вопросами гордости семейство Рот не стало: после пары телефонных звонков Энн поступила в их Альма Матер. Перед этим она попыталась было выторговать себе чуть больше свободы, но ей дали понять, что во второй раз подобная возможность в жизни может и не представиться. На третьем курсе в жизни Энн, наконец, появилось редкое сокровище – Уильям, преподававший им литературу. Во втором триместре они были официально представлены родителям, а в третьем стали женихом и невестой. Джордж по достоинству ценил компанию этого молодого человека, который умел так почтительно слушать. И хотя им не грозила блестящая университетская карьера – что еще может быть так лишено амбиций, как английская литература XIX века, – будущие молодожены были достаточно воспитаны для того, чтобы чтить семейные традиции. Уилл был надежен, пунктуален и очень привязан к своей семье. Внешне он выглядел зрелым мужчиной, да и с образом его мышления вполне можно было согласиться. В глазах Энн он, главным образом, обладал двумя преимуществами: в отличие от предыдущих ухажеров Энн был умелым любовником и к тому же владел огромной библиотекой. Рэчел ни единым словом не прокомментировала выбор дочери. В общении с Уильямом она неизменно вела себя вежливо, но даже не пыталась претендовать на какую-то теплоту. Энн вздохнула с облегчением, увидев, что он не поддается на привычный флирт со стороны матери, хотя это могло служить лишь еще одним доказательством полного отсутствия интереса с его стороны.

Девушке понадобилось несколько лет, чтобы смириться с простой истиной: то, что она посчитала разочарованием Рэчел, на самом деле было лишь облегчением. Энн никогда не будет выдающейся женщиной. В отличие от матери, бесславная победа которой заключалась в том, что она произвела на свет совершенно заурядную дочь. Отец мог обрушивать свои чувства на аспирантов, давным-давно смирившись с посредственностью своего чада, пусть даже и относительной.

«Ты самая обычная стерва», – сказал ей Лео, когда она отказалась повторить опыт в библиотеке. Энн не видела в происходящем ничего сложного – просто ей хотелось больше, чем он мог ей дать. И эту математическую очевидность ему следовало понять без труда.

Ничего хорошего от встречи с молодым человеком на День благодарения ждать не приходилось – лишь смущение и замешательство, причем и для него, и для нее. Молодая женщина высыпала на ладонь содержимое тюбика из оранжевого пластика. На работу она сегодня не пойдет. Скажет, что поехала к миссис Гёдель. Энн несколько мгновений поиграла с пакетиками, выложила из них сначала звезду, затем правильный четырехугольник. Потом взяла две таблетки концентрата, а остальное спрятала обратно в тюбик. Комментарий Адель можно было представить без особого труда. Самолюбование, мисс Рот. Она вновь легла и, ощущая в груди тошноту, уставилась в потолок, успевший ей опротиветь еще во время бессонной ночи. Рано или поздно придется набраться смелости и навести в этой разоренной квартире порядок. Даже несмотря на то, что ее порог теперь никто и никогда не переступал.