21
Дама в приемном покое с обгрызенным карандашом за одним ухом и телефонной трубкой, прижатой плечом к другому, кивком велела ей подождать. Энн воспользовалась этим, чтобы расписаться в книге посетителей, и с удивлением обнаружила, что у Адель гостья: Элизабет Глинка, приходящая медсестра семьи Гёделей. Молодая женщина стала покусывать ноготь, точнее то, что от него осталось. Удобно ли сейчас идти или все же лучше вежливо удалиться? Ей хотелось бы встретиться с этой женщиной, свидетельницей последних лет совместной жизни Адель и Курта.
– Сожалею, мисс Рот, но сегодня навещать миссис Гёдель нельзя.
– Но я видела, что к ней пришли.
– Ее гостья ждет в холле.
– С Адель что-то случилось?
Телефонистка чуть наклонила балансировавшую в состоянии шаткого равновесия чашку с кофе, пытаясь придать ей более устойчивое положение, и лицо ее приняло сострадательное выражение.
– Вы не член ее семьи, поэтому ответить на этот вопрос я не могу.
– У миссис Гёдель нет семьи.
Дама скривилась, ее пальцы принялись теребить и без того истерзанный карандаш.
– Она провела скверную ночь. Дежурная сестра утром была настроена очень пессимистично.
Сердце в груди Энн бешено забилось.
– Она в сознании?
– Миссис Гёдель чрезвычайно слаба. Ей совершенно нельзя волноваться.
– Я оставлю свой номер телефона. Вы сообщите мне, если будут новости?
– Я распоряжусь. Вас здесь очень любят. Молодая женщина, тратящая свое время на кого-то из наших пациентов, явление редкое.
Она с сомнамбулическим видом удалилась. Хотя Энн и была осведомлена о состоянии здоровья миссис Адель, ей всегда казалось, что пожилой дамой движет безграничная жизненная сила. Поэтому она и в мыслях не допускала столь внезапного конца. В последний раз, перед расставанием, они обменялись парой колких фраз, миссис Гёдель расстроилась, и теперь Энн чувствовала себя ответственной за то, что той вдруг стало хуже.
Ноги напрочь отказывались нести Энн обратно, и она рухнула в кресло из искусственной кожи. Рядом с ней вязала женщина лет шестидесяти. Посетительница с небрежно уложенными волосами с улыбкой на устах внимательно смотрела на нее. Лицо у нее было строгое, но карие глаза, глядевшие из-под отяжелевших век, окружала неоспоримая аура доброты. Энн никак не могла понять, предназначался ли этот свет исключительно ей или же озарял собой весь окружающий мир.
Пожилая посетительница сложила вязанье в пеструю полотняную сумку, подсела к ней и протянула твердую руку.
– Элизабет Глинка.
– Энн Рот. Приятно с вами познакомиться. Хотя обстоятельства…
– Не беспокойтесь. Миссис Гёдель бывало и похуже.
Она склонила голову и бесцеремонно уставилась на молодую женщину, которая тут же непроизвольно выпрямилась.
– Я могу звать вас Энн? Адель мне много о вас рассказывала. Она права. Вы очень милы, хотя и сами об этом не знаете.
– Подобные комплименты вполне в ее духе.
Элизабет накрыла руку Энн своей мозолистой ладонью:
– Вы очень много для нее делаете. Это замечательно.
Энн ощутила в груди чувство вины и вздрогнула. Их с Адель отношения оставались двойственными. Она даже себе не признавалась, где в них заканчивалась выгода и начиналась привязанность. Не исключено, что миссис Гёдель рассказала бывшей медсестре об их последней размолвке.
– С самого начала я пришла к ней по делу. Весьма своеобразному.
– Но потом ведь стали ходить постоянно.
– Вы знаете, что с ней?
– Ночью миссис Гёдель перенесла небольшой кризис. Уже не первый. После смерти мужа она перестала бороться. Все кончено, ей больше не хочется жить.
– Вы давно ее знаете?
– Их медсестрой я стала в 1973 году. Садовник семейства Гёделей был моим другом, мы несколько раз встретились, потом слово за слово и…
Реальность вышибла все двери, которые Энн наглухо заперла, и из глаз ее безудержным потоком хлынули слезы. Оплакивать малознакомую пожилую даму ей было легче, чем найти в себе смелость и навсегда попрощаться с собственной бабушкой. Элизабет вытащила из сумки чистенький носовой платок и протянула Энн:
– Адель терпеть не может, когда при ней плачут. Представьте, что она сказала бы, увидев вас в подобном состоянии.
Молодая женщина высморкалась и попыталась улыбнуться.
– Конец близок, но настанет он не сегодня.
Энн поверила в прямолинейную искренность пожилой дамы. Лгать ей в утешение со стороны миссис Глинки было бы жестоко.
– Я очень ее люблю и желаю, чтобы она отошла в иной мир тихо, во сне. Не мучаясь и не страдая. Она это заслужила. Даже если порой мне бывало с ней нелегко! Иногда она вела себя просто ужасно. Впрочем, вы и сами должны были это заметить.
Услышав, что собеседница упомянула Адель в прошедшем времени, Энн вздрогнула, что, впрочем, не помешало ей сменить тему и заговорить о том, что ее сюда привело, и тут же мысленно пожурила себя за отсутствие сострадания.
– Вам доводилось разговаривать с господином Гёделем?
– Да. Кто-кто, а он болтать не любил! Хотя человек был добрый. Конечно, когда не бредил и не погружался в мрачные глубины своего сознания…
Миссис Глинка краешком глаза оценивающе наблюдала за молодой женщиной. Щепетильность для нее была вопросом принципиальным, но она тоже нуждалась в наперснице.
– Господин Гёдель был человек особенный, и государственной тайны в этом нет. Адель ни на минуту не могла оставить его без внимания. Когда я взялась им помогать, она, казалось, дошла до ручки. Очень поправилась, незадолго до этого перенесла первый приступ и страдала от вызванных им осложнений. У нее было высокое давление и артрит, создававший множество проблем. На фоне бурсита ее суставы опухли, она больше не могла ни держаться прямо, ни готовить, ни заниматься садом. Осознание того, что она стала совершенно бесполезной, вгоняло Адель в депрессию. Ей приходилось все время проводить в кресле-каталке, она нуждалась в постороннем уходе, потому как справиться одна уже не могла! Уделяя все внимание мужу, она напрочь забросила себя и совсем не лечилась. Что вы хотите? Для нее он всегда был на первом месте, превыше даже собственного здоровья.
– Насколько я знаю, он умер, когда Адель была в больнице?
– Да, скончался вскоре после того, как ее увезли. У бедняжки не было выбора. Мы буквально заставили ее это сделать. Рискуя собственной жизнью, Адель не отходила от него ни на шаг. Когда ее не было рядом, он переставал есть! Я металась между больничной палатой и домом, хотя и понимала, что уже слишком поздно. Он никому не открывал дверь, даже мне. Я оставляла продукты на крыльце. Чаще всего он к ним даже не прикасался.
– В ее отсутствие он решил умереть?
– Если бы не забота Адель, он давно уже был бы в могиле. Она много лет его буквально на руках носила.
Энн сложила носовой платок:
– Верну вам его в следующий раз.
Она очень надеялась, что этот следующий, он же последний раз не совпадет с похоронами Адель.
– Несмотря на все страдания, которые Адель вынесла из-за Курта, я в жизни не встречала двух более сплоченных людей. И очень удивляюсь, что она после кончины мужа дожила до сегодняшнего дня. В отсутствие человека, нуждавшегося в ее постоянной поддержке, ее жизнь утратила смысл. Она погибла. Все очень просто – Адель больше не могла даже заполнить чек!
– Но я думала, что она занималась всем на свете.
– На господина Гёделя порой находила блажь. Ближе к концу он вдруг вбил себе в голову, что она за его спиной транжирит его деньги. Как будто Адель, ухаживавшей за ним денно и нощно, могла прийти в голову подобная мысль! Да и не было у него денег, которые можно было бы транжирить! Какая тоска! Тридцать лет в этом доме, больше сорока рядом с мужем и вот такое вот утро… Оказаться в больнице, к тому же в полном одиночестве.
– Вы помогали ей наводить порядок в доме на Линден-лейн?
– Чтобы разобрать вещи в подвале, нам понадобилось целых пять дней. Горы бумаг! Она устраивала бесконечные передышки. Разглядывала фотографии или перечитывала записи, по большей части малопонятные каракули. За исключением нескольких писем, мы сложили все в коробки.
Энн с трудом сдержалась, чтобы не спросить: «И где они теперь, эти долбаные архивы?» Элизабет прекрасно знала, какой интерес представляют для нее эти документы.
– Как она, бедняжка, плакала. Постоянно жаловалась на немецком, поэтому я ничего не понимала. Рвала на себе волосы. Я даже подумала, что ей вот-вот станет плохо.
– Что это были за письма?
– От родственников мужа, которых Адель явно недолюбливала. Чтобы догадаться что в них, не нужно было отличаться особой сообразительностью!
– И что она с ними сделала?
– Сожгла! А что еще ей оставалось делать, чтобы почувствовать в душе облегчение?
