Лейла
Известная пословица гласит: «То, что нельзя купить за деньги, человеку все равно не нужно». И это чушь, поскольку на самом деле нет ничего такого, что нельзя было бы приобрести с помощью денег. Ровным счетом ничего. Купить можно все – любовь, счастье, мнение других людей. Нужно лишь заплатить требуемую цену. На земле вполне достаточно денег для того, чтобы сделать более или менее довольными всех, но для этого человечество должно научиться одной, казалось бы, очень простой вещи – делиться. Но, увы, деньги имеют свойство липнуть друг к другу, собираясь в крупные состояния, и в конце концов образуются огромные скопления, которые обычно называют богатством. И в этом виноваты не только люди. Спросите любую однодолларовую банкноту, и та скажет вам, что предпочитает находиться в обществе не таких же купюр, как она сама, а стодолларовых. Лучше быть десятью долларами на счете миллиардера, чем рваной и грязной бумажкой достоинством в один доллар в дырявом кармане бедняка.
В свои 29 лет Лесли Мюллер является единственной наследницей огромной империи высоких технологий. Дочь миллиардера и манекенщицы, она генетически принадлежит к расе хозяев. Таких, как она – детей, купающихся в деньгах успешных родителей, – сегодня можно встретить где угодно. Они используют часть богатства, которое перейдет к ним по наследству, чтобы создавать свои компании и способствовать развитию искусства. В 18, 19, 20 лет они покупают роскошную, невероятно дорогую недвижимость в Нью-Йорке, Голливуде и Лондоне. Эти новые меценаты курсируют между Давосом, музыкальным фестивалем в Коачелла и кинофестивалем в Сандэнс и предлагают художникам, музыкантам и кинорежиссерам весьма соблазнительные суммы и привилегию в общении с ними, которая для творческих людей зачастую не менее важна, чем деньги.
Красивые и богатые, эти люди не знают и не признают слова «нет».
Лесли – для друзей Лейла – была одной из представительниц этой новой породы людей. Ее мать, испанка из Севильи, в прошлом одна из лучших манекенщиц модельера Гальяно. Ее отец изобрел некое высокотехнологичное, революционное устройство, присутствующее во всех без исключения компьютерах и смартфонах, которые существуют на планете. По размерам своего состояния он занимает девятое место в мире, а сама Лейла Мюллер, получившая пока всего третью часть капиталов, выделенных ей отцом, находится в этом списке на 399-й позиции. Денег у нее столько, что по сравнению с ней другие богатые люди, с которыми доводилось встречаться Скотту, такие как Дэвид Уайтхед и Бен Киплинг, кажутся простыми наемными сотрудниками, работающими за гроши. Богатство, которым обладает Лейла, почти не зависит от колебаний рынка. Размер ее состояния таков, что она не разорится никогда. Ее капитал растет сам по себе, увеличиваясь на 15 процентов в год, то есть на несколько миллионов долларов в месяц.
Один только ежегодный доход с ее капитала делают Лейлу членом клуба 700 самых богатых людей планеты. Только подумайте об этом, попытайтесь представить размеры ее богатства. Скорее всего, вам это не удастся. Потому что осознать размеры состояния Лейлы может лишь тот, что так же богат, как она. Благодаря этому на ее жизненном пути не встречается никаких препятствий. Ей все дается без малейших усилий. Она в любой момент может исполнить любую свою прихоть.
– О боже! – восклицает она, входя в гостиную своего дома в Гринвич-Виллидж и видя там Скотта. – Я только о вас и думаю. Все утро смотрела телевизор и не могла отвести глаза от экрана.
Разговор происходит в роскошном четырехэтажном особняке из красно-коричневого камня. Он расположен на Бэнк-стрит, в двух кварталах от реки. Кроме Лейлы и Скотта, в гостиной находится также Магнус, которому Бэрроуз позвонил от военно-морской верфи. Набирая номер, Скотт представил, как приятель все еще сидит в машине, дожидаясь его у торгового павильончика. Оказалось, однако, что Магнус сидит в какой-то кофейне и пытается заигрывать с девушками. Когда Скотт сообщил ему о намерении поехать к Лейле, Магнус заявил, что может быть там через сорок минут или даже раньше. При этом в его голосе не слышалось ни тени обиды.
– Посмотри на меня, – говорит он после того, как служанка провожает их в гостиную и усаживает на диван. – Я весь дрожу.
Скотт видит, что его бедро в самом деле конвульсивно дергается. Оба понимают, что предстоящая встреча может навсегда изменить их творческие судьбы. В течение последних десяти лет Магнус, как и Скотт, лишь приблизился к посвящению в художники. Он пытается писать в мастерской, расположенной в помещении какого-то склада в Куинсе. У него есть шесть запачканных красками рубашек. Каждый день он прочесывает улицы Челси и Нижнего Ист-Сайда, заглядывая в окна. Каждый день звонит по множеству номеров, пытаясь добиться, чтобы его включили в список приглашенных на очередное сугубо профессиональное мероприятие – выставку или презентацию. Магнус – весьма обаятельный ирландец с очень приятной, чуть лукавой улыбкой, но в его глазах временами можно заметить отчаяние. Скотт, однако, без труда различает это, потому что еще несколько месяцев видел такое всякий раз, когда смотрел в зеркало. Отчаяние и жажду признания.
Жить подобной жизнью, как Магнус, – все равно что постоянно находиться рядом с пекарней и не иметь возможности даже попробовать хлеб.
Рынок произведений искусства работает примерно так же, как рынок акций. Цена той или иной картины составляет столько денег, сколько за нее готовы заплатить. А это, в свою очередь, зависит от того, насколько интересен художник и его работы по мнению экспертов и коллекционеров. Для того чтобы картины продавались за огромные суммы, их автор должен быть уже известным мастером либо добиться, чтобы кто-то из тех, к чьему мнения прислушиваются, признал его многообещающим живописцем. Человеком, способным это сделать, как раз и была Лейла Мюллер.
Она входит в комнату – кареглазая блондинка в черных джинсах и нарочито измятой шелковой блузке, босая, с электронной сигаретой в руке.
– Вот вы где, – говорит она и радостно улыбается.
Магнус встает с дивана и протягивает хозяйке руку.
– Я Магнус. Друг Скотта.
Лейла кивает, но не обращает на его руку никакого внимания. Помедлив немного, он ее опускает.
– Можно мне сказать вам нечто странное? – спрашивает она, усаживаясь на диван рядом со Скоттом. – В мае я летала в Канны с тем самым пилотом, который вел ваш самолет, – тот, что был постарше. Я в этом совершенно уверена.
– Джеймс Мелоди, – произносит Скотт, вспомнив одно из имен, которые он видел в списке погибших.
Лейла делает легкую гримаску – «вот ведь ужас, верно?» – после чего кивает и легонько дотрагивается до плеча Скотта.
– Вам больно?
– Что?
– Ваша рука болит?
Скотт шевелит рукой на новой перевязи.
– Не особенно, – говорит он.
– А этот маленький мальчик. Боже мой, какой же он оказался храбрый. Кстати, по телевизору только что рассказывали про похищение его сестры. Представляете?
Скотт озадаченно моргает.
– Похищение? – переспрашивает он.
– А вы не знали? – удивляется Лейла. – Ну как же, сестру мальчика похитили, когда она была еще совсем маленькой. Вроде бы кто-то проник в дом и выкрал ее. Она провела у похитителей около недели. Представьте себе – пережить такое, а потом погибнуть ужасной смертью. Это просто в голове не укладывается.
Скотт чувствует, как на него вдруг наваливается свинцовая усталость.
– Я хочу устроить вечер в вашу честь, – говорит Лейла. – В честь бесстрашного героя из мира искусства.
– Спасибо, не надо, – говорит Скотт.
– Ну же, не упрямьтесь. О вас все говорят. И не только о вашем с мальчиком чудесном спасении. Я видела слайды вашей новой серии работ, посвященной катастрофам. Мне эти картины очень понравились.
В этот момент Магнус громко хлопает в ладоши. Лейла и Скотт смотрят на него.
– Извините, – бормочет Магнус. – Скотт, я ведь говорил тебе! Говорил, верно?! Эти работы просто великолепны!
Лейла затягивается электронной сигаретой. «Вот оно, наше будущее, – думает Скотт. – Даже курение превращается в высокотехнологичный процесс».
– Не могли бы вы рассказать, что случилось? – просит Лейла. – Если, конечно, это не слишком тяжело.
– С самолетом? Он разбился.
Лейла кивает:
– Вы уже говорили об этом с кем-нибудь? С психотерапевтом или…
Скотт пытается представить себе разговор об авиакатастрофе с психотерапевтом.
– Кстати, – продолжает Лейла, – у меня есть знакомый специалист, голландец, который вам наверняка очень понравится. Он принимает в Трибеке. Его зовут доктор Вандерслис.
В воображении Скотта почему-то возникает бородатый мужчина, сидящий в кабинете за столом, который завален влажными салфетками.
– Я вызвал такси, но оно не приехало, – говорит Скотт. – Поэтому мне пришлось добираться на автобусе.
На несколько мгновений на лице Лейлы появляется озадаченное выражение. Затем она понимает, что Скотт делится с ней своими воспоминаниями, и наклоняется вперед, чтобы лучше слышать.
Скотт рассказывает ей о стоявшей на полу холщовой спортивной сумке, местами уже сильно потертой. О том, как он ходил взад-вперед по комнате и ждал, что за мутноватым окном вот-вот возникнет свет фар такси. Смотрел на часы, следя за почти незаметным, но неуклонным продвижением минутной стрелки по циферблату. В сумке лежала и одежда, но большую часть ее содержимого составляли слайды – снимки уже законченных его работ и эскизов новых, еще только задуманных. В них заключалась надежда Скотта. Его будущее, которое должно было начаться на следующий день. Он собирался встретиться с Мишель, своим агентом, в ее офисе. Скотт планировал провести в Нью-Йорке три дня. Мишель говорила, что он должен побывать на каком-то мероприятии – кажется, званом завтраке или обеде.
Но для осуществления этого плана прежде всего нужно, чтобы приехало такси. Скотту необходимо было добраться до аэродрома и сесть в частный самолет. Почему он не отказался от приглашения полететь на самолете? Ведь это означало, что ему придется путешествовать в компании совершенно незнакомых богатых людей, о чем-то говорить с ними – возможно, о своих работах. Или же, наоборот, провести весь полет в молчании, с ощущением того, что окружающие его игнорируют, ведь он для них никто и ничто.
Скотт был немолодым неудачником, жизнь которого потерпела крах. Он не сделал карьеры, не имел жены, детей, подруги и близких друзей. Даже его собака была трехлапой. Почему же он так напряженно работал в последние несколько недель? Почему фотографировал свои работы, кропотливо составляя портфолио? Чтобы избавиться от ощущения поражения?
Но такси так и не приехало, и он, схватив сумку, бегом бросился на автобусную остановку. Сердце его отчаянно колотилось, он обливался потом из-за августовской жары. Скотт добежал до остановки в тот самый момент, когда к ней подъехал автобус – огромный параллелепипед на колесах с освещенными сине-белым светом окнами. Поднявшись в салон, Скотт, задыхаясь, улыбнулся водителю. Усевшись у заднего окна, он принялся наблюдать за тем, как юноша и девушка, устроившись почти у самой кабины, самозабвенно целуются, не обращая внимания на домохозяек у себя за спиной. Пульс у Скотта наконец начал понемногу замедляться, однако в ушах продолжался шум.
Итак, у него появился второй шанс. Он знал, что его последние работы хороши. Но что, если ему все же не удастся воспользоваться представившейся возможностью начать все сначала? Можно ли в принципе вернуться в профессию художника, один раз уже загубив свои способности и утратив веру в себя? Скотт чувствовал себя, словно Наполеон на Эльбе. Хотел ли он в самом деле начать все с чистого листа? Ведь его жизнь на Мартас-Вайнъярд была спокойной, размеренной и вовсе не такой уж плохой. Ему нравилось, проснувшись утром, гулять по пляжу. Скармливать кусочки еды со стола своей увечной собаке, почесывать ее похожие на лопухи уши. И писать картины просто для собственного удовольствия, не ставя перед собой никаких целей.
Однако теперь у него появилась возможность все же чего-то добиться, оставить свой след в искусстве.
Но разве до этого момента Скотт совсем ничего не добился? Скажем, в глазах собаки он был лучшим человеком на земле. Они вместе ходили на фермерский рынок и смотрели на женщин в спортивных брюках для занятий йогой. Да, Скотту нравилась такая жизнь. В самом деле нравилась. Почему же он предпринял попытку изменить ее?
– Когда я сошел с автобуса, – говорит он, обращаясь к Лейле, – мне снова пришлось бежать. Дверь, ведущую в салон самолета, уже закрывали. И знаете, если честно, где-то в глубине души мне хотелось оказаться на аэродроме уже после того, как самолет улетел. Тогда я на следующий день встал бы пораньше и сел на паром, как все люди. Но мне все же удалось успеть на рейс.
Взгляд Скотта устремлен в пол, но он чувствует, что Лейла и Магнус смотрят на него.
Лейла, чьи глаза широко раскрыты, кивает и осторожно прикасается к его руке.
– Поразительно! – восклицает она. При этом, однако, не вполне ясно, что имеется в виду: то, что Скотт едва не опоздал на роковой рейс, или то, что он все же попал на борт самолета.
Скотт бросает взгляд на Лейлу. Она неотрывно смотрит на него. Скотту кажется, что так должна смотреть на хозяина маленькая певчая птичка, которая исполнила свою арию и теперь ждет, что в ответ ей насыплют в кормушку семечек.
– Послушайте, – с некоторой досадой говорит он, – с вашей стороны очень любезно встретиться со мной. И я очень рад, что вы хотите устроить в мою честь торжественное мероприятие. Но сейчас мне будет тяжело все это вынести. Сейчас я больше всего нуждаюсь в отдыхе для осознания произошедшего.
Лейла улыбается и кивает. Скотт дал ей то, что в данном случае не смог бы дать никто другой, – свидетельство очевидца. Благодаря этому она словно стала одной из участниц случившегося, доверенным лицом Скотта.
– Надеюсь, вы останетесь здесь, – предлагает она. – На третьем этаже есть гостевые апартаменты. У вас будет отдельный вход.
– Спасибо, – благодарит ее Скотт. – Очень любезно. Послушайте, я не хочу показаться грубым, но мне хочется спросить – зачем все это вам?
Собеседница Скотта в очередной раз затягивается электронной сигаретой и, выдохнув облачко пара, отвечает:
– Дорогой, не делайте из этого проблему. У меня здесь полно свободного пространства. Вы и ваши работы произвели на меня большое впечатление. А вам ведь нужна какая-то крыша над головой? Почему бы не сделать все максимально просто – и для вас, и для меня?
Скотт кивает. Он не чувствует ни напряжения, ни стремления к конфронтации. Он просто хочет понять, чем руководствуется Лейла в своих действиях.
– Я тоже не сторонник того, чтобы все усложнять, – произносит он. – Возможно, вы хотите, чтобы я поделился с вами некой тайной. Или просто желаете услышать историю, которую потом сможете рассказывать на вечеринках, угощая своих гостей коктейлями. Я задал свой вопрос только для того, чтобы между нами была полная ясность.
В течение нескольких секунд на лице Лейлы читается удивление. Обычно люди не разговаривают с ней таким образом. Затем она смеется.
– Видите ли, мне нравится общаться с людьми, совершившими что-то необычное, – признается она. – И еще я люблю натянуть нос телеканалам, транслирующим новости двадцать четыре часа в сутки. Это же настоящие хищники. Сейчас все СМИ на вашей стороне, но дайте срок – и они обратят всю свою мощь против вас. Моя мама прошла через это, когда отец ее бросил. Эту историю полоскали все таблоиды. То же самое произошло, когда у моей сестры возникла проблема с викоданом. А в прошлом году мне пришлось испытать нечто подобное на своей шкуре, когда Тони покончил с собой. Я хотела всего-навсего устроить выставку его работ, а они представили все так, будто это я снабжала его наркотиками.
Лейла продолжает, не отрываясь, смотреть на Скотта. Магнус, сидя на другом конце дивана, ждет, когда ему представится шанс блеснуть.
– Ладно, – говорит Скотт после нескольких секунд молчания. – Спасибо. Мне просто нужно… Понимаете, журналисты наверняка дежурят около моего дома с камерами и диктофонами. А я не знаю, что им сказать, кроме того, что «я просто плыл – и все».
Телефон Лейлы издает короткий воющий звук. Она берет его в руки и смотрит на экран. На ее лице появляется выражение, от которого у Скотта сжимается сердце.
– Что? – спрашивает он.
Она переворачивает устройство дисплеем к нему и показывает сообщение в Твиттере. Наклонившись ниже, Скотт всматривается в ряд цветных символов – прямоугольников, рожиц и прочих непонятных ему значков. Затем переводит взгляд на Лейлу:
– Я ничего не могу разобрать.
– Спасатели нашли тела, – объясняет она.
БЕН КИПЛИНГ
10 февраля 1963—26 августа 2015
САРА КИПЛИНГ
1 августа 1968—26 августа 2015
– ЛЮДИ ИСПОЛЬЗУЮТ СЛОВО «ДЕНЬГИ», словно говорят о неком объекте. Но это чушь, которая идет от незнания.
Бен Киплинг стоял у высокого фарфорового писсуара в отделанной деревом туалетной комнате ресторана «Сопреззи». Обращался он к Грегу Гуверу. Тот находился рядом с ним, у соседнего писсуара, и мочился на его вогнутую белую поверхность. Он делал это так неаккуратно, что мелкие брызги летели вниз, попадая на его украшенные бахромой кожаные мокасины ценой в 600 долларов.
– Деньги – это путь в открытый космос, – продолжал Бен.
– Что?
– В открытый… Это я упрощаю, понял? Деньги – все равно что смазка.
– Ты несешь какую-то хрень…
– Но это не…
Киплинг, закончив, застегнул молнию на брюках. Затем подошел к раковине, подставил руку под диспенсер с моющим средством и стал ждать, когда датчик уловит его тепло и выдаст в ладонь порцию пены. Ожидание затягивалось.
– Ведь вся наша жизнь, то, что мы делаем и что происходит с нами, – это трение, верно? – произнес он. – Каждый день мы идем вперед и пробиваем себе дорогу… – Бен начал нетерпеливо, с возрастающим раздражением шевелить поднесенной к диспенсеру рукой, но пены по-прежнему не было. – … Работа, жена, уличное движение, счета, все это…
Он ощупал корпус диспенсера в надежде найти что-то вроде краника или кнопки, но и это ни к чему не привело.
– Да хватит тебе, чего ты там возишься? – с недоумением спросил Гувер.
Киплинг, сдавшись, перешел ко второй раковине. Гувер, спотыкаясь, перебрался от писсуара к третьей.
– На днях я говорил с Лэнсом, – начал Грег.
– Погоди, – перебил его Бен. – Дай мне закончить. Так вот, всякие житейские трудности – это трение. Оно нас тормозит.
На этот раз диспенсер выплюнул щедрую порцию жидкого мыла. Киплинг с явным облегчением намылил руки.
– Как только человек утром встает с кровати, на него начинают давить всевозможные проблемы, – продолжил он. – Деньги облегчают его положение. Они вроде смазки, которая ослабляет трение. – Бен подставил руки под кран в надежде, что сенсор пустит струю воды. Снова ничего.
– …Черт побери… Чем больше у тебя денег, тем легче. – Отчаявшись, он просто стряхнул остатки пены на пол и подошел к автомату с бумажными полотенцами. Увидев, что он тоже управляется сенсором, Киплинг даже не попытался проверить, работает ли аппарат, и просто вытер руки о брюки своего костюма, сшитого на заказ за 1100 долларов. – …Ты понял, что я хочу сказать? Деньги уменьшают трение. Подумай про бедолаг, которые ютятся где-нибудь в мумбайских трущобах, и сравни их существование с жизнью, ну, скажем, Билла Гейтса. Когда имеешь столько денег, сколько он, в твоей жизни вообще не требуется каких-либо усилий. Ты вроде как астронавт в открытом космосе, в условиях невесомости.
Вытерев наконец руки, Киплинг повернулся и увидел, что у Гувера не возникло никаких проблем ни с диспенсером, ни с водой, ни с бумажными полотенцами.
– Понял, – отозвался Гувер. – Наверное, ты прав. Но я хочу сказать, что на днях разговаривал с Лэнсом и услышал от него много всяких слов, которые мне очень не понравились.
– Например? «Вознаграждение»?
– Ха-ха, смешно. Нет, я имею в виду другие слова. Например, ФБР.
Киплинг почувствовал, как в животе неприятно холодеет.
– Это не просто слово, – тихо произнес он.
– Что?
– Это… Ладно, не важно. С какой стати Лэнс вдруг заговорил о ФБР?
– Он сказал, что, мол, до него доходят разные слухи. Я спросил: «Что еще за слухи?» Но он не захотел говорить об этом по телефону. Нам пришлось встретиться в парке. В два часа дня, как каким-нибудь безработным бездельникам.
Киплинг, который явно занервничал, поочередно заглянул под двери кабинок, чтобы убедиться, что там никого нет.
– Он что, сказал, что нам надо…
– Нет, но, наверное, об этом подумал. Иначе с чего ему вообще затевать этот разговор? Если представить, что будет, когда у него возникнут проблемы…
– Ладно, ладно. Погоди…
Киплингу вдруг показалось, что он не проверил последнюю кабинку. Наклонившись, он заглянул под ее дверь и, убедившись, что внутри пусто, выпрямился.
– Давай не будем сейчас об этом, – предложил он. – Конечно, все надо обсудить, но… С теми парнями нужно заканчивать. Нельзя держать их в подвешенном состоянии.
– Конечно, но что, если они…
– Если они что? – спросил Киплинг после большой паузы – из-за выпитого шотландского виски он соображал медленнее, чем обычно.
Гувер выразительно поднял брови.
– Эти парни? – изумился Киплинг. – Ты что? Они же от Джилли.
– Ну и что? Черт возьми, Бен, любого можно взять за глотку.
– «Взять за глотку?» Это же не кино, не какой-нибудь «Заговор “Параллакс”»…
Гувер смял мокрые бумажные полотенца в комок и присел, сжав его в ладонях, словно баскетболист – мяч.
– У нас серьезные проблемы, Бен. Это все, что я хочу сказать. Чертовски серьезные…
– Я знаю.
– Мы должны что-то сделать. Ты не можешь просто…
– Я и не собираюсь. Успокойся, не будь девчонкой.
Киплинг подошел к двери туалета и распахнул ее. У него за спиной Гувер бросил мокрый бумажный комок в корзину для мусора и попал в цель, не коснувшись краев урны.
– Мастерство не пропьешь, – с гордостью произнес он.
Подойдя к столу, Киплинг убедился, что Табита продолжает добросовестно выполнять свою работу – щедро наливать гостям выпивку и рассказывать выдуманные истории о том, как она занималась оральным сексом во время обучения в колледже. Гостей, двух топ-менеджеров швейцарского инвестиционного банка, рекомендовал Билл Джиллиан, старший партнер юридической фирмы, занимающейся сопровождением всех сделок Киплинга и Гувера. Среда, 14:30. Киплинг и Гувер с гостями сидели в ресторане с полудня, поглощая элитный шотландский виски и заедая его пятидесятидолларовыми стейками. «Сопреззи», где они проводили время, принадлежал к той категории заведений, куда мужчины в дорогих костюмах ходят жаловаться друг другу на жизнь. Совокупное состояние собравшейся компании из пяти человек составляло почти миллиард долларов. Киплинг «стоил» триста миллионов долларов. Большая часть этих денег вложена в ценные бумаги и недвижимость, но у Бена имелись также офшорные счета – его резерв на черный день. Эти деньги правительству США не найти.
К пятидесяти годам Бен превратился в человека, который может небрежно сказать: «Давайте в эти выходные покатаемся на яхте». Кухня в его жилище вполне могла бы заменить кухню «Ле Сирк», если бы в знаменитом ресторане внезапно отключилось электричество. В ней установлена восьмиконфорочная плита-печь «Викинг» с грилем и огромным рашпером. По утрам, когда он просыпается, на его прикроватной тумбочке уже стоит поднос с шестью небольшими бейглами с луком, стаканом апельсинового сока и свежими номерами четырех газет – «Файнэншл таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Пост» и «Дэйли ньюс». Открыть холодильник в доме Киплинга – все равно что остановиться у прилавка фермерского рынка. Сара настаивает, чтобы они употребляли в пищу исключительно натуральные продукты. В винном шкафу на льду всегда лежат пятнадцать бутылок шампанского на случай, если в доме неожиданно придется проводить торжества, посвященные встрече Нового года. Платяной шкаф Бена похож на шоу-рум модного дома «Прада». Гостю, переходящему из комнаты в комнату его громадного дома, может прийти в голову мысль, что хозяину посчастливилось найти волшебную лампу, в которой томился в заточении джинн. Теперь Бену достаточно потереть ее и произнести вслух какое-нибудь желание, и оно тут же исполняется. Например, стоит ему сказать: «Мне нужны новые носки» – и на следующий день где-нибудь в его доме неизвестно откуда появится дюжина новых пар носков. На самом же деле в роли домашнего джинна у Бена выступает сорокасемилетний управляющий по имени Майкл, который закончил Корнелльский университет и получил диплом специалиста в сфере гостиничного бизнеса. Он работает у Бена Киплинга уже семь лет – с тех пор, как Бен с семьей переехал в дом с десятью спальнями в Коннектикуте.
По телевизору, укрепленному над баром ресторана «Сопреззи», показывали нарезку из самых интересных моментов бейсбольного матча, который состоялся накануне вечером. Спортивные комментаторы взахлеб обсуждали детали игры Сальтамаччиа, побившего рекорд сезона. При этом они то и дело употребляли слово «неудержимый».
Бен знал, какими будут его дальнейшие действия. Сорок минут спустя он отправится в свой офис и уляжется на диван, чтобы протрезветь и избавиться от тяжести в желудке. Затем в шесть часов водитель отвезет его в Гринвич, где Сара снова его накормит – скорее всего, едой, заказанной в ресторане «Алессандрос». Хотя нет, черт побери, вспоминает Бен, ведь на сегодняшний вечер у них с Сарой запланирован обед в обществе родителей жениха их дочери, Дженни. Вот только где именно? Все должно быть записано в его календаре, причем наверняка красным цветом, как и уже дважды откладывавшийся визит в поликлинику для проведения назначенной врачом процедуры ирригоскопии.
Бен представил себе мистера и миссис Комсток. Он – весьма успешный дантист. Она – несколько вульгарного вида дама, слишком ярко красящая губы. Дженни будет сидеть рядом с Доном, возможно Роном, или как там зовут ее жениха. Держа его за руку, дочь станет рассказывать о том, что она с родителями каждое лето проводит на Мартас-Вайнъярд, не сознавая, насколько претенциозно это звучит. Затем наступит очередь Бена, и он поведает всем, как однажды, обсуждая со своим персональным тренером вопрос о подоходном налоге, сказал: «Вот что, Джерри, подожди, пока твое состояние перевалит за сто миллионов. Вот тогда и посмотрим, что ты запоешь, если правительство захочет содрать с тебя деньги в казну по двойному тарифу».
Почувствовав внезапный приступ усталости, Киплинг осел на стул и машинально взял со стола салфетку, хотя есть давно закончил. Он положил ее себе на колени и указал глазами официанту на свой стакан: «Еще одну порцию».
– Я как раз рассказывала Юргену о встрече, которая была у нас в Берлине, – сообщила Табита. – Помните того парня с усами, как у Джона Уотерса, который так разозлился, что снял с себя галстук и пытался задушить им Грега?
– За пятьдесят миллионов я, пожалуй, позволил бы ему такое сделать, – заметил Киплинг. – Однако в итоге оказалось, что этот тип банкрот.
Швейцарцы терпеливо улыбнулись. Их явно не заинтересовала подобная болтовня. Похоже, и чрезмерно откровенное декольте Табиты не произвело на них впечатления. Возможно, у этих двоих нетрадиционная сексуальная ориентация, подумал Киплинг без всякого осуждения – он всего лишь просчитывал варианты, словно компьютер.
Покусывая изнутри щеку, Бен напряженно раздумывал. В голове у него вертелось то, что сказал Гувер в туалетной комнате. В конце концов, что он, Бен Киплинг, знает об этих двух типах? Да, у них весьма солидные рекомендации, но можно ли сегодня доверять кому бы то ни было на сто процентов? Что, если его гости из ФБР или комиссии по ценным бумагам и биржам? Их швейцарский акцент неплох, но, пожалуй, все же не идеален.
Киплинг испытал вдруг желание положить на стол деньги и уйти. Однако он удержал себя, поскольку если его опасения напрасны, то нельзя упустить возможность присовокупить к своему состоянию очень большие деньги – это не в его правилах. О чем там говорили швейцарцы? Кажется, речь идет о миллиарде долларов? Черт возьми, пора что-то решать, подумал Киплинг. Если он не собирается отступать, значит, пришло время идти в наступление. Сосредоточившись, он решил сделать гостям весьма выгодное предложение, но в самых общих чертах, не вдаваясь в детали и не говоря ничего такого, что можно было бы использовать против него в суде.
– Ну ладно, хватит болтать о ерунде, – произнес Бен. – Мы все знаем, зачем мы здесь собрались. То же самое делали наши предки, пещерные люди – они оценивали друг друга, чтобы понять, могут ли доверять друг другу. В современном обществе рукопожатие – это общепринятый сигнал о том, что тот, кто протягивает руку, не прячет за спиной нож.
Глядя на гостей, Киплинг улыбнулся. Их лица совершенно серьезны. Однако видно, что его слова их заинтересовали. Это именно тот момент, которого гости ждали – если только они те, за кого себя выдают, и пришли на встречу, чтобы заключить сделку. Официант приносит Киплингу еще один скотч. Тот привычным жестом сдвигает стакан к центру стола.
– Вы столкнулись с проблемой, – продолжил он. – У вас имеются средства в иностранной валюте, которые вы хотели бы инвестировать на открытом рынке. Однако наше правительство не дает вам этого сделать. Почему? Потому, что в какой-то момент ваши деньги побывали в регионе, который одна серьезная федеральная организация внесла в особый список. Но мы-то с вами знаем, что деньги – это всего лишь деньги. Нам хорошо известно, что доллар, который сегодня чернокожий обитатель Гарлема использует для покупки себе порции крэка, точно такой же, а может, и тот же самый, на который завтра какая-нибудь домохозяйка купит себе гамбургер. И такие же доллары дядя Сэм использует для того, чтобы приобрести системы вооружений у компании «Макдоннелл-Дуглас».
На экране телевизора Бен по-прежнему видел кадры из недавних бейсбольных матчей. Бейсбол для него не просто увлечение. Бен – ходячая энциклопедия этой игры. Бейсбол – его страсть, и именно благодаря ей он научился ценить каждый доллар. В свое время десятилетний Бенни Киплинг стал единственным мальчишкой из Шипсхед-Бэй, который умудрился собрать полную коллекцию оберток жевательной резинки с карточками всех известных игроков. Он и сам мечтал в один прекрасный день занять позицию центрального принимающего в команде «Нью-Йорк Метс» и потому каждый год пытался попасть в детскую бейсбольную лигу. Но Бенни был неважно физически развит для своего возраста и слишком медленно двигался. Поэтому он так и остался коллекционером карточек. Бенни внимательно следил за их рынком. В отличие от своих приятелей, которые собирали карточки только любимых игроков, он включал в свою коллекцию все, отдавая предпочтение самым редким. Более того, умело пользовался подъемами и спадами в игре бейсболистов, чтобы пополнить свое собрание наиболее ценными экспонатами. Каждое утро Бенни внимательно читал газетные некрологи. Если становилось ясно, что покойный был любителем бейсбола, он звонил вдове и говорил, что хорошо знал ее мужа по клубу коллекционеров карточек. Затем сообщал, что покойный являлся его наставником. Бен никогда прямо не говорил о своем желании приобрести коллекцию ушедшего в мир иной, и в его мальчишеском голосе звучала искренняя печаль. Это почти всегда срабатывало, и Бенни отправлялся на метро по намеченному адресу, чтобы добавить к своей коллекции ценные карточки, вызывающие у подлинных фанатов бейсбола сладкую ностальгию.
– Мы пришли к вам, мистер Киплинг, – сказал Юрген, темноволосый молодой человек с удивительно правильными чертами лица, одетый в легкий хлопчатобумажный костюм, – потому что слышали о вас много хорошего. Наши коллеги сказали, вы умеете решать деликатные вопросы, причем так, что никаких осложнений не возникает. Разумеется, мы понимаем, это требует дополнительных расходов. Клиенты, которых мы представляем, очень ценят умение урегулировать деликатные проблемы без каких-либо осложнений и привыкли щедро за него платить.
– Повторю вопрос, который я уже задавал. Кто же эти ваши клиенты? – спросил Гувер, у которого над бровями выступили бисеринки пота. – Вы можете не говорить прямо – только намекнуть. Чтобы внести ясность.
Швейцарцы не ответили – они явно боялись ловушки.
– Если мы заключаем сделку, то соблюдаем ее условия – независимо от того, кто наш партнер, – произнес Киплинг. – Вы понимаете, я не могу рассказать, как именно мы добиваемся нужного результата. Замечу только, что есть некие счета, по которым вас невозможно отследить. И деньги, инвестируемые вами через эти счета, с помощью моей компании станут абсолютно чистыми. Да-да, они поступят на счета грязными, а уйдут с них чистыми. Все просто.
– И это в самом деле…
– Вы хотите спросить, действительно ли эта схема работает? Ну, если мы примем принципиальное решение, мои коллеги приедут в Женеву и помогут вам установить программное обеспечение дополнительно к тому, которое вы обычно используете. Мой оператор будет в онлайн-режиме отслеживать ваши инвестиции и сообщать вам о ежедневных изменениях пароля и ай-пи-адреса. Ему не нужен роскошный офис. Строго говоря, чем меньше внимания он будет привлекать, тем лучше. Например, можно разместить его в одной из кабинок мужского туалета или где-нибудь в подвале, рядом с бойлерной.
Гости задумываются. Пока они размышляют над его словами, Киплинг останавливает проходящего мимо официанта и вручает ему черную кредитную карточку «Американ экспресс».
– Послушайте, – обратился он к швейцарцам, – пираты имели обыкновение зарывать сокровища в песок и уплывать. Как только они отчаливали от берега, то по сути становились банкротами, потому что деньги, которые держат в шкатулке…
Взглянув в окно, Бен видит, как к входной двери ресторана подходит группа мужчин в темных костюмах. В ту же секунду он мгновенно представляет себе, что будет дальше: держа в руках пистолеты и значки агентов ФБР, мужчины молниеносно ворвутся в помещение, повалят его на пол лицом вниз, скуют ему руки наручниками… Однако они проходят по улице мимо. Вздохнув с облегчением, Киплинг залпом осушает стакан с виски и заканчивает фразу:
– …и не используют, обесцениваются.
Бен еще раз окинул гостей внимательным взглядом. Они ничем не отличаются от других мужчин, с которым ему приходилось заключать подобные сделки. Как и те, прежние его партнеры, швейцарцы – рыба, которую он должен поймать на крючок. Кем бы они ни были, Бен Киплинг – финансовый магнат. У него есть качество, которое невозможно объяснить или описать с помощью формальных терминов. Богатые люди смотрят на него как на некий сейф с двумя дверцами. Через одну их деньги попадают в сейф и исчезают в нем, а через другую снова появляются, но уже с существенной прибавкой.
Бен отодвинул стул от стола и застегнул пиджак.
– Вы мне нравитесь, парни, – произнес он. – Я вам доверяю. Учтите, я говорю это не всем подряд. У меня есть ощущение, что мы должны заключить сделку, но в конечном итоге решение за вами. – Он встал. – Табита и Джей помогут вам. Они посвятят вас в кое-какие детали. Было приятно с вами пообщаться.
Швейцарцы тоже встали и пожали ему руку. Бен Киплинг покинул ресторанный зал. Миновав входную дверь, которую швейцар предупредительно распахнул при его приближении, Бен вышел на улицу. Машина ждала у тротуара с открытой задней дверцей. Около нее в ожидании стоял шофер. Бен, не задерживаясь ни на секунду, ловко нырнул в салон автомобиля.
На другом конце города желтое такси остановилось около музея американского искусства Уитни. Его водитель родился в Катманду и перед тем, как перебраться в Мичиган, какое-то время прожил в канадском Саскачеване. За изготовление фальшивого удостоверения личности он заплатил шестьсот долларов. Теперь, живя в Нью-Йорке, водитель ночует в квартире с еще четырнадцатью мигрантами. Большую часть своего заработка он отсылает домой, семье, надеясь, что когда-нибудь накопит денег на авиабилеты жене и детям, и они прилетят к нему.
Сидящая в такси женщина, Сара Киплинг, позволяет водителю оставить себе сдачу с двадцатидолларовой банкноты. Она живет в Гринвиче, штат Коннектикут. В ее доме девятнадцать телевизоров, которые Сара не смотрит. Ее отцом был врач из Бруклина, штат Массачусетс. Еще в детстве она привыкла ездить верхом. В качестве подарка на шестнадцатый день рождения родители оплатили ей пластическую операцию по изменению формы носа.
Каждый человек где-нибудь родился и имеет свою историю судьбы. Линии жизни разных людей поминутно и хаотично пересекаются.
Когда Саре Киплинг исполнилось сорок, в честь юбилея было устроено торжество на Каймановых островах. Оно стало для Сары сюрпризом. Бен заехал за ней на лимузине, чтобы, как она думала, отвезти ее в ресторан «Зеленая таверна», но вместо этого они оказались в аэропорту Тетерборо, предназначенном для частных самолетов. Пять часов спустя Сара сидела в шезлонге на песке у самой кромки прибоя и потягивала из высокого стакана ромовый пунш. И вот теперь она выходит из такси рядом со зданием музея Уитни. Ей надо встретиться со своей 26-летней дочерью Дженни, чтобы вместе посетить Биеннале современной живописи, а также получить краткую информацию о родителях своего будущего зятя перед предстоящим совместным обедом. Это нужно не столько Саре, которая может беседовать с кем угодно, сколько Бену. Ему трудно разговаривать о чем бы то ни было, кроме денег. Точнее, ее мужу тяжело даются беседы с людьми, у которых нет денег. И дело здесь вовсе не в высокомерии. Проблема состоит в том, что Бен Киплинг просто забыл, что значит иметь ипотеку или выплачивать кредит за машину, ходить в магазин и смотреть на ценник прежде, чем совершить покупку. Из-за этого он нередко попадает в неловкие ситуации. Сара очень тяжело переживает подобные моменты, чувствуя сильнейшее смущение. В глазах других людей она, будучи женой Бена, должна держаться тех же позиций, что и он. Однако, хотя Сара и является супругой Бена Киплинга и сама выбрала его в мужья, к деньгам она относится совершенно иначе. Родившись в богатой семье, Сара с детства усвоила простую истину – о деньгах говорить не принято. В этом и состоит разница между теми, чье состояние создавалось многими поколениями, и теми, кто разбогател быстро. Дети из богатых семей первого типа мало чем отличаются от своих сверстников, чьи родители не располагают большими доходами. Порой создается впечатление, что главная привилегия, которую дает им богатство, – это возможность не думать о деньгах.
Вероятно, именно потому, что Бен сам заработал свое состояние, причем в весьма короткие сроки, он, говоря о деньгах, не умеет выбирать правильный тон. Поэтому Сара берет на себя труд наставлять его в этом непростом для него вопросе.
Итак, Дженни должна рассказать Саре все о родителях своего жениха, а Сара отправить составленную справку по электронной почте Бену. «С отцом жениха можно говорить о политике (он традиционно голосует за республиканцев) и о спорте (болеет за «Джетс»). Его жена в прошлом году ездила в Италию. Помимо молодого человека – жениха Дженни, у них есть еще один сын, который страдает синдромом Дауна и содержится в специальном учреждении. Так что никаких шуток об умственно отсталых!»
Сара не раз пробовала приучить Бена проявлять больше интереса к людям, быть более открытым в общении. Супруги даже некоторое время совместно посещали психоаналитика, которая пыталась заставить Бена изменить модель поведения по отношению к окружающим. Однако по прошествии двух недель Бен заявил, что скорее даст отрезать себе уши, чем будет выслушивать эти бредни. В итоге Сара сделала то, что сделали бы на ее месте подавляющее большинство жен, – сдалась. Но теперь обеспечивать успешный исход вечеринок с участием Бена стало ее обязанностью, и весьма нелегкой.
Дженни ждет мать рядом с главным входом в музей. Она одета в футболку и «кислотного» цвета брюки, а на голове у нее некое подобие берета.
– Мама, – окликнула она Сару, поняв, что та ее не видит.
– Извини, дорогая. Зрение у меня совсем испортилось. Твой отец постоянно твердит, что мне нужно сходить к врачу, но где взять на это время?
Мать и дочь на секунду заключили друг друга в объятия, после чего вошли в музей.
– Поскольку я пришла раньше, то сама купила билеты, – сказала Дженни.
Сара попыталась сунуть ей в руку стодолларовую банкноту, но Дженни воспротивилась:
– Ну что за глупости, мам. Я рада заплатить.
– В таком случае заплатишь этим за такси, – Сара сделала еще одну попытку вручить ей купюру тем же жестом, каким уличные продавцы впихивают прохожим рекламный проспект или визитку. Дженни, однако, отвернулась и протянула билеты контролеру, так что Саре пришлось убрать банкноту обратно в ошелек.
– Я слышала, что лучшие экспонаты наверху, – заметила Дженни. – Так что нам, пожалуй, следует начать осмотр оттуда.
– Как скажешь, дорогая.
Дождавшись лифта, мать и дочь поднялись на второй этаж. Вместе с ними в кабину зашла супружеская пара с детьми. Супруги весьма оживленно говорили по-испански. Женщина явно отчитывала мужчину, а тот оправдывался. В средней школе Дженни изучала испанский, хотя и не слишком усердно. Она узнает аналоги английских слов «мотоцикл» и «няня». Через несколько секунд у нее возникло впечатление, что мужчину уличили во внебрачной связи. Двое детишек, не обращая внимания на родительскую перепалку, вовсю играли в игры на смартфонах.
– Шейн очень нервничает по поводу сегодняшнего мероприятия, – сообщила Дженни после того, как они с матерью выходят из лифта. – Это так мило.
– Когда я в первый раз встречалась с родителями твоего отца, меня вырвало, – призналась Сара.
– Серьезно?
– Да. Впрочем, возможно, дело было в похлебке из морепродуктов, которую я съела незадолго до этого во время обеда.
– Ой, мама, ты такая смешная, – улыбнулась Дженни. Всем своим друзьям она говорила, что ее мать «немножко не в себе». Сара об этом знала или, по крайней мере, догадывалась. Она на самом деле слегка рассеянная – совсем чуть-чуть, самую малость. Сара любила говорить, что у Робина Уильямса тоже был такой недостаток – как и у других нестандартно мыслящих людей. «Хочешь сказать, что ты не хуже Робина Уильямса?» – спрашивает в таких случаях ее супруг.
– Ему вовсе ни к чему нервничать, – заметила Сара. – Мы с отцом не кусаемся.
– Тут все дело в принадлежности к разным социальным слоям, – пояснила Дженни. – В пропасти между богатыми и бедными. То есть родители Шейна, конечно, совсем не бедные, но…
– Речь идет всего лишь об ужине в индонезийском ресторане. И к тому же мы не настолько богаты.
– Когда ты в последний раз летала коммерческим рейсом?
– Прошлой зимой – в Аспен.
У Дженни вырывается смешок, смысл которого более чем очевиден: «Ты сама-то себя слышишь, мама?»
– Но мы все же не миллиардеры, дорогая. Здесь все-таки Манхэттен, знаешь ли. На некоторых вечеринках, которые нам приходится посещать, я сама чувствую себя как бедная родственница.
– У нас есть яхта.
– Это вовсе не яхта, а просто парусное судно. Кстати, я просила твоего отца не покупать ее. Но ты ведь его знаешь – если уж он вобьет что-нибудь себе в голову, с этим уже ничего поделаешь.
– Все равно, Шейн нервничает. Поэтому постарайся сделать так, чтобы все прошло без эксцессов.
– Ты говоришь с женщиной, которая очаровала даже шведского принца, а он был тот еще зануда.
Они оказались в помещении, на стенах которого развешаны картины. В основном это полотна большого размера. Сара попыталась сосредоточиться, выбросив из головы все сиюминутное, но сделать это нелегко. Она знала по опыту, что, когда человек пытается от чего-то отвлечься, он, как правило, только об этом и думает.
Когда Дженни родилась, семья Киплингов жила в квартире с двумя спальнями в Верхнем Уэст-Сайде. Бен был помощником биржевого брокера и зарабатывал восемьдесят тысяч в год. Но он обладал приятной внешностью, чувством юмора и умел рассмешить людей. Кроме того, у него имелась весьма важная способность не упускать предоставлявшиеся возможности. Поэтому через два года Бен получил лицензию трейдера, и его заработки увеличились вчетверо против прежнего. Вместе с семьей он переехал в кондоминиум, расположенный в районе Шестидесятых улиц, и стал покупать продукты и товары для дома в магазине «Ситералла».
До рождения Дженни Сара работала в сфере рекламы и, когда дочь определили в детский сад, стала подумывать о том, чтобы вернуться к своей прежней деятельности. Однако она так и не смогла смириться с мыслью, что, пока будет на работе, воспитанием ее ребенка будет заниматься нянька. По этой причине Сара осталась и терпеливо готовила завтраки и обеды и меняла подгузники, дожидаясь, когда муж, вернувшись с работы, возьмет на себя часть домашних хлопот.
Ее мать поощряла такую линию поведения. Однако самой Саре подобный образ жизни давался нелегко. Подчас она не знала, чем себя занять, в других же случаях попросту забывала что-то сделать. Поэтому стала пользоваться ежедневниками и самоклеящимися листками-напоминалками, которые вскоре густо усеяли внутреннюю сторону входной двери. Сара в самом деле принадлежала к тем людям, которым сложно удержать что-либо в памяти и запомнить телефонный номер. Когда трехлетняя дочь стала напоминать ей о каких-то вещах, которые вылетели у нее из головы, Сара всерьез забеспокоилась и даже посетила невролога. Тот не нашел никаких физиологических отклонений и, решив, что у пациентки синдром дефицита внимания, прописал ей риталин. Но Сара ненавидела таблетки. Поэтому, боясь, что лекарство повлияет на поведение и изменит ее как личность, она вернулась к использованию самоклеящихся листков, календарей и будильников.
Бен все чаще задерживался на работе допоздна. Сара невольно вспоминала о том, как в годы ее молодости мать крутилась по дому, мыла посуду после обеда и готовила завтраки на следующий день. Было ли все это неизбежным атрибутом материнства, обязательным для каждой женщины? Однажды кто-то сказал Саре, что матерями становятся для того, чтобы смягчить чувство одиночества, мучающее каждого человека. Если это на самом деле так, то материнство – ее самая главная миссия в жизни – было всего лишь проявлением дружеских отношений. Выходит, думала Сара, ты производишь на свет ребенка, выпускаешь его в хаотичный мир и в следующие десять лет просто идешь по жизни рядом с ним, наблюдая за тем, как он растет и взрослеет.
По этой теории задача отцов состоит в том, чтобы научить детей преодолевать трудности. Отцы должны говорить им «иди вперед», матери же оберегают от падений и ушибов. Матери – это пряник, а отцы – кнут.
И вот Сара оказалась прикованной к кухне большой квартиры на Шестьдесят третьей Восточной улице. День за днем она паковала завтраки для детского сада, купала дочь в теплой воде с мыльной пеной, читала ей вслух книжки с картинками. В те вечера, когда Сара, не дождавшись Бена, ложилась спать до его возвращения с работы, она укладывала Дженни вместе с собой. Они подолгу разговаривали, пока наконец не засыпали, обнявшись. Именно так их обычно и заставал Бен, вернувшись среди ночи со сбившимся набок галстуком, источая запах спиртного. «Ну, как тут мои девочки?» – громко спрашивал он в таких случаях, шумно сбрасывая с ног туфли. «Мои девочки». Бен говорил так, словно обе они, и Дженни, и Сара, были его дочерьми. В заботливом голосе чувствовалась любовь, и по лицу Киплинга было понятно, что вид двух родных женщин, смотрящих на него заспанными глазами, был для него наградой за долгий и тяжелый день.
– Вот эта мне нравится, – сказала Дженни, взрослая женщина, у которой через пять лет появятся собственные дети.
Мать и дочь сумели сохранить душевную близость даже в подростковые годы Дженни, когда дети обычно отдаляются от родителей. Дженни и в это трудное для нее время не давала серьезных поводов для беспокойства. Пожалуй, единственным моментом, который не позволяет назвать ее отношения с Сарой идеальными, является то, что Дженни не уважает мать так, как уважала раньше. Но эта черта свойственна всем современным молодым женщинам. Их матери бросают работу и остаются дома, чтобы воспитать своих дочерей. А те, став взрослыми, устраиваются на работу и начинают жалеть, а некоторые и слегка презирать своих матерей-домохозяек.
Дженни рассказала Саре об увлечениях родителей Шейна. Его отец реставрирует старые автомобили. Мать обожает заниматься благотворительностью, собирая деньги для церкви, в которую регулярно ходит. Бену необходимо все это знать, но Сара не может сосредоточиться на словах дочери. Ей вдруг приходит в голову, что она могла бы купить любую из выставленных в зале картин. Сколько могут стоить работы современных художников? Несколько сотен долларов? Миллион?
В Верхнем Уэст-Сайде Киплинги жили на третьем этаже. В кондоминиуме на Шестьдесят третьей Восточной улице – на девятом этаже. Теперь семья живет в Трибеке, в огромном пентхаусе-лофте на пятьдесят третьем. Что же касается дома Киплингов в штате Коннектикут, то в нем всего два этажа, однако уже по почтовому индексу понятно, что речь идет о суперэлитном жилье. Продавцы на расположенном неподалеку от него фермерском рынке – представители новой породы торговцев. Это ремесленники, воспользовавшиеся возрождением старых народных промыслов в измененном виде, а также сельхозпроизводители, процветающие благодаря страсти большинства обеспеченных людей к экологически чистым продуктам.
Даже то, что Сара теперь называет проблемами, несет на себе клеймо элитарности: «На нашем рейсе не оказалось мест в первом классе, в нашей яхте открылась течь». Реальные жизненные трудности, то есть ситуации, когда у людей отключили за неуплату газ, изъяли за невыплату взноса по кредиту машину, ребенка в школе пырнули ножом, для нее остались в прошлом.
И вот теперь, когда Дженни выросла, а их с мужем богатство в сотни, тысячи раз перекрывает их потребности, Сара пыталась понять: в чем смысл такого огромного состояния? Разумеется, у ее родителей тоже были деньги, но не такие. Они могли позволить себе стать членами модного загородного клуба, купить дом с шестью спальнями, ездить на дорогих автомобилях и уйти на пенсию, имея в банке несколько миллионов. Но сотни миллионов долларов, спрятанные на Кайманах? Это выходило за пределы так называемых старых, традиционных денег – и даже за пределы того, что считалось крупным состоянием у новых богачей.
Теперь, когда ей нечем было заняться, Сара невольно задумывалась над вопросом: неужели она живет только для того, чтобы обеспечивать движение, переток денег?
«Я покупаю и, следовательно, существую».
Когда Бен вернулся в офис, его ждали двое мужчин. Они сидели в приемной, листая журналы. Дарлин, секретарша, нервно молотила пальцами по клавиатуре компьютера. По костюмам гостей, не сшитым на заказ, а готовым, купленным в магазине, Бен безошибочно определил, что они работают на правительство. Он почувствовал сильнейшее желание развернуться и уйти, но, разумеется, не сделал этого. В хранилище у него спрятан небольшой чемодан, в котором собрано все самое необходимое, а на одном из офшорных счетов – несколько миллионов долларов, отследить которые попросту невозможно. Бен принял эти меры предосторожности по настоянию своего адвоката.
– Мистер Киплинг, – громко произнес Дарлин, встав, – эти джентльмены хотят с вами поговорить.
Мужчины отложили журналы в сторону и встали. Один из них высокий, с квадратной челюстью. У другого, который пониже ростом, под левым глазом родинка.
– Мистер Киплинг, – начал высокий, – я Гордон Бьюз из министерства финансов. А это мой коллега, агент Хекс.
– Очень приятно. Бен Киплинг.
Сделав над собой усилие, Бен обменялся с непрошеными гостями рукопожатием.
– Чем обязан? – спросил от максимально небрежным тоном.
– Это мы вам расскажем, сэр, – ответил Хекс, – но давайте лучше сделаем это в приватной обстановке.
– Конечно. С удовольствием помогу вам, чем могу. Проходите, пожалуйста, в кабинет.
Он предупредительно распахнул дверь и, встретившись глазами с Дарлин, велел:
– Пригласите сюда Барни Калпеппера.
Затем следом за гостями Бен вошел в кабинет – угловое помещение с огромными окнами из толстого закаленного стекла, находившееся на восемьдесят шестом этаже. У тех, кто оказывался в нем впервые, с непривычки создавалось впечатление, будто они находятся в дирижабле, парящем над городом.
– Что вам предложить? – поинтересовался Бен. – Может быть, минеральной воды?
– Спасибо, не нужно, – ответил Бьюз.
Киплинг подошел к дивану и уселся на его угол. Он решил, что будет вести себя как человек, которому нечего бояться. Рядом с ним на низком столике стояла ваза с фисташками. Он взял орех и, отделив скорлупу, положил ядро в рот и разжевал.
– Пожалуйста, садитесь, – пригласил он.
Чтобы сесть лицом к дивану, гостям пришлось развернуть стулья. Сделав это, они неловко опустились на них.
– Мистер Киплинг, – заговорил Бьюз, – мы из отдела контроля за валютными активами. Вам известно о его существовании?
– Я слышал о нем, но, признаться, меня держат в компании не за знание структуры контролирующих органов. Я скорее мыслитель, аналитик. Мое дело – креатив.
– Наш отдел является одним из подразделений министерства финансов.
– Это я понял.
– Его задача – следить, чтобы американские компании, в том числе финансовые, не занимались бизнесом со странами, против которых правительство ввело ограничения. Ваша фирма привлекла наше внимание.
– Под ограничениями вы имеете в виду…
– Санкции, – пояснил Хекс. – Мы имеем в виду такие страны, как Иран и Северная Корея, то есть финансирующие террористов. Деньги этих государств плохие, и мы не хотим, чтобы они попадали на наш рынок.
Бен улыбнулся, продемонстрировав гостям безупречные зубы.
– Страны, которые вы назвали, действительно плохие. В этом нет никаких сомнений. Но деньги? Это всего лишь инструмент, джентльмены. Они не могут быть плохими или хорошими.
– Хорошо, сэр. Позвольте мне объяснить более понятно. Вы ведь слышали про закон, верно?
– Какой именно закон?
– Я имею в виду, вы наверняка знаете, что в стране существуют и действуют законы.
– Вы напрасно взяли этот покровительственный тон, мистер Бьюз.
– Просто я пытаюсь найти с вами общий язык, чтобы мы лучше понимали друг друга. Дело в том, что организация, которую я представляю, подозревает вашу фирму в отмывании денег в интересах… да, собственно, в интересах кого попало. И мы пришли к вам, чтобы сказать – мы наблюдаем за вами.
В этот момент открылась дверь и в кабинет вошел Барни Калпеппер. На нем костюм в тончайшую сине-белую тонкую полоску. Внешне он типичный корпоративный адвокат, агрессивный и хладнокровный. Его отец был послом США в Китае и лично дружил с тремя президентами страны. Изо рта Барни торчит леденец на палочке. При виде Калпеппера Киплинг испытал сильнейшее облегчение – словно школьник, которого вызвал в свой кабинет директор, при появлении отца.
– Джентльмены, – произнес он, – это мистер Калпеппер, консультант фирмы по юридическим вопросам.
– Мы всего лишь беседуем, – заметил Хекс. – Юристы нам ни к чему.
Калпеппер не снизошел до рукопожатия. Он остался стоять, прислонившись спиной к шкафу.
– Спросите меня про леденец, – предложил он.
– Простите? – не понимает Хекс.
– Леденец. Спросите меня про него.
Хекс и Бьюз переглядываются с таким видом, словно хотят сказать друг другу: «Я не стану этого делать, сделай ты».
Наконец Бьюз, пожав плечами, поинтересовался:
– Ну, и что не так с вашим леденцом?
Калпеппер вынул сладость изо рта и продемонстрировал гостям.
– Ничего особенного. Вкусная штука. Я вообще люблю сладкое. Знаете, когда мой помощник сказал мне, что к нам на фирму пришли два агента из министерства финансов, я подумал, что это какая-то шутка.
– Очень смешно, мистер…
– Потому что я хорошо знаю своего старого партнера по рэкетболу Лероя Эйбла – вы ведь с ним тоже знакомы, верно?
– Он министр финансов.
– Точно. Так вот, я знаю, что Лерой не стал бы посылать сюда агентов, предварительно не позвонив мне. А раз он мне не звонил…
– Это всего лишь визит вежливости, – вставил Хекс.
– Значит, вы вроде как соседи, которые пришли познакомиться с новым жильцом и принесли ему печенье? – уточнил Калпеппер и бросил взгляд на Киплинга. – Они в самом деле пришли с печеньем? А ты не оставил мне ни крошки, чтобы я тоже мог попробовать?
– Никакого печенья не было, – отозвался Бен.
– Вы что же, хотите печенья? – улыбнулся Бьюз.
– Нет, – ответил Калпеппер. – Но ваш приятель сказал, что это визит вежливости. Вот я и подумал…
Бьюз и Хекс переглянулись и встали.
– Нарушать закон не позволено никому, – заявил Бьюз.
– С этим я не спорю, – откликнулся Калпеппер. – Но думал, что мы с вами говорим о сладостях.
Бьюз застегнул пиджак, и на его губах появилась злобная улыбка.
– Когда речь идет о нарушениях закона, мы можем копать долго. Месяцы, а то и годы. И наши действия санкционированы на самом высоком уровне. Вы хотите поговорить о доказательствах? Погодите, придет время, и потребуется пара тракторов с прицепами, чтобы отвезти их в суд.
– Возбудите дело, – отчеканил Калпеппер. – Оформите и предъявите ордер на обыск. Тогда и поговорим.
– Всему свое время, – огрызнулся Хекс.
– Если только после одного моего телефонного звонка вас не отправят парковать машины на какой-нибудь стоянке в Куинсе, – жестко произнес Калпеппер и снова сунул в рот леденец.
– Эй, приятель, хочешь помериться с кем-нибудь бамбуками – ради бога. Но только сначала узнай, с кем ты связываешься.
– Очень забавно, если вы всерьез полагаете, будто размер вашего бамбука имеет какое-то значение. Потому что когда я кого-нибудь трахаю, сынок, то делаю это рукой.
С этими словами Калпеппер показывает гостям кулак с выставленным вверх средним пальцем.
Бьюз усмехнулся:
– Знаешь, как бывает? Приходит человек в один прекрасный день на работу, а тут орудуют федералы. Хорош ты будешь, когда это случится с тобой.
– Все так говорят, – парировал Калпеппер, – пока рука не вошла по локоть.
Вечером, во время обеда, Бен был рассеян. Он снова и снова прокручивал в памяти свой разговор с Калпеппером.
– Все это ерунда, – сказал адвокат, когда гости ушли, и бросил леденец в корзину для мусора. – Это просто какие-то клоуны, которые пытаются надувать щеки.
– Они сказали, что могут копать месяцами, а то и годами, – напомнил Бен.
– Посмотри, что произошло с Эйч-эс-би-си. Их всего-навсего слегка отшлепали. Потому что, если бы им отмерили по закону, на всю катушку, у них пришлось бы отобрать лицензию. Но мы знаем, этого не случится. Банк слишком велик, чтобы его можно было закрыть, пересажав все руководство.
– Ты считаешь, что штраф в миллиард долларов – это легкий шлепок?
– Для Эйч-эс-би-си не так уж много. Прибыль банка за несколько месяцев работы. Ты знаешь это лучше, чем кто бы то ни было.
Однако Бена аргументы Калпеппера не убедили. Что-то в поведении агентов его насторожило. Они держались так, словно у них был припасен какой-то крупный козырь.
– Нам надо ужесточить режим. И предупредить всех, кто знает хоть что-нибудь, – надо держать рот на замке.
– Это уже сделано. Ты в курсе, сколько бумаг по поводу неразглашения нужно подписать, чтобы попасть на работу в эту фирму, даже если речь идет о должности секретаря в общей приемной? Это не компания, а чертов Форт-Нокс.
– Я не хочу в тюрьму.
– Господи, прекрати нести чушь. С чего ты решил, что тебе грозит тюрьма? Забудь об этом. Ты помнишь скандал вокруг манипуляций со ставкой ЛИБОР? Это был заговор стоимостью в триллионы долларов. Репортер задает помощнику генерального прокурора вопрос: «Речь идет о банке, который нарушал закон и прежде, так почему бы не принять более жесткие меры?» А помощник генпрокурора отвечает: «Я не знаю, что вы имеете в виду под еще более жесткими мерами».
– И все же эти типы пришли в мой офис, – не унимался Бен.
– Ну и что? Два агента сели в лифт и приехали на твой этаж. Да если на тебя действительно что-нибудь было, их бы ввалилась сюда целая сотня, да и держались они иначе.
Тем не менее, сидя в отдельном кабинете индонезийского ресторана в обществе Сары и Дженни, а также жениха дочери и ее родителей, Бен напряженно раздумывал: может, на самом деле агенты накопали против него что-то серьезное. Он жалел, что у него нет записи беседы с незваными гостями из министерства финансов. Если бы она имелась, Бен смог изучить ее внимательнейшим образом и определить, не проявились ли у него во время разговора внешние признаки беспокойства. Обычно ему прекрасно удавалось сохранять бесстрастный вид. Но на этот раз он опасался из-за характера беседы, что в какой-то момент мог дать слабину. Не выдали ли его морщинки вокруг глаз или складки у губ?
– Бен, – окликнула его Сара и прикоснулась к его руке. По выражению ее лица Киплинг понял, что его только что о чем-то спросили.
– Извините, я не расслышал. Здесь довольно шумно, – произнес он, хотя в помещении стоит почти полная тишина.
– Я сказал, что, по нашему мнению, инвестиции в недвижимость по-прежнему выгодное дело, – повторил Берт или Карл – в общем, отец Шейна. – И мне хотелось бы знать, что вы думаете по этому поводу.
– Это зависит от характера недвижимости, – отозвался Бен. – Но после урагана «Сэнди» я всем говорю: если вы приобретаете недвижимость на Манхэттене, покупайте ее где-нибудь на верхних этажах.
После этого Бен извинился и, избегая укоризненного взгляда Сары, вышел на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Он стрельнул сигарету у прохожего и закурил, стоя под ресторанным тентом. Накрапывал мелкий дождь. На мокрой мостовой отражались красные тормозные огни автомобилей.
– У вас не найдется еще одной сигареты? – спросил мужчина в водолазке, появившийся откуда-то из-за спины Бена.
Киплинг, обернувшись, окинул его взглядом. Мужчине за сорок. Он, видимо, богат, нос у него явно сломан, и, возможно, не один раз.
– Извините, нет. Я и эту-то позаимствовал.
Мужчина в водолазке пожал плечами и, выглянув из-под тента, посмотрел вверх.
– Там, в ресторане, одна молодая леди явно пытается привлечь ваше внимание, – заметил он.
Бен взглянул в окно и увидел Дженни. Она махала рукой. «Вернись к столу». Бен отвернулся.
– Это моя дочь, – пояснил он. – Сегодня вечером мы с женой знакомимся с родителями ее жениха.
– Мои поздравления, – без особого энтузиазма произнес мужчина.
Киплинг затянулся сигаретой и кивнул в знак благодарности.
– Когда речь идет о мальчиках, родители беспокоятся о том, чтобы они пораньше стали самостоятельными, – продолжил незнакомец. – Нашли свою дорогу в жизни. В годы моей молодости сыновей выпихивали из родного дома чуть ли не пинком, как только они достигали возраста, дающего им право голосовать на выборах. А иногда и раньше. Враждебное окружение – только оно может сделать из мальчика мужчину.
– Что случилось с вашим носом? – поинтересовался Киплинг.
Незнакомец улыбнулся.
– Мне дали совет: в первый же день найти в тюремной камере самого здорового бугая и врезать ему как следует. Разумеется, подобные действия не могли обойтись без последствий.
– Вы хотите сказать, что сидели в тюрьме? – спросил Киплинг, почувствовав, как у него резко участился пульс.
– Не здесь. В Киеве.
– Господи боже.
– А потом еще в Шанхае. Но по сравнению с Киевом это был курорт.
– Вам просто не повезло, или…
Губы мужчины снова растянулись в улыбке.
– Или со мной произошло что-то вроде несчастного случая? Нет, приятель. Наш мир – опасное место. Да вы ведь и сами это знаете, верно?
– Что? – переспросил Киплинг, ощутив, как вдоль позвоночника побежали мурашки.
– Я говорю, вы и сами знаете, что этот мир – опасное место. Бывает, в самое неподходящее время человек оказывается там, где ему лучше не появляться. И часто случается, что хороший человек поневоле делает плохие вещи.
– Простите, я не расслышал ваше имя.
– Может, лучше я дам вам свой аккаунт в Твиттере? Или вы предпочитаете подписаться на мою страничку в Инстаграме?
Киплинг бросил окурок на тротуар. Как только он это сделал, у тротуара прямо перед рестораном затормозил и остановился черный автомобиль, рыча мотором на холостом ходу.
– Рад был побеседовать с вами, – проговорил Бен.
– Погодите, мы еще не закончили, хотя нам осталось совсем немного.
Киплинг повернулся, чтобы прошмыгнуть в дверь, но мужчина загородил ему дорогу. Он не пытался остановить Бена – просто стоял так, что нельзя было обойти.
– Моя жена… – начал Бен.
– С ней все в порядке, – перебил неизвестный. – Скорее всего, сейчас она думает, что ей заказать на десерт. Возможно, предпочтет меренги. Так что у вас есть возможность еще немного подышать воздухом – или прокатиться на машине. Вам выбирать.
Сердце Киплинга отчаянно колотилось. Он уже успел забыть, как возникает подобный страх. Нет, это не просто страх, а отчетливое осознание того, что он подобно всем смертен.
– Послушайте, – произнес он, – я не знаю, что у вас на уме…
– Вам сегодня нанесли визит. Это было вроде предупредительного звонка. Я нарочно говорю намеками. Так вот, эти типы, возможно, вас напугали.
– На меня что, специально давят, или…
– Не надо волноваться. Пока проблем у вас нет. С ними – возможно, но не с нами. Во всяком случае, пока.
Киплинг мог только предполагать, кого мужчина имел в виду под словом «мы». Однако в целом вполне понимал ситуацию. Хотя он всегда имел дело лишь с посредниками, в крайнем случае с «белыми воротничками» преступного мира, главный рывок в своей карьере сделал в фирме, имеющей дело с очень специфическими финансовыми потоками, и хорошо понимал их характер. Недавний визит к нему представителей контролирующих органов был лишь еще одним свидетельством того, что эти финансовые потоки были незаконными и имели весьма темное происхождение. Если выражаться прямо, Бен занимался отмыванием денег для стран, спонсирующих терроризм, таких как Иран и Йемен, или убивающих собственных граждан, например, как Судан. И делал он это из своего углового кабинета небоскреба, находившегося в деловом центре Нью-Йорка. Потому что, имея дело с миллиардами долларов, можно заниматься такими операциями совершенно открыто. Создавать фирмы-однодневки, переводить деньги по много раз из компании в компанию, со счета на счет до тех пор, пока отследить их изначальное происхождение становится невозможным и грязные деньги не превращаются в совершенно чистые.
– Проблем в самом деле никаких, – сказал Бен, обращаясь к мужчине в водолазке. – Ко мне приходили двое молодых парней, изнывающих от служебного рвения. Но у нас все под контролем – не на их уровне, а выше, там, где в самом деле решаются вопросы.
– Нет, – возразил мужчина, – там у вас тоже есть кое-какие проблемы. Произошли некоторые изменения в политике контролирующих органов. Они получили новые указания. Паниковать не надо, но…
– Послушайте, – перебил собеседника Бен. – Мы в этом деле лучшие. Поэтому тем, на кого вы работаете…
Киплинг замолчал, наткнувшись на ледяной взгляд.
– О них лучше не упоминать, – жестко произнес незнакомец.
Бен почувствовал, как волна озноба пробежала по его позвоночнику.
– Я только хочу сказать, что вы можете доверять нам, – с трудом выдавил он. – То есть мне. Я гарантирую всем своим клиентам, что проблем у них не будет. Ни у кого из них не возникнет осложнений с федералами. И Барни Калпеппер всегда говорит то же самое, а уж он-то в этих делах дока.
Мужчина бросил на Бена подозрительный взгляд, который выражал примерно следующее: «Может, я тебе верю, а может, и нет». Впрочем, вполне возможно, что незнакомец хотел сказать нечто другое: «Эти вопросы не в твоей компетенции».
– Ваше дело – защищать деньги, – заявил он после несколько затянувшейся паузы. – Это главное. И не забывайте, кому они принадлежат. Возможно, вы действительно отмываете их так, что их нельзя связать с нами. Но это вовсе не означает, что эти деньги ваши.
Бен в ту же секунду понимает намек. Похоже, его считают вором.
– Разумеется. Это само собой.
– У вас обеспокоенный вид. Это не очень хорошо. Все в порядке. Может, хотите, чтобы я вас обнял или похлопал по плечу? Все, что я хочу сказать, – не забывайте о самых важных вещах. Ваша задница дело десятое. Главное – это деньги. Если вам придется сесть в тюрьму – что ж, сядете в тюрьму. Захотите повеситься – возможно, это будет не самой плохой идеей.
Мужчина вынул из кармана пачку сигарет и губами достал из нее одну.
– А пока идите и закажите себе на десерт флан, – закончил он. – Не пожалеете.
Затем человек в водолазке подошел к черному седану с открытой дверцей и сел в него. Киплинг в оцепенении смотрел, как машина отъезжала.
В ПЯТНИЦУ ОНИ ОТПРАВИЛИСЬ НА МАРТАС-ВАЙНЪЯРД. У Сары был запланирован благотворительный аукцион. Во время поездки на пароме она пилила мужа за неудавшийся обед с родителями их возможного зятя. Киплинг извинился. «Это все из-за работы», – объяснил он. Но жена уже слишком много раз слышала подобные объяснения.
– В таком случае бросай свою работу, – предложила Сара. – Если она вызывает у тебя такой стресс, плюнь на нее. Мы имеем столько денег, что нам просто не под силу их потратить. И вообще, мне кажется, мы могли бы продать свои апартаменты или яхту. Честное слово, от них больше проблем.
Слова Сары вызвали у Бена приступ негодования – похоже, она совсем не ценит деньги, которые он заработал и продолжает зарабатывать. Она говорит так, словно все его усилия, весь накопленный им опыт, все искусство заключения сделок ничего не стоят.
– Дело не только в деньгах, – возразил он. – У меня есть обязательства.
Сара замолчала. Продолжать спор ей не хотелось. Она могла бы спросить: «А как насчет твоих обязательств передо мной? Или перед Дженни?» Но Сара этого не сделала. Она понимает, что вышла замуж за вечный двигатель, за машину, которая, перестав функционировать, больше уже не заработает никогда. Работа для Бена – это все. Чтобы смириться, Саре потребовалось пятнадцать лет и услуги трех психотерапевтов. Она уверена, другого выхода у нее не было – это что-то вроде ключа к семейному счастью. Но иногда, вспоминая об этом, Сара все еще чувствовала душевную боль.
– Я ведь немного прошу, – проговорила она. – Ужин с родителями Шейна был важен.
– Знаю, и мне очень жаль, – отозвался Бен. – Я приглашу отца парня в клуб, мы с ним сыграем в гольф. Поговорю с ним по-доброму, и он в тот же день станет председателем нашего фан-клуба, вот увидишь.
– Важнее наладить отношения с матерью Шейна. А она, насколько я могу судить, настроена вовсе не позитивно. По-моему, она считает нас людьми, которые думают, что могут купить все на свете, даже место в раю.
– Так и было сказано?
– Нет, но я чувствую, что она так думает.
– Ну и черт с ней.
Сара стиснула зубы. Это очень типично для Бена – отмахиваться от тех, кому он по каким-то причинам не нравится. Она уверена, что так действовать нельзя, поскольку это создает стену между Беном и другими людьми.
– Ты не прав, – сказала она. – Мы должны работать над собой, становиться лучше.
– Как это – лучше?
– Как люди.
У Бена едва не вырвался резкий ответ, но его остановило выражение лица жены. Оно было очень серьезным. Сара совершенно искренне считала, что они с Беном – плохие люди уже только потому, что богаты. Это противоречило всему тому, в чем твердо убежден Бен Киплинг. Взять, к примеру, Билла Гейтса, подумал он. Половину своего состояния этот человек еще при жизни потратил на благотворительность. Миллиарды долларов. Разве он не лучше, чем какой-нибудь приходской священник? Или, скажем, Ганди? И разве они, Бен и Сара Киплинг, ежегодно отдающие миллионы долларов на добрые дела, не лучше тех, кто жертвует, ну скажем, тысяч по пятьдесят?
В воскресенье утром Сара проснулась рано. Она похлопотала какое-то время на кухне, прикидывая, что нужно купить, затем надела прогулочные туфли, взяла плетеную корзину и отправилась пешком через остров на фермерский рынок. Воздух был теплым и влажным. Линия горизонта над морем уже порозовела. Сара прошла мимо покосившихся почтовых ящиков в конце улицы и свернула на другую, ведущую к главной. Ей нравился легкий хруст гравия под ногами. В Нью-Йорке всегда так шумно, что услышать звук собственных шагов невозможно – его поглощают рев автомобильного движения и гул подземки. А на Мартас-Вайнъярд Сара без труда слышала собственное дыхание и даже шорох, с которым ее волосы касаются воротника легкого жакета.
На рынке, несмотря на ранний час, было уже многолюдно. В воздухе ощущался дурманящий запах перезрелых, немного помятых фруктов, спрятанных под прилавками, подальше от людских глаз. Их торговцы предпочитали не показывать покупателям, хотя всем прекрасно известно, что чуть подпорченные, слегка надклеванные птицами фрукты и ягоды гораздо слаще. Рынок работал по выходным дням, причем продавцы всякий раз занимали за прилавками разные места. Впрочем, торговец цветами, как правило, предпочитал располагаться вместе со своим товаром в центре, а пекарь – поближе к берегу моря. Бен и Сара посещали рынок вот уже пятнадцать лет. В этот период они сначала арендовали недвижимость на острове, а затем, когда на них снизошло богатство, приобрели дом современной архитектуры с видом на океан.
Всех местных фермеров Сара знала по именам. Она видела, как росли их дети. Расхаживая между прилавками в толпе людей – одни приехали на уик-энд, а другие жили на острове постоянно, – Сара не столько делала покупки, сколько наслаждалась ощущением того, что она на Мартас-Вайнъярд – своя. Они с мужем собирались отправиться в Нью-Йорк на дневном пароме, поэтому покупать что-нибудь, кроме пары груш, не имело смысла. Но не побывать на фермерском рынке в воскресное утро Сара просто не могла. Когда в выходные дни рынок не открывали из-за дождя, она чувствовала себя какой-то неприкаянной и беспокойно слонялась по улицам города, словно искала сама не зная что.
Сара остановилась перед прилавком с кресс-салатом. После того злополучного обеда с родителями жениха их дочери они с Беном поругались. Ссора была короткой, но бурной. Сара выразила супругу все свое недовольство по поводу его рассеянности и холодности, а также неожиданного исчезновения в разгар столь важного мероприятия. Она дала Бену понять, что больше не намерена мириться с его эгоизмом. В конце концов, сказала она, мир существует не только для того, чтобы удовлетворять желания и потребности Бена Киплинга, и если он собирается общаться только с теми людьми, которые близки ему по интересам, то ему следует поискать другую жену.
Бен, что было для него совершенно не характерно, выглядел виноватым. То и дело просил у жены прощения, беря ее за руку и говоря, что она совершенно права и он сделает все возможное, чтобы подобное никогда больше не повторилось. Тем самым он совершенно обезоружил Сару. Она давно уже привыкла обращаться к его затылку, но на этот раз Бен смотрел ей прямо в глаза. Он признал, что в самом деле долгое время воспринимал все, что она делала для него, да и многое другое, как само собой разумеющееся. Что часто бывал высокомерным. Описывая свое поведение, он даже употребил слово «гордыня». Но теперь, заявил Бен, все изменится. При этом у него был испуганный вид, из чего Сара сделала вывод – ее угроза возымела действие и супруг поверил, что жена может его бросить. Правда, сама она не очень ясно представляла, как стала бы жить без него. Чуть позже ей стало казаться, что страх потерять все возник в душе Бена еще до их ссоры.
Ночью же, после того как она увидела в глазах мужа искреннее раскаяние, Сара, лежа с ним в постели, подумала, что в их браке начинается новая глава. Голова Бена покоилась на ее груди, его руки гладили ее бедра, и Сара решила – это не что иное, как возрождение. Они проговорили допоздна о том, что им нужно хорошо отдохнуть – например, съездить на месяц в Европу. Супруги представляли, как они, держась за руки, словно новобрачные, будут бродить по улицам Умбрии. После полуночи Бен открыл свою шкатулку из красного дерева, выкурил небольшую дозу марихуаны. Сара последовала его примеру – впервые после рождения Дженни. После этого они долго хихикали, словно дети, сидя на кухонном полу рядом с открытым холодильником, и поедали клубнику, доставая ее руками из пластикового контейнера.
Сара миновала прилавки с огурцами и зеленым луком, затем выставленные корзиночки с черникой, ежевикой и малиной и остановилась около торговца кукурузой. Взяв в руку початок, она осторожно отогнула листья, чтобы ощутить под пальцами мягкие, шелковистые кукурузные рыльца, прикрывающие зерна. В этот момент весь окружающий мир для нее исчез, уступив место другому, где нет ни богатых, ни бедных. В сознании Сары мелькнула фраза, которая была хорошо знакома и в то же время показалась ей открытием: «Все мы равны перед лицом природы».
Оглядевшись, Сара увидела неподалеку от себя Мэгги Уайтхед. Она разговаривала с каким-то мужчиной лет сорока, приятным внешне, в джинсах и футболке, поверх которой был надет старый синий кардиган. У мужчины были довольно длинные волосы, которые он время от времени небрежно отбрасывал рукой назад.
Сознание Сары, которая в этот момент все еще пребывала в каком-то оцепенении, работало медленно. Сначала она поняла, что знает женщину, стоящую неподалеку от нее. Затем вспомнила, что это Мэгги, жена Дэвида Уайтхеда и мать двоих детей. И лишь после этого она обратила внимание на мужчину – он улыбался и, пожалуй, стоял слишком близко к Мэгги. В их общении было что-то необычное, интимное. Потом Мэгги, обернувшись, увидела Сару и подняла к глазам ладонь, словно моряк, осматривающий линию горизонта.
– Эй, привет, – сказала она, и в ее тоне прозвучали искренние радость и дружелюбие. Мэгги повела себя совсем не так, как обычно ведут себя замужние женщины, которых застали флиртующими с посторонним мужчиной. Почувствовав это, Сара решила, что ее первое впечатление было ложным.
– Я знала, что могу встретить вас здесь, – продолжала Мэгги. – Познакомьтесь, это Скотт.
Мужчина приветственным жестом поднял ладонь.
– Добрый день, – сказала Сара. – Вы меня знаете, Мэгги. Я обожаю бродить между прилавками и трогать фрукты и овощи.
– Вы едете в Нью-Йорк сегодня?
– Да, думаю, трехчасовым паромом.
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Мы заказали самолет. Полетели с нами!
– Вы серьезно?
– Конечно. То же самое я только что говорила Скотту. Ему тоже сегодня вечером нужно возвращаться в город.
– Я собирался идти пешком, – заметил Скотт.
– Но мы ведь на острове, – нахмурилась Сара.
– Это шутка, – улыбнулась Мэгги.
Сара почувствовала, что краснеет.
– Ну конечно, – сказала она и принужденно рассмеялась. – Иногда я туго соображаю.
– В общем, я приглашаю и вас, и Бена. Будет весело. Можно будет выпить и поболтать о чем-нибудь – например, об искусстве. Кстати, Скотт – художник.
– Неудавшийся, – вставил Скотт Бэрроуз.
– Вовсе нет. Разве вы не говорили мне, что на следующей неделе должны встретиться с несколькими владельцами галерей?
– Скорее всего, эти встречи окажутся безрезультатными.
– А что вы рисуете? – спросила Сара.
– Катастрофы, – ответил Скотт.
На лице Сары появилось озадаченное выражение, поэтому Мэгги объяснила:
– Скотт пишет картины, на которых изображены несчастные случаи, о которых сообщают в новостях, – крушения поездов, обрушения домов и другие ужасы такого рода. Его работы гениальны.
– На мой взгляд, они ужасные, – возразил Скотт.
– Я бы с удовольствием на них посмотрела, – вежливо заметила Сара, хотя слово «ужасные», по ее мнению, лучше всего подходит к описанию картин, о которых только что рассказали.
– Вот видите? – Мэгги укоризненно глянула на Скотта.
– Ваша знакомая просто проявляет вежливость. Но мне приятны ее слова.
Скотт явно собирался сказать что-то еще, но Сара сменила тему разговора.
– И когда вы собираетесь лететь? – поинтересовалась она, обращаясь к Мэгги.
– Я вам напишу, – ответила та, – но, думаю, где-нибудь около восьми вечера. Долетим до Тетерборо, а оттуда уж как-нибудь доберемся до города. Обычно к десяти тридцати мы в таких случаях уже бываем дома.
– Ой, это было бы прекрасно! – радостно воскликнула Сара. – Стоит только подумать о воскресных пробках, и мне становится плохо. Спасибо за приглашение. Бен будет просто в восторге.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Мэгги. – Я очень рада. Для этого и существуют самолеты, верно?
– Я этого не знал, – вставил Скотт.
– Не вредничайте, – попросила Мэгги. – Вы ведь тоже летите.
Она смотрела на Скотта с лукавой, дразнящей улыбкой. Глядя на Мэгги, Сара решила, что все дело в ее приветливости и общительности. Что же касается Скотта, то он своим поведением никоим образом не давал понять, что они с Мэгги не просто знакомые.
– Я подумаю над этим, – отозвался Скотт. – Спасибо.
Он вежливо улыбнулся обеим женщинам и отошел. Сара подумала, что Мэгги тоже отправится по своим делам, но та медлила, и Сара решила из вежливости продолжить разговор:
– Где вы с ним познакомились?
– Со Скоттом? Да прямо здесь. Он всегда пьет кофе у Гейба, а я часто бываю там с детьми. Рэйчел обожает маффины, которые там подают. Как-то раз мы разговорились.
– Он женат?
– Нет. Хотя, кажется, когда-то был помолвлен. Мы с детьми однажды были у него в гостях и смотрели его картины. Они очень необычные. Я постоянно уговариваю Дэвида купить что-нибудь из работ Скотта, но он говорит, у него слишком нервная работа, поэтому ему не хочется смотреть на всякие ужасы еще и дома. Сказать по правде, они и в самом деле производят тяжелое впечатление.
– Могу себе представить.
– Да уж.
Они еще несколько секунд постояли молча среди сновавших мимо людей.
– Как у вас дела? Все хорошо? – поинтересовалась Сара.
– Да, все в порядке. А у вас?
Сара вспомнила утренний поцелуй Бена и улыбнулась.
– И у нас тоже.
– Отлично. Что ж, встретимся в самолете?
– Да. Еще раз спасибо.
– До вечера.
Мэгги послала в сторону Сары быстрый воздушный поцелуй и ушла. Сара посмотрела ей вслед, а затем отправилась искать клубнику.
В это время Бен сидел на заросшей плющом террасе, отделанной специально обработанной древесиной. Перед ним на столе добрая дюжина небольших бейглов – с копченой лососиной, грунтовыми помидорами, каперсами и мягким домашним сыром. Удобно устроившись на плетеном стуле, Бен читал «Санди таймс» и пил капучино, время от времени поглядывая на волны. В лицо ему дул легкий ветерок с океана. Все выходные он обменивался электронными письмами с Калпеппером, используя эзопов язык и эмограммы, чтобы тексты писем нельзя было использовать в качестве улик, если правоохранители взломают его почту.
В море покачиваются на волнах парусные лодки и яхты. Калпеппер также в иносказательных выражениях сообщил Бену о попытке через свои каналы выяснить, что именно в деятельности фирмы привлекло внимание правительства и федеральные агенты пытаются раскопать. «Похоже, у них есть ключ, который скармливает им всякую грязь».
Бен вытер с подбородка остатки помидора и доел свой первый бейгл. Осведомитель? Неужели Калпеппер хотел сказать именно это? Бен вспомнил мужчину в водолазке, которому когда-то сломали нос в киевской тюрьме. Неужели разговор с этим типом ему не приснился?
На террасу вышла Сара, несущая половинку грейпфрута. Бен еще только встал, а его жена уже успела пройтись по округе.
– Паром отбывает в три тридцать, – сообщил он. – Значит, мы должны быть на пристани в два сорок пять.
Сара протягивает ему салфетку и садится за стол.
– Я встретила на рынке Мэгги.
– Уайтхед?
– Да. С каким-то художником. То есть не то чтобы с ним – просто они разговаривали.
– Угу, – пробурчал Бен, уже готовый к тому, чтобы на время отключиться и не слушать болтовню жены.
– Мэгги сказала, что сегодня в их самолете есть свободные места.
Слова Сары привлекли внимание Бена.
– Она что, пригласила нас лететь с ними?
– Да. Хотя, если ты уже настроился плыть на пароме, принимать приглашение не обязательно. Но ведь знаешь, какие по воскресеньям пробки на дорогах.
– Да нет, предложение весьма соблазнительное. Ты уже дала согласие?
– Я ответила, что поговорю с тобой и, скорее всего, ты согласишься.
Бен откинулся на спинку стула. Он собрался послать сообщение своему помощнику, чтобы тот отправил машину в аэропорт Тетерборо, и уже достает телефон, чтобы сделать это. Но тут ему в голову пришла еще одна мысль.
Дэвид. Он может поговорить с ним. Разумеется, не вдаваясь в детали, но так, чтобы тот понял – у него, Бена Киплинга, серьезные проблемы. Может, Дэвид посоветует ему, что делать? Стоит ли ему нанять кризис-менеджера? Или начать искать козла отпущения? Кроме всего прочего, у Дэвида хорошие связи в исполнительных органах власти. Если министерство юстиции получило новые указания или инструкции, возможно, Дэвид сможет выяснить, какие именно.
Бен отложил недоеденный бейгл, вытер руки о штанины и встал.
– Пойду прогуляюсь до пляжа. Мне надо кое-что обдумать, – произнес он.
– Если ты подождешь минутку, я пройдусь с тобой, – предложила Сара.
Бен уже открыл рот, чтобы сказать, что ему нужно сосредоточиться, но удержался. Он все еще чувствовал вину за неудавшийся обед в обществе жениха дочери и его родителей. В конце концов он согласно кивнул и отправился в дом, чтобы обуться.
Машина приехала за ними в начале девятого вечера. Бен и Сара устроились на заднем сиденье, в зоне, охлаждаемой кондиционером. Автомобиль покатил по дороге в сгущающихся сумерках. Оранжевый желток солнца уже наполовину погрузился во взбитый белок облаков на горизонте. Бен раздумывал над тем, как он перейдет к интересующей его теме и что именно скажет Дэвиду. «О кризисе речь не идет, но, может, ты слышал о каких-то нововведениях, исходящих из Белого дома, которые могут повлиять на рынок в целом?» Нет, это слишком сложный заход. Может, просто спросить: «У нас ходят слухи о каких-то новых указаниях – ты можешь подтвердить их или опровергнуть?»
Бен вспотел, хотя температура в салоне автомобиля немногим больше двадцати градусов. Сидевшая рядом с Беном Сара восторженно любовалась закатом. Бен ласково пожал ее руку, и жена ответила ему улыбкой.
Когда позвонил Калпеппер, Бен выбрался из машины на бетон летного поля. На аэродром опустился густой туман.
– Кажется, началось, – сообщил Калпеппер в тот самый момент, когда Бен принял от водителя свой небольшой чемодан.
– Что именно?
– Подготовка к предъявлению обвинений. Мне это птичка на хвосте принесла.
– И когда все произойдет?
– Утром. Федералы будут действовать жестко, если потребуется – с применением силы, прикрываясь ордерами на обыск. Мне звонил Лерой. Ситуация дерьмовая. Ему на этот раз придется принять сторону президента. «Нам нужно послать Уолл-стрит сигнал», – так он сказал. Или что-то в этом роде. Я отправил добрую сотню человек, чтобы спрятать все концы. Сейчас они этим занимаются.
– Концы?
– Ну да. А ты как думал?
Бен ощутил озноб. Сейчас его способность к креативному мышлению оказалась полностью парализована.
– Господи, Барни, ты можешь четко сказать, что происходит?
– Не по телефону. Но по моим данным – примерно то же самое, что происходило в СССР при Сталине. Но учти, ты ничего не знаешь. Для тебя это обычный воскресный вечер.
– И что я должен…
– Ничего. Езжай домой, прими успокаивающую таблетку и ложись спать. Утром надень приличный костюм, смажь каким-нибудь кремом запястья и отправляйся в контору. Они собираются арестовать тебя в офисе. Тебя, Гувера, Табиту и далее по списку. Адвокаты попытаются добиться, чтобы тебя выпустили под залог, но федералы упрутся и постараются продержать под замком по максимуму.
– В тюрьме?
– Нет, в магазине «Бест Бай». Конечно, в тюрьме. Но не волнуйся. У меня везде есть неплохие контакты.
Калпеппер вешает трубку. Бен, стоящий на летном поле, уже не чувствовал теплого ветерка, не замечал встревоженного взгляда Сары. В одно мгновение весь окружающий мир для него изменился. Все теперь выглядело иначе – и клочья тумана, проплывавшие над головой, и тень самолета на бетоне. Бену казалось, что над аэродромом вот-вот появится вертолет, из которого высадится группа спецназа.
«Началось, – подумал он. – Самый худший сценарий стал реальностью. Меня арестуют и предъявят обвинение».
– Господи, Бен, на тебе лица нет, – проговорила Сара.
Неподалеку от них двое техников заканчивали осмотр и обслуживание самолета.
– Все в порядке, – откликнулся Бен, изо всех сил стараясь взять себя в руки. – Просто появились кое-какие плохие новости на рынке. Из Азии.
Техники отсоединили от фюзеляжа гибкий шланг. Они одеты в комбинезоны цвета хаки и такие же кепки с длинными козырьками, которые делают их лица практически неразличимыми. Один из них, отойдя на несколько шагов от топливной магистрали, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Оранжевый огонек осветил его нос и щеки. Бен, прищурившись, вгляделся в его черты. «Неужели это…» Додумать мысль он не успел – огонек зажигалки погас, и лицо техника снова погрузилось в темноту. Нервы Бена были настолько напряжены, что опасность мерещилась ему повсюду. Пульс его все учащался, и он начал дрожать словно в лихорадке, несмотря на жару.
Внезапно он осознал, что Сара что-то ему говорит.
– Что? – переспросил Бен.
– Я говорю – мне стоит волноваться?
– Нет-нет. Просто я подумал про нашу поездку, о которой мы говорили, – в Италию, в Хорватию. Не знаю, может, нам стоит отправиться в путешествие прямо сейчас, то есть сегодня вечером?
Сара положила руку на предплечье мужа.
– Ты такой сумасброд, – ласково сказала она. Бен кивнул.
Второй техник закрепил шланг на боку цистерны бензовоза-заправщика и забрался в кабину. Его напарник бросил окурок на бетон, погасил его ногой и подошел к кабине с другой, пассажирской стороны.
– Не хотел бы я лететь на этом аппарате, – заметил он.
Эти слова привлекли внимание Бена. Ему показалось, что они были сказаны не просто так, что в них есть какой-то особый смысл. Он обернулся и спросил:
– Что вы сказали?
Мужчина, не ответив, хлопнул дверью Заправщик тронулся с места и уехал. Бен продолжил размышлять над странной фразой. Что это было? Угроза? Предупреждение? Или у него просто начинается паранойя? Бен наблюдал, как грузовик с цистерной катит в сторону ангара, и вскоре его задние габаритные огни превратились в две крохотные красные точки, едва видные сквозь пелену тумана.
– Милый, – окликнула мужа Сара.
Бен шумно выдохнул и потряс головой, словно отгоняя наваждение.
– Да, дорогая.
«Слишком большая, чтобы посадить». Кажется, так сказал Барри об их фирме и о возможности привлечения к уголовной ответственности ее руководство. Вполне вероятно, со стороны правительства это всего лишь игра. Но не исключено, что власти и в самом деле хотят послать некий сигнал финансовым рынкам. В таком случае Барри вполне может быть прав. Ну что же, Бен готов к такому развитию событий, он предвидел их и, соответственно, заранее предпринял целый ряд мер. Если бы он этого не сделал, он был бы идиотом, а это не так. На крайний случай Бен обеспечил себе финансовую независимость, припрятав кое-какие деньги на черный день. Не все, конечно, – пару миллионов. У него есть адвокат, которому авансом уже уплачен гонорар. Да, похоже, ситуация развивается по наихудшему сценарию, но Бен подготовился и к нему.
Пусть федералы приходят, подумал он, покоряясь судьбе. Пожав руку Сары, Бен немного успокоился. Ему стало легче дышать. Вместе с женой он направился к трапу самолета.