СПАСАТЕЛЬНЫЙ ЖИЛЕТ оказывается таким тесным, что мешает ему дышать. Тем не менее Скотт затягивает лямки еще туже. И это бессознательное, инстинктивное движение он делает каждые несколько секунд, оказавшись в вертолете. Гэс Франклин сидит напротив Скотта, внимательно вглядываясь в его лицо. Рядом с ним расположился унтер-офицер ВМС Беркман в оранжевом комбинезоне и шлеме из блестящего черного пластика. Все трое находятся в кабине вертолета береговой охраны Эм-Эйч-65-Си «Дельфин», летящего над волнами. На горизонте Скотт видит смутные очертания скалистого берега Мартас-Вайнъярд. Но вертолет держит курс не на остров, во всяком случае, пока. Трехлапому псу-инвалиду придется немного подождать своего хозяина. Вспомнив о нем, Скотт какое-то время думает о своем питомце. Сниз – некрупный пес белого цвета с черным пятном на глазу. Его любимое занятие – игра в прятки в высокой траве. Год назад из-за развившейся раковой опухоли ему пришлось ампутировать правую заднюю лапу. Уже через два дня после операции пес вовсю карабкался вверх и вниз по лестнице. После звонка Гэсу Скотт из той же закусочной связался по телефону с соседкой, которую перед отъездом попросил позаботиться о собаке. Та сообщила, что Сниз в полном порядке и большую часть времени проводит на крыльце, греясь на солнце. Поблагодарив женщину, Скотт сказал, что вернется через пару дней.

– Не торопитесь, – успокоила его соседка. – Вам так много пришлось пережить. Вы столько сделали для того мальчика. Да что там, вы его просто спасли. Вы молодчина!

Мысли Скотта снова вернулись к собаке с отрезанной лапой: «Если животное может приспособиться к своему увечью, практически забыть о нем и жить полноценной жизнью, почему мне не под силу справиться со своими проблемами?»

Вертолет тем временем продолжает рассекать винтом влажный, густой, словно кисель, воздух. Скотт держится за сиденье здоровой правой рукой, левая все еще висит на перевязи. Дорога от берега до предполагаемого места катастрофы занимает двадцать минут. Глядя на расстилающееся внизу водное пространство, Скотт не может поверить, что проплыл такое расстояние.

Гэс подъехал к закусочной примерно через час после звонка Скотта на белом седане – служебном, как сразу же пояснил он. Скотт, дожидаясь его, пил воду без газа. Подойдя, Гэс передал ему комплект одежды.

– Надеюсь, с размером я угадал, – сказал он.

– Уверен, вещи будут в самый раз. Спасибо, – поблагодарил Скотт и отправился в туалет, чтобы переодеться.

Гэс привез ему хлопчатобумажную футболку и спортивные брюки свободного покроя с большими накладными карманами. Брюки оказались немного велики в талии, футболка – слегка тесной в плечах, поэтому процесс переодевания потребовал от Скотта немалых усилий. Зато, выйдя из туалета, он снова выглядел как совершенно нормальный человек, не привлекающий чрезмерного внимания и не вызывающий подозрений. Вымыв руки, он запихнул медицинскую униформу поглубже в мусорное ведро.

Глядя в иллюминатор вертолета, Гэс указывает рукой куда-то вниз и вправо. Посмотрев в том направлении, Скотт видит белый корабль береговой охраны, стоящий на якоре.

– Вы когда-нибудь раньше летали на вертолете? – спрашивает Гэс, с трудом перекрикивая шум двигателя.

Скотт отрицательно качает головой. Он художник. Кому придет мысль в посадить на борт вертолета человека его профессии? Впрочем, то же самое он думал по поводу частных самолетов – и вот как все обернулось.

Взглянув вниз, Скотт видит еще полдюжину судов, разбросанных по поверхности океана. Спасатели считают, что самолет затонул на большой глубине. Какая-то впадина – так они называли это место. Как объяснил Скотту Гэс, это означает, что на поиски «Лира» или того, что от него осталось, может уйти несколько недель.

– Это поисково-спасательная операция, – говорит Гэс. – В ней участвуют корабли военно-морских сил, береговая охрана и НУОА.

– Как вы сказали?

– Национальное управление по исследованию океанов и атмосферы, – улыбается Франклин. – У этих очкариков есть хитрые сонары. Кроме того, ВВС предоставили нам пару Эйч-Си-130. Плюс к этому в нашем распоряжении тридцать водолазов ВМС и еще двадцать из Массачусетского полицейского управления. Все они готовы приступить к работе в воде, как только мы найдем обломки.

Скотт какое-то время молчит, раздумывая, а потом спрашивает:

– Скажите, это обычное мероприятие для случаев, когда падает небольшой самолет?

– Нет. Все дело в том, что на борту были важные персоны. Такие операции проводятся по звонку самого президента.

Вертолет делает вираж вправо и облетает вокруг корабля береговой охраны. При этом корпус машины так накреняется, что если бы не дверь и не пристегнутый ремень, Скотт наверняка свалился бы в воду.

– Вы говорили, что, когда вы вынырнули, некоторые обломки плавали на поверхности, – кричит ему в ухо Гэс.

– Что?

– Вы видели обломки самолета на поверхности воды?

Скотт кивает:

– Они были охвачены пламенем.

– Это горело топливо, – поясняет Гэс. – Из чего следует, что в баках образовалась пробоина. Вам повезло, что вы остались целы.

Скотт кивает с отсутствующим лицом – он изо всех сил напрягает память.

– И еще я, кажется, видел крыло. Не могу сказать, какую именно часть. Впрочем, могло оказаться и что-то другое. Было темно.

Гэс кивает. Вертолет резко ныряет вниз. Скотту кажется, что его желудок подскакивает к горлу.

– Вчера утром рыбаки, вышедшие в море на лодке, обнаружили куски крыла неподалеку от Филбин-бич, – сообщает Гэс. – И еще поднос для раздачи питания, подголовник и сиденье от унитаза. Понятное дело, мы ищем не целехонький самолет. Похоже, он развалился на части. Не исключено, что в течение ближайших дней к берегу прибьет еще какие-нибудь предметы – все зависит от течения. Весь вопрос в том, развалился ли корпус самолета при ударе о воду или еще в воздухе.

– Простите. Мне хотелось бы сообщить вам больше. Но, как я уже говорил, похоже, в какой-то момент ударился обо что-то головой.

Скотт смотрит на океан. Бесконечное водное пространство простирается вокруг, сколько хватает глаз. Впервые ему приходит в голову мысль, что, может, это хорошо, что в момент катастрофы было темно. Если бы он увидел пустынную водную гладь вокруг себя, ему, возможно, не удалось бы доплыть до берега.

Гэс тем временем ест миндальные орешки из небольшого, герметично закрывающегося контейнера. В ситуации, когда любой другой человек наслаждался бы открывшимися ему красотами природы, он, будучи инженером, видит и оценивает лишь совместное действие природных факторов – земного притяжения, океанского течения, ветра. Таким людям, как Гэс, недоступна прелесть поэзии. Вернее, для них поэзия – в оригинальных технических решениях и целесообразности. Они ценят функцию, а не форму. Для таких, как Гэс, все в мире просто и ясно. Они редко испытывают сомнения и почти никогда не бывают ни ярыми оптимистами, ни законченными пессимистами.

Гэс Франклин родился в Стайвезант-Виллидж. Его отец был мусорщиком, мать – домохозяйкой. Гэс оказался единственным в школе чернокожим молодым человеком, с отличием окончившим Фордхемский университет. Он видел красоту не в природе, а в архитектуре римских акведуков и микрочипах. Согласно его представлениям, любую проблему можно было решить путем ремонта или замены вышедшей из строя детали. В сложных же случаях, по его мнению, следовало просто-напросто разобрать всю систему, а затем, устранив неисправность, опять собрать и запустить заново.

Именно так он относился и к своему браку. В итоге однажды дождливой ночью жена плюнула ему лицо и выбежала за дверь. «Ты бесчувственный!» – крикнула она за несколько секунд до этого. Гэс, услышав ее слова, нахмурился. Чувства у него имелись – в этом он нисколько не сомневался. Только они были другими, совсем не теми, в которых нуждалась его супруга.

Потому в ответ на слова, сказанные ею в сердцах, Гэс просто пожал плечами. А она плюнула ему в лицо и выбежала на улицу. Это случилось в 1999 году.

Утверждать, что Белинда была эмоциональной женщиной, – это все равно что не сказать ничего. И к тому же она не воспринимала никакую технику. Однажды она заявила, что латинские названия цветов уничтожают их таинственность. Стоя в коридоре и чувствуя, как плевок стекает по его подбородку, Гэс сделал вывод, что скорее всего его брак ремонту не подлежит. Они с женой были попросту несовместимы. А вот его жизнь в самом деле требовала системной перенастройки, начать которую следовало с развода.

В течение года, который они с Белиндой прожили в браке, Гэс пытался найти практические решения иррациональных проблем. Жена считала, что он слишком много работает. Однако на самом деле он работал меньше, чем большинство его коллег. Белинда хотела завести детей немедленно, а по мнению Гэса, с этим следовало повременить до того момента, когда он добьется успеха в карьере, что приведет к увеличению заработка и, следовательно, к переезду в более просторную квартиру – такую, в которой была бы детская комната.

В один прекрасный день Гэс усадил супругу за стол и устроил ей презентацию. С помощью графиков и диаграмм он продемонстрировал Белинде, что наилучшим моментом для зачатия будет сентябрь 2002 года, до которого нужно было подождать три года. Разумеется, при условии, что ему удастся достигнуть намеченных рубежей в продвижении по служебной лестнице и соответствующего уровня дохода. Белинда назвала его бесчувственным роботом. Гэс объяснил, что роботы бездушны по определению, а он вовсе не машина, потому что у него есть чувства – просто Гэс их контролирует, а она нет.

Их развод прошел довольно гладко – главным образом потому, что Белинда наняла адвоката. Он был заинтересован заработать побольше, а значит, используя категории Гэса, имел четкую и рациональную цель. И Гэс Франклин снова стал одиноким мужчиной, который в полном соответствии с материалами презентации, продемонстрированными в свое время Белинде, быстро делал карьеру в корпорации «Боинг». Через некоторое время ему предложили руководящую должность в отделе расследований Национального управления безопасности перевозок. На ней он проработал последние одиннадцать лет.

С годами его образ мыслей и восприятие мира стали меняться. Он понемногу перестал воспринимать окружающее как детали некой огромной машины. Занимаясь расследованиями крупных транспортных катастроф, он по долгу службы часто был вынужден сталкиваться со смертью и человеческим горем. При этом Гэс, как справедливо сказал в свое время Белинде, все же не был роботом. Он мог испытывать любовь, как и боль потери. Просто в молодости ему легче удавалось держать эти чувства внутри.

В 2003 году у его отца обнаружили лейкемию. Он умер в 2009-м, а еще через год скончалась от разрыва аневризмы мать Гэса. Пустоту, которая возникла после этого в его душе, невозможно было объяснить. Программа дала сбой. Гэс на себе ощутил горе – то, что видел много раз, работая в НУБП. Смерть предстала перед ним не как отвлеченное понятие, а как страшная и непреодолимая реальность.

Теперь, когда ему исполнился пятьдесят один год, Гэс Франклин чувствовал, что к нему начала приходить мудрость, в том числе способность понимать не только фактическую сторону происходящих событий, но и их воздействие на людские души. Авиакатастрофа – это трагедия, которая свидетельствует: на свете есть много того, что человек не может полностью контролировать.

Когда августовской ночью его телефон зазвонил, Гэс подумал и о жертвах катастрофы – экипаже и пассажирах. И, конечно, о двух маленьких детях, находившихся на борту.

Начал он с анализа фактов. Итак, частный самолет – модель, изготовитель, год постройки? – пропал с экранов радаров – аэропорт отправления, прибытия, последний сеанс радиосвязи, данные радиолокационных устройств, погодные условия? Опрос пилотов находившихся поблизости воздушных судов и диспетчеров других аэропортов никаких результатов не дал. После того, как было зафиксировано исчезновение самолета с экранов РЛС, больше его никто не видел.

Пока формировалась группа людей, которым предстояло заниматься поисками, были сделаны необходимые в подобных случаях телефонные звонки.

К тому моменту, когда Гэс оказался в машине, у него уже имелся список пассажиров пропавшего самолета. На основе скорости движения борта был намечен предполагаемый район поисков. О случившемся проинформировали командование ВМС и береговой охраны, которое выделило для проведения операции вертолеты и корабли. Когда Гэс добрался до аэропорта Тетерборо, осмотр поверхности океана уже начался. Хотя все еще оставалась надежда на то, что самолет совершил где-нибудь вынужденную посадку, но не смог сообщить об этом из-за отказа радиосвязи.

Первые обломки были обнаружены через двадцать два часа.

НЕСМОТРЯ НА ДОВОЛЬНО ХАОТИЧНОЕ СНИЖЕНИЕ, вертолет приземляется на удивление мягко. Унтер-офицер ВМС Беркман распахивает сдвижную дверь, и пассажиры выпрыгивают из машины на палубу. Лопасти вертолета со свистом рассекают воздух над их головами. Скотт видит вокруг десятки людей в морской форме. Каждый из них занят своим делом.

– Сколько времени мы отсутствовали на экране… – говорит Скотт, но Гэс, не дослушав его, отвечает:

– Скажу вам честно: служба контроля за воздушным движением аэропорта Тетерборо допустила промах. Ваше исчезновение с экранов радаров заметили только по прошествии шести минут. Это чертовски большой промежуток времени. Из-за такого прокола район поиска увеличен во много раз. Кто знает, что могло произойти? Упал самолет в воду сразу же или резко снизился и какое-то время летел над поверхностью океана? А что, если он еще и изменил курс? Где его прикажете искать? Когда воздушное судно пропадает с экрана РЛС, диспетчер первым делом пытается вызвать его по радио. Он делает это в течение девяноста секунд. Затем вызывает другие самолеты, находящиеся в том же районе, – возможно, они видят исчезнувший борт. Может быть, у него вышла из строя антенна и по этой причине радиообмен с ним невозможен. Если никто пропавший самолет не наблюдает, диспетчер связывается с береговой охраной и говорит: «У меня исчез с экрана самолет». Затем сообщает, когда это произошло, где самолет видели в последний раз, каким курсом и с какой скоростью он летел. Береговая охрана отправляет на поиски свой корабль и поднимает в воздух вертолет.

– А когда позвонили вам?

– Ваш самолет упал в воду в 22 часа 18 минут в воскресенье. В 23 часа 30 минут я уже следовал в Тетерборо с авральной командой.

Низко над палубой с ревом пролетает огромный Эйч-Си-130 военно-воздушных сил, вспарывая воздух четырьмя винтами. Скотт инстинктивно пригибается.

– Он пытается уловить отраженный сигнал, – говорит Гэс, кивая в сторону самолета. – Обычно все суда, самолеты и вертолеты используются для визуального поиска. Кроме этого, для обнаружения обломков применяется подводный сонар. Мы стараемся получить в свое распоряжение все, что можно. Само собой, в первую очередь стараемся найти черный ящик. Его данные вместе с записью голосовых переговоров пилотов позволяют посекундно восстановить ход событий на борту самолета.

Скотт видит, как Эйч-Си-130 закладывает вираж, разворачивается и отправляется на новый заход.

– Значит, никакого контакта по радио с самолетом не было? – уточняет он. – И сигнал о помощи экипаж не подавал?

Гэс запихивает в карман свой блокнот.

– «Спасибо, контроль» – это последнее, что сказал пилот по радиосвязи. Это было секунд за тридцать до того, как самолет оторвался от взлетно-посадочной полосы.

Большая волна приподнимает и снова опускает корпус корабля. Скотт хватается за бортовое ограждение, чтобы сохранить равновесие. Вдали он видит идущее малым ходом судно НУОА.

– В общем, мы сели в Тетерборо в 23:46, – продолжает свой рассказ Гэс. – Первым делом я сразу же собрал все данные службы контроля за воздушным движением. Оказалось, что речь идет о частном самолете без полетного плана и с неизвестным количеством пассажиров, который пропал над океаном примерно час двадцать минут назад.

– У них не было полетного плана?

– На территории США для частных самолетов это не обязательно. Список пассажиров имелся. В него были внесены четыре человека. Семья – муж, жена и двое детей. Плюс экипаж – еще трое. Однако затем с Мартас-Вайнъярд поступили сведения, что пассажиров на борту было по меньшей мере семеро. Поэтому мне пришлось выяснять, кто еще мог оказаться в самолете, имеют ли они какое-то отношение к случившемуся. Кстати, мы на тот момент понятия не имели, что, собственно, произошло. Да и откуда нам было это знать? Может, вы изменили курс и полетели в сторону Ямайки? Или сели в каком-нибудь другом аэропорту – в Нью-Йорке или в Массачусетсе?

– Я в это время уже находился в воде и плыл. Точнее, мы. Я и мальчик.

– Да, верно. А теперь в воздухе висят три вертолета береговой охраны и, возможно, еще один из ВМС. Потому что через пять минут после того, как я вошел в помещение диспетчерской службы воздушного контроля, мне позвонил шеф, которому до этого звонил его босс. И я узнал, что на борту был Дэвид Уайтхед, важная персона, и поэтому сам президент взял дальнейшее развитие ситуации под свой личный контроль. Это означает, что оскандалиться нельзя ни в коем случае. И еще сообщили, что меня ждет встреча со спецгруппой из ФБР, а возможно, и с каким-нибудь высоким чином из министерства внутренней безопасности.

– А когда вы узнали, что на борту находилась супружеская чета Киплингов?

– Когда я летел из Тетерборо на Мартас-Вайнъярд, мне позвонили из комиссии по ценным бумагам и биржам и сказали: они прослушивают телефон Бена Киплинга и думают, что он находился в самолете. Это означало, что, помимо фэбээровцев и людей из министерства внутренней безопасности, на мне повиснут еще и агенты этой комиссии. Следовательно, потребуется вертолет побольше.

– Зачем вы мне это рассказываете? – спросил Скотт.

– Отвечаю на ваш вопрос.

– А сюда вы меня привезли, потому что я поинтересовался, как идет расследование?

Гэс на несколько секунд задумывается.

– Вы ведь сами сказали, что это может помочь вам что-нибудь вспомнить, – говорит он после паузы.

Скотт недоверчиво качает головой:

– Нет, неправда. Я знаю, что не должен быть здесь. Вы так не работаете.

Гэс снова что-то прикидывает про себя.

– Как вы полагаете, сколько людей выживает в большинстве авиакатастроф? – спрашивает он. – Как правило, погибают все. Может, находясь здесь, вы действительно что-то вспомните. А может, я привез вас сюда, потому что восхищаюсь тем, как вы смогли это сделать.

– Только не добавляйте «для мальчика».

– Почему бы и нет? Вы спасли ему жизнь.

– Я… я просто плыл. Он позвал на помощь. Любой другой на моем месте сделал бы то же самое.

– Во всяком случае, другие могли бы попытаться.

Скотт смотрит на воду, покусывая губу.

– Значит, я герой, потому что входил в школьную команду по плаванию?

– Нет. Потому что вы вели себя как настоящий герой. И я привез вас сюда, потому что для меня это кое-что значит. Для всех нас.

Скотт пытается вспомнить, когда он в последний раз ел.

– Послушайте, а что он имел в виду?

– Кто?

– Тот тип в больнице. Когда парень из ФБР сказал, что накануне вечером играл Бостон. И представитель компании «Лир-джет», кажется, сказал что-то про бейсбол.

– Верно. Он упомянул про Дворкина. Он играет за «Ред Сокс».

– И что?

– В воскресенье вечером он установил новый рекорд времени пребывания на ударной позиции за всю историю бейсбола.

– И?

Гэс улыбается.

– Он сделал это как раз в то время, когда вы находились в воздухе. Двадцать две подачи за восемнадцать минут. Эта серия началась в тот самый момент, когда ваш самолет оторвался от земли, и закончилась за какие-то несколько секунд до катастрофы.

– Вы шутите.

– Нет. Ваш полет продолжался ровно столько времени, сколько Дворкин пробыл на базе с битой.

Скотт смотрит на воду, потом на небо, где на горизонте собираются свинцово-серые тучи. Он вспоминает, что на стадионе, кажется, действительно происходило что-то чрезвычайное. Во всяком случае, двое других мужчин на борту следили за репортажем с явным интересом. «Ты только посмотри на это, дорогая, это же просто невероятно!». Скотт всегда был равнодушен к бейсболу. Но сейчас, слушая рассказ Гэса, он чувствует, как по спине бегут ледяные мурашки. Два события происходят одновременно, и между ними словно бы устанавливается связь. Начинает казаться, что их совпадение во времени не случайно, что в нем есть какой-то скрытый смысл. Но ведь это невозможно. Бейсболист на переполненном зрителями стадионе бьет по мячу, а в это самое время небольшой самолет, с трудом пробиваясь сквозь туман, набирает высоту. Сколько событий происходят одновременно? Миллионы. Значит ли это, что все они как-то связаны между собой?

– Первые доклады командира экипажа и второго пилота не вызывают никаких вопросов, – говорит Гэс. – Мелоди был ветераном, летал уже двадцать три года, а в «Галл-Уинг» проработал одиннадцать лет. Никаких проступков, замечаний или жалоб. Правда, у него было непростое детство. Его воспитывала одна мать, причем она входила в секту, члены которой верили в конец света.

– Вроде секты Джима Джонса? – спрашивает Скотт.

– Пока неясно. Мы наводим кое-какие справки, но, скорее всего, это не особенно важная деталь.

– А другой летчик? – интересуется Скотт. – Второй пилот?

– Тут немного сложнее. Разумеется, все это не подлежит разглашению, но полагаю, вы увидите в прессе немало спекуляций на данную тему. Чарльз Буш был племянником Логана Бэрча, сенатора. Вырос в Техасе. Прослужил какое-то время в национальной гвардии. Похоже, был большим жизнелюбом. Имел пару замечаний – в основном за неподобающий внешний вид. В частности, за появление на службе небритым. Вероятно, этому предшествовали шумные вечеринки. Но ничего серьезного. Мы плотно работаем с авиакомпанией, пытаясь получить более ясную и точную картину.

«Джеймс Мелоди и Чарльз Буш». Скотту кажется, что второго пилота он даже не видел, а о командире экипажа Джеймсе Мелоди у него сохранились лишь смутные воспоминания. И ведь у каждого из них была своя жизнь. Скотт пытается восстановить в памяти хоть какие-то детали.

Волнение на море усиливается. Стоящий на якоре корабль качается на мощных волнах, словно пробка.

– Похоже, надвигается шторм, – замечает Скотт.

Гэс, держась руками за бортовое ограждение, окидывает взглядом горизонт.

– Если это не ураган, мы не станем прерывать поиски, – говорит он.

Пока Гэс отдает распоряжения участникам операции, Скотт спускается в кают-компанию и выпивает чашку чая. На стене укреплен телевизор, и на экране мелькают кадры репортажа о ходе поисково-спасательных работ. Скотт видит корабль, на котором он находится, снятый с вертолета. Кроме него, в кают-компании сидят два моряка. Они пьют кофе и тоже смотрят на экран телевизора.

Кадры репортажа сменяет «говорящая голова» – это Билл Каннингем в красных подтяжках.

– …наблюдаем за ходом поисков. Затем в четыре часа вы увидите специальную передачу под названием «Безопасно ли наше небо?» – смотрите не пропустите. И вот еще что. Я долго держал язык за зубами, но вся эта история кажется мне очень подозрительной. Потому что, если действительно произошла авиакатастрофа, то где же жертвы? Если Дэвид Уайтхед и члены его семьи погибли, почему нам не показали их тела? Теперь начинаются какие-то мутные разговоры, и я слышу: Эй-си-эн запускает в эфир историю о том, что на борту самолета был Бен Киплинг, известный финансист, которому комиссия по ценным бумагам и биржам собиралась предъявить обвинения за проведение деловых операций с нашими врагами. Да-да, друзья, за незаконное инвестирование денег, поступивших из таких стран, как Иран и Северная Корея. А что, если эта авиакатастрофа – не что иное, как попытка вражеской страны замести следы? Заставить этого предателя Киплинга замолчать раз и навсегда? В таком случае возникает вопрос. Почему наше правительство с самого начала не квалифицировало эту авиакатастрофу как террористический акт?

Скотт отворачивается от экрана телевизора и отхлебывает чай из картонной чашки, стараясь не слушать голос комментатора.

– А вот еще один важный вопрос. Кто такой этот Скотт Бэрроуз?

«Стоп. Это еще что?» Скотт снова смотрит в телевизор. На экране он видит свою фотографию, сделанную несколько лет назад, незадолго до его выставки в Чикаго.

– Да, я знаю, что вы скажете – он ведь спас четырехлетнего мальчика. Но кто он такой и что делал на борту самолета?

На экране возникает изображение дома Скотта на Мартас-Вайнъярд. Скотт не понимает, как такое возможно. Он видит в окне свою увечную собаку, которая беззвучно лает.

– В «Википедии» он упоминается как художник, но какая-либо личная информация о нем отсутствует. Мы вошли в контакт с картинной галереей в Чикаго, где мистер Бэрроуз якобы проводил свою последнюю по времени выставку в 2010 году. Однако сотрудники галереи утверждают, что никогда его не видели. Попробуйте задаться вопросом: каким образом никому не известный художник, картины которого не выставлялись уже несколько лет, мог оказаться на борту роскошного частного самолета в обществе двух богатейших мужчин Нью-Йорка?

Скотт не может отвести взгляд от экрана, на котором по-прежнему демонстрируют его жилище – более чем скромный одноэтажный дом, снятый им у рыбака-грека за 900 долларов в месяц. Строение нуждается в покраске, и Скотт обреченно ждет неизбежной шутки Каннингема по поводу того, что дом художника заждался маляра, но до нее дело так и не доходит.

– И вот я, журналист, задаю в прямом эфире вопрос: есть ли на свете хоть кто-то, кто знаком с этим таинственным художником? Если есть, пусть позвонит на наш канал и убедит меня, что мистер Бэрроуз действительно существует и что это не законспирированный агент «Исламского государства».

Скотт, прихлебывая чай, чувствует на себе взгляды двух военных моряков. Он чувствует, что и позади него кто-то есть.

– Похоже, о том, чтобы вы отправились домой, не может быть и речи, – говорит Гэс, возникнув из-за спины Скотта.

– Очевидно, – соглашается Скотт.

Гэс еще некоторое время смотрит на экран, а затем подходит к телевизору, выключает его и спрашивает:

– У вас есть какое-нибудь место, где вы можете отсидеться несколько дней и в то же время быть в пределах досягаемости?

Скотт задумывается, но ему ничего не приходит в голову. Он уже позвонил своему единственному приятелю, а затем сбежал, бросив его у торгового павильона рядом с бензозаправкой. Теоретически у него есть где-то двоюродные сестры, бывшая жена, но Скотт понимает, что о них уже успели навести справки через «Гугл». Ему нужен человек, которого невозможно было бы вычислить логически или с помощью компьютера.

Затем его осеняет. Он вспоминает о блондинке с миллиардом долларов.

– Да, есть один человек, которому я могу попробовать позвонить, – говорит Скотт.