ПЕРВУЮ НОЧЬ СКОТТ ПРОСПАЛ на раскладном диване в комнате, где хозяйка, видимо, обычно занималась шитьем. Он не собирался оставаться ночевать у Элеоноры, но решил, что ей понадобится моральная поддержка после всего произошедшего, – особенно с учетом того, что муж куда-то уехал.

«Он выключает телефон, когда работает», – сообщила Элеонора. Однако прозвучало это так, словно она хотела сказать – не работает, а пьет.

Уже засыпая, Скотт слышит, как около часа ночи Дуг возвращается. От шороха шин по подъездной аллее у Скотта резко поднимается адреналин. Так отреагировали бы многие люди, очнувшись от забытья в незнакомой комнате и пытаясь понять, где они находятся. Стол для шитья стоит у окна. В тени смутно угадываются очертания швейной машины, похожей на притаившегося хищника. Открывается, а затем закрывается входная дверь. На лестнице слышатся тяжелые шаги. Дуг останавливается рядом с дверью, за которой находится Скотт, и, похоже, прислушивается, стараясь не дышать, наступает мертвая тишина. Скотт, тоже затаив дыхание, продолжает лежать – незваный гость в чужом доме. Наконец Дуг начинает сопеть. Крупный бородатый мужчина в комбинезоне, явно перебравший самодельного виски и пива. Снаружи доносится громкий стрекот цикад. Скотт думает об океане и населяющих его кровожадных существах, невидимых человеческому глазу.

За дверью громко скрипит доска – видимо, Дуг перенес свой более чем солидный вес с одной ноги на другую. Скотт приподнимается, садится на диван и неотрывно смотрит на дверную ручку в виде медного шара. Что он будет делать, если она начнет поворачиваться? Если Дуг ввалится в комнату, пьяный и готовый к драке?

Где-то в доме включается кондиционер, и его ровный нарастающий шум гасит звук сопения, доносящегося из-за двери. Слышно, как Дуг разворачивается и топает по коридору в спальню. Скотт делает медленный и бесшумный выдох, только сейчас осознав, что до этого задерживал дыхание.

Утром Скотт ведет мальчика на улицу искать камни, которые можно бросать в воду так, чтобы они несколько раз подпрыгнули, прежде чем утонуть. Вдвоем они прочесывают берег реки в надежде найти подходящие для этой цели плоские голыши. Скотт обут в неудобные для загородной прогулки городские туфли. На мальчике крохотные рубашка и шорты, кроссовки размером с ладонь взрослого мужчины. Скотт объясняет Джей-Джею, что стоять нужно немного боком к воде, а бросать камни рукой, сгибая и разгибая локоть. При этом стараться, чтобы они летели параллельно поверхности реки. У мальчика долго ничего не получается. Сдвинув брови, Джей-Джей продолжает попытки. Видно, что он расстроен, но сдаваться не хочет. Плотно сжав губы и издавая странные звуки, похожие не то на песню без слов, не то на жужжание пчелы, он поднимает все новые и новые камешки. Когда наконец брошенный им голыш, прежде чем скрыться под водой, дважды подскакивает рикошетом от речной поверхности, мальчик подпрыгивает и хлопает в ладоши.

– Это было здорово, приятель, – одобрительно говорит Скотт.

Джей-Джей, воодушевленный успехом, снова принимается собирать камни. Они со Скоттом находятся на идущей вдоль берега узкой песчаной полосе, на которой растет колючий кустарник. Дальше начинается лес. Как раз в этом месте русло Гудзона делает плавный поворот. Утреннее солнце, поднимающееся из-за горизонта где-то за спиной у Скотта и Джей-Джея, еще скрыто за деревьями. Его первые лучи ложатся на противоположный берег. Скотт, присев на корточки, опускает руку в холодную и чистую воду. В этот момент он вдруг задумывается о том, будет ли когда-нибудь еще плавать или летать самолетом. Его ноздри улавливают запах ила и доносящийся откуда-то аромат скошенной травы. Воздух полон щебета птиц.

Мальчик бросает в воду еще один камень и смеется.

Может быть, это первый признак того, что рана в его душе начинает понемногу затягиваться?

Накануне вечером Элеонора, войдя в гостиную, сказала, что Скотту кто-то звонит. Он в это время ползал по полу, играя с мальчиком в машинки, и удивился ее словам. Кто мог звонить ему сюда?

– Она сказала, что ее зовут Лейла, – уточнила Элеонора.

Встав с пола, Скотт направился на кухню.

– Как вы раздобыли этот номер? – спрашивает он.

– Для таких вещей и существуют деньги, дорогуша, – отвечает Лейла, после чего, резко понизив голос, продолжает с воркующими интонациями: – Ну а теперь скажи мне, что ты скоро вернешься. Я безвылазно сижу на третьем этаже и смотрю на твою картину. Она такая замечательная. Я не говорила, что в детстве бывала на этом фермерском рынке? У отца был дом на Мартас-Вайнъярд. Я ходила на рынок есть мороженое. Когда думаешь об этом, просто жутко становится. Когда мне в первый раз в жизни дали наличные деньги, я пошла на рынок и купила на них персиков у мистера Козелли. Мне тогда было шесть.

– Со мной сейчас мальчик, – объясняет Скотт. – Я нужен ему – по крайней мере, мне так кажется. Хотя не знаю, я не силен в детской психологии.

Скотт слышит, как Лейла отхлебывает глоток какого-то напитка.

– Желающие купить твои работы уже выстроились в очередь, – говорит она. – Люди готовы приобрести все, что ты напишешь в ближайшие десять лет. Чуть позже я переговорю с Тэйтом об организации твоей индивидуальной выставки этой зимой. Работающий на тебя агент прислал мне слайды картин. От них просто дух захватывает.

Эти слова, когда-то такие желанные для Скотта, теперь не производят на него ни малейшего впечатления.

– Мне пора идти, – говорит он в трубку.

– Погоди, не убегай, – мурлычет Лейла. – Я по тебе скучаю.

– Что, по-вашему, между нами происходит? – напрямик спрашивает Скотт.

– Давай съездим в Грецию, – неожиданно предлагает его собеседница. – У меня там есть дом на скалах у самого моря, но никто не знает, что он принадлежит мне. Его оформили на шесть, если не ошибаюсь, подставных компаний – в общем, полная конфиденциальность. Мы могли бы нежиться на солнце, есть устриц и танцевать после наступления сумерек. А там будет видно. Я знаю, что не должна на тебя давить. Но мне никогда раньше не приходилось встречать человека, чьим вниманием было бы так трудно завладеть. Даже когда я с тобой рядом, мне кажется, что ты находишься где-то очень далеко.

Когда, повесив трубку, Скотт вернулся в гостиную, Джей-Джей переместился за стол. Включив компьютер Элеоноры, он играл в обучающую игру, складывая слова из отдельных букв.

– Эй, приятель! – окликнул его Скотт.

Ребенок даже не взглянул на него. Взяв стул, Скотт поставил его рядом с Джей-Джеем и осторожно устроился на нем. На дисплее он увидел изображение жука, сидящего на листе. Мальчик захватил мышью букву Ж и перенес ее в специально оставленное для этого окошко. Затем Джей-Джей проделал то же самое с буквами У и К.

– Ты позволишь? – спросил Скотт и, потянувшись к мыши, осторожно подвигал курсором. У него никогда не было своего компьютера, но он провел довольно много времени, сидя в кафе и наблюдая за людьми, барабанившими по клавишам лэптопов. По крайней мере, ему казалось, что он справится. Однако почти сразу же Скотт столкнулся с проблемой.

– Интересно, как работает поиск, – сказал он без вопросительной интонации, словно разговаривая сам с собой.

Джей-Джей снова завладел мышью и открыл окно браузера. Затем вошел в Гугл и вернул мышь Скотту.

– Отлично. Спасибо, – поблагодарил его Скотт.

Он набрал в поисковой строке «Дво» и задумался, не зная точно, как пишется интересующая его фамилия. Затем стер буквы и написал: «“Ред Сокс”», видео, рекорд пребывания на позиции бьющего». И нажал на Enter. Когда ролик загрузился, мальчик показал ему, как растянуть изображение на весь экран. Скотт внезапно почувствовал себя неандертальцем.

– Думаю, ты тоже можешь это посмотреть, – сказал он Джей-Джею и кликнул мышью на кнопке запуска. Качество ролика оказалось низким – цвета были насыщенными, но изображение походило на мозаику. Создавалось впечатление, что автор записал его с телевизора на ручную видеокамеру. Скотт представил, как неизвестный ему человек сидит в своей гостиной и делает запись.

– Дворкин выходит на позицию бьющего, – раздается голос комментатора, который тонет в реве зрителей. Игрок с битой – высокий, могучего сложения мужчина с густой менонитской бородой, но без усов. Он делает несколько пробных взмахов. Напротив него разминается и припудривает ладони канифолью питчер команды соперников. За спиной у него видны ярко горящие прожекторы на вышке у ограды стадиона. Игра проводится жарким летним вечером, температура воздуха тридцать градусов, дует юго-западный ветер.

Со слов Гэса Скотт знал, что Дворкин начал свою серию ударов в тот самый момент, когда самолет оторвался от взлетно-посадочной полосы. На мониторе компьютера Дворкин, развернув корпус, отвел биту назад, за правое плечо. Первый мяч.

Телекамера проехалась по толпе зрителей. На несколько секунд на экране возникли сидящие на трибунах мужчины в хлопчатобумажных спортивных свитерах, дети в бейсболках и перчатках, машущие и улыбающиеся в объектив. Наконец питчер изготовился к броску. Дворкин отвел биту за правое плечо. Скотт кликнул мышью, остановив ролик. Питчер замер на месте, занеся правую руку с мячом назад, а левую для равновесия вытянув вперед, приподняв одну ногу, чтобы вложить в бросок как можно больше мощи. Дворкин, в полной готовности к удару, застыл в шестидесяти футах от него. Скотту было точно известно, что в течение следующих восемнадцати минут питчер сделает двадцать два броска.

Но сейчас в матче благодаря Скотту наступила неожиданная, незапланированная пауза. Двадцать два броска в игре, которая состоялась три недели назад. Однако для человека, наблюдающего за ней впервые, события на экране словно происходили в первый раз. Время как будто обратилось вспять. Тот, кто не видел матча, не смог бы заранее сказать, что случится дальше. Дворкин мог отразить подачу удачно или неудачно, или вообще промахнуться. Сидя за компьютером рядом с Джей-Джеем, Скотт невольно подумал: «А что, если бы все события можно было отмотать назад на три недели, как и запись матча, вернуться в 26 августа 2015 года и остановить время ровно в 22 часа?» Он представил, как, словно на остановленной видеозаписи, в городах замерли на месте сверкающие светом фар и красными тормозными огнями скопления автомобилей, люди на улицах и в домах, клубы дыма над заводскими трубами, гепарды где-то на просторах Африки, преследующие добычу.

Если бы это было возможно, Скотт в этот момент снова оказался бы на борту самолета. И все остальные тоже – руководитель медиакорпорации с женой и двумя детьми, банкир с супругой, красавица-стюардесса. Девочка, дочь Мэгги, надев наушники, слушала бы музыку, мужчины смотрели бейсбольный матч, о чем-то негромко переговариваясь, а Мэгги с улыбкой глядела бы на спящего сына.

Получалось, что, пока он снова не запустит снятый кустарным способом ролик, они оставались живыми. Самолет, зависший в воздухе, еще не встретился с неотвратимой судьбой. Скотт почувствовал, как его глаза наполняются слезами. И без того далеко не идеальное изображение на мониторе компьютера стало совсем размытым…

Сидя на корточках на берегу реки, Скотт, опустив в воду ладонь, наблюдает за тем, как вокруг его запястья образуется крохотный водоворот. Рано утром он видел в окно, как Дуг швыряет сумки в джип и раздраженно выкрикивает какие-то слова, которые Скотт так и не смог расслышать. Погрузив в машину вещи, Дуг втиснулся в кабину, с силой захлопнул дверцу и уехал куда-то, расшвыривая колесами гравий.

«Что произошло? Может, то, что Дуг уехал, к лучшему?»

Где-то возникает звук, похожий на пение бензопилы или шум грузовиков, мчащихся по федеральному шоссе. Однако Скотт знает, что федеральных шоссе поблизости нет. Не обращая внимания на звук, он наблюдает за тем, как мальчик выковыривает из прибрежного ила кусочки кварца.

Непонятный звук усиливается, тембр его становится басовым. Скотт, сидящий у кромки воды, встает. Он замечает, что ветви деревьев начинают заметно раскачиваться. Шелест листьев, задевающих друг друга, отдаленно напоминает шум аплодисментов. Мальчик отрывается от своего занятия и, задрав голову, смотрит вверх. В следующее мгновение на Скотта и ребенка обрушивается ужасающий рев. Из-за верхушек деревьев, едва не задев их брюхом, появляется вертолет. Скотт инстинктивно втягивает голову в плечи. Джей-Джей бросается к нему. Похожая на огромную хищную птицу, черная, блестящая в лучах солнца машина пролетает над ними и, достигнув противоположного берега, делает разворот. Бегущий мальчик с испуганным лицом приближается к Скотту. Тот, не раздумывая, подхватывает Джей-Джея на руки и, прижимая к себе, бежит к деревьям, лавируя в низком кустарнике. Его городские туфли вязнут в песке. Достигнув опушки, Скотт, не останавливаясь, углубляется в лесополосу, состоящую из тополей и ив. Низко свисающие ивовые ветви хлещут его по рукам. Он снова борется за жизнь – свою и ребенка, который обвил руками шею Скотта и цепко обхватил ногами его талию. Выглядывая из-за его плеча, мальчик со страхом смотрит назад.

Когда они возвращаются домой, Скотт видит, как вертолет садится прямо на заднем дворе дома. Элеонора, выйдя на крыльцо, прижимает ладонью волосы, раздуваемые ветром от вращающегося винта.

Наконец вертолет приземляется, и пилот выключает двигатель. Подойдя, Скотт передает мальчика Элеоноре.

– Что происходит? – спрашивает она.

– Отнесите его в дом, – отвечает Скотт. Он видит, как из вертолета выбираются Гэс Франклин и агент О’Брайен. Фэбээровец передвигается на полусогнутых ногах, отчего кажется ниже ростом, и прикрывает ладонью голову. Гэс идет ровно – он уверен, что при его росте еще вращающиеся лопасти винта его не заденут.

Наконец двигатель окончательно затихает. Гэс протягивает Скотту руку.

– Извините за театральные эффекты, – говорит он. – Но я подумал, будет лучше, если мы поговорим с вами до того, как новость распространится по всему свету.

Скотт пожимает Гэсу руку.

– Вы помните агента О’Брайена, – добавляет Франклин.

– Еще бы, конечно, помнит, – произносит фэбээровец и сплевывает на траву.

– Разве его не отстранили? – интересуется Скотт.

Гэс смотрит вверх и щурится от солнца.

– Скажем так – открылись кое-какие новые факты, из-за которых главная роль в расследовании перешла к ФБР, – поясняет Франклин.

Скотт смотрит на него с недоумением. О’Брайен покровительственно хлопает его по плечу.

– Давайте пройдем в дом, – предлагает он.

Мужчины рассаживаются на кухне. Чтобы отвлечь ребенка, Элеонора включает телевизор, где показывают очередную серию «Кота в шляпе». Сама она усаживается неподалеку от Джей-Джея на краешек дивана и наблюдает за ним, обеспокоенно вскакивая при каждом его движении. «Я позволяю ему проводить слишком много времени перед телевизором», – думает она.

– Ладно, приступим к делу, – говорит О’Брайен.

Скотт в недоумении смотрит на Гэса. Тот пожимает плечами, давая понять, что ничего не может сделать. Выясняется, что утром водолазы, срезав петли, подняли на поверхность дверь кабины пилотов. Экспертиза подтвердила, что обнаруженные в ней дырки представляют собой не что иное, как пулевые отверстия. Это привело к перераспределению полномочий в следственной группе. Гэсу поступило несколько телефонных звонков из правительственных учреждений. Представители высокого начальства совершенно недвусмысленно дали ему понять, что он должен предоставить ФБР полную свободу действий и оказывать ведомству возможное содействие. А еще Франклину сообщили, что О’Брайен возвращается в состав группы. Руководство явно не считало его источником утечки информации в прессу. Более того, как оказалось, его ждало большое будущее. Об этом сказал Гэсу межведомственный координатор.

Через десять минут после того, как Гэс, закончив разговор с начальством, положил трубку, О’Брайен явился в ангар в сопровождении двенадцати человек и потребовал ввести его в курс последних событий. Гэс, будучи прагматиком, прекрасно понимал, что спорить бесполезно, хотя и испытывал к О’Брайену личную неприязнь. Он сообщил фэбээровцу, что водолазам удалось обнаружить и поднять на поверхность тела всех остальных погибших, за исключением тела Джила Баруха, личного охранника Дэвида Уайтхеда. Оно могло всплыть где-нибудь или же оказаться выброшенным волнами на берег. В этом случае шансы найти его еще оставались. Однако нельзя было исключать и того, что найти труп Баруха уже не удастся.

С точки зрения Гэса, следствию предстояло ответить на ряд вопросов.

Кто стрелял на борту самолета? В первую очередь подозрение падало на телохранителя, Джила Баруха, так как только о нем точно известно, что он был вооружен. Однако, поскольку никто из пассажиров и членов экипажа не проходил через рамку металлоискателя, стрелком мог оказаться и любой из них.

По какой причине был открыт огонь? Пытался ли стрелок попасть в кабину пилотов, чтобы угнать самолет, или его целью было устроить авиакатастрофу? Может быть, он пытался проникнуть в кабину пилотов, чтобы предотвратить падение воздушного судна? Кто он – злодей или герой?

Почему командир экипажа оказался в салоне, а не в кабине? Если речь шла о попытке угона самолета, мог ли он оказаться одним из заложников? Не случилось ли, что он вышел из кабины в пассажирский салон разрядить возникшую на борту опасную ситуацию? И, наконец, если так, то…

Почему второй пилот не подал сигнал бедствия?

Кстати, Чарли Буша водолазы обнаружили в кабине пилотов. Он был пристегнут ремнями к своему креслу и все еще сжимал в пальцах ручку управления. Одна из пуль врезалась в пол позади него. Однако не было никаких свидетельств того, что кому-то постороннему удалось проникнуть в кабину до того момента, как самолет рухнул в воду. Гэс сообщил фэбээровцу, что результаты вскрытия тела Буша будут получены днем. Никто не знал, внесут ли они какую-то ясность в картину авиапроисшествия. Тем не менее лучшая версия, по мнению Гэса, состояла в том, что у молодого пилота случился инсульт или инфаркт. В худшем же случае речь могла идти о преднамеренном групповом убийстве.

Все обломки самолета, которые удалось обнаружить и поднять на поверхность, вплоть до самых мелких фрагментов, были тщательно осмотрены, пронумерованы и выложены в ангаре. Хорошая новость состояла в том, что удалось найти черные ящики. Плохая – в том, что один из них или даже оба оказались сильно повреждены. Техники работали круглосуточно, чтобы получить записанные данные о полете. К концу дня, сообщил Гэс О’Брайену, из воды поднимут и доставят в ангар фюзеляж самолета – при условии, что не будет резких изменений погоды в худшую сторону.

Выслушав все, что сказал Франклин, О’Брайен вызвал вертолет.

Теперь, сидя на кухне в доме Элеоноры, агент О’Брайен устраивает что-то вроде шоу. Он медленно извлекает из кармана небольшой блокнот и кладет его на стол. Затем достает ручку и нарочито медленно отвинчивает колпачок, после чего пристраивает ее рядом с блокнотом. Гэс чувствует на себе недоумевающий взгляд Скотта, но его глаза устремлены на фэбээровца. Тем самым он словно дает Скотту понять – «вот куда тебе сейчас надо смотреть».

Участники следственной группы договорились, что не будут обсуждать результаты расследования по телефону или по электронной почте до тех пор, пока не станет ясно, каким образом доклад О’Брайена просочился в прессу. Поэтому теперь оставался лишь один способ общения – личная беседа. Таков был парадокс современных технологий – делая жизнь людей намного удобнее, они в то же время легко могли обернуться против тех, кто ими пользовался.

– Как вы знаете, мы нашли самолет, – начал О’Брайен. – Миссис Кросби, я вынужден официально сообщить вам, что обнаружены тела вашей сестры, ее мужа и вашей племянницы.

Элеонора кивает. В этот момент она думает о мальчике, который сидит в гостиной и смотрит мультики. О ее мальчике. О том, что скажет ему. И еще думает о Дуге и его последних словах, которые он произнес перед тем, как уехать: «Это еще не конец».

– Мистер Бэрроуз, – обращается О’Брайен к Скотту, – вы должны рассказать мне все, что помните.

– Зачем?

– Затем, что я этого требую.

– Скотт… – пытается вмешаться Гэс.

– Не надо, – прерывает его О’Брайен. – Мы уже достаточно с ним деликатничали. – Он снова устремляет взгляд на Скотта. – Почему пилот во время полета оказался за пределами кабины?

Скотт качает головой:

– Этого я не помню.

– Вы сказали, что перед катастрофой слышали какой-то стук. Мы спросили у вас, имел ли этот звук механический характер. По вашему мнению, скорее всего, нет. Что же это было, как вы полагаете?

Скотт на какое-то время задумывается.

– Не знаю. Мне показалось, будто самолет дернулся, словно наткнулся на что-то. Я ударился головой. Так что мои воспоминания вряд ли вам пригодятся.

О’Брайен изучающе смотрит на него.

– В двери кабины пилотов обнаружено шесть пулевых отверстий.

– Что? – переспрашивает Элеонора и мгновенно бледнеет.

Слова фэбээровца поражают Скотта. Пулевые отверстия? Что он говорит, этот О’Брайен?

– Вы видели у кого-нибудь оружие?

– Нет.

– Вы помните телохранителя Уайтхеда, Джила Баруха?

– Кажется, это такой крупный мужчина у двери. Он не… я не… – У Скотта путаются мысли.

– Вы не видели, он не доставал оружие? – спрашивает О’Брайен.

Мозг Скотта лихорадочно работает. «Кто-то стрелял в дверь кабины пилотов». Что это может означать? Самолет резко дернулся. Люди закричали, и кто-то выстрелил в дверь кабины. Самолет начал падать. Командир экипажа находился в салоне. Возможно, стрелявший хотел попасть внутрь кабины.

Или, может, кто-то выхватил оружие, и пилот – точнее, второй пилот – бросил самолет в пике? Зачем? Вероятно, чтобы заставить вооруженного человека потерять равновесие. Говорят, что причиной катастрофы не была ни техническая неисправность, ни ошибка пилота. Значит, произошло что-то другое.

Скотт чувствует приступ тошноты – кажется, он только сейчас понимает, что только чудом остался в живых. В голову ему внезапно приходит странная мысль. Если авиакатастрофа не была нечастным случаем, значит, кто-то хотел его убить. Тогда дело не в руке судьбы, а в том, что он и мальчик стали жертвами нападения.

– Я поднялся на борт самолета и сел в кресло, – заговорил Скотт. – Она принесла мне бокал вина – Эмма, стюардесса. Я сказал – спасибо, не нужно, и попросил воды. Сара, жена банкира, все время болтала мне в ухо о том, как они с дочерью ходили на Биеннале Уитни. По телевизору показывали бейсбол. Мужчины – Дэвид и банкир – смотрели матч. Я держал на коленях свою сумку. Стюардесса хотела забрать ее, но я почему-то не отдал. А когда нас начали буксировать, стал в ней рыться. Не знаю, почему. Наверное, чтобы чем-то себя занять. Нервы.

– И почему же вы нервничали? – спрашивает О’Брайен.

Скотт задумывается.

– Это была очень важная для меня поездка. Из-за того, что чуть не опоздал на самолет – часть пути пришлось бежать – я был немного не в своей тарелке. Сейчас все, что волновало меня тогда, кажется просто смешным. Встречи с агентами, визиты в галереи. В сумке были слайды всех моих работ, и я после вынужденной пробежки хотел убедиться, что все они на месте. Не знаю, почему у меня возникло такое желание.

Опустив глаза, Скотт какое-то время молча смотрит на свои руки, а затем продолжает:

– Я сидел в кресле у окна и смотрел на крыло. Сначала мы летели в тумане, но потом туман рассеялся. А может, мы просто поднялись над ним. Было уже совсем темно, наступила ночь. Я посмотрел на Мэгги, и она улыбнулась мне. Рэйчел сидела рядом с ней в наушниках и слушала музыку, а мальчик спал, укрытый одеялом. Опять-таки не знаю, почему, но я решил, что Мэгги будет приятно, если я сделаю набросок портрета ее дочери. Поэтому я вынул блокнот и стал рисовать.

Скотт вспоминает задумчивое выражение лица Рэйчел и странную, недетскую печаль в ее взгляде. Потом на память приходит момент, когда она с матерью приходила к нему домой, чтобы посмотреть картины, висящие в сарае, – угловатая девочка с великолепными волосами.

– Когда мы набирали высоту, – продолжает Скотт, – самолет пару раз тряхнуло, но не слишком сильно, так что никто не обратил на это особого внимания. Охранник сидел впереди рядом со стюардессой на откидном кресле. Но как только погасло табло, он встал.

– И что же было дальше?

– Ничего. Он просто стоял – и все.

– Просто стоял? И ничего больше?

– Ну да.

– А вы рисовали?

– Да.

– А потом?

Скотт качает головой. Он помнит, как внезапно выронил карандаш и нагнулся, чтобы его поднять, но тот покатился по полу. Однако то, что произошло перед этим, не сохранилось в его памяти. В самолете человеку кажется, что он сидит перпендикулярно поверхности земли или почти так, даже когда воздушное судно дает крен. И только выглянув в окно, он понимает, что пилот заложил вираж.

Самолет резко накренился. Карандаш упал на пол. Скотт расстегнул ремень безопасности и потянулся за ним, но карандаш покатился по полу, словно мяч с крутого склона. Затем Скотт выпал из кресла и ударился обо что-то головой.

– Я не знаю.

Скотт смотрит на Франклина, а тот, в свою очередь, на О’Брайена.

– У меня вопрос, – говорит Гэс. – Не про катастрофу. Про ваши картины.

– Ладно.

– Кто та женщина?

– Какая женщина? – недоумевает Скотт.

– Я заметил, что на всех картинах присутствует женщина, причем, кажется, одна и та же. Кто она?

Скотт медленно выдыхает и смотрит на Элеонору. Ее взгляд устремлен на него.

– У меня была сестра, – отвечает он. – Она утонула. Когда мне было… когда ей было шестнадцать лет. Решила ночью искупаться с другими подростками в озере Мичиган – обычная детская глупость.

– Извините.

– Ничего.

Скотту жаль, что он не в состоянии сказать о гибели сестры нечто более значительное, однако нужные слова не приходят.

Позже, когда Джей-Джей уже спит, Скотт, отозвав Гэса в сторону, интересуется:

– Как по-вашему, все прошло нормально?

– Это была полезная беседа, благодарю вас.

– Насколько полезная? – уточняет Скотт.

– Нам удалось выяснить важные детали. Кто где сидел. Что люди делали, как себя вели.

После того как вертолет улетел и Скотт и Элеонора остались одни, что-то произошло. Оба словно вдруг вспомнили – они ведь совершенно чужие друг другу люди. Иллюзия последних суток, в течение которых им казалось, что дом Элеоноры – маленькая крепость, где они могут спрятаться от окружающего мира, рассеялась как дым. В конце концов, Элеонора – замужняя женщина, Скотт – человек, который спас ее племянника. Что они знают друг о друге? Как долго он собирается оставаться у нее в гостях? Хочет ли она, чтобы он был здесь еще какое-то время? Желает ли, наконец, этого сам Скотт?

Между ними возникла какая-то неловкость, натянутость. Поэтому, когда Элеонора занялась готовкой, Скотт сказал, что не голоден и хочет пойти прогуляться, чтобы немного развеяться.

Он бродил по окрестностям, пока не стемнело. Уже под вечер Скотт вышел на берег реки и долго стоял там, наблюдая, как голубая вода постепенно становится черной, а солнце, уходящее за горизонт, сменяет луна. Ему в очередной раз показалось, что за последние несколько недель он стал другим человеком.

Когда Скотт вернулся, позвонил Гэс.

– Хочу вам кое-что сказать, – звучит в трубке его голос. – Об этом еще никто не знает, но самописец поврежден. Не совсем уничтожен, но повреждения серьезные, так что извлечь данные будет непросто. У меня над этим сейчас работают шестеро парней, а губернаторы двух штатов звонят мне каждые пять минут, желая знать, как продвигается дело.

– Боюсь, что здесь я вам ничем не могу помочь.

– Понятно. Я сообщаю о данном факте просто потому, что вы имеете право это знать. Все остальные пусть катятся к черту.

– Я расскажу Элеоноре.

– Как там ребенок? Извините, что не поинтересовался раньше.

– Ну, он практически не говорит. Но, похоже, рад тому, что я здесь. Возможно, мое присутствие окажет какой-то терапевтический эффект. Что касается Элеоноры, то она сильная женщина.

– А как ее муж? Что-то я его не видел.

– Сегодня утром он собрал вещи и уехал.

В трубке надолго повисает тишина.

– Надеюсь, мне не надо объяснять вам, как это будет выглядеть, – говорит наконец Гэс.

Скотт кивает, но его собеседник этого, разумеется, не видит.

– С каких пор «как это будет выглядеть» стало важнее того, чем «это» является на самом деле? – интересуется Скотт.

– Я полагаю, с две тысячи пятнадцатого года, – отвечает Гэс. – Особенно после того, как вы выбрали не самое лучшее место для укрытия, и это стало предметом обсуждения в СМИ. Богатая наследница и все такое – телевидение и газеты не могли не раздуть эту историю до небес. Я посоветовал вам найти место, где вы сможете пересидеть поднявшийся шум, а не стать героем репортажей желтой прессы.

Скотт устало потирает глаза.

– Ничего не было. То есть хочу сказать, что она разделась и забралась ко мне в кровать, но я не…

– Мы говорим не о том, что было и чего не было, – перебивает Скотта Гэс, – а о том, как все это выглядит со стороны.

Утром Скотт, услышав, как Элеонора возится на кухне, спускается вниз. Она стоит у плиты и готовит завтрак. Мальчик играет на полу в коридоре. Скотт молча усаживается рядом с ним и берет в руки игрушечный грузовик-цементовоз. Какое-то время они играют вместе, катая машинки по деревянным половицам. Затем Джей-Джей вытаскивает из рюкзака плюшевого мишку и протягивает его Скотту.

Мир за пределами дома живет своей обычной жизнью. Те, кто внутри, тоже выполняют обычные ежедневные ритуалы, делая вид, будто ничего особенного не произошло.