Афины – один из центров мировой цивилизации, колыбель демократии, столица литературы, искусства и философии древнего мира. После завоевания Греции Римом в 146 г. до н. э. они во многом утратили свое былое величие и к I веку превратились в сравнительно небольшой город, живший воспоминаниями. Правда, римляне, желая почтить его славное прошлое, даровали Афинам статус свободного города.

Дожидаясь спутников, которые добирались до Афин самостоятельно, Павел ходил по агоре, торговой площади города. Она была вся уставлена статуями языческих богов, а рядом находился знаменитый храм в честь покровительницы города богини Афины Парфенон, а также храм Гефеста. Это зрелище привело его в негодование. Для Павла, еврея и христианина, языческие идолы были мерзостью, внушавшей отвращение, он не мог воспринимать их как прекрасные произведения искусства, как теперь воспринимаем их мы, ведь нам уже не угрожает опасность стать приверженцами олимпийских богов.

Афины оставались городом, где процветала философия. Самыми популярными философскими школами того времени были эпикурейцы и стоики. Обычно люди видят в эпикурейцах проповедников наслаждения. Это в корне неверно. Они были последователями великого философа Эпикура (341-270 гг. до н. э.), провозглашавшего высшей целью жизни счастье, понимаемое как отсутствие боли (у Эпикура было тяжелое заболевание почек, и он испытывал мучительные страдания) и суеверного страха, в том числе перед богами. По мнению эпикурейцев, боги существуют, но они пребывают далеко от людей и не оказывают никакого воздействия на их жизнь. Стоики – это последователи философской школы Зенона (340-265 гг. до н. э.), учившего жить разумно и добродетельно, освобождаясь от страстей и влечений. Их учение о боге как мировой душе носило черты пантеизма. Как мы видим, кое-что у этих философов имело точки соприкосновения с христианством, но еще больше между ними было различий.

Так как Павел использовал любую возможность для проповеди и говорил об Иисусе и Его воскресении, эти философы, как и все греки, любители полемизировать, стали с ним спорить. Афинским философам показалось, что он учит о каких-то новых богинях. По-гречески воскресение звучит как «ана́стасис», это слово женского рода, оно могло восприниматься как женское имя Анастасия. Имя Иисус тоже звучало непривычно для их слуха и могло ассоциироваться с греческим словом женского рода «и́асис», что значит исцеление. Таким образом, слушатели Павла могли подумать, что он проповедует веру в неких двух богинь: Иасис и Анастасис. В этом нет ничего удивительного, потому что в I веке в Греции и Риме были очень широко распространены культы восточных божеств и особенно богинь, таких как Исида, Кибела и Великая Мать. Все эти иноземные имена звучат так странно! Тем более что греки отвергали саму идею телесного воскресения. К тому времени почти все они верили в существование бессмертной души, которая лишь после смерти тела наконец обретает свободу. Телесное же воскресение, в которое верили евреи и христиане, казалось грекам чересчур грубым и понималось ими как оживление трупов. Павел в их глазах был «пустослов», человек, не получивший серьезного философского образования и лишь нахватавшийся верхов.

Проповедь Павла привлекла к себе внимание членов Ареопага. Так первоначально назывался в честь бога войны Ареса холм неподалеку от агоры, а затем и суд, проводивший там свои заседания и ведавший вопросами образования, религии и нравственности. Павел был приведен туда не для суда, а для того, чтобы ареопагиты, то есть судьи Ареопага, могли составить мнение о его учении.

Павел начал рассказ с того, что он увидел в Афинах алтарь, посвященный неизвестному богу. Так как язычники верили в существование множества богов, то они, боясь навлечь на себя гнев какого-либо бога, которого они не знали, посвящали жертвенники «неведомым богам». Есть предание, что в VI в. до н. э. после совершения жертвы неведомому богу в Афинах прекратилась эпидемия моровой язвы. Павел обыграл эти слова и сообщил, что он является вестником такого Бога, но его Бог – не один из множества других божеств, а единственный Творец и Судья всего сущего. Его слушали с интересом, но до тех пор, пока он не заговорил о Воскресении и о Суде. «Мы тебя послушаем как-нибудь в другой раз», – таков был их ответ. Насмешливая реакция афинян объясняется тем, что они понимали тело человека как темницу, в которую заточена частица божественности, бессмертная душа, дожидающаяся освобождения после смерти тела. Павел, попытавшийся применить в своей проповеди философские понятия, близкие греческим философам, потерпел неудачу. Этим, возможно, объясняется его отказ пользоваться таким языком в дальнейшем. В Коринфе он скажет: «Я решил для себя, что я, будучи у вас, ничего не знаю, кроме Иисуса Христа – распятого на кресте Иисуса Христа» (1 Кор 2.2).