Невозможно понять необычные и такие трагические отношения, связавшие Пикассо и Дору Маар, не вспомнив про истоки ее сумрачной натуры. Во встрече этих двоих нет ничего безобидного, и в этой суровой и жестокой истории ничего нельзя понять, если недооценить тяжесть грузов, лежавших на душе Доры, и силу скопившегося в этой душе заряда подавленных чувств.

Начать надо с детства. Дора родилась от отца-хорвата, блестящего архитектора, и матери-француженки, Луизы Жюли Вуазен, набожной католички с негибкой психикой, и провела юность в Аргентине, в Буэнос-Айресе. Значит, у нее тогда была очень необычная жизнь. Город изгнания, населенный иммигрантами, проститутками и главарями преступного мира, город художников и разочарованных миллиардеров, город контрастов – вот на какой хаотичный мир она взглянула, впервые открыв глаза. Эти глаза словно фотографировали пеструю, причиняющую боль и горе, всевластную жизнь – жизнь и смерть, горе и радость, красоту и уродство. Оборотная сторона жизни и эти места оказались первым, что увидела девочка, настоящее имя которой было Теодора. Она запоминала эти картины, словно создавая свой личный фотоальбом. Известны всего одна или две фотографии Доры во время ее жизни в Буэнос-Айресе, нет сомнения, что она сохранила в сознании всю тайную историю своей жизни и создала из нее вымысел, приехав в Париж. Отец был личность яркая, но неудачник, мать очень строга в области морали. Такое сочетание привело к тому, что их дочь никогда не чувствовала себя уютно в жизни. Она всегда была настороже, о чем свидетельствуют и ее поступки, и манера держаться. Можно было бы сказать, что она вела себя как королева, но внешняя строгость не могла скрыть беспокойство и страдание, царившие в душе. Пикассо, должно быть, заметил ее скрытую хрупкость и пожелал укрыть своей звериной силой. Если она покинула Буэнос-Айрес и отца в 1920 году, в тринадцать лет, то рано узнала печаль изгнанника, вырванного из своего мира. Ее упорное молчание, глаза, смотрящие в одну точку, строгость в одежде и словах… все говорит о душевной ране и о скрытой склонности к насилию, которую она позже станет облагораживать творчеством. Покидая родной город, покрытый одиночеством, как липкой смолой, танцующий под томные ритмы танго, пропитанный смертельным насилием и смертоносной опасностью, она увезла с собой все эти впечатления; они стали ее сокровищами и бременем. Пока она еще подросток, еще затянута в строгие одежды и находится под присмотром матери. Одноклассникам она кажется ничем не примечательной, замкнувшейся в своем равнодушии девочкой, которая никогда не улыбается. В эти годы ее уже называют Дора. Кто отрезал от ее имени первые слоги «Тео», разорвав этим ее связь с Богом? Итак, Дора теперь одна. Под этим новым именем она словно голая: она вольна при думать себе другую фамилию, может изобретать себя заново. Став девушкой, она не утратила природную тяжеловесность, мощную стать, из-за которой выглядела властной, а иногда даже мужеподобной. Пикассо не упустил из виду эту особенность Доры: на портретах, которые он написал с нее, она часто показана мощной, даже толстой, с четко очерченной нижней челюстью и тяжелыми веками, крупным носом – в общем, ее черты создают впечатление силы.