Глава XII

Я разглядывал сундук с предельным вниманием, Со всех сторон он выглядел одинаково крепким и гладким. Наверняка одна из граней служила крышкой. Судя по конструкции, крышка должна была открываться вручную и без усилий. Наверное, с помощью какого-то секретного механизма, найти который чрезвычайно сложно. Но если тщательно ощупать каждый сантиметр сундука со всех сторон, то может случайно и повезти.

Мне повезло. Когда я ощупывал один из углов, оттуда выдвинулся болт, и таким образом была приведена в действие пружина, благодаря чему крышка приподнялась на полдюйма. Вот уж действительно невероятная удача! Сто человек могли искать эту пружину и не найти. Никому бы и в голову не пришло, что механизм запускается нажатием в таком абсолютно для этого не пригодном месте.

Сгорая от нетерпения, я открыл сундук. Внутри он был поделен на многочисленные отсеки, однако ни в одном из них мне не удалось обнаружить ничего примечательного. Разнообразные причудливые инструменты и незаконченные поделки – вот и все, что я там увидел.

Обманутый в своих ожиданиях, я аккуратно положил вещи на место. Затем попытался закрыть сундук, но механизм, который приподнял крышку, опускать ее никак не хотел. Все мои старания были тщетны. Прилагая усилия, прямо пропорциональные сопротивлению механизма, я сломал пружину. Благодаря этому крышка закрылась, но мне не хватило изобретательности, чтобы вправить болт и восстановить крепление.

Судя по всему, Клитеро предусмотрел не только возможность досмотра его вещей, но и то, что сей неприглядный факт попробуют утаить. Меня охватило смятение, Я посягнул на чужую тайну в надежде, что, в отсутствие свидетелей, об этом никто не узнает. А теперь уже ничего не скрыть. Если Клитеро вернется когда-нибудь за своими вещами, мне не избежать его упреков, ибо он непременно заметит поломку. Инглфилд также осудит меня, тем более что сам он отказался пойти на этот неблаговидный поступок, и мои неправомочные, тайные действия будут выглядеть в его глазах вдвойне отвратительными.

Но теперь уже ничего нельзя исправить. Дабы подозрение не пало на невиновных, придется покаяться Инглфилду в моем проступке.

Тем временем все в доме погрузились в глубокий сон, и я поспешил к вязу, чтобы осуществить свой первоначальный план. Луна ослепительно сияла, однако я надеялся, что никого не встречу в столь поздний час на обычно безлюдной дороге. Комната моя располагалась во флигеле, над кухней, в которую вела небольшая лестница, а с жилыми помещениями основного дома флигель соединялся посредством галереи. Я погасил свечу и оставил на кухне, рассчитывая по возвращении зажечь ее от углей, еще не погасших в камине.

Добравшись до места, я стал лихорадочно копать землю, в душе почти не веря в успех этой затеи. Сломанный сундук никак не выходил у меня из головы, я чувствовал себя обескураженным, расстроенным и подавленным. К тому же поначалу не происходило ничего, что могло бы подбодрить и обнадежить меня. Но я продолжал копать, ибо состояние дерна наводило на мысль, что кто-то здесь побывал. Как только начинала брезжить надежда, оказывалось, что мне попался очередной камень. Я уже почти не чаял что-либо отыскать здесь. И тут лопата на что-то наткнулась, раздался странный звук. Я извлек драгоценную находку и обнаружил, что это деревянная шкатулка ручной работы и что ее можно открыть. Несомненно, шкатулка была как-то связана с судьбой Клитеро Наскоро забросав яму, я поторопился к дому, чтобы изучить свой трофей, С дороги открывался вид на долину, окаймленную с одной стороны цепью скалистых гор, которая служила естественной границей между владениями Инглфилда и расположенной на самом крайнем западе Норуолкской заставой, Дверь, ведущая в кухню, оттуда была не видна; только когда я завернул за угол дома, она оказалась в поле моего зрения. И я сразу же заметил выходящего из нее человека, Это чрезвычайно удивило меня. Я вжался в стену, чтобы не быть обнаруженным. Едва лишь незнакомец ступил на освещенное луной место, я мгновенно узнал в нем Клитеро. Он быстрыми шагами пересек поле и скоро исчез из виду.

Его появление было таинственно и необъяснимо. Зачем он наведался сюда, я не представлял. Огорчило ли меня то, что мне не удалось пока с ним поговорить? Ведь теперь придется объяснять ему, почему сломано его хранилище личных вещей. Радоваться мне или плакать по поводу несостоявшейся встречи?

Впрочем, эти мысли не отвлекли меня от выкопанной под вязом шкатулки. Я зажег свечу от углей и направился в комнату. Первое, что привлекло мое внимание, был разобранный на двадцать фрагментов и выброшенный в печь сундук Клитеро, который я оставил на низком столике в дальнем углу.

Вывод напрашивался только один: Клитеро побывал здесь и, обнаружив, что кто-то покусился на его скарб, в порыве негодования уничтожил собственную работу. Хорошо еще, что он не застал меня на месте преступления – в этом случае мне было бы несдобровать от его праведной ярости.

Я заставил себя не думать об этом и сосредоточился на своей находке. Механизм шкатулки оказался столь же мудреным, как и у сундука. Но в данном случае у меня не было причин скрывать следы моего вмешательства и обращаться с изделием Клитеро бережно. Отчасти обнадеженный тем, что не понес худшего наказания за неподобающий поступок, я воспылал к содержимому шкатулки еще большим любопытством, чем к пожиткам, хранившимся в сундуке. Положив шкатулку на пол, я расколотил ее на части ударами каблука.

Среди обломков что-то было. Поднеся это «что-то» к свече, я развернул многочисленные обертки, и моему взору предстала книга. Ничто не смогло бы в такой степени заинтересовать меня. Но еще больший восторг я испытал, когда обнаружил, что держу в руках оригинальную рукопись. Я запер дверь, расположил поудобнее свечу и погрузился в чтение.

Уже по первым страницам я понял, что это. Клитеро говорил мне о письме, которое составила госпожа, стремясь оправдать свой отказ вмешаться в судьбу осужденного брата. Письмо не публиковалось, но многие читали его, а близкие друзья сохранили рукопись как драгоценный памятник литературному дарованию и добродетели миссис Лоример, Вот это-то письмо и лежало теперь передо мной.

Лишившись всего – и счастья, и надежд, и благосостояния, – Клитеро стремился сохранить рукопись госпожи, что вполне соответствовало его характеру. Приняв решение покончить с собой, он прежде хотел спрятать столь дорогую ему реликвию от любопытных взоров посторонних людей, и это был естественный для него поступок. Он не сжег ее, не разорвал на мелкие кусочки, а именно спрятал, поскольку его разгоряченному воображению уничтожение рукописи казалось кощунством и святотатством, И совсем не случайно или в силу необъяснимого каприза он закопал ее именно под роковым вязом. С этим деревом была связана трагедия, повлиявшая на сон Клитеро, чем, в числе прочего, можно объяснить и его постоянное влечение к вязу, и почему, впадая в сомнамбулическое беспамятство, он принимался копать там землю. Все-таки Клитеро опустил некоторые детали в своей исповеди – очевидно, чтобы осуществить до конца то, ради чего похоронил рукопись.

Я с жадностью принялся читать. Все соответствовало его рассказу. Но в изложении миссис Лоример события и обстоятельства, описанные в мельчайших подробностях, производили особенно сильное впечатление, свидетельствуя о крепости духа и твердости, равных которым я не встречал. Неудивительно, что Клитеро с его тонкой душевной организацией проникся ощущением ее несравненного превосходства, с трепетом вошел в ее мир, исполненный высочайшей добродетели, и, осознавая ценность жизни, которую он разрушил, с ужасом взирал на свое прошлое.

Жизнь явила ему доказательства непрочности земного процветания и счастья, а также пагубности любого человеческого заблуждения. Увы, даже такая личность, как госпожа Лоример, едва ли не беспорочная праведница, даже и она вплоть до минуты своей гибели находилась в плену превратного убеждения, что кровное родство священно, и оберегала жизнь злодея лишь потому, что он приходился ей братом. Клитеро был просвещен и чужд предрассудков, но он неизъяснимо мучился тем, что навлек на себя обвинение в неблагодарности. Страх услышать от ближних несправедливый приговор довел его до убийства и попытки самоубийства; боязнь запятнать себя воображаемой виной повлекла за собой реальные чудовищные злодеяния.

Я читал весь остаток ночи, но так и не дочитал рукопись до конца. Вопреки моему ожиданию, на следующий день шел дождь и дул сильный ветер. Но это не удержало меня, и я отправился в горы. Скользкие тропы и грязные лужи не могли помешать осуществлению моей цели. Взяв провизию и закутавшись в пятнистый брезентовый плащ, я поспешил к убежищу Клитеро.

Пройдя через пещеру, я достиг моста, который появился здесь благодаря моей изобретательности. С неба отчаянно лило, страшные раскаты грома усиливались в пустоте пещер и бездонных пропастей. Я понимал, что начинается буря, но это не только не удручало меня, но даже радовало. Ярость стихий придавала небывалую торжественность и величие окружавшей меня картине.

Цепляясь руками и ногами за ветви моего импровизированного моста, я под порывом внезапного вихря чуть не свалился в пропасть и ради самосохранения вынужден был освободиться от своей ноши – пришлось сбросить ее в бездну. Это расстроило и обеспокоило меня. Преодолев опасный переход до противоположной скалы, я уселся в тени утеса отдохнуть.

Увы, все мои труды оказались напрасными, ибо утрата клади с едой для Клитеро перечеркивала цель, которую я преследовал. Я отчаялся мольбой или увещеваниями умерить его мучительные угрызения совести, укрепить его силу духа. Я шел сюда, чтобы дать ему пищу, убедив отказаться от голодовки, но теперь не мог этого сделать.

Впрочем, потерю не так уж трудно возместить. Надо только сходить домой и снова взять все необходимое. Времени на это уйдет немного, однако бурю желательно было переждать здесь. К тому же я не знал, вернулся ли Клитеро в свое убежище. Лишь обследовав вершину горы, я смогу убедиться, есть ли там кто-нибудь. А заодно проверю, удался ли мой вчерашний эксперимент, принял Клитеро оставленную для него пищу или нет. Занятый этими размышлениями, я блуждал взглядом по уступам противоположной скалы. Верхушки деревьев неистово колыхались на ветру, стволы пригибались под мощными порывами урагана, разгул которого здесь, в горах, не шел ни в какое сравнение с его слабым подобием в долине. Это было ужасное зрелище. Наконец мое внимание привлекло дерево, служившее мне мостом через бездну. Казалось, что оно сдвинулось с прежнего места. Шквальный ветер мог оборвать последние волокна, связывающие ствол с корнями, и, если буря вскоре не утихнет, дерево неизбежно рухнет в пропасть. Тогда обратный путь будет отрезан, и неприятности, от которых я стремился спасти отчаявшегося беглеца, придется познать мне самому.

Причем у меня и в мыслях не было, что Клитеро нашел другой способ попасть сюда, а значит, и я тоже смогу пройти этим маршрутом. Я полагал, что моя судьба зависит от того, насколько быстро мне удастся преодолеть пропасть, отделяющую меня от спасения. Промедление становилось опасным, я с ужасом обнаружил, что дерево удерживают не более двух волокон, да и те, того и гляди, оборвутся.

Идти по стволу, скользкому от дождя и шаткому от ветра, было невероятно опасно. Чтобы удержаться, мне понадобятся исключительная ловкость и предельное внимание. Прежде всего, следует освободиться от плаща и лежащей в его кармане рукописи. Вряд ли они пострадают, если я оставлю их на несколько часов или на день в надежном укрытии. Можно спрятать их за камнем, под нависающим утесом, а когда прекратится буря, я сразу вернусь за ними – после полудня либо завтра.

Взвесив все эти соображения, я поднялся на ноги и тут заметил какое-то движение на противоположном выступе, куда мне так хотелось скорее добраться, – будто тень промелькнула среди кустов и камней. Сначала я решил, что это, возможно, енот или опоссум, но потом разглядел пуму. Серая, с огромными острыми когтями и сверкающими глазами, она издавала крики, похожие на человеческий голос, и определенно принадлежала к наиболее свирепой разновидности этих хищных кошек.

Наши охотники почти изгнали пум из ареала их первоначального обитания. Однако в диких районах Норуолка отдельные особи еще встречались, хотя в последнее время так редко, что я обычно не думал о предосторожности и забредал в самые глухие и безлюдные места, лишь изредка захватывая с собой ружье.

Вид кровавой бойни никогда не привлекал меня. Что за удовольствие преодолевать опасные топи и бешеные течения, продираться сквозь непроходимые заросли только ради того, чтобы подстрелить вальдшнепа или белку? Куда приятнее, блуждая по лесам и скалам, наблюдать, как пернатые и мохнатые лесные жители прыгают с ветки на ветку, а если удавалось приманить какого-нибудь зверька к себе на руку – это доставляло мне особую радость, Но, конечно, змеи и пумы – другое дело. В их истреблении я не усматривал ничего противоречащего моему миролюбивому нраву. Эти хитрые кровожадные хищники одинаково враждебны и человеку, и безобидным птицам и грызунам. Я до сих пор храню дома юношеские трофеи – шкуры кугуаров и змеиную кожу.

Поскольку я никогда не промышлял охотой – ни с целью наживы, ни из спортивного интереса, – то и ружье мне было не особо нужно. Зато благодаря усердной тренировке я овладел другим оружием, на умеренных расстояниях более надежным и сокрушительным. Это томагавк, Бросая его с шестидесяти футов, я мог перерубить дубовую ветвь или сухожилия пумы.

В последнее время мне редко приходилось встречаться с хищниками, к тому же у меня была конкретная цель – принести еду Клитеро, поэтому я даже не подумал о том, чтобы взять с собой оружие. Зверь находился в непосредственной близости и, подстрекаемый голодом, мог напасть на меня, устроив себе кровавый пир. На человека и на оленя он бросался с одинаковой, неукротимой свирепостью, Сообразительность кугуара вполне соответствовала его силе, он умел определять, вооружен ли противник и способен ли оказать ему сопротивление.

Опыт прежних встреч с дикими кошками сразу дал мне понять, сколь опасно мое положение. Пума сидела на каменном выступе, не сводила глаз с моста и, вероятно, примеривалась, как перебраться по нему на другую сторону, Возможно, она учуяла мои следы еще издалека, и если ей удастся преодолеть пропасть, то вряд ли я сумею обмануть ее бдительность. На небольшом отдалении виднелась впадина, в которой скрылся в прошлый раз Клитеро. Охваченный страхом, я больше всего хотел последовать его примеру, но не мог этого сделать так, чтобы не привлечь к себе внимания пумы, и потому горько сожалел, что не успел найти другое убежище, когда еще была такая возможность.

Если пума сейчас даже не двинется с места, все равно мое положение не станет менее угрожающим. Преодолев мост, я сразу попаду в пасть к изголодавшемуся зверю. Минуту назад я боялся, что дерево рухнет в бездну, а теперь страстно желал этого, надеясь, что под порывами ветра связующие волокна окончательно порвутся, благодаря чему я обрету спасение.

Но, похоже, мои надежды были тщетными. Корни еще достаточно крепко держали поваленное над пропастью дерево, а зверь точил когти о камни и явно собирался перебраться по стволу ко мне.

Из всех возможных смертей я должен был принять самую ненавистную. Умереть от болезни или от руки какого-нибудь человека казалось счастьем по сравнению с грозящей мне участью быть разорванным на куски клыками этой жестокой твари. Погибнуть во время бессмысленной попытки сбежать, зная, что, кроме пары обглоданных косточек, от тебя ничего не останется и друзья будут ломать голову, силясь понять, что с тобой произошло, – можно ли представить себе более ужасный исход? Я горько раскаивался в том, что, стремясь побыстрее добраться сюда, не предвидел подобной встречи и не принял никаких мер предосторожности. Самое большое зло таилось для меня в неопределенности ожидания. Смерть была неизбежна, но время, остававшееся до этого рокового момента, позволяло мне воображать чудовищные подробности моей предстоящей кончины. Пума встала на мост передними лапами и начала подбирать задние. Когти так глубоко впивались в дерево, что она с трудом их вытаскивала. И вот мост уже пройден, и дикий зверь ступил на выступ скалы, в тени которой прятался я. Нас разделяло теперь футов восемь, не более. Бежать было некуда. Позади и по бокам – отвесные скалы, а передо мной – эта голодная хищная тварь. Я приник к земле и закрыл глаза.

Из оцепенения ужаса меня вывел глухой шум, донесшийся до моих ушей. Я понял, что пума скрылась в той самой впадине, в которой я сам хотел найти убежище, сожалея, что не успел этого сделать. Спасение оказалось столь внезапным и неправдоподобно чудесным, что я подумал, уж не обманывают ли меня мои чувства. Нельзя было упустить такую возможность для бегства. Я сорвался с места и, цепляясь за ствол, пополз над роковой бездной. Дерево стонало и тряслось, ветер свирепствовал с невероятной силой, и когда я добрался до другого края пропасти, волокна, связывающие его с корнями, оборвались, и оно с грохотом рухнуло вниз.

Дрожь и волнение улеглись не сразу. Я с изумлением окидывал мысленным взором путь к моему спасению – от момента, как попал в столь чудовищный водоворот событий, и до того, как, спустя короткое время, выбрался из этой передряги невредимым. Упади дерево минутой раньше, и я был бы отрезан от мира или сорвался бы в пропасть. А случись падение чуть позже, и мне также не миновать бы гибели, поскольку пума уже вылезла из впадины и выражала свое удивленное разочарование столь яростно, что я похолодел.

Она увидела меня и метнулась к краю пропасти. Потом присела на задние лапы и приготовилась к прыжку. Мной снова овладел леденящий страх. Поначалу мне казалось, что ей не хватит сил, чтобы преодолеть такое расстояние, но я знал невероятную ловкость этого зверя, который лучше, чем я, мог рассчитать, насколько оправдан риск.

И все же надежда, что пума не осмелится прыгнуть, еще теплилась. Впрочем, недолго. В решительном броске огромная дикая кошка взлетела над пропастью и уже коснулась лапами выступа скалы, на котором я стоял… но, на мое счастье, камни были скользкими, и пума, не сумев удержаться, рухнула в бездну. Пронзительный душераздирающий крик откуда-то снизу свидетельствовал, что она насмерть разбилась о дно пропасти.

Вновь я чудом избежал гибели. Только муки голода могли сподвигнуть эту расчетливую хищницу на такой отчаянный прыжок, и теперь мне не нужно было опасаться встречи с ней, когда я вновь отправлюсь сюда. Клитеро теперь тоже ничего не угрожало. Ведь он постоянно бродил в этих местах, и рано или поздно пума непременно напала бы на него. Останься она в живых, первой моей заботой было бы вооружиться томагавком, выследить ее и убить, Но это очень трудно и опасно. Притаившись в траве или за ветками деревьев, она, скорее всего, заметила бы меня раньше, чем я ее, а в таком случае сомневаюсь, что мне удалось бы воспользоваться оружием.

Сердце у меня готово было выпрыгнуть из груди, я спустился с утеса по подземному лабиринту пещеры и вернулся в имение Хантли насквозь вымокший, продрогший и совершенно разбитый.

За ночь буря стихла; однако я так устал, что не чувствовал в себе сил для еще одной вылазки в горы. В урочный час я удалился в свою комнату. Мои мысли без конца возвращались к вчерашним приключениям. Кроме того, необходимо было понять, что делать дальше.

Поскольку моста больше нет, прежний путь теперь недоступен для меня. Новый мост мне не соорудить. Срубленное дерево издалека я притащить не смогу, а поблизости подходящих деревьев не растет. Должен быть какой-то иной способ преодолеть пропасть.

Я восстановил в памяти подробности моих подземных передвижений. Конечно, нужно получше изучить пещеру, Возможно, ее ходы имеют многочисленные ответвления. Маршрут, которому я все это время отдавал предпочтение, вел к уступу скалы высоко над пропастью. Но мог существовать и другой путь, ведущий к подножию горы, а оттуда – к вершине внутреннего утеса.

Опасность блуждания впотьмах по неизвестным тропам и уже проверенный вполне надежный проход, который мне сразу же удалось обнаружить, до сих пор удерживали меня от более тщательного обследования лабиринта пещеры. Однако теперь прежний путь стал тупиковым, и нужно было попытаться найти новый маршрут. Кроме того, мне непременно понадобится фонарь, чтобы не заплутать во всех этих закоулках. План был намечен, и я решил на следующий день взяться за его осуществление.

В памяти у меня неожиданно всплыли события, которые, если бы я вспомнил о них своевременно, послужили бы мне предостережением, и я не был бы столь безрассудным. Несколько месяцев назад один фермер, живший на окраине Норуолка, обнаружил в своих угодьях двух хищников, как ему показалось, это были пумы – самец и самка. Они задрали у него несколько овец, и он упорно, но тщетно за ними охотился. В других местах также случались нападения на скот, однако остальные фермеры полагали, что в гибели овец виноваты собаки – некоторые из них даже несправедливо поплатились за это жизнью, Рассказ соседа о том, что он видел пум, доверия ни у кого не вызывал, поскольку считалось, что хищников в Норуолке давно нет, да и никто больше уже много лет их не встречал. И вот теперь я воочию убедился, что фермер говорил правду, а значит, сородичи чуть не убившего меня кугуара все еще могут обитать в глухих уголках этой дикой местности и необходимо принять против них какие-то меры. Я решил, что отныне, отправляясь в путь, обязательно буду брать с собой томагавк.

Реальное прошлое и воображаемое будущее перемешались в моих мыслях, какое-то время не давая мне спать, но потом сон все же сморил меня.