Как отмечали еще древние философы-язычники, все проходит. Прошли и эти три дня, ставшие для жителей Константинополя ночным кошмаром, сбывшимся наяву. Утром четвертого дня хан вывел из города свою конницу. Войска Юстиниана тоже покинули город. Колонны победителей, пьяные не только от вина, но и от насилия, нагруженные добычей – кто сколько смог унести, – вытекали через пять городских ворот. «Так волна захлестывает корабль, но потом стекает обратно в море, оставляя после себя лишь разорение на палубе, разбитое дерево и порванные снасти», – написал впоследствии кто-то из горожан.

В городе стало тихо. Как бывает на кладбище.

Впрочем, к вечеру того же дня на улицах стали появляться первые жители. Неуверенно, робко, оглядываясь, стараясь не смотреть на валяющихся тут и там мертвецов, но появлялись. Постепенно их становилось больше.

Откуда? Из каких щелей и подвалов? Кто знает…

На следующий день стало окончательно видно, что в городе все-таки больше живых, чем мертвых. По распоряжению нового базилевса специальные отряды солдат грузили трупы на большие телеги и вывозили к загородным кладбищам. Кому захочется похоронить своих близких с соблюдением православных обрядов, пусть ищут там, солдатам приказано не препятствовать. Остальных закопают в общих могилах, Господь сам отделит агнцов от козлищ.

А на пятый день возвращения Юстиниана к власти в столице были объявлены торжества. Любимые горожанами гонки колесниц на ипподроме с бесплатной раздачей вина и хлеба.

Казалось, кто будет праздновать в разоренном городе? Кому придет охота к веселью среди изобилия слез? Но оказалось, нет. К полудню на ипподром уже валили толпы. Принаряженные, если оставалось во что. Но и обносков никто не стеснялся против обычая. Такое время нынче.

Многотысячная толпа рассаживалась по скамьям, гудела, перекликалась, волновалась у возов с хлебом и многочисленных бочек, где виночерпии до пота раздавали ковши с вином из императорских подвалов, без разбора сорта и выдержки.

А что, интересно же посмотреть на нового базилевса. Каким он стал… Постарел, наверное? Да и на победу фаворитов можно поставить толику-другую чудом сбереженного серебра. Вдруг счастье привалит – поправить разорение в хозяйстве.

Риномет с высоты императорской ложи тоже наблюдал за подданными. Под ногами, вместо скамьи для ног, два базилевса на четвереньках – Леонтий Пьяный, доставленный из отдаленного монастыря, все еще в монашеской рясе, и Тиберий Пуганый, захваченный во время попытки бегства из Влахернского дворца стратигом Евдаксионом Григорсом и варангами. Тиберий охает, всхлипывает, Леонтий тупо мотает головой. В точности как осел, которого одолевают мухи, издевалась свита Юстиниана.

Потом, разумеется, их предадут лютой казни, но сейчас пусть изменники видят триумф автократора.

Он – все такой же высокий, красивый, несгибаемый, хоть и лицо обезображено, шептались в толпе. Не постарел – возмужал… Бороду бы ему еще, совсем был бы похож на отца – базилевса Константина, только ростом выше и статью крепче… А это кто рядом с ним – щуплый, как подросток, одет без роскоши? Сам хан Тервел?! Надо же! А с виду не скажешь… Говорят, базилевс оказал варвару не виданную прежде честь – пожаловал титул кесаря и пурпурную хламиду. А еще, говорят, отдает ему в жены дочь Анастасию, скоро свадьба…

Неслыханные милости! Без того болгары хана выгребли и унесли почти половину города, а еще и титул, и багрянорожденную дочь… Не много ли чести, дикому-то? Возгордится ведь, голову потеряет от счастья!

Юстиниан поднял руку, и гул многотысячной толпы смолк. Тех, кто не успел договорить, пихали локтями, молчи, мол. Вот сейчас базилевс махнет, и колесничные гонки начнутся. Вот тогда можно орать всласть.

Но автократор медлил. Ждал чего-то?

– Слава! – нестройно выкрикнули несколько голосов, догадавшись первыми.

– Слава! Слава великому базилевсу! Слава базилевсу Юстиниану! – подхватила многотысячная толпа.

Базилевс, гордо раздувая обрезки ноздрей, смотрел на море голов, всколыхнувшихся в приветственных криках. Приближенные советовали ему не полагаться на настроение горожан, раздать золото специальным голосистым людям, чтобы те завели остальных. Он отказался. И кто оказался прав?

И ведь такими искренними и преданными кажутся теперь константинопольцы в своем порыве!

Подданные – как дети малые, всегда знал он. Можно их рубить, резать, грабить их дома, насиловать жен, но стоит им потом улыбнуться, как воспитатель улыбается выпоротому ребенку, и они уже готовы ласкаться. Ребенок в своей безыскусной хитрости тоже надеется, что учитель навсегда позабыл о его провинностях и наказание никогда больше не повторится.

Толпа!

Он улыбался…

Юстиниан II, триумфатор. Победитель собственного народа!