Армия Риномета подходила к Константинополю. Больше сорока тысяч болгар, тридцать тысяч солдат Юстиниана – одни обозы подступающих войск растянулись змеей, что просунула голову между камней и неторопливо подтягивает хвост.

Казалось, силы совсем не равны. Но не все так просто. Потому что на стороне узурпатора был сам город Константинополь. Не только Великолепный, но и Грозный. Город-камень, о который должен споткнуться Юстиниан на пути к трону. Последняя надежда Тиберия.

До сих пор Константинополь, столицу империи, центр мира, град власти и великолепия, никогда не захватывали извне. Даже враги признавали: едва ли укрепления какого-нибудь из городов мира Божьего способны хоть наполовину сравниться с твердыней ромеев.

Первые оборонительные стены были воздвигнуты еще при Константине Основателе. В V веке, в эпоху процветания и достатка, когда солнце светило ярче, а люди жили честнее и благостнее, базилевс Феодосий укрепил стены Константинополя и построил новые, как с суши, так и с моря. Теперь общая протяженность стен, выстроенных тремя рядами – один за другим и каждый следующий много выше предыдущего, стала составлять восемь миль. Каменный ров с водой шириной в сорок локтей и глубиной в двадцать, четыреста башен с оборонительными площадками, возвышающихся над стенами, фундамент, уходящий в землю до двадцати пяти локтей, что исключало возможность подкопа, – все это делало город практически неприступным.

Внутрь вели пять ворот, тоже защищенных нависающими над ними башнями. Кроме пяти основных, было еще пять военных ворот, для контратак обороняющих и скорости маневров. Легкие деревянные мосты через рвы можно было быстро разобрать или сжечь. Словом, весь полуостров, на котором располагался Константинополь, был одной сплошной крепостью…

– Я не верю, что на эти стены можно забраться! – звонко сказала Зара, чуть запинаясь в языке фиордов.

Воины, стоящие рядом, заулыбались.

– Встречал я одного рыцаря-франка, который был твердо уверен, что заберется на небо, – хмыкнул Ингвар Широкие Объятия.

– У него получилось?

– Не знаю. Голову я ему снес, а уж куда он дальше отправился, смотреть не стал. Некогда, остальные так и перли на нас. Их тогда было много – франков. Это когда герцог Монти из земли По сначала обещал нам свободный проход по реке, а потом напал неожиданно.

Многие воины закивали, вспоминая тот бой.

– Взял бы да подкинул его, – сказал Любеня. – Глядишь, и добросил бы. Или хотя бы голову его закинул на небо – пусть полюбуется.

– А зачем на небе голова без туловища? – удивился силач. – Что ей там делать – по облакам кататься?

– Правильно, Ингвар, пусть берет голову под мышку и сам карабкается на свое небо, – поддержал Хальфур Пегий.

– С головой под мышкой не много куда вскарабкаешься – руки-то заняты, – вставил кто-то.

– Так голову оставить пока, потом Ингвар кинет вслед. Если не забудет, – отозвался, похохатывая, Бьерн Железная Голова.

– Сдается мне, многие рыцари Запада уверяют, что движутся прямиком на небо. Правда, выбирают для этого извилистые пути, – заметил Любеня…

– Пусть мне никогда не взяться за рукоять Пожирателя, вы, похоже, нашли тему для разговоров! – насмешливо бросил Гуннар, не оборачиваясь. – Надолго теперь хватит чесать языки, как кумушкам, что полоскали белье в ручье и увидели голого мужика…

Косильщик наблюдал, как нападающие подступают к городу. С высоты Холмов Императора, где за ставкой базилевса из десятка походных шатров расположилась дружина Миствельда в полном вооружении и готовности к штурму, были хорошо видны три атакующие колонны – две ромейские, одна болгарская. Видны и стены, и башни с просторными площадками, густо усыпанные защитниками. Маленькие человечки на стенах и башнях суетились, размахивали оружием и, похоже, что-то выкрикивали, хотя за дальностью и не слышно. Вдоль стен курились многочисленные дымки. Защитники крепости разогревали смолу и воду с известью, чтобы лить на головы атакующим.

За стенами – высокие дома, зелень дворов, широкие, разбегающиеся прямо, как стрелы, улицы, аккуратно мощенные разноцветным камнем. Даже издалека привлекают взгляд стройные колоннады, величественные портики, просторные площади, украшенные изобилием статуй. Золотые купола церквей из белого камня блестят на солнце – глазам больно. Северянам, не привыкшим к такому яркому небу, таким ослепительным краскам земли и моря, будто нарочно подчеркивающим творения рук человеческих, тем более удивительно смотреть на открывающиеся виды. Константинополь Великолепный… Город надменный и богатый как напоказ.

– А что с ним потом стало, с этим герцогом Монти? – спросила Заринка у Ингвара.

– Да ничего вроде… – силач, вспоминая, озадаченно наморщил лоб.

– На копье его насадили, как свинью на вертел, – весело подсказали рядом. – А так – ничего, все хорошо с ним…

Слышавшие это воины грохнули таким хохотом, что на них начали оглядываться офицеры ромеев, роившиеся у шатров ставки. Странные они, эти северные варвары, впереди бой, войска подступают к стенам, а они хохочут беспечно, будто распечатали амфору выдержанного вина.

– Я это к чему вспомнил, девочка? – рассудительно продолжил Ингвар, переждав смех. – К тому, что забраться можно куда угодно, было бы желание. А здесь я что-то его не вижу. Нет, не вижу…

Колонны нападающих действительно не торопились. До сих пор не приблизились к стенам хотя бы на несколько полетов стрелы. Даже стремительные в бою болгары, спешенные для штурма, шли вяло, медленно, часто останавливаясь. Ромейские колонны вообще больше перестраивались, чем двигались. Блестели начищенные доспехи, разноцветные офицерские перья развевались среди гладких солдатских касок, мерно колыхались ряды копий и линии прямоугольных щитов. Словно на маневрах, где нужно продемонстрировать выучку и слаженность.

– Лестниц мало, – сказал Хальфур Пегий.

– И лестниц мало, и катапульты далеко стоят, и осадные башни плотники еще только строят! И таранную машину надо бы катить не к тем огромным воротам, над которыми нависают самые толстые стены, а вон к тем – поменьше! – в сердцах ответил Косильщик. – Нет, я не понимаю… Что за штурм такой – солнце уже к полудню, а еще и до рва не дошли. Взялся за весло – так греби или слезай с банки!

– Гуннар, вон офицер ромеев к нам скачет. Сейчас, наверное, и мы двинемся, – заметил молодой Хенри Улыбчивый, норвег из земли Вассельрод. – Покажем ромеям, как надо воевать!

– Давно пора, клянусь всеми стрелами Ульва-асса, – проворчал Хальфур. – Пока что я ни разу не натянул лук на службе у базилевса ромеев…

Воины, кто сидел, поднимались с земли, подтягивали ремни и завязки шлемов, готовясь к быстрому маршу.

– Ты только рядом будь, – хмурясь, толковал Любеня Заринке. – Что бы ни случилось – держись поблизости от меня. За спиной моей так и держись, только под руку с мечом не подлезай… А не то – в лагере бы осталась, куда тебе с нами на стены…

Та, глупая, улыбалась.

В лагере? Ну уж нет!

Об этом же – лестницы, катапульты, баллисты, осадные башни, мостки через рвы, таранные механизмы – говорили в это же время базилевс Юстиниан и хан Тервел, наблюдая за передвижениями войск у стен. Да, еще нужны деревянные черепахи, обитые медными листами, эти крепости на огромных колесах с бойницами для лучников и копейщиков. Нужны круглые, обточенные камни для катапульт, связки хвороста, горшки горючего масла, чтобы закидывать город, устраивая пожары… Словом, для правильного штурма нужно столько всего, что готовиться предстоит много дней. А так – только войско губить.

– Я полагал, хан и брат, что мои подданные, увидев силу нашего войска, устыдятся свой измены и откроют ворота законному повелителю, – сказал Риномет, словно оправдываясь. – Увы, это не произошло! Их злонамеренность глубже, чем я полагал. Что ж, тем страшнее они будут наказаны за коварство!

Хан сочувственно поцокал языком. Что за подданные достались Юстиниану – одна злономеренность и сплошное коварство. Откуда только берутся такие подданные у правителей голубиной кротости?

Хорошо быть правителем, вот только подданные норовят все испортить. Не было бы их, как бы сладко жилось повелителям, про себя веселился хан.

Юстиниан все-таки живет в каком-то своем мире, извилисто блуждая между фантазиями и реальностью, понимал он. Когда-нибудь, скорее рано, чем поздно, заблудится окончательно…

Тервелу с самого начала не слишком нравилась мысль базилевса – двинуть войска под стены с демонстрацией силы. Зачем обнажать клинок, если не собираешься рубить? Риномет настаивал. Понятно, не терпелось продемонстрировать константинопольцам, что он уже не одинокий изгнанник, лишенный носа и власти, а базилевс во главе большой армии.

Хоть и нехотя, но хан согласился на этот странный штурм. Аркениос все же открыл ворота. Почему бы и не попробовать?

Ладно, попробовали. Не получилось. Константинополь – не приграничный Аркениос, такую крепость с ходу разгрызть – лишь зубы сломаешь. Здесь не обойтись без долгой и трудной осады. Столица – голова империи, кто будет владеть ей – будет владеть всем телом. Это понятно…

– Полагаю, базилевс и брат, воины достаточно помахали мечами под станами. Я уже отправил гонца к Пашьяру, чтобы он отходил, – сказал хан.

– Согласен, – Юстиниан поморщился. – Я тоже прикажу трубить отступление…

Офицер ромеев, молодой чернявый грек, подскакал так заполошно, словно на хвосте его вороного, играющего мускулами жеребца повисла стая волков. Хотя сообщение явно не стоило спешки – базилевс приказывал дружине возвращаться в лагерь, варить кашу и жарить мясо. Штурма сегодня не будет.

– А когда будет? – хмыкнул Косильщик.

Грек лишь развел руками:

– Воля базилевса…

Жеребец взбрыкнул под ним, и он так же стремительно унесся прочь. Или конь унес его сам по себе, этого горячего как огонь всадника, отметили с ухмылками северяне.

Теперь уж не только Хальфур, многие заворчали. В самом деле, пока что дружина только ест, пьет и несет караул у шатра правителя. И это называется служба в самой богатой стране Мидгарда? А где сражения, где подвиги, достойные песен скальдов и похвалы Одина, Отца Рати? Где добыча?

Странно принято воевать у ромеев – сначала раздразнят бойцов обещанием битвы, потом – назад. Так не воюют, так детей делают – туда, сюда, насмешничали братья острова.

Там, перед стенами, протяжно и гнусаво запели трубы. Приказ отхода.

Откатывались войска куда быстрее, чем подходили. Сверху кричали вслед оскорбительное. Показывали жестами, что тоже в курсе, как делают детей.

Солнце уже забралось в самую высь, его блики играли на выглаженных ветрами камнях, отшлифованной черепице кровель, узорчатой кладке зубцов и бойниц. Твердыня Константинополя словно усмехалась попытке нападающих продемонстрировать свою силу.

– А все равно я что-то не понимаю… – задумчиво протянул Ингвар, когда дружина возвращалась в лагерь.

– Чего ты не понимаешь? – заинтересовался Любеня.

– Не понимаю, пусть упадет мне на голову молот Тора! Греки – не сильные, не яростные и сражаются не сказать чтоб охотно… А страна у них огромная, и дань им многие народы платят, и богатства столько, что глаза разбегаются, и города такие, что глянешь – глаз не оторвать… Как же все это получилось? Как смогли? Не понимаю, хоть тресни!

Любеня задумался. Покрутил головой. А силач прав, пожалуй… Что не понимает.

Вмешался Косильщик:

– А помните, братья, как мы стояли на берегу куршей в земляной крепости – сотня бойцов против нескольких тысяч? Много дней стояли, но ведь выстояли, дождались помощи.

– Как не помнить, славная была битва. Валькирии так и порхали вокруг, забирая дух погибших героев, – согласился Ингвар. – Помнишь, Сьевнар?

– Еще бы, – Любеня кивнул. Да, было… – А к чему ты, Гуннар, завел об этом?

– К тому, чтобы объяснить Ингвару. Вот почему мы выстояли тогда?

– Сражались хорошо.

– И это тоже. И еще у нас был порядок. Воины держали ряды, каждый прикрывал соседа, лучники стреляли поверх голов – всякий на своем месте. А курши набегали толпой и отступали так же…

– Кажется, я догадываюсь, о чем ты, – покрутил головой Любеня.

– Хотелось бы и мне догадаться… – буркнул силач.

– Порядок, Ингвар! У греков в стране такой порядок, что впору хорошему военному строю. Каждый на своем месте, каждый хоть немного, но дает что-то на благо империи. Для себя, конечно, работает, но при этом все устроено так, что работает и для страны, даже не желая того. Поэтому они и сильны все вместе, хотя каждого в отдельности не назовешь сильным. Все дело в порядке… Понял, наконец?

– Ага… – еще больше озадачился Ингвар. Подумал. – Нет, Косильщик, чепуха какая-то получается… Место, строй, порядок… При чем тут богатство…

– Это у греков называется цивилизация.

Ингвар еще подумал. Перекинул тяжелую секиру Глитнир с одного плеча на другое.

– Цивилизация по-гречески – это как чепуха по-нашему? – спросил он едко.

– Да, почти, – Косильщик весело сузил светлые глаза. Насмешливо пожаловался Любене: – Знаешь, Сьевнар, сколько зим я знаю этого парня и до сих пор удивляюсь его твердолобости. Пусть мне никогда не взяться за рукоять Пожирателя, но втолковать ему что-нибудь – все равно что разжевать мешок сухого гороха!

– Да, я такой, – самодовольно подтвердил силач. – Однажды в земле саксов меня ударили по голове доской. И ничего – доска в щепки. Только в щеке осталась заноза и в ухе потом звенело. Голова у меня очень крепкая.

– Вот и я о том же! Камень – не голова…

Любеня улыбался, поглядывая на Заринку. Девушка тоже прислушивалась к их разговору. Пухлые губы шевелились чуть заметно – так легче разбирать быструю чужую речь…