Книга: Утверждает Перейра
Назад: 3
Дальше: 5

4

Девушка, которая подошла к ним, утверждает Перейра, была в ажурной, вязанной крючком, шапочке. Она была очень хороша собой, зеленоглазая, с бледной кожей, красивыми обнаженными руками. Платье, державшееся на тоненьких бретельках, которые сходились сзади крест-накрест, выгодно подчеркивало округлые плечи и красивую спину.
Это Марта, сказал Монтейру Росси. Марта, позволь тебе представить – доктор Перейра, он только что взял меня на работу, так что с сегодняшнего вечера я журналист, как видишь, на работу все-таки устроился. Она сказала: Очень приятно – Марта. И потом, обернувшись к Монтейру Росси, сказала: И зачем я пришла на этот праздник, сама не знаю, но раз уж мы здесь, может, потанцуем, недотепа, вечер чудный да и музыка больно завлекательная.
Перейра остался один за столиком, утверждает он, заказал еще лимонаду и, отпивая его маленькими глотками, смотрел, как они танцуют, прижавшись щека к щеке. В этот момент Перейра, утверждает Перейра, снова стал думать о прожитой жизни, о детях, которых у него никогда не было, но по этому поводу Перейра не будет делать никаких дальнейших заявлений. Станцевав один танец, молодые люди вернулись за столик, и Марта как бы между прочим сказала: Я купила сегодняшний «Лисабон», но, к сожалению, о вознице из Алентежу, которого расстреляла полиция прямо в его телеге, там ничего не сообщается, пишут о какой-то американской яхте, кого сейчас интересуют такие новости, не понимаю. И Перейра, испытывая неоправданное чувство вины, ответил: Главный редактор сейчас в отпуске, на водах, а я занимаюсь только отделом культуры, вы, наверное, еще не знаете, что с будущей недели в «Лисабоне» будет страница культуры, и вести ее буду я.
Марта стянула с головы ажурную шапочку и кинула ее на стол. Густые каштановые волосы с рыжим отливом, утверждает Перейра, тяжелой волной упали ей на плечи, она выглядела несколько старше своего друга, на вид ей было лет двадцать шесть – двадцать семь, и он спросил: А чем занимаетесь вы? Веду коммерческую переписку по импорту и экспорту в одной торговой фирме. Я работаю только до полудня, а в остальное время могу читать, гулять, встречаться с Монтейру Росси. Перейра утверждает, что его удивило, что она называет молодого человека полным именем – Монтейру Росси, как будто они всего лишь коллеги по работе, но он, разумеется, промолчал и, сменив тему, просто чтобы продолжить разговор, сказал: А я решил, что вы из Союза салазаровской молодежи. А вы? – мгновенно отреагировала Марта. Ну, знаете, ответил Перейра, моя молодость давно в прошлом, а что касается политики, то она меня не больно-то интересует, но фанатиков я не переношу, мне кажется, что на свете развелось слишком много фанатиков. Главное, не путать фанатизм и веру, ответила Марта, ведь люди могут верить в идеалы, к примеру, в то, что они свободны, равны, в то. что все люди – братья, простите, я, в сущности, цитирую лозунги французской революции, а вы верите в Великую французскую революцию? Теоретически да, ответил Перейра, и тут же пожалел об этом «теоретически», но на самом деле он говорил то, что думал. В этот момент оба музыканта, скрипка и гитара, заиграли вальс в тональности фа мажор, и Марта сказала: Доктор Перейра, мне хотелось бы станцевать этот вальс с вами. Перейра, утверждает Перейра, поднялся, подал ей руку и повел к танцевальной площадке. Он кружился в вальсе почти самозабвенно, забыв про свой толстый живот и не ощущая веса собственного тела, как будто все это чудесным образом улетучилось. Он смотрел на небо поверх разноцветных фонариков над Пра-са да Алегрия и чувствовал себя крошечной частицей, слитой с космосом. Вот он, толстый пожилой мужчина, танцует с молодой девушкой на одной из площадей мироздания, а тем временем небесные светила двигаются по своим орбитам, Вселенная находится в непрерывном движении, и, может быть, в эту минуту на нас смотрят из какой-нибудь обсерватории спуда, из бесконечности. Потом они вернулись за столик, и Перейра, утверждает он, все думал: почему у него нет детей? Он заказал еще лимонаду, решив, что ему надо пить как можно больше жидкости, потому что в такую неимоверную жару, как сегодня днем, у него болит живот. Марта чувствовала себя вполне непринужденно и говорила без умолку. Монтейру Росси, говорила она, посвятил меня в свои журналистские планы, отличная идея, полно писателей, которые умрут не сегодня-завтра, слава богу, этот кошмарный Рапаньетта, называвший себя Д'Аннунцио, уже несколько месяцев как помер, потом еще этот ханжа, как его, Клодель чересчур зажился, вам не кажется? Уверена, что ваша газета с ее католической, как мне показалось, направленностью охотно напечатает его некролог; потом этот жуткий тип, подонок Маринетти, сначала он, видите ли, воспевает войну и гаубицы, а потом и сам якшается с «чернорубашечниками» Муссолини, хорошо бы и он поскорее нас оставил в покое. Перейра, утверждает Перейра, слегка вспотел и зашептал: Барышня, говорите тише, не знаю, отдаете ли вы себе отчет, где мы находимся. Тогда Марта надела свою шапочку и сказала: Это место мне порядком надоело, на нервы действует, вот увидите, сейчас они врубят свои военные марши, пожалуй, я вас оставлю здесь вдвоем с Монтейру Росси, а сама пройдусь до набережной Тахо, хоть воздухом подышу, спокойной ночи и до свиданья.
Перейра, утверждает Перейра, вдруг почувствовал прилив сил, допил лимонад и хотел заказать еще, но заколебался, потому что не знал, долго ли собирается сидеть здесь Монтейру Росси. Тогда он спросил: Как вы смотрите на то, чтобы выпить еще по стаканчику? Монтейру Росси не возражал, сказав, что весь вечер сегодня в его распоряжении и он с удовольствием поговорил бы о литературе, ему редко выпадал случай поговорить о литературе, все больше о философии, потому что все его знакомые занимались исключительно философией. В ту минуту Перейре вспомнилось изречение, которое любил повторять его дядя, несостоявшийся писатель, и он привел его: «Кажется, что философия занимается поисками истины, но на самом деле она, вероятно, лишь фантазирует на сей счет, в то время как литература при помощи одной лишь фантазии, скорее всего, и открывает истину». Монтейру Росси улыбнулся и сказал, что это прекрасное определение для обеих дисциплин. Тогда Перейра спросил его: А что вы думаете о Бернаносе? Монтейру Росси поначалу, казалось, слегка растерялся и спросил: Это который католический писатель? Перейра утвердительно кивнул головой, и Монтейру Росси, понизив голос, сказал: Послушайте, доктор Перейра, как я уже говорил вам по телефону, я нечасто задумываюсь о смерти, и меня не слишком волнует католическая вера, мой отец был корабельным инженером, понимаете, он был человеком дела, который верил в технический прогресс, и меня воспитал в той же вере, он был итальянец, это правда, но воспитание я получил скорее английское и привык смотреть на мир прагматически, да, я люблю литературу, но у нас с вами разные вкусы, или – сформулируем это так – мы очень по-разному относимся к некоторым писателям, однако работа нужна мне позарез, и я готов писать заготовки для некрологов всем писателям, которые будут угодны вам или вашей редакции. Тут Перейра, утверждает Перейра, почувствовал себя задетым. Досадно было получить урок профессиональной этики от какого-то юнца, и он счел это оскорбительным. Тогда он тоже решил перейти на заносчивый тон и ответил: Что касается моих литературных предпочтений, то они никоим образом не зависят от воли главного редактора, редакцией культуры заведую я, и я сам выбираю писателей, тех, которые интересны мне, поэтому давайте договоримся так: я даю вам задание и предоставляю полную свободу действий, а Бер-наноса и Мориака я посоветовал только потому, что люблю этих авторов, но окончательный выбор остается за вами, делайте то, что сочтете нужным. Перейра, утверждает Перейра, тотчас же пожалел, что поторопился и подвергает риску и себя, и главного редактора, предоставив свободу молодому человеку, которого совершенно не знает и который откровенно признался, что списал свой диплом. На какой-то момент он почувствовал себя в ловушке и понял, что сам же поставил себя в идиотское положение. К счастью, Монтейру Росси продолжал разговор о литературе и заговорил о Бернаносе, которого знал, судя по всему, довольно неплохо. Под конец он сказал: Бернанос – мужественный человек, не боится говорить о самых потаенных глубинах своей души. При слове «душа» Перейра почувствовал, утверждает он, что снова приходит в себя, для него это было как бальзам на раны, и он несколько наивно спросил: А вы верите в воскресение плоти? Никогда не задумывался над этим, ответил Монтейру Росси, меня это мало интересует, уверяю вас, совсем не интересует, но могу хоть завтра прийти в редакцию и принести вам заблаговременный некролог Бернаносу, но, откровенно говоря, я предпочел бы написать статью на смерть Гарсии Лорки. Давайте, сказал Перейра, редакция – это я, я нахожусь на улице Родригу да Фон-сека, дом шестьдесят шесть, это почти на углу с Алешандре Эркулану, в двух шагах от еврейской мясной лавки, если встретите на лестнице консьержку, ничему не удивляйтесь, это сущая мегера, скажете, что у вас назначена встреча с доктором Перейрой, но особенно не распространяйтесь, по-моему, она стучит полиции. Перейра утверждает, что не знает, почему он так сказал, может, просто потому, что ненавидел консьержку и салазаровскую полицию, однако факт тот, что он сказал именно это, но не для того, чтобы создать впечатление, будто он берет молодого человека, которого тогда совсем не знал, себе в сообщники, вовсе не для этого, хотя точно назвать мотив Перейра не может, утверждает он.
Назад: 3
Дальше: 5