До и после трагедии. Размышления о причинах и последствиях кыштымской аварии хранилища ядерных отходов в сентябре 1957 года

До середины 1989 г. в советской научной и широкой печати не было никаких прямых сведений о кыштымской аварии хранилища ядерных отходов. Советские ученые-атомщики во время поездок за границу и при встречах с экспертами из других стран, приезжавшими в СССР, обычно отрицали достоверность сведений об этой аварии или же утверждали, что им об этом ничего не известно. Только в июне 1989 г. на пресс-конференции в Челябинске первый заместитель министра атомной энергетики Б. В. Никипелов сделал официальное заявление об этой аварии. 30 июня 1989 г. Межведомственный совет по информации и связям с общественностью в области атомной энергии опубликовал в Москве короткий, в 15 страниц, информационный бюллетень «Об аварии на Южном Урале 29 сентября 1957 года», подготовленный Б. В. Никипеловым, Г. Н. Романовым, Л. Д. Булдаковым и другими. (Г. Н. Романов заведует опытной станцией, которая ведет исследования в радиобиологическом заповеднике в районе аварии (170 кв. км), а также изучает возможность сельскохозяйственного использования загрязненных радионуклидами земель. Л. А. Булдаков является директором Челябинского филиала Института биофизики Минздрава СССР, который ведет наблюдения за здоровьем населения, эвакуированного из района аварии, и населения, продолжающего жить в зонах особого контроля.) Этот документ широко цитировался в советской и зарубежной прессе и был направлен в МАГАТЭ в качестве официального отчета, а также переведен на английский язык и распространялся по зарубежным центрам изучения проблем ядерной энергии.

18 июля 1989 г. в Верховном Совете СССР состоялось слушание обстоятельств и последствий кыштымской аварии. Это слушание, первое в работе Верховного Совета, было организовано тремя комитетами (экологии и рационального использования природных ресурсов, науки и образования и по делам обороны и государственной безопасности).

6—10 ноября 1989 г. в Вене в МАГАТЭ состоялся симпозиум по восстановительным операциям в случае ядерной аварии и радиологической «тревоги». На этом симпозиуме от Советского Союза были представлены четыре доклада по уральской аварии: общий краткий обзор ее обстоятельств (Б. В. Никипелов), принципы расчета доз облучения людей и объектов флоры и фауны (Г. Н. Романов), медицинские аспекты аварии (Л. А. Булдаков и др.) и доклад о динамике первичного и вторичного загрязнения территории в районах Южного Урала (И. А. Терновский и др.). Тексты этих докладов были переведены на английский.

В январе 1990 г. журнал «Энергия» начал публикацию отрывков из моей, изданной в США еще в 1979 г. на английском языке, книги «Ядерная катастрофа на Урале» и одновременно – отрывков из ранее секретной книги-отчета «Итоги изучения и опыт ликвидации последствий аварийного загрязнения территории продуктами деления урана», подготовленной в 1974 г. группой из одиннадцати авторов под общей редакцией заместителя министра здравоохранения СССР А. И. Бурназяна. Эта книга была рассекречена и издана «Энергоатомиздатом» полностью в 1990 г., но тиражом… лишь 500 экземпляров. Наконец, в марте 1990 г. вновь созданное Ядерное общество СССР провело свой первый научный семинар, который был посвящен экологическим, радиобиологическим и санитарно-гигиеническим аспектам ядерной аварии в Кыштыме. На этом семинаре было сделано около двадцати докладов. Труды семинара должны быть опубликованы. В феврале 1990 г. я получил письмо от президента Ядерного общества СССР академика Е. Н. Велихова с приглашением принять участие в работе семинара. Вскоре пришло новое письмо от Ядерного общества, в котором сообщалось, что после семинара, намеченного на 15–19 марта, я смогу посетить непосредственно район Кыштыма. Поездка туда предполагалась 19–21 марта.

Готовясь к отъезду, я получил в нашем институте два очень чувствительных портативных дозиметра. Кроме того, я обратился к коллегам в Англии и в США с вопросом о том, на какие проблемы нужно было бы обратить особое внимание. Из всех имевшихся на английском языке материалов следовало, что кыштымская авария была наиболее серьезной на планете ядерной катастрофой до Чернобыля. При этой аварии в окружающую среду было выброшено около 20 млн кюри (кюри – единица активности радионуклида. – Ред.) в основном долгоживущих радионуклидов, из которых 18 млн были разбросаны вблизи хранилища отходов, а 2 млн кюри сформировали облако, которое разнесло радиоактивность по территории в 15 000 кв. км. С наиболее загрязненной части этой территории (около 1 000 кв. км) было эвакуировано все население, почти 11 000 человек. Однако район Кыштыма оказался дополнительно загрязненным сбросами высокоактивных отходов от производства плутония в реку Теча (до 1955 г.), а также в открытый водоем – озеро Карачай (после 1955 г.). По свидетельству Б. В. Никипелова, прозвучавшему в Верховном Совете 18 июля 1989 г., и по сообщениям ряда советских газет, в озере Карачай накопилось до 120 млн кюри радионуклидов. Вскоре после 1967 г. это озеро засыпали землей и забетонировали для предотвращения вторичного переноса радиоактивности.

Причиной непосредственного взрыва хранилища отходов 29 сентября 1957 г. была названа детонация высохших отходов, содержавших помимо радионуклидов смесь нитратов с ацетатами, накапливающихся в виде побочных продуктов от радиохимического выделения плутония, урана и цезия из отработанного реакторного топлива. Кыштым, вернее, расположенный неподалеку от него особый город, так называемый Челябинск-40, был главным советским центром по производству плутония для военных целей. В настоящее время старые реакторы постепенно закрываются (уже выведены из строя два из пяти), но одновременно начато сооружение трех новых реакторов на быстрых нейтронах типа БН-800.

Большинство моих коллег на Западе не были удовлетворены технической частью советских документов. В них отсутствовали характеристики контейнеров, в которых хранились высокоактивные отходы, физический и химический механизмы процессов, приведших к взрыву одного из контейнеров, и сведения о судьбе других контейнеров в этом хранилище. Ничего не говорилось о расположении хранилища отходов относительно индустриальной части Челябинска-40, а также о том, какие конкретные меры были приняты после взрыва. Высказывалась неудовлетворенность и медицинской частью отчетов: сведения были крайне избирательны. Я полагал, что у меня будет возможность посетить и непосредственно ту зону, где произошел взрыв, озеро Карачай и Челябинское отделение Института биофизики Минздрава СССР. В 1989 г. во время поездки в Кыштым американских конгрессменов (дабы они могли убедиться в том, что два военных реактора действительно прекратили работу, как было обещано М. С. Горбачевым в его речи в ООН в декабре 1988 г.) сопровождавшие делегацию руководители бывшего Министерства среднего машиностроения заявили, что они готовы пригласить в Кыштым Медведева и показать ему все документы, которые ему понадобятся (газета Washington Post от 10 июля 1989 г.). Я надеялся, что это обещание будет выполнено.

Для британских и американских экспертов вопрос об инженерной конструкции контейнеров для отходов и механизме взрыва был принципиальным. В 1976 г., когда я впервые сообщил о кыштымском взрыве в британском научно-популярном журнале New Scientist, большинство западных экспертов заявили, что взрыв хранилища отходов невозможен. В конечном итоге было признано, что большие территории на Южном Урале действительно загрязнены радионуклидами, но для объяснения причин такого загрязнения выдвигались всякие версии, кроме взрыва. Существовали, однако, определенные различия между американскими, британскими и советскими методами химической обработки выгоревших реакторных сборок. Кроме того, как было установлено, уже в 1980-х годах опасность химического взрыва в результате спонтанного разогрева радиоактивной химической смеси считалась отдаленно реальной для нескольких контейнеров, находившихся в Ханфордской резервации в США. Поэтому за ними был установлен особый контроль. Высокие концентрации нитратов есть в загружаемых в контейнеры отходах во всех странах, производящих плутоний. Поэтому знание точных причин кыштымского взрыва и его параметров было очень важно.

Не прошло без внимания западных экспертов и краткое сообщение первого бюллетеня об аварии на Южном Урале (Б. В. Никипелов и др., 1989), в котором говорилось, что «атомный щит» был создан «в крайне сложных условиях, в т. ч. и для здоровья персонала». Такое заявление требовало конкретизации.

Эти аспекты проблемы (механизм аварии и ее последствия для здоровья и населения, и ликвидаторов) представляли наибольший интерес и для меня лично. По экологии уральского радиоактивного загрязнения к 1989 г. было известно уже довольно много, тогда как механизм аварии и ее медицинские аспекты оставались неизвестны. Кроме того, я хотел узнать, что предполагается сделать с озером Карачай и что произошло с теми 8 тысячами людей, которые были эвакуированы с берегов реки Теча в 1954–1955 гг. Было также важно выяснить, как решена проблема кратковременного и длительного хранения радиоактивных отходов от производства плутония после аварии 1957 г.

К сожалению, мой визит в район Южного Урала оказался фактически однодневным. Я смог побывать только на территории экологического заповедника и опытной научной станции сельскохозяйственного направления. Возможности посещения медицинского центра (филиала Института биофизики Минздрава в Челябинске) и зоны аварии (районы радиохимического завода «Маяк», бывшего хранилища радиоактивных отходов и озера Карачай) у меня не было. Не было и дискуссии по этим аспектам на семинаре Ядерного общества СССР. Однако, несмотря на отсутствие прямого доступа к документам об обстоятельствах аварии 1957 г., сам семинар, видеофильм, показанный его участникам, и ряд других источников информации дали мне возможность дополнить то, что уже было ранее известно о кыштымской аварии, новыми деталями. В настоящих заметках я излагаю это новое, а также пытаюсь дать критический разбор некоторых официальных версий причин ядерной трагедии и ее последствий.