Глава 3.
Приключения английского журналиста
1. "Действия сводной маневренной мотомеханизированной группы в Первой Саламанкской операции 1936 года". Оперативно-тактический очерк начальника кафедры Академии Генерального Штаба РККА, комбрига Андрея Никонова (отрывок)
"...Маневренная группа Павлова была создана на базе 4-й мехбригады. Кроме подразделений самой бригады в группу были включены 1-й и 25-й отдельные танковые батальоны стрелковых дивизий корпуса, а также два стрелковых батальона 3-го стрелкового полка. Пять танковых батальонов составляли ударный кулак группы, который прекрасно дополняли три стрелковых батальона, полностью обеспеченные автотранспортом. Для этой цели командование корпуса передало группе треть приданных корпусу испанских грузовых автомобилей..."
2. Степан Матвеев, деревня Пелабраво (в семи километрах от Саламанки), Испанская республика, 23-24 декабря 1936
Комнатка богатого деревенского дома, где заперли Матвеева, - маленькая, но трогательно-чистенькая, почти игрушечная, - наводила на грустные мысли. Небольшое окошко со стеклами в частом деревянном переплете, узкая - "девичья" - кровать, небольшой стол и единственный табурет, непременное распятие на побеленной стене - все располагало к молитве, размышлениям о бренности сущего и неспешному прощанию с окружающим миром перед неизбежным переходом в мир иной.
"И дернул же меня черт не поверить проводнику и выехать на шоссе! Pobrecito! - Степан, сам того не замечая, начал ругаться по-испански. - Loco! Идиот недоверчивый! А Мигель тоже хорош... был... бедолага".
Когда проводник понял, что англичанин хочет выбирать дорогу сам, - обиделся, козел, пересел на заднее сиденье и замолк, надувшись, как мышь на крупу. Ни слова не сказал, когда Степан свернул не налево, к Кальварассо-де-Аррива, а направо, в сторону Кальварассо-де-Абахо. Впрочем, и смерть принял также молча, лишь плюнул в лицо командиру республиканского патруля перед выстрелом... Герой...
С самого начала все указывало на то, что поездка, а по сути - бегство из Мадрида, легкой не будет. Первым "звонком" стала внезапная болезнь здорового как бык Теодоро, выделенного "в помощь" лондонскому журналисту Майклу Гринвуду заинтересованными людьми, и исполнявшего обязанности водителя, охранника, да что уж теперь скрывать подозрения, - и соглядатая, то ли от СИМ, то ли от СИГС. "Тэда" заменили на Мигеля, не умевшего водить автомобиль, зато известного полковнику де Рензи-Мартину чуть ли не с албанских времен. Было и еще несколько мелких, - похожих на случайности, - штришков... не простых, многозначительных... во всяком случае для профессионала, коим Гринвуд себя не без оснований считал.
"Ага, а в новых обстоятельствах могу перестать им быть. По причине безвременной кончины, так сказать, от рук "кровавосталинской гэбни", - мысли, столь же невеселые, сколь и неоригинальные, не отпускали Матвеева, заставляя раз за разом прокручивать в памяти события последних часов. Сетовать, однако, он мог только на отсутствие маниакальной подозрительности, так и не ставшей неотъемлемым свойством его характера.
"Паранойя, паранойя, а я маленький такой..." - пропел про себя Степан, в очередной раз и опять совершенно неосознанно перейдя мысленно на русский.
Ну и что с нее толку, - в смысле, с паранойи, - если хозяин не желает прислушиваться к голосу "пятой точки"? Хорошо, что там же, на обочине дороги, не расстреляли вместе с Мигелито. Сразу. Попытались для начала проверить документы у "подозрительного сеньора", плохо говорящего по-испански, одетого более чем странно, и путешествующего в компании явного контрреволюционера. Хоть и не поверили, но протянули время. А потом...
"Потом - не успели".
Ужасно хотелось курить. "Сил терпеть просто нету сил, - каламбурчик неудачный", - подумал Степан, но об "выйти на крылечко" не могло быть и речи. Поэтому, плюнув на отсутствие пепельницы и на окно, добросовестно заколоченное: острия здоровенных гвоздей, блестящие, еще не тронутые ржавчиной, были загнуты в оконной раме со стороны комнаты, - Степан вырвал из блокнота чистый лист, свернул фунтик, какими пробавлялся в молодые годы в неприспособленных для курения помещениях, и потянулся к портсигару.
***
Несколько часов назад машину Матвеева остановил патруль республиканской армии, состоявший, судя по кокардам на пилотках, из каких-то анархистов. Поначалу ситуация показалась Степану рутинной: мало ли за последние месяцы в Испании его останавливали и требовали, чаще всего на малопонятном языке, лишь по недоразумению считавшимся все-таки испанским, предъявить документы. Однако очень быстро, едва ли не мгновенно "проверка на дороге", словно в ночном кошмаре, переросла в нечто решительно ужасное.
Один из патрульных, щуплый, прихрамывающий коротышка, вдруг - пулеметной скороговоркой выплевывая слова - закричал, обращаясь к командиру, и начал весьма недвусмысленно тыкать пальцем в невозмутимо сидевшего в машине Мигеля. Степан понял с пятого на десятое, но и от этого немногого - волосы встали дыбом, что называется, не только на голове.
- Это он! - кричал боец, сдергивая с плеча слишком большую для него винтовку с примкнутым штыком. - Я узнал его! Хватайте этого... товарищи! Это жандарм... пытал... убил... враг!
Лень и некоторую расслабленность патрульных как ветром сдуло. Секунда, и машина оказалась под прицелом десятка стволов - от командирского тяжеленного револьвера, до ручного пулемета, - игрушки в мозолистых лапищах высокого и широченного в груди и плечах республиканца, по виду - бывшего шахтера, или - всяко бывает! - циркового борца. А еще через пять минут состоялся финал трагифарса "Суд", с беднягой Мигелем в главной роли. Возможно, он и правда подвизался когда-то в жандармах. Возможно, но теперь раздетый до исподнего труп его валялся в придорожной канаве, и по-зимнему сухая земля Каталонии жадно впитывала кровь из порванного пулями тела.
Матвеева - под горячую руку и на волне революционного негодования - вытащили из-за руля, обыскали и, - несмотря на отчаянные протесты, сочетавшиеся с попытками предъявить документы, и ругательства на жуткой смеси испанского и английского, - приказали раздеваться.
"Ну, вот и все... - как-то отстраненно мелькнула мысль. - И даже не прикопают, суки, так бросят... На радость бродячим собакам".
"Интересно, - подумал Матвеев секунду спустя, - я сейчас совсем умру или очнусь первого января в Амстердаме с больной головой? Жаль только..."
Мысли его, как и действо по исполнению высшей меры революционной справедливости, самым драматическим образом прервал гул автомобильных моторов. Звук, едва различимый из-за возбужденных криков республиканских солдат, стремительно превратился в рев. Степан обернулся и в подкатывающей автоколонне разглядел легковые "эмки", грузовики с солдатами, и несколько бронеавтомобилей: легких - пулеметных, и тяжелых - пушечных.
"А, вот и кавалерия из-за холмов! Будем считать, что шансы на благополучный исход растут. Только бы они остановились... Только бы не проехали мимо!"
Повезло. Из притормозившей у обочины "эмки", придержав фуражку с черным околышем, сверкнув рубинами "шпал" и перекрещенными якорем с топором в петлицах, не дожидаясь полной остановки, выскочил молодой командир с напряженным, злым, но отчего-то показавшимся прекрасным, лицом. "Русский, советский..." - Матвеев, внезапно накрытый откатом волны уходящего животного страха, обмяк в цепких руках анархистов, и позволил себе потерять сознание.
"Будем жить!.."
Очнувшись, Степан обнаружил себя в собственном автомобиле. За рулем сидел капитан, тот самый, которого он увидел перед тем как "вырубиться". А на заднем сиденье два сержанта в советской форме ("пилы" треугольников в черных петлицах), - зажав между колен приклады пистолет-пулеметов (дырчатый кожух ствола, коробчатый магазин), - подпирали Матвеева справа и слева.
- Товарищ капитан, англичанин очнулся, - подал голос правый сержант, напряженно косясь на оживающего Степана, шевельнувшегося и заморгавшего. - Может, руки ему связать?
- Отставить связывать, Никонов. Никуда этот хлюпик от нас не денется. Испанцы его не били даже, а он глазки закатил и сомлел как институтка, - капитан даже головы не повернул, но иронические, слегка презрительные нотки в голосе были явственно различимы.
- Беда с этими интеллигентами, Никонов: болтать, да бумагу пачкать все горазды, а как до крови доходит, хуже кисейных барышень. Ну, ничего, мы почти приехали. Сейчас сдадим его в Особый отдел бригады - пусть там разбираются, что за птичку мы из силков достали.
"Со сковордки, да на огонь... - подумал Степан. - Для полноты картины еще армейских особистов не хватает. Ладно, с моим паспортом как-нибудь отбрешусь. Лишь бы не возникло у особо прытких "товарищей" соблазна вербануть по-быстрому попавшего в затруднительное положение иностранца. Интересно, кого мне напоминает этот капитан?"
Совершенно ясно, это было что-то из прошлого... Причем, не из гринвудовского, а из матвеевского, дальнего-далекого. Что-то этакое вертелось в голове, но - увы - никак не вытанцовывалось. И эмблема в петлицах у командира какая-то совершенно незнакомая.
"Технарь вроде. Попробовать прощупать, что ли, пока не приехали?"
Громко застонав, Матвеев потряс головой, пытаясь максимально естественно изобразить человека приходящего в сознание, к тому же только что избежавшего самосудного расстрела.
- Do you speak English, officer? - Степан обратился напрямую к капитану, игнорируя охранников.
Сидевший за рулем командир явственно дернулся и, не оборачиваясь, сказал:
- Это он, наверно, спрашивает, не знаю ли я английского. Придется огорчить буржуя. Нет! - последнее слово, произнесенное вполоборота, было четко артикулировано и подкреплено однозначно трактуемым покачиванием головой.
- Sprechen Sie Deutch? - Матвеев в зеркало заднего вида заметил, как капитан усмехнулся.
- Habla usted Espanol? - без результата.
- Parla catalana? - об этом вообще не стоило спрашивать...
"А вот как ты на такой заход отреагируешь? - подумал Степан, изрядно разозленный тем, что ему явно, по выражению начала двадцать первого века, "включили тупого".
- Pan znasz Polsky?
Последний вопрос, похоже, всерьез вывел капитана из себя.
- Полиглот, мать твою, королеву вперехлест... - в сердцах вырвалось у него, но продолжения не последовало. Сержанты никак не отреагировали на вспышку командира. Снизив скорость, колонна втянулась в небольшое селение. Перед взглядом Матвеева неспешно проплыл десяток улиц, настолько узких, что, казалось, высунь руку из окна - и достанешь до стены ближайшего дома или высокого каменного забора. Непременная iglesia parroquial - местная церквушка - на центральной площади, почти не разрушена, - лишь с легкими следами копоти над входной дверью, да оспинами пулевых отметин по режуще-яркой побелке стен, - но оставила ощущение опустошенности, брошенности.
"Бог здесь больше не живет, он покинул Испанию..." - мысль эта простая, родилась сама по себе, без всякой связи с предыдущими, и настолько поразила Степана, что он оставил попытки еще как-то расшевелить сопровождающих. Или все-таки конвоирующих?
"Сначала Барселона, теперь вот эта деревня... Похоже, я все-таки прав. Если Бог уходит, его место занимает дьявол".
Улицы городка можно было бы назвать пустынными, если бы не патрули в красноармейской и республиканской форме то тут, то там открыто стоящие на перекрестках и низких крышах домов. И ни одного местного жителя...
Почти у самой окраины, где улица неощутимо и сразу переходила в проселочную дорогу, - такие Степан не раз и не два видел и на Украине, "еще той, советской" или, скажем, где-нибудь под Краснодаром, - колонна остановилась. Броневики, сразу рассредоточились по площади, куда сходились несколько улиц, и перекрыли подъезды к группе домов, резко выделявшихся из однообразного - бело-соломенного с вкраплениями терракоты - окружения.
"Как гранд заметен на сельской свадьбе..."
Двухэтажные, с бледно-розовыми и светло-желтыми оштукатуренными стенами, с крышами крытыми ярко-оранжевой, новой на вид, черепицей, - на слегка отстраненный взгляд Матвеева, - домики напоминали странный муравейник, вокруг которого деловито сновали сосредоточенные люди-муравьи в одинаковой одежде-форме, то и дело приветствуя друг друга взмахами рук к головным уборам.
"Ага! Похоже на штаб бригады, - Степан фиксировал детали привычно, не подавая вида, что заинтересовался происходящим. - Конечно, выбрали себе самые богатые дома. Хозяев, местных буржуев - на улицу, если те еще живы после перехода деревни под контроль республиканцев, а сами с комфортом разместились в "барских хоромах".
"Форд", в котором везли Матвеева, - "интересно, кому он достанется?" - остановился чуть поодаль от основной группы машин, у самого большого дома с фасадом, украшенным высокими стрельчатыми окнами-арками и цветными стеклами в частом переплете рам.
Заглушив мотор и отдав сержантам приказ "не выводить задержанного до особого распоряжения" - от такой казенно-привычной формулировки у Степана чуть не свело скулы, так повеяло "родиной" - капитан направился прямо к парадному входу в дом. Быстро переговорив о чем-то с часовым, он скрылся за высокими резными дверями. Матвееву, стиснутому охранниками, казалось, еще крепче, чем прежде, оставалось только покорно ждать и по возможности - наблюдать. И думать, разумеется, выстраивая непротиворечивую линию поведения с "железобетонной" легендой, которая могла бы устроить местных чекистов. Не правду же им рассказывать, каким ветром занесло в эти неспокойные края, к самой линии фронта, респектабельного британского джентльмена с корреспондентской карточкой "Дэйли мейл".
"Хотя, если они каким-то образом узнают об истинной цели моей поездки, - да хоть святым духом! - не выбраться мне отсюда, пожалуй, никогда. Будь проклят сэр Энтони с его не вовремя проснувшейся подозрительностью и желанием перестраховаться!"
***
Курьер из британского посольства, - точнее тех несчастных нескольких комнат, что остались нетронутыми после погрома, устроенного разъяренной толпой в начале октября, - оторвал Степана в баре гостиницы от утренней чашки кофе и большого сэндвича с хамоном - роскоши по военному времени.
- Сеньор Гринвуд! Сеньор Гринвуд! Хефе просить вас прийти быстро к телефону. Вас искают родственники из Уэльса, - парень запыхался, мешая испанские и английские слова. - Вашей тете стать плохо, совсем плохо!
От понимания истинного смысла этих слов поплохело уже самому Матвееву. "Родственник из Уэльса" в несложном шифре это не кто иной, как сэр Энтони, а фраза об ухудшении здоровья "тетушки" означала требование выхода на связь в чрезвычайной ситуации. Нет, не так - в экстремальной ситуации, когда летели к черту все планы, и возникала настоятельная необходимость срочно покидать место пребывания.
Через полчаса, сидя в душной клетушке комнаты связи, - бронированную дверь толпа погромщиков так и не смогла сломать, - Степан внимательно слушал "голос из Лондона". Сэр Энтони был непривычно, да что там "непривычно", попросту неприлично взволнован.
- Майкл, мальчик мой! Надеюсь, у тебя не осталось неоплаченных счетов и неудовлетворенных женщин? - речь сэра Энтони была вполне разборчива, хотя и пробивалась сквозь "пургу" помех.
- Да, даже если и остались, забудь о них. Из посольства до особого распоряжения не выходи. Соответствующие инструкции де Рензи-Мартину я уже передал. Тебе предстоит покинуть Мадрид как можно скорее.
- В чем причина такой поспешности?
Но "невинный" вопрос Степана был отметен самым решительным образом.
- Не перебивай! - отрезало начальство. - Мне от тебя сейчас нужно слышать только три слова: "Будет исполнено, сэр!" - и не более того. Все расспросы и мелкие подробности - потом, когда перейдешь португальскую границу. Пока могу сказать только одно: тебе, как и некоторым другим нашим людям в Испании, угрожает серьезная опасность. Я хотел бы оказаться старым паникером, но, похоже, у нас текут трубы, если ты понял, о чем я говорю.
Матвеев понял. Даже слишком хорошо. Значит, как считает его лондонское руководство, произошла утечка информации о действующих в республиканской Испании агентах. Это действительно повод "рвать когти", и именно таким экзотическим способом. В морских портах, и на немногих аэровокзалах, его, скорее всего, уже ждут. Не важно кто конкретно: местные "красные", "товарищи из Москвы", или, скажем, "приятели Шаунбурга" - разница невелика.
Не прошло и двух часов после телефонного разговора, как аккуратно упакованные вещи Степана были доставлены из гостиницы в посольство, а сам он, в компании Мигеля, уже выезжал из Мадрида на стареньком "Форде" с намертво заклиненным в поднятом положении откидным верхом.
До Кальварассо-де-Аррива, где его должны были ждать люди "с той стороны", чуть больше двух сотен километров по не самой лучшей даже на испанский взгляд дороге. Их Матвеев надеялся преодолеть часов за пять-шесть, если, конечно, не случится ничего непредвиденного.
Накаркал. Случилось. Да еще как...
***
Теперь Степан, в одном нижнем белье - "Как же холодно... И угораздило дурака надеть шелковое... Пижон..." - сидел на заднем сиденье все того же "Форда", в окружении напряженно-неподвижных "конвоиров", и беспрепятственно предавался воспоминаниям и размышлениям на тему: "что же пошло не так?"
Суета перед штабом, как-то неощутимо и сразу, замедлилась и даже, словно бы, упорядочилась. Из самого большого легкового автомобиля, без сомнения он был главным в колонне, вышли несколько командиров в больших чинах. Матвеев автоматически отметил, что один из них, судя по трем ромбам в петлицах, - комкор, а второй - мама дорогая! - целый командарм второго ранга. Командарм, при внимательном рассмотрении, оказался обладателем длинного носа, густейшей бороды и усов.
"Интересно, кто это? Вот незадача, не помню я тогдашний "цвет" Красной Армии в лицо, разве что покойного Тухачевского, троих лысых и одного усатого. Впрочем, и тех - смутно. Так... Невысокий, лицо круглое, смуглая кожа, прямой нос, усы щеточкой, будто приклеенны над тонкими губами. Конечно! Тем более что комкор здесь может находиться только один - командир Отдельного Экспедиционного корпуса, Урицкий Семен Петрович, а вот командарм... Кого же он мне так напоминает? "
Странно, но больше всего командарм был похож на Бармалея. Нет, не того, что сыгран Быковым в "Айболите-66", а мультяшного, озвученного когда-то в будущем Семеном Фарадой. Было в этом военном что-то этакое, "кровожадно-беспощадное", в повороте головы, позе, зычном голосе. И сама собой, зазвучала в сознании Степана незатейливая песенка из еще не нарисованного мультфильма.
"Маленькие дети, ни за что на свете, не ходите в Африку гулять..."
Однако долго ломать голову над загадкой личности красного генерала Матвееву не пришлось. Помощь пришла, как обычно, "откуда не ждали". Неподалеку от матвеевского "Форда", кто-то невидимый, но судя по тону - командир, запыхавшись, шепотом отчитывал подчиненного. Но таким шепотом, что не услышать его мог только глухой. К тому же - крепко спящий.
- Пасынков, лось слеподырый, ты видишь, куда несешься? Стоять! Смирно! Ты что, совсем с нарезки слетел, через площадь с помойным бачком прешься? Там, сам товарищ командарм Дыбенко приехал, а тут, нате вам: "Здравствуйте, я красноармеец Пасынков, дежурный по кухне, очистки с объедками несу..." Тьфу! - говоривший смачно сплюнул. - Ослоп ненадобный! Вдоль заборчика давай, в обход, задами-огородами. Да смотри, бачок не урони, дятел шестипалый! Рысью, пшел!
В ответ прозвучало лишь сдавленное подобие испуганного писка: "Есть, товарищ старшина! Виноват, товарищ старшина!"
И удаляющийся топот с вплетающимся цоканьем металлических набоек по брусчатке, как финальный аккорд сценки: "Общение старшего по званию с рядовым составом". Степану стоило больших усилий не улыбнуться, и не дать повода заподозрить, что русская речь ему знакома. Хотя, конечно, по мимике, интонациям и жестам - сцена вполне интернациональна.
Сохраняя идеально отстраненный вид, он продолжал наблюдать за ритуалом приветствия, раскручивающимся словно сложный средневековый танец, в исполнении как минимум десятка мужчин в военной форме. Со стороны могло показаться, что интерес Матвеева к происходящему - чисто этнографический.
"Как же, как же, знаем! Большой белый джентльмен смотрит на пляски дикарей, желающих выглядеть похожими на настоящих людей, - самообладание, полностью вернувшееся к Степану вместе с чувством юмора, заставило мир заиграть новыми красками. Обморок на дороге представлялся уже чем-то далеким, случившимся в другой жизни, и, возможно даже, не с ним. - Ни у кого вокруг не должно возникнуть и тени сомнения в моем аристократизме и врожденной "английскости". О, наш бравый командир возвращается, и в каком темпе - только что фуражку на бегу не теряет!"
Вернувшийся к машине - и в самом деле чуть не рысью - капитан быстро сел за руль, и только тогда достал из кармана галифе носовой платок, снял фуражку и, со вздохом облегчения, отер пот со лба.
- Так, - сказал он сержантам. - Сейчас подъедем к воротам, машину загоним во двор, и передадим британского писаку здешним особистам. Еле договорился. Пусть теперь у них голова болит за этого обморочного.
Во внутреннем дворе дома, - просторном и украшенном небольшим пересохшим фонтаном с чашей, заполненной нанесенным неведомо откуда мусором, - Матвеева наконец-то выпустили из машины. Он вышел на подгибающихся, затекших от долгой неподвижности ногах, стараясь держаться максимально прямо. Земля неприятно холодила босые подошвы, легкий ветерок в тени стен пронизывал тело, прикрытое лишь шелковым бельем.
Встречали их трое: коренастый, весь какой-то угловато-квадратный лейтенант с красным обветренным лицом, и двое рядовых - средне-обычных во всех внешних приметах, и похожих до неразличимости. Покончив с формальностями, вылившимися в передачу документов Гринвуда "принимающей стороне" и подписание нескольких бумаг, извлеченных лейтенантом из планшета, командиры взялись было прощаться, не обращая внимания на дрожащего от холода Степана. Ему пришлось обратить на себя внимание единственно доступным в его положении способом - подать голос. С крайне недовольными и где-то даже возмущенными интонациями.
- Господин офицер, я уверен, что вы понимаете по-английски, хоть и делаете вид, что не знаете языка. Прикажите своим людям вернуть мне одежду и обувь, - голос Матвеева, уверенный и твердый, настолько контрастировал с его нынешним видом, что капитан улыбнулся.
- Герасимов, достань из багажника костюм задержанного, и ботинки не забудь. Отдай... Как фамилия, боец? - обратился он к ближайшему к нему рядовому.
- Егорычев, тащ капитан!
- Вот Егорычеву и отдай, пока господин журналист совсем не посинел тут. А то простынет еще, не дай... хм... случай, - подождав исполнения приказа, капитан поднес руку к козырьку фуражки. - Ну, теперь уж точно до свидания, товарищи!
***
Три сигареты, выкуренные подряд и на пустой желудок, оставили только гадкое ощущение на языке, да легкое головокружение. Матвеев прилег на кровать не снимая ботинок, что противоречило его прошлым привычкам, но было вполне в духе эпохи и обстоятельств.
"И долго они меня здесь мариновать будут? Черт его знает! Хорошо, пока им не до меня. Судя по всему, командарм-Бармалей приехал с инспекцией, и пока она не закончится, беспокоить меня не станут. Разве что кто-нибудь из московских гостей вспомнит о подобранном на дороге подозрительном английском журналисте".
Созерцание висящего слоями табачного дыма, как ни странно, успокаивало. Неподвижные сизые "туманы" постепенно истаивали в прохладном воздухе, оставляя после себя лишь прогорклый запах окурков. Философски наблюдая "за процессом", Степан не заметил, как задремал.
Ему снились пологие холмы, поросшие вереском, и мощеная булыжником дорога, и он на велосипеде - пытается поспеть за скачущей верхом леди Фионой. Но как только он ее нагоняет, лошадь ускоряет бег, и дистанция вновь увеличивается. И так раз за разом. Безнадежное преследование...
Безнадежное преследование прервал громкий стук в дверь.
"Странно, - подумал Матвеев, просыпаясь. - С каких это пор стало принято стучаться в камеру? Или кто-то ошибся дверью? А как же тогда часовые? - вставать с постели очень не хотелось. Накопившаяся усталость от не самого лучшего в его жизни дня, проведенного к тому же на голодный желудок, не располагала к резким движениям. - Кому положено - того пропустят. Заодно и посмотрим, кого фейри принесли".
Дверь распахнулась, в комнату порывисто вошел невысокий, темноволосый человек в больших круглых очках, несколько криво сидевших на крупном носу. Поправив очки, он прищурился, разглядывая лежащего на кровати Степана.
- Да, товарищ лейтенант, - произнес вошедший, обращаясь к кому-то стоящему за дверью, - я подтверждаю личность этого господина. Это действительно корреспондент "Дэйли мейл" Майкл Мэтью Гринвуд. Только не понимаю, какого черта его сюда принесло? Одного, к линии фронта? - еще раз поправив очки, человек приблизился к Матвееву и протянул руку для приветствия. - Здравствуйте, господин Гринвуд!
- Не сказать, что я безумно рад вас видеть, тезка, но, кажется, я просил вас называть меня по имени? Помните, когда мы вместе еле успокоили разбушевавшегося бородача? - Степан, отвечая на приветствие "гостя" крепким рукопожатием, сел на постели. - Кстати, не здесь ли наш общий друг Эрни... а, Михаил Ефимович?
- Вот теперь узнаю продажного буржуазного писаку! Не можете вы, англичане, без подковырок. Товарищ Эрнест приехать не смог: утверждал, что занят, - сказав это, Кольцов облегчено рассмеялся. Видимо, ситуация с опознанием поставила его в неловкое положение. Но, неожиданно, лицо его вновь приняло серьезное выражение. Нервно поправив тонкий узел галстука, еле заметный между воротником рубашки и вязаным жилетом, он продолжил:
- От лица советского представительства и военного командования, я уполномочен принести вам, сэр, извинения и уверения в случайности произошедшего... - закончив с официальной частью, корреспондент "Правды" в Испании, вновь перешел на дружеский тон. - И вообще, Майкл, ты что, не мог выбрать другого сопровождающего? Бывший жандарм чуть не утянул тебя за собой на тот свет.
В ответ Матвеев только обреченно махнул рукой.
- Извинения, они, конечно, весьма кстати, а как насчет хорошего куска мяса с обильным и разнообразным гарниром? И от стакана чего-нибудь более крепкого, нежели вода, я бы тоже не отказался. И не говори мне, что ваши солдаты согреваются исключительно чтением Уставов или, ха-ха-ха, "Капитала"...
- Все тебе будет, друг Майкл, - и стол и дом. Пойдем из этой душегубки. Накурил-то - и за неделю не проветрится!
Следующие несколько часов слились для Матвеева в сплошную череду приветствий, извинений и сочувствий, перемежаемую едой из полевой кухни - съедобно, но не изысканно - слегка приправленной бутылкой московской водки, которую ему, точнее - Гринвуду, презентовал от всей души кто-то из советских. И постоянного, не отпускающего ощущения чужого взгляда на затылке. Степану стоило больших усилий, чтобы не обернуться, не спугнуть, не показать тем, кто за ним наблюдает, что он чувствует это обостренное внимание. Пришлось прикинуться подчеркнуто беззаботным, но ровно настолько, насколько способен на "беззаботность" уставший и перенервничавший человек.
"Удивительно, откуда здесь столько штатских? Корреспонденты, играющие в шпионов, шпионы, изображающие корреспондентов, какие-то личности в полувоенных френчах, чей плохой русский язык компенсируется столь же плохим немецким или французским. Люди, чья партийная принадлежность написана крупными буквами на лбу, вне зависимости от стоимости костюма, - Степан, слегка поплывший от избытка впечатлений и переживаний прошедшего дня, наложившихся на легкое опьянение, сидел в кресле, в отведенной ему - и еще нескольким товарищам - для ночлега комнате. Соседи пока не вернулись, и Матвеев пользовался свободным одиночеством для осмысления происходящего и попыток построить план действий, исходя из сложившейся обстановки. - По некоторым признакам, готовится новое наступление, иначе, отчего вся эта малопонятная суета вокруг инспекционной поездки Дыбенко? Столько желающих стать причастными к чужому успеху, собранных в одном месте, - не к добру".
Рука привычно потянулась к портсигару, курить и не хотелось, но нужно выдержать обыденный ритуал размышления, обильно приправив мысли никотином и... А вот с "и", то есть с кофе, все было сложно, настолько, что его просто не было. Совсем. Вздохнув, Степан достал из внутреннего кармана фляжку, куда перелил незадолго до этого остатки подаренной водки, отвинтил крышку и сделал длинный глоток. Теплый алкоголь обжег небо, огненным комком прорвался сквозь пищевод и лопнул в желудке горячей волной.
"Лучше сделать вид, будто джентльмена "накрыло" посттравматическим синдромом, причем с такой силой, что сорвало "с нарезки" и заставило пить в одиночку, - выработанная линия поведения казалась Матвееву самой естественной в сложившейся ситуации. - Иначе не отстанут. По крайней мере, сегодня будем играть в пьянку на нервной почве, - закурил, поискал глазами пепельницу, не нашел и решил использовать вместо нее стоявшее на столе блюдце. Судя по следам пепла, он был не оригинален в таком решении. - Ну, за чудесное спасение!"
Через сорок минут, с заметным трудом координируя движения, Степан разулся, снял пиджак, брюки, и, укрывшись колючим и тонким солдатским одеялом, провалился в алкогольное забытье. Лишь где-то на грани сознания крутилось нечто полузабытое, из детской книжки, которую профессор Матвеев читал перед сном внучке: "Вы, охотнички, скачите, меня, зайку, не ищите! Я не ваш, я ушел..."
Пробуждение было внезапным и не очень приятным: переполненный мочевой пузырь звал принять участие в круговороте воды в природе. Выйдя в коридор, ведущий на галерею внутреннего двора, Степан услышал... Нет, скорее почувствовал - на грани восприятия - обрывки какого-то разговора, говорили у лестницы во двор. Сделав еще несколько шагов, но стараясь при этом оставаться в тени, Матвеев прислушался.
В другой ситуации это была бы беседа на повышенных тонах, но здесь - собеседники старались не выйти за рамки шепота, при этом буквально орали друг на друга. Тема полностью оправдывала эту странность.
- ... товарищ командарм, вы не понимаете специфики испанского театра военных действий...
- ... и понимать не хочу! Театралы, мать вашу! Сколько дней уже не можете взять город? Прекрасно знаете о недостатке живой силы у противника, и телитесь не пойми от чего...
- ... нет, товарищ командарм! Я не отдам такого приказа до подхода дополнительных частей ... испанских товарищей. Я без пехотного сопровождения в Саламанку не полезу!
- ... нет, комкор, это ты меня не понял, ... есть мнение, что ты хочешь развалить боевую работу и здесь...
- ... данные разведки считаю неполными и требующими подтверждения. Без пехотного сопровождения и авиационной поддержки не пойду...
- ... жизнь твоя зависит от моего рапорта, а не только карьера, комкор. Да, есть такая тен-ден-ци-я ... ты, что, до сих пор не понял, что не просто так у нас начали врагов народа искать? Хочешь во враги, комкор?
- ... и все равно, не подпишу я такого приказа, а ваш план операции считаю авантюрой...
- ... так что подпишешь ты приказ. Прямо сейчас и подпишешь. Никуда не денешься. Про сознательность напоминать тебе не буду - не мальчик. Помни, что победителей - не судят. А ты просто обязан победить, или думаешь, тебя зря сюда отправили, с теплого-то места?
Шепот то усиливался, то уходил за грань слышимости, но и так было понятно, что командарм Дыбенко бесцеремонно "нагибал" комкора Урицкого аргументами не для свидетелей из числа подчиненных. И, похоже, это ему удавалось. Сопротивление командующего Экспедиционным корпусом слабело с каждой новой репликой, с каждым упоминанием о возможных для него лично последствиях затягивания операции по взятию Саламанки. "Добили" Урицкого простые доводы:
- ... птичка одна напела мне, что Вышинский, блядь прокурорская, затребовал из кадров справки по некоторым товарищам. И по тебе. Думаешь, зря я тут перед тобой про врагов народа распинаюсь? И ревтрибуналом тебя, как молокососа последнего, стращаю?
- ... тогда я сам в атаку пойду, вместе с Павловым. У меня иного выхода не остается, если все, что вы говорите - правда...
Терпеть "зов природы" становилось все труднее и, как только Урицкий и Дыбенко спустились с галереи во двор, Степан стремительной тенью метнулся к спасительной уборной.
"Только бы успеть, и наплевать на этих милитаристов, - думал он на бегу, - все равно до утра ничего не изменится".
Вернувшись к себе, Степан заснул практически сразу же, отогнав посторонние мысли. Остаток ночи прошел спокойно - без внезапных побудок и тревожащих сновидений.
Проснувшись на следующий день ближе к полудню, с удивительно ясной, звенящей, головой, Матвеев не застал никого из "соседей", об их существовании и ночлеге говорили только косвенные приметы. Наскоро умывшись и побрившись во дворе, - где нашелся чистый таз, два кувшина еще теплой воды и зеркало, - он отправился на поиски пропитания и новостей.
Кольцова удалось обнаружить только после четырех или пяти столкновений с часовыми, вежливо, но непреклонно преграждавших "подозрительному типу гражданской наружности" путь в разные коридоры и помещения огромного, как оказалось, дома. Общего языка с красноармейцами найти не удалось, что и неудивительно. Даже если они и понимали какой-то язык кроме русского, то упорно в этом не признавались.
Товарищ Михаил вид имел озабоченный и даже несколько удрученный. Рассеяно поприветствовав Гринвуда, он, вопреки обыкновению, достаточно плоско пошутил о традициях сна до полудня, более присущих русским барам, нежели спортивным и подтянутым британским джентльменам. Степан притворился, что шутки не понял и на полном серьезе попросил объяснить недоступный его все еще сонному разуму русский юмор. В ответ Кольцов поначалу хотел просто отмахнуться, но спохватившись, извинился и признал шутку неудачной.
Не желая затягивать игру в непонимание и слепоту, Матвеев наконец-то "обратил внимание" на странное состояние советского "собрата по перу", поинтересовавшись, что же такое гложет "дорогого Михаила" в столь ранний час.
- Мне кажется, сейчас вы походите на моего младшего кузена, которого старшие мальчики не взяли с собой на рыбалку, - с улыбкой резюмировал Степан, и по тому, как скривился собеседник, понял, что попал в цель с первого выстрела.
- Дело в том, тезка, что как раз сейчас наши доблестные бойцы уже должны идти на штурм Саламанки...
Вдали что-то грохнуло, потом - еще раз, и еще. Кольцов замолчал, жадно вслушиваясь в далекие звуки боя. На его лице, уже неконтролируемом переключившимся на слух вниманием, проявилась гримаса разочарования и какой-то почти детской обиды.
"Похоже, артподготовка началась, значит приказ все-таки подписан, и наступление началось, как того и хотел Бармалей - без поддержки с воздуха, и практически без пехоты, только артиллерия и танки, - подумал Матвеев с тоской. Он, будучи полным профаном в военном деле, тем не менее, помнил, пусть и на обывательском уровне, чем заканчивается наступление танковых соединений без пехотного сопровождения в условиях плотной городской застройки. - Боюсь, чуда не случится. Танки будут гореть, а русские мужики в них - умирать".
И такая мука отразилась в этот момент в его взгляде, что Кольцов, встретившись с ним глазами, прекратил прислушиваться к звукам далекого боя, и участливо спросил:
- Что Майкл, расстроился, что не можешь увидеть все это? Вот и я расстроился... Согласно приказа командования корпусом, не согласованного, кстати, с Москвой, всем журналистам, и даже мне, - тут Михаил Ефимович как-то странно и недобро усмехнулся, - запрещено находиться вблизи линии фронта... По причине высокой опасности... Перестраховщики! Там, - без малого, - история будущего творится, а мы здесь... - и негромко добавил, по-русски, - я ему этого никогда не прощу.
Матвеев сделал вид, что не обратил внимания на вырвавшуюся в сердцах реплику "теневого посла". Сейчас его больше заботило то, как он, в очередной раз, чуть не прокололся. И снова - из-за собственной беспечности или рассеянности. Еще Степан задумался: как лучше и незаметнее покинуть эту деревушку? Пока внимание русских сконцентрировано на начавшемся наступлении...
"Русских? - недоуменно зафиксировал промелькнувшую мысль Матвеев. - А кто же тогда я? Британский аристократ и шпион, или русский профессор? Кто больше? Хрен его знает... Да и не до того сейчас. Главное - свалить отсюда как можно быстрее. Тем более что до точки рандеву - не более получаса езды. Лишь бы с машиной ничего не случилось. Кстати, раз товарищ Фридлянд так хочет попасть на фронт, отчего бы ему не помочь?"
- Михаил, неужели вас, сугубо штатского человека, должны волновать приказы каких-то солдафонов? Тем более что вы - журналист, а значит - по определению некомбатант, как, впрочем, и я. И почему бы двум благородным донам не помочь друг другу?
"М-мать, и кто за язык тянул? - видя недоуменный взгляд Кольцова, поздно спохватился Матвеев. - Само сорвалось, никто не заставлял. Впрочем, сойдет за местную идиому... - и тут же мозг пробило. - Мля... Неужели похмелье все-таки догнало? Стругацкие если и родились уже, то еще дети! М-да... "
Наконец, вслух пояснил:
- Я имею в виду, что у меня есть автомобиль, а у вас - возможность выбраться из этого гостеприимного дома. Не хотите соединить усилия? Создать, так сказать, товарищество на паях?
- Но как я могу помочь... - до Кольцова, раздосадованного, что его проигнорировали, столь простая мысль дошла не сразу.
- Очень просто, с вашей помощью мы садимся в мой автомобиль и едем к полевому командному пункту. Думаю, что вас никто не остановит здесь, да и оттуда не выгонит - раз уж приехали.
Что Кольцов говорил начальнику охраны, как аргументировал необходимость выпустить британского журналиста на автомобиле за пределы охраняемой территории, Степан не узнал. Минут через пятнадцать товарищ Михаил уже стоял во дворе перед "Фордом" Гринвуда. Раскрасневшийся, со сбитым набок узлом галстука и растрепанной прической, он тяжело дышал, но по его довольному виду можно было понять, что первая часть задуманного действия удалась.
- Разрешение получено, Майкл, можно ехать, - Кольцов нервно поправил очки.
- В смысле? - притворное недоумение Матвеева, естественно наслоилось на самое настоящее, непритворное удивление. - Так и поедем? Вдвоем и без охраны?
- Под мою ответственность. Бойцов не хватает, и выделить нам хоть одного сопровождающего не могут. Все на передовой, - жажда оказаться в центре происходящих событий и урвать свой кусок славы перевесила природную осторожность специального корреспондента "Правды".
- Тогда подождите еще минут пять, - сказал Степан, подумав: "А здесь дополнительный штришок не помешает..." - я отнесу из машины свои вещи в комнату. Вчера как-то не с руки было, да и забыл в суматохе. Вашего терпения хватит на пять минут? - улыбка, с которой произносилась эта фраза, должна была рассеять последние подозрения.
- Но только пять минут! Не больше! - шутливо погрозил пальцем Кольцов. - А то знаю я вас, аристократов. Медленнее собираются только женщины. Засекаю время, - с этими словами он достал из внутреннего кармана серебряную "луковицу" часов и демонстративно щелкнул ногтем по крышке.
- Слушаюсь, товарищ комиссар! - с уморительной гримасой и ужасным акцентом сказал по-русски Матвеев, и трусцой припустил к дому, прихватив из машины чемоданы.
"Вещи? Да хрен с ними! Дело наживное. Блокноты распихаю по карманам, минимум необходимого положу в портфель. Он подозрения вызвать не должен... - Степан быстро перебирал содержимое чемоданов. - Главное, выбраться отсюда как можно быстрее, пока ориентировка из Мадрида не дошла до местных чекистов. Ну, вроде, все. Если что и забыто, то значит, оно и не нужно. С Богом!"
Чувство легкой эйфории, подступившее от осознания близости развязки, не обманывало Матвеева. Контролировать такие проявления разума он умел еще в той жизни - иначе результат мог стать противоположным задуманному. Не поддаваться иллюзии легкодостижимого успеха - залог успеха реального.
Ворота распахнулись, и вот уже "Форд", гремя подвеской по неровностям пыльного проселка, удаляется от окраины Пелабраво. Сидящий рядом Кольцов что-то возбужденно рассказывает, жестикулирует, смеется. Эйфория захватила и его.
"Пусть. Сейчас он занят самим собой. Предвкушением будущего торжества, сладостью мелкой мести тупым солдафонам. По сторонам не смотрит - тем лучше", - Степан не вслушивался в бесконечный монолог звезды советской журналистики, лишь изредка вставляя интонированные междометия, подстегивая бесконечный поток слов. Но и фонтану иногда стоит отдохнуть. Кольцов, похоже, выговорился, и устало замолчал.
"Все. Нас уже не видно из деревни. Вот теперь - пора!"
Матвеев свернул на обочину, поставил машину на нейтральную передачу, и дернул рычаг стояночного тормоза. Его спутник удивленно поднял брови. Предупреждая расспросы и выразив гримасой крайнюю озабоченность, Степан сказал:
- Михаил, будьте другом, взгляните на колеса со своей стороны! По-моему, одно спускает. Не хотелось бы, столь близко от цели, стереть покрышку до обода... Новой-то не найдешь!
Кольцов с готовностью обернулся и открыл дверь, разглядывая состояние колес. Резкий, но дозированный удар по затылку отправил его в бессознательное состояние. Ухватив журналиста за поясной ремень, Матвеев придержал обмякшее тело, не давая вывалиться на дорогу.
"Да, не видел ты этого фильма про шпионов, Михаил Ефимович, и, пожалуй, уже не увидишь... Даже если доживешь... Что вряд ли..."
Обыскав, по внезапному наитию, бесчувственного коллегу, Степан с удивлением обнаружил во внутреннем кармане пиджака Михаила маленький "маузер" с вычурными перламутровыми накладками на рукояти.
"Ну, теперь ему и застрелиться будет не из чего, когда компетентные товарищи начнут расспрашивать, - подумал Степан, забирая компактный пистолет. Удивительно, но ни злорадства, ни удовлетворения от сделанного Матвеев не испытывал. Только холодное осознание необходимости. - Так, теперь аккуратно складываем тело на обочину. Связывать, думаю, не обязательно. Очнется - дорогу найдет".
Артиллерийская канонада между тем прекратилась, лишь редкие, приглушенные расстоянием выстрелы отдельных орудий, говорили о том, что где-то неподалеку идет война. Но внимание Степана привлек иной звук - басовитое гудение авиационных двигателей. Обернувшись, он разглядел высоко в небе десяток медленно увеличивающихся точек, шедших со стороны Саламанки.
Тональность звука вдруг изменилась. Точки, превратившись в различимые, пусть и с трудом, силуэты самолетов, перешли из горизонтального полета в пологое пикирование на цель, невидимую за линией всхолмленного горизонта. Захлопали частые выстрелы зениток, смешиваясь с взрывами падающих бомб. Зрелище воздушного налета притягивало внимание, практически завораживало...
Самолеты пошли на второй заход и только тогда, с трудом оторвавшись от развернувшегося в небе действа, Матвеев сел за руль, и, выжимая из старого двигателя максимальную мощность, рванул в сторону Кальварассо-де-Аррива.