Глава 3.

- Твой босс уехал, - перед тем, как сесть за Танин столик, Олег не стал снимать пальто, только расстегнул донизу, да положил темно-зеленую фетровую шляпу на столешницу с краю.

- А?..

Олег залюбовался ее глазами...

- Пока они строго соблюдают условия договора, - сказал он, доставая сигарету. - И то сказать, я скормил им столько... - он прервал на мгновение фразу, чтобы прикурить от вспыхнувшей с шипением спички, и продолжил, не отрывая взгляда от глаз Татьяны, - ...пищи для размышлений... вкусной и здоровой... что было бы верхом неблагодарности и глупости, начинать нарушать наше джентльменское соглашение с первого же дня.

- Значит, едем в Париж? - она сделала крошечный глоток, но Олег видел, - кофе понадобился только для того, чтобы сначала опустить взгляд, а потом, из-под взмаха ресниц, полыхнуть отблеском жемчуга распахнутых глаз...

"Кокетка!" - не без удовольствия подумал Ицкович и, щелкнув пальцами, выдернул сонного официанта из мира грез.

- Кофе! - приказал он не терпящим возражений голосом. - Крепкий. Без молока и сахара. Быстро.

- Ты ведешь себя, как настоящий фашист! - едва не подавившись смехом, выдохнула Татьяна.

- Возможно, - кивнул Олег. - Но радоваться тут нечему. Не так ли?

- Так, - теперь ее взгляд "прогулялся" куда-то влево, к окну и через него на улицу, и вернулся обратно: глаза в глаза. - Но ты не ответил на мой вопрос.

- Не уверен, - пожал плечами Олег.

- В чем? - не поняла его Таня.

- Не уверен. Про Париж, - ответил он. - Возможно, мы выберем что-нибудь другое...

- Почему? - удивилась она, забыв на мгновение даже о том, что кокетничает, а не просто так - погулять вышла.

- Во-первых, - Олег загасил сигарету в пепельнице, но новой брать не стал. Вообще с курением стоило завязывать, и уж, во всяком случае, его следовало сокращать. - Во-первых: никогда не следует упускать возможность озадачить твоих "работодателей" неожиданным ходом. Чем меньше они будут понимать "ход наших мыслей", тем лучше. Ну а, во-вторых: нам следует хорошенько обдумать, что и как теперь делать. Всем, я имею в виду. Danke, - равнодушно кивнул он официанту и, взяв чашку прямо с подноса, сделал первый глоток.

- К чему ты ведешь? - спросила Татьяна, когда официант оставил их одних.

- Поедем на природу, - улыбнулся Олег. - Как ты относишься к тому, чтобы уехать на несколько дней в провинцию?

- В провинцию? - кажется, он ее сильно удивил. Еще сильнее, чем прежде.

- Да, - подтвердил Олег. - В Арденны. Большой сельский дом, почти замок...

- Звучит заманчиво, - усмехнулась Таня. - Ты, я, природа...

- И все Родственники и Знакомые Кролика... - уловив оттенок озабоченности в ее голосе, поспешил расставить точки над "i" Олег.

- А я думала, ты предлагаешь мне романтическое приключение... - как бы даже разочарованно протянула Татьяна, и Олегу вдруг показалось, что она, и в самом деле, разочарована.

- А ты бы хотела? - спросил он, стараясь не выдать голосом переживаемых сейчас чувств.

- А ты спрашивал? - прищурилась она.

- И где бы я мог тебя об этом спросить? - все-таки женщины странные создания. Пять минут назад, можно сказать, пули над головой еще свистели, а теперь...

- Ну, например, здесь. Сейчас, - как бы подтверждая его мысль, предложила Татьяна, и глаза ее при этом вроде бы даже заблестели.

- Спрашиваю, - эта короткая фраза далась Олегу совсем нелегко, но он, кажется, справился.

- О чем? - сделала Татьяна "большие" глаза.

"Да, что ж ты делаешь!..."

- О возможности романтического путешествия вдвоем, - ровным голосом ответил Олег.

- Я - не - знаю... - опустив глаза долу, едва ли не шепотом ответила она.

- Знаешь, как называют таких девушек? - Олег снова взял себя в руки, и хотя и не был весел, задал вопрос почти веселым тоном.

- Знаю, - кивнула она, - но ты же не скажешь этого слова вслух?

Ну, разумеется, не скажет. Тем более ей. Еще "тем более", учитывая свои собственные грехи. И уж совсем "тем более", после крайне напряженной, а временами и просто опасной недели, которую они пережили в Брюсселе.

- Не скажу...

К сожалению, Олег не видел Татьяну у мемориала павшим воинам... Нельзя было, пусть и хотелось. Впрочем, он ее увидел в тот же день, только несколько позже. Увидел. Однако, не имел ни времени, ни сил, чтобы поговорить нормально, полюбоваться, глядясь в ее глаза, как в самые лучшие в мире зеркала, и уж тем более, не могло тогда быть даже речи, чтобы уединиться и... Ну что за жизнь! Ждешь, волнуешься, исходишь, можно сказать, на "нет" от страха, что больше ее не увидишь, но в самый ответственный момент - в "момент истины", если по большому счету, - женщину, к которой неравнодушен, отодвигаешь в сторону, как "объект, не представляющий неотложного оперативного интереса" и переключаешься на того, кто такой интерес, несомненно, представляет. Штейнбрюк... Отто Оттович Штейнбрюк, офицер австрийской армии, если память Витьке не изменила, и корпусной комиссар РККА, если не ошиблась Ольга. Интересный человек. Неординарный. И, конечно же, опасный... И все-таки все началось не с начальника первого - западного отдела РУ РККА, а с нее - стройной молодой женщины в коротком пальто и длинной юбке, появившейся у памятника павшим воинам в шесть часов вечера второго марта 1936 года.

В Брюсселе, несмотря на официальное начало весны, было холодно и как-то промозгло, словно город стоял на море. А к вечеру еще и ветер усилился, и Тане, стоявшей у памятника на совершенно открытом месте, было совсем не сладко. Но ни уйти, ни "согреться танцем" она не могла. Ждала Олега, да и товарищи разведчики, наверняка, издали за нею присматривали. Поэтому она лишь прохаживалась вокруг памятника, то рассматривая убогие милитаристские барельефы на нем, то переводя взгляд на величественное здание дворца юстиции, такое большое, что даже страшно становилось за маленькую Бельгию: сколько же должно быть в ней чиновников, судей и прокуроров, чтобы заселить это мегалитическое уродство?

- Мадам! - раздался за спиной детский голосок, и вздрогнувшая от неожиданности Татьяна резко обернулась.

Перед ней стоял мальчишка вполне типичного - даже и без памяти Жаннет, легко узнаваемого по старым фильмам - облика: разносчик газет. "Покупайте "Ле Паризьен"! Свежий выпуск "Ле Паризьен". Крушение в Нанси! Человек-волк из Давоса загрыз беременную монахиню..."

- Мадам! - мальчишка был франкофон, и это значительно облегчало общение.

- Да, мальчик.

- Вы не месье Себастьяна ждете?

- Да, - сердце рвануло куда-то вверх и застряло в горле, мешая говорить.

- А денежку дадите?

- Д... дам!

- Давайте!

Мальчишка был тот еще пройдоха, но наука выживания на улице - нелегкая наука. И хотя Татьяна могла догадаться, что свой гонорар юный вымогатель уже получил, в тот момент она об этом даже не подумала. Сунула мальчишке пару монет и требовательно посмотрела в глаза, не забыв, однако, крепко ухватить его за воротник куртки.

- Ну!

- Идите по Рю де ла Редженс, до церкви Нотр Дам де Саблон. Войдите, сядьте и ждите, - судя по выражению лица, мальчишка повторял выученную наизусть инструкцию. - Это все, - он ухмыльнулся, извернувшись, освободился от захвата, и побежал прочь.

"Неглупо... - признала Таня, направляясь к створу улицы. - Если у НЕГО есть кто-то, кто будет проверять мой хвост на маршруте, то..."

Сама она хвоста не чувствовала. Вернее, чувствовала, но буквально во всех направлениях. Знание, что такой хвост - и, возможно, не один - имеет место быть - сбивало восприятие. Но вот, что она ощущала со всей определенностью, - это холод и вызванный им озноб. Впрочем, причиной озноба могли быть и другие обстоятельства... Но думать об этих... "обстоятельствах" она себе не позволяла.

В Брюсселе она никогда прежде не бывала, но если верить карте, изученной вдоль и поперек еще в Москве - идти ей недалеко. Улица - широкая, с трамвайными путями посередине - полого спускалась вниз в направлении королевского дворца. Слева и справа располагались многочисленные магазины колониальных товаров, лавки букинистов и антикваров и солидные кондитерские. В витринах Жаннет видела африканские маски, муляжи тортов, старинные карты и гравюры, и множество других интересных, дорогих и не очень, вещей. Однако отвлечься не удавалось. Она шла вдоль улицы, а кто-то, наверное, двигался за ней, а впереди ее ждала следующая остановка, но кто ждет Татьяну в церкви? Олег или снова какой-нибудь "Маннекен Пис"?

"А вот и церковь - тут и идти-то всего - ничего", - она пересекла улицу, и вошла в собор. Удивительно - в начале седьмого вечера божий храм оказался открыт и даже не пустовал, хотя молящихся было и немного. Пахло ладаном и сыростью. Но тут хотя бы не дуло. Она выбрала место у прохода и присела на скамейку, пытаясь спиной и ушами определить, войдет ли кто-нибудь в собор вслед за ней.

- Не оборачивайтесь, - сказал мужской голос за спиной. - Идите вдоль правого придела, - мужчина говорил по-французски, но с заметным английским или голландским акцентом. - Там будет дверь, за ней прямо по коридору еще одна. Выйдете на Рю Рэйвенс Тинстраат, и идите пока вас не обгонит темно-синий Ситроен "Сет-шво". Водитель притормозит метрах в десяти перед вами. Идите спокойно, не обращая внимания ни на авто, ни на водителя. Поравняетесь, садитесь в машину, и... Удачи!

Выглядело все это, как дешевый шпионский роман, но... - сработало!

Она вышла из собора, прошла метров тридцать вдоль загибающейся влево улочки - кривизна которой ограничивала поле зрения какими-то двадцатью шагами - и услышала сзади шум мотора. Синий Ситроен ехал медленно, словно никуда не спешил. Но Таню он, разумеется, догнал и, перегнав, остановился неподалеку, - у магазина мехов. Водитель - женщина, показавшаяся Татьяне знакомой - курила сигарету и рассматривала выставленные в витрине русские соболя.

"Оля!"

Поговорить не удалось. Как только Таня нырнула в салон авто, - Ольга выжала сцепление и рванула вперед. Пока крутились по узеньким улочкам старого города, успели разве что обменяться несколькими торопливыми репликами, а потом машина резко остановилась, и рукой, затянутой в бордовую лайку Ольга указала на небольшой ресторанчик через дорогу:

- Тебе туда, Танюша. Иди!

И Таня снова оказалась на пронизывающем холоде, не успев даже толком согреться в неотапливаемом салоне красивого, на взгляд Жаннет, но не слишком комфортабельного автомобиля. А когда, перейдя улицу, подошла к дверям ресторана, еще и дождь начался, - temps de chien! - так что пришлось поспешить. Зато внутри заведения было тепло, уютно трещал огонь в камине, и в прогретом воздухе витали дивные запахи "вкусной и здоровой" пищи. Но, уж так устроен человек! Еще мгновение назад Таня думала только о том, как ей холодно, как-то незаметно для себя позабыв, что вообще-то она "при исполнении", и вообще обо всем позабыв из-за знобкого, пьющего жизнь, холода. И об Олеге - жив или нет? И об ожидающем результатов этой встречи Штейнбрюке, оставшемся "до выяснения обстоятельств" в гостинице. А потом вошла в ресторан, ощутила тепло, расслабилась и... захотела есть, втянув носом дразнящие запахи жареного мяса и какой-то выпечки. Но стоило ей обвести взглядом невеликих размеров ресторанный зал, как и холод с голодом сразу же стали неактуальны. Из-за столика у дальней стены навстречу ей поднялся высокий мужчина в темном костюме и фиолетовой - в полоску - рубашке. Встал, поправил черный шейный платок, и у Жаннет даже дыхание перехватило, когда внимательные голубые глаза пробежались по ее фигуре, чуть замедляя движение на "акцентированных элементах экстерьера", как говаривал кто-то из ее студенческих еще приятелей, и остановились, наконец, на лице.

Взгляды встретились, и ... как она оказалась за его столиком? Вот вроде бы только что вошла и остановилась - что называется, на пороге - наслаждаясь теплом и запахами, оценивая обстановку, и вот: сидит уже рядом с ним, и в одной руке у нее зажженная сигарета, а в другой - пустая рюмка из-под коньяка.

- Здравствуйте, фройлен Буссе, - легкая улыбка скользит по четко очерченным губам. - Как добрались? Надеюсь, вы в порядке?

- Я... Да... - кивает она и возвращает рюмку на стол. - А?..

- Благодарю вас, - серьезно отвечает Баст фон Шаунбург и наливает ей еще. - У меня все благополучно.

- Жена, дети? - острит Жаннет на автомате и вдруг спохватывается: "Черт! Что я несу?!" Но сказанного не воротишь. - Прости...те.

- Все в порядке, - делает отстраняющее движение он. - Вы верно голодны? Я взял на себя смелость заказать нам обоим айнтопф из говядины, по-бельгийски... его здесь удивительно хорошо готовят... с пивом.

- О, это замечательно! - через силу улыбается она, не в силах отвести взгляд от его глаз.

"Да, что это со мной?! Что?"

- А вот и наш суп!

Но, кроме торжественного появления супа, в это же время произошло и еще кое-что, - что, скорее всего, куда важнее, "простых радостей желудка". Официант с подносом, уставленным тарелками, еще только показался в дверях кухни, когда открылась входная дверь, и на пороге появился высокий молодой мужчина в пальто с меховым воротником - бородка, дымчатые очки... "Где я его?.." - коротко кивнул Басту и снова скрылся на улице.

- Ну вот, - улыбается фон Шаунбург, и сквозь чужое, пусть и чертовски привлекательное лицо, проступают знакомые по Москве черты Олега. И пусть это всего лишь плод ее воображения, но такой... такой Баст нравится ей куда больше.

- Ну вот, - улыбается Олег. - Хвост твой мы благополучно потеряли и можем, соответственно, спокойно поговорить. Но сначала еще по рюмочке и за суп! И делу время, и потехе час.

Было уже далеко заполночь, когда на такси подъехали к гостинице "Мозамбик". Причем здесь именно эта африканская колония, да еще и не бельгийская, как объяснил Олег, а португальская, - понять было невозможно. Но, с другой стороны, хозяин - барин: отель, мимо которого они проехали пятью минутами ранее, вообще назывался "Bloom". То ли "расцвет" по-английски - но почему тогда по-английски, не говоря уже о смысле? - то ли просто Блюм. Вполне приличная, надо сказать, еврейская фамилия... Но тогда и "Мозамбик" может быть, pourquoi бы и нет?

Однако продолжить забивать голову глупостями Тане не дали. Олег не дал. То есть, разумеется, herr фон Шаунбург, dИgueulasse немецко-фашистский!

- В каком он номере? - холодно спросил Баст, когда они оказались в фойе.

- В тридцать седьмом... - она все делала так, как приказал ей сделать Штейнбрюк, возможность "отрыва" тоже рассматривалась. То, что Шаунбург подстраховался и не пошел на встречу сразу, а предварительно поговорил с ней tЙte Ю tЙte, выясняя обстоятельства, говорило только в его пользу. Серьезный человек, с которым можно вести дела.

- Тридцать седьмой, я вас правильно понял? - и взгляд холодных, ставших сейчас почти стальными глаз.

"Тридцать се... ох! Его же в тридцать седьмом, кажется... Совпадение?!"

- Да.

- Великолепно! Fine a l'eau! - бросил он коротко портье.

- Куда прикажете? - ничуть не удивившись, спросил портье.

- В тридцать седьмой номер, - ответ фон Шаунбурга прозвучал уже от лестницы.

- Изволите, что-нибудь еще?

- Да, пожалуй, - не оглядываясь, ответил Баст. - Две большие чашки cafe au lait...

"Alboche... - раздраженно подумала Жаннет, сразу оценившая жест Шаунбурга. - Что с колбасника взять? Si sabrer... галантен до ужаса, а по большому счету, ну кто я такая, чтобы для меня кофе заказывать?"

- Представите меня своему der Chef и идите... отдыхать, - сказал фон Шаунбург, словно подслушав ее мысли.

"Что и требовалось доказать..."

Первый этаж, второй... Немец шел, как заведенный. Казалось, случись оказия, он так и до неба будет шагать.

Третий этаж. Коридор. Потертая ковровая дорожка гасит звуки шагов. "N 37".

- Здесь.

- Я вижу, - кивнул Шаунбург и отошел чуть в сторону. - Прошу вас, фройлен.

Жаннет постучала, услышала голос Штейнбрюка - "Войдите!" - и толкнула дверь.

- Густав, - сказала она, переступив порог. - Я рада, что ты не спишь. Это Карл, - указала она на вошедшего вслед за ней Себастиана. - Думаю, вам есть о чем поговорить. А, я, пожалуй, пойду спать...

- Да, милая, - улыбнулся товарищ корпусной комиссар, как если бы приходился Жаннет добрым дядюшкой, а не всесильным начальником. - Отдыхай, а мы пока с господином ...

- Ригг, - чуть склонил голову Баст. - Карл Ригг, к вашим услугам.

- Густав Мейнерт, - протянул руку Штейнбрюк.

"Цирк... Шапито".

Разумеется, Штейнбрюк понимал, с кем имеет дело. Знал, ждал... чего угодно - почти всего... от опасного и в меру таинственного человека по имени Себастиан Шаунбург, но реальность превзошла ожидания. И этот гребаный der germanische Mann сумел удивить Штейнбрюка - жизнью битого, наждаком тертого и огнем пытанного разведчика-коммуниста. Семь человек "наружки", много это или мало? Вечером, в непогоду, на полупустых улицах чужого города - когда любой человек торчит, как мишень в тире - этого должно было хватить за глаза, но не хватило: фашист увел das kleine Luder, как вор бумажник. Ловкость рук, господа-товарищи, ловкость рук... и никакого мошенничества. Быстро, красиво, на глазах у обалдевшей от такой наглости публики.

"Твою мать!" - выругался по-русски Отто Оттович и закурил очередную папиросу, но табак не помогал. Во рту было горько и сухо, а на дворе сырая холодная ночь, и совершенно непонятно, как ко всему этому относиться. То ли пора уже бить тревогу, то ли обождать до утра - авось, обойдется, как говорят русские Genossen...

В дверь стукнули. Коротко, нервно, поспешно - явно на бегу... Тревога? Вероятно, да, но такая, мать ее, тревога, когда поздно уже что-либо предпринимать. Бежать? А зачем, собственно? В кармане пиджака у Штейнбрюка лежали "подлинные" документы на имя Дмитрия Вольдемаровича Паля - русского немца, профессора московского университета, находящегося в Бельгии на вполне законных основаниях. Да, и в любом случае, не успел бы. В дверь постучали - он только и успел, что вернуться к столу, стоящему в глубине просторного номера, и сесть на стул. Даже папиросу новую - взамен измочаленной в зубах - закурил. Достал из портсигара, зажег спичку, прикурил, задул огонь... и в этот момент снова постучали в дверь номера. Стук, однако, был совсем другой: тихий, вежливый, как бы извиняющийся.

"Не он... но, может быть, она?" - впрочем, если даже это и Жаннет, то пришла она к нему не одна, сомнений у Штейнбрюка на этот счет не было. Не стал бы наблюдатель такую "панику" изображать, в случае...

- Войдите! - громко сказал Отто Оттович, и дверь качнулась внутрь комнаты.

На пороге стояла Жаннет, а рядом с ней...

Ну, что ж, словесный портрет "садился" на фигуранта, как хорошо сшитый костюм. Да и фотография, единственная, оказалась подлинной.

- Густав, - сказала Жаннет, как-то не слишком уверенно переступая порог. - Я рада, что ты еще не спишь. Это Карл, - и она чуть повела подбородком в сторону вошедшего вслед за ней Шаунбурга. - Я думаю, вам есть о чем поговорить. А я, пожалуй, пойду спать...

- Да, милая, - кивнул ей с улыбкой Штейнбрюк. - Отдыхай, а мы пока с господином...

- Ригг, - чуть склонил голову фашист, с любопытством рассматривая своего будущего собеседника. - Карл Ригг, к вашим услугам.

- Густав Мейнерт, - протянул руку вставший со стула и шагнувший навстречу немцу Штейнбрюк. Это был еще один его псевдоним.

- Bonne nuit! - сказала по-французски Жаннет и, повернувшись, вышла, оставив дверь открытой.

- Der ruhigen Nacht! - пожелал ей по-немецки спокойной ночи Шаунбург.

Штейнбрюк промолчал. А через мгновение в проеме двери вместо девушки появился официант из ресторана. Он вежливо пожелал, господам, доброй ночи и, поставив на стол коньяк, сельтерскую, сахарницу, молочник и две чашки с кофе, поспешил оставить мужчин одних. Вот он закрыть за собой дверь не забыл.

И Штейнбрюк его не разочаровал. Вообще, следует отметить, что несмотря на общую нелюбовь к товарищу Сталину лично и к коммунистической партии в частности, имелись у Ицковича некоторые весьма укоренившиеся сантименты по отношению к "комиссарам в пыльных шлемах". Шло это еще из детства, от рассказов "пламенного революционера" дяди Давида, командовавшего в гражданскую партизанским отрядом где-то в Восточной Сибири, и весьма художественных повествований другой персональной пенсионерки - тети Цили Бунимович, приходившейся Олегу, на самом деле, седьмой водой на киселе, но имевшей партийный стаж аж с одна тысяча девятьсот одиннадцатого года, когда она юной гимназисткой вступила в партийную организацию Бунда в Вильно. Разумеется, взросление, эмиграция, открытие архивов и всякие разоблачения, хлынувшие в эфир и на бумагу с началом перестройки, изменили его взгляды, но что-то - вопреки логике и доводам разума - все же оставалось глубоко запрятанным в сердце, душе, или еще где - да хоть бы и в подсознании, - и теперь Ицковичу, неожиданно попавшему в это самое "прекрасное и ужасное" время, совсем не хотелось оказаться разочарованным. По идее, им всем - ему и ребятам - было бы куда легче, окажись асы советской разведки на поверку "шлюмперами" и дураками. Но верить в это почему-то никак не хотелось, и Олег был теперь даже рад, что Отто Оттович оказался никаким не говнюком, а, как и следовало ожидать, крепким профессионалом с железными нервами и хорошей ясной головой. Тем интереснее было с ним "играть", и тем почетнее - его, Штейнбрюка, переиграть.

- Разумно, - кивнул Штейнбрюк. - Но возникает вопрос, зачем вам, в таком случае, нужна фройлен Буссе?

- Мой каприз, - откровенно усмехнулся Баст и посмотрел собеседнику в глаза. - Но, знаете, герр Мейнерт, если кому-нибудь придет в голову, ловить меня на ее прелести... hupen - оскалился он, нарисовав в воздухе указательным пальцем правой руки то самое, о чем говорил. - Я буду крайне разочарован.

- Создается впечатление, что вы нас, то ли провоцируете, то ли испытываете... - сейчас Штейнбрюк как бы размышлял вслух, и Баст решил ему не мешать. Пусть подумает. Ведь думать не вредно, не так ли?

- Вы, в самом деле, хотите сделать из нее певицу? - после затянувшейся паузы спросил Штейнбрюк.

- Не знаю, - равнодушно пожал плечами фон Шаунбург. - Разумеется, с ее Wackelpudding можно и в кордебалет... но это будет как-то неправильно, не находите?

- А что правильно? - поднял бровь Штейнбрюк.

- Вернуться к обсуждению общих принципов нашего сотрудничества и забыть как страшный сон о возможности, не дай бог, пробовать завербовать кого-то из чужой команды.

- Считаете, господин Шаунбург, нам вас не завербовать?

- Фон Шаунбург с вашего позволения, господин Штейнбрюк, - улыбнулся Баст, стремительно возвращая удар. - Полагаю, что при некоторых обстоятельствах завербовать можно любого. Даже tovarischa Kobu... - он намеренно не назвал Сталина - Сталиным и не без тайного умысла произнес эти два слова "по-русски". - Думаете, нет?

Штейнбрюк удар выдержал, чем еще раз доказал, что не случайно оказался на столь высоком посту в военной разведке СССР. Он тоже усмехнулся, как бы показывая, что оценил осведомленность противоположной стороны, но ни о чем, из сказанного ранее, не сожалеет. Кем бы он был, если бы не попробовал выиграть "на шару" хотя бы пару дополнительных очков?

- Думаешь, они нам поверили? - спросила Татьяна и достала из сумочки маленький кожаный портсигар, который вечность назад - вчера утром - подарил ей Ицкович. Ему надоело смотреть на то, как она мучается с сигаретными пачками. - До сих пор поверить не могу...

"А пора бы уже..."

Ну что ж, на самом деле это был один из самых животрепещущих вопросов, и от ответа на него зависело все - буквально все - остальное. А вопрос этот, вполне гамлетовский, следует заметить, формулировался на удивление просто: "А ты кто такой!?"

Ну, кто ты такой, Олег Семенович Ицкович, в самом-то деле, чтобы тягаться с самим корпусным комиссаром Штейнбрюком, руководившим особым отделом армии на Западном фронте еще в грозном 1919 году? И вообще, кто вы все такие, граждане "попаданцы", чтобы надеяться переиграть сразу двух самых "эффективных менеджеров" эпохи, советского и немецкого? Вопросы эти витали вокруг, как неприкаянные души, с того самого момента, когда все трое - или теперь уже следовало говорить о пятерых? - решили сыграть в покер с "железным веком" и, разумеется, не на деньги, а "на все".

Однако по-настоящему, как ни странно, задумался Олег над всем этим только после отъезда Штейнбрюка в Москву с полной авоськой такой информации, что им - сотрудникам Разведупра РККА - проверять ее теперь и перепроверять, хорошо, если не до конца года. И ведь платить по счетам тоже придется. И Штейнбрюк все это хорошо знал и понимал. Это же аксиома: хочешь дружить, продемонстрируй свое желание, потому что любовь и дружба - это такие типы отношений, когда без взаимности не обойтись.

Последняя мысль заставила Олега снова взглянуть на Татьяну, которая неожиданно притихла пару минут назад, по-видимому, задумавшись о чем-то своем. Но стоило Ицковичу на нее посмотреть, она это почувствовала - "Ведьма! Впрочем, все бабы ведьмы..." - и, вынырнув из своего "где-то там", вернула ему взгляд.

- Неужели, ты заранее был уверен, что...

- Какой ответ ты хотела бы услышать? - сейчас он не шутил.

- Даже не знаю... - похоже, ее донимали те же вопросы, что и его.

- Думаю, что знаю ответ, - Олег все-таки вынул еще одну сигарету и закурил. - Нас, так называемых "простых людей", с детства воспитывают в уверенности что вожди - премьеры, президенты, генералы - это какие-то особые существа. Но знаешь, глядя на них - будь они советские, американские, израильские или русские - ни разу не увидел в этих особях ни единого проблеска гениальности. Иногда среди них попадаются способные, в редких случаях - талантливые, но гении? Гении занимаются теоретической физикой, пишут романы и философские трактаты, а политикой занимаются обычные, порой, даже не слишком умные господа.

- Но разведчики... - попробовала возразить Татьяна. - Эксперты разные...

- И что? - пожал плечами Олег. - Ты же сама обвела их вокруг пальца на допросах. Неужели ты думаешь, что женщина - топ-менеджер из Москвы двухтысячных - так сильно уступает по уму, жесткости или способности чувствовать момент, всем этим Берзинам да Шелленбергам? Ничуть. Уж поверь мне, я все-таки психолог...

- "Я психолог... о, вот наука!.."

- Если отбросить инфернальные намеки, ты идешь в правильном направлении,- улыбнулся Олег. - А теперь посмотри на вещи трезво. Вот Штейнбрюк. Кто он?

- Начальник Западного отдела Разведупра...

- А Витя бизнесмен и кандидат химических наук...

- Ты имеешь в виду образование? - нахмурилась Татьяна.

- И образование тоже, - кивнул Олег. - Какое у него, у Отто Штейнбрюка, образование? Школа... гимназия... не знаю, что там у них тогда в Австро-Венгрии было... затем офицерская школа, если он действительно офицер, или краткосрочные курсы каких-нибудь их "прапорщиков"... ну и, возможно, академия РККА. Я не знаю... Но пусть академия... И что? И я школу закончил, и, между прочим, хорошую, а потом медицинский факультет Техниона, и спецкурс по нейропсихологии в Карнеги-Меллон и докторат в Тель-авивском университете... Как думаешь, у кого кругозор шире и образованность выше? А ведь это я еще о Басте ничего не сказал, а он у нас доктор философии...

- Ты хвастун! - улыбнулась Таня, но улыбка была скорее понимающая, чем наоборот.

- А то?! - улыбнулся и Олег. - Меня когда... - но рассказывать Тане, как его по мозгам шарахнуло почему-то не хотелось. - ... через тест Векслера прогнали... Знаешь, сколько я получил?

- Ну, хвастайся, разрешаю!

- 143 из 160...

- Что, действительно? - кажется, он заработал в глазах Тани еще пару очков, хотя, видит бог, ничего такого и в уме не держал. О другом думал.

- Серьезно, - ответил он вслух. - И поверь мне, и у Степы с Витей не меньше, если не больше. И у вас с Олей тоже... иначе бы мы не общались...

- Умный ты... Баст, а дурак, - чуть прищурилась Татьяна, пряча за полуопущенными ресницами рвущийся наружу смех. - Вы в нас совсем другое цените, или я ошибаюсь?

- Ну почему же... Все ценим! - а что он мог ей сказать еще? Что не ценит? Так ведь ценит, и... - Но мы не об этом, не так ли?

Было чертовски холодно. Мерзли пальцы рук, и промозглый ветер, несущий вдоль проспекта мелкую ледяную морось, продувал насквозь, легко преодолевая толстую ткань пальто и шерстяной свитер грубой вязки. Что уж было говорить о ногах?! За те несколько минут, что колонна простояла в ожидании приказа, ноги совсем закоченели, и Баст, как и все прочие, окружавшие его мужчины, непрерывно переступали с ноги на ногу, как застоявшаяся лошадь.

"Лошадь... битюг..." - Баст поднял руки к лицу и дохнул на пальцы. Изо рта вырвалось облачко пара, но тепла оно - увы - не несло.

- Дрейфишь, Bazi? - спросил стоявший справа от Баста широкоплечий, но какой-то ущербно низенький Гюнтер Штеле. Спросил грубо, как и хотел, вероятно, спросить, чтобы унизить интеллигента и маменькиного сынка фон Шаунбурга. Впрочем, вопрос получился даже грубее, чем предполагалось, из-за того, быть может, что унтерштурмфюрер Штеле был простужен и говорил хриплым сипящим голосом.

- А ты, Genosse? - однако, заглянув в глаза своему товарищу по партии, - для этого ему пришлось чуть наклониться и повернуть голову - Шаунбург (ведь назваться здесь фон Шаунбургом было бы так же неловко, как прилюдно пустить газы) сразу же пожалел, что вообще спросил. В карих гляделках "карлика Носа" плавал даже не страх, а дикий, готовый сорваться с узды ужас.

Но закончить "разговор" им, к счастью, не позволили. Где-то впереди раздались тревожные крики и властные слова команд, взметнулись ввысь знамена и транспаранты, колонна дрогнула, то ли подтягиваясь, то ли собираясь с силами, и в этот момент Баст ИХ услышал. Благодаря своему росту он отлично видел голову колонны, стоявшую в створе проспекта, и пустую, буквально вымершую площадь, лежащую перед первыми шеренгами, в которых стояли командиры и самые крепкие уличные бойцы, каких смогла выставить местная организация СА. Итак, сначала сквозь слитный шум задвигавшихся разом людей, Баст услышал лишь ритмичный гул, впрочем, привычное ухо легко узнало в нем "хоровое" пение. Затем - не прошло, кажется, и нескольких секунд - он узнал и песню, а потом в створе противоположной улицы появилась голова чужой колонны. Над ней тоже развевались красные флаги и тяжело колыхались растянутые "от стены до стены" транспаранты, и грозно взмывали вверх сжатые кулаки идущих.

- VorwДrts! - доносится откуда-то оттуда, из первых рядов, приказ и шеренги трогаются, "печатая шаг", едва ли не по военному. Впрочем, и в самом деле, ветеранов здесь большинство, а таких молодых идиотов, как он, Себастиан Шаунбург...

Пошли, с каждым новым мгновением, прибавляя шаг. Зазвенели извлекаемые из карманов рабочих курток и пальто велосипедные цепи, появились в руках обрезки водопроводных труб и стальной арматуры... Но и с другой стороны на встречу судьбе тоже шли не мальчики из церковного хора. Колонну комми возглавляли боевики Леова, и значит, сегодня прольется много крови.

- Хочешь ballerspiel? - шепчет на ходу Штелле и украдкой достает из-под полы куртки "Вальтер" МП то ли первой, то ли второй модели.

- С ума сошел?! - зло огрызается Баст, на ходу надевая на озябшие пальцы кастет. - На виселицу захотел?

И тут воздух взрывается новой песней. Коммунисты, прошедшие уже треть пути по площади, еще плотнее смыкают ряды, взмахивают поднятыми вверх кулаками, и начинают, заранее заводя себя на драку:

И колонну штурмовиков тоже охватывает азарт. Кипит кровь, раздвигаются плечи, - люди идут, сомкнув строй, уже готовые на все. Но именно в этот момент Баст фон Шаунбург вдруг останавливается в недоумении и стоит - как бревно, вбитое в дно полноводной реки, - стоит, пытаясь понять, что здесь не так, и почему сердце не рвется в бой. А в следующее мгновение он просыпается с твердым пониманием, принесенным "в зубах" из холодного ночного кошмара: пусть боевики Тельмана ни чем, по большому счету, не лучше боевиков Рема, он - Олег Ицкович, в любом случае, должен был быть с Пиком и Леовом, а не с этими. И этот факт биографии следовало иметь в виду всякий раз, когда во время очередного разговора с Штейнбрюком Олега охватывало раздражение или еще того хуже: когда на него накатывало холодное бешенство.

Порою Штейнбрюк раздражал Ицковича до того, что хотелось встать и уйти. А еще лучше пристрелить Отто Оттовича на месте. И дело отнюдь не в профессиональной жесткости собеседника, его холодноватом уме или цинизме, являвшемся на самом деле всего лишь оборотной стороной профессионализма. Дело в другом: в идеологической упертости, которой по мнению Олега нет места там, где находились они оба - Штейнбрюк и Шаунбург. Упертости и страха, испытываемого этим бесстрашным человеком перед грозным молохом большевистской бюрократии. А ведь и сам Отто Оттович - часть ее. Вот ведь как.

- Отто Оттович, - сухо поинтересовался Олег. - Отчего вы все время пытаетесь свести наш диалог к примитивному "ты пришел ко мне, следовательно..."

- Вы ведь философ по образованию, не так ли? - Штейнбрюк был невозмутим, а Баст к нему, и в самом деле, "сам пришел".

- А вы? - задал встречный вопрос Олег.

- А я солдат партии.

- Как Рем?

- Не пытайтесь меня обидеть, - Штейнбрюк демонстративно спокойно достал из пачки русскую папиросу и закурил.

- Обидеть? - "удивленно" поднял бровь Олег. - Ничуть. Но если вы так интерпретировали мои слова... Позвольте поинтересоваться, а чем, собственно, какой-нибудь ваш Ягода отличается от наших Штрассера или Рема?

- Не хотелось бы вступать в идеологическую дискуссию... - Штейнбрюк уже понял, что попался на детскую "подножку", и сдал назад. Ведь его собеседник был фашистом, а не коммунистом.

- И не надо, господин Штейнбрюк, - кивнул Олег, как бы соглашаясь, что оба они несколько перегнули палку. - Однако нам следует договориться о двух определениях, к которым мы более возвращаться не будем. Без этого двигаться дальше невозможно.

- Какие определения вы имеете в виду? - Штейнбрюк казался абсолютно спокойным и вежливым. Но то была вежливость бездушной машины.

"А ведь даже не немец... Впрочем, австрийцы..."

- Во-первых, я не представляю здесь никакой официальной организации Третьего Рейха, - когда он этого хотел, Олег мог говорить, как по писанному, вернее, как отстукивающая текст пишущая машинка "Рейнметалл". - То есть, я в той же степени должен рассматриваться вами в качестве сотрудника Sicherheitsdienst ReichsfЭhrer-SS, в какой я могу быть так же описан, как человеческий самец - мужчина или представитель рода людского.

- То есть, вы здесь не по поручению господина Гиммлера или господина Гейдриха?

- Товарища Гиммлера, если быть точным, - поправил собеседника Олег. - Нет. Я их не представляю.

- Очень хорошо, - Штейнбрюк сделал вид, что не заметил слова "товарищ", прозвучавшего в крайне неприятном для него контексте. - Но я-то как раз представляю здесь некое государственное учреждение моей страны, и мне надо передать моему начальству нечто более существенное, чем "ко мне обратилась тень отца Гамлета".

- Ну что ж, в этом я вас как раз понять могу, - кивнул Олег. - Я ведь тоже в некотором роде государственный чиновник... Вы будете докладывать комкору Урицкому или самому Ворошилову? - спросил он, ломая линию разговора.

Штейнбрюк сжал челюсти чуть сильнее, чем следовало, и ожидавший его реакции Олег этого не пропустил.

- Полноте, Отто! - открыто усмехнулся он. - Неужели мне нужно выпытывать такие подробности у вашей симпатичной шлюшки? Вы думаете, мы не знаем, что ранее вы работали в ИНО НКВД, а потом перешли вместе с Артузовым в разведуправление армии?

- И что же из этого следует? - холодно поинтересовался Штейнбрюк.

- Ровным счетом ничего, - так же холодно ответил Олег. - Я всего лишь поинтересовался, на каком уровне вам предстоит докладывать?

- На высоком, - коротко ответил Штейнбрюк.

- Ну что ж... - Олег достал сигареты и тоже закурил. - Вы передадите тому, с кем будете говорить, мою просьбу, прежде всего, исходить из тех двух определений, которые мы с вами сейчас обсуждаем. Если они вас поймут, то на будущее мы будем застрахованы от досадных ошибок, вызываемых неправильным "прочтением" ситуации.

- Продолжайте, Себастиан, я вас внимательно слушаю...

- Куда мы поедем? - спросила Таня.

- В Арденны, - ответил Олег, пытавшийся понять, следует ли ему опасаться этой поездки, и если да, то почему?

- В деревню к тетке, в глушь, в Саратов... - меланхолично процитировала она Грибоедова.

- Вот именно, - согласился он.

- А почему именно в Арденны? - обдумав что-то насущное, спросила Таня.

- Спроси об этом месье Руа, - пожал плечами Олег. - Это он место нашел.

- Слушай, - нахмурилась Таня. - Все хотела тебя спросить, я могла видеть его раньше? У меня такое ощущение...

- Могла, - усмехнулся Олег. - Видела.

- Где?

- В Гааге.

- В Гааге?

- Ты вышла от Кривицкого, пошла по улице...

- "Мафиозо"! А я все думала, как ты это все...

- Не думай! - улыбнулся Олег. - Не надо все время думать. Отдохни.