Глава 9.

Пожалуй, вряд ли найдется на свете занятие проще, - если уж втемяшится в башку такая блажь, - чем наводить порядок в безлюдном хозяйстве, ранее тебе не принадлежавшем. Не связывают условности и традиции. Никто не стоит за плечом и не сопит укоризненно, подразумевая, что "при старом хозяине" было лучше. Нет вечного как полусуточные приливы Ферт-о-Форта стариковского шепота за спиной - "по миру пойдем с новыми порядками. Не та нынче молодежь, да и что с него, англичанина, взять?!"

Такое положение дел не то, чтобы радовало Майкла Гринвуда, а вместе с ним и Степана, но значительно облегчало задачу полноценного вступления во владение. Да и обнаруженные поблизости от поместья горные - форелевые - речушки, питавшие "Лох-чего-то-там", восприняты были с благодарностью как полноценный дар небес. Или хотя бы в качестве приятного бонуса к библиотеке и висковарне. В следующий приезд сюда, - а когда он будет, следующий? - стоило озаботиться снастями и снаряжением, ибо в этой глуши приобрести их - несбыточная мечта.

Однако если взглянуть на все это с другой стороны, то еще лучше рассуждать о наведении порядка в новом "дворянском гнезде", сидя в глубоком кресле у камина. Глубоком и жестком, несмотря на несколько подушек, подложенных на сиденье. И не абы как сидя, а в точном соответствии со сладкими фантазиями о "старой доброй Англии". То есть, с большим графином (пинты на три, не меньше) "неженатого" пятидесятилетнего виски и новеньким хумидором из белизского кедра, полным отборных сигар Partagas.

Степан и сам не знал, почему выбрал именно этот сорт. Мало ли в мире хороших сигар? Но, наверное, проскочили какие-то ассоциации с безденежной молодостью, когда по карману начинающему преподавателю были лишь крепкие и сладковатые кубинские сигареты. Были, разумеется, и сигары, скатанные - по рассказам очевидцев - на широких бедрах юными мулатками острова Свободы. Эти сигары - именно Partagas - продававшиеся в киосках "Союзпечати" по сорок копеек за штуку, - дорогое удовольствие для редких пижонов.

Яркие воспоминания молодости, будь они неладны! Цвета и запахи - как вспышки стробоскопа - наотмашь бьющие по нервам. А вот виски в "там и тогда" не было. Никакого. Лишь коллеги - счастливчики, командированные в "забугорье", привозили нечто вроде "Белой лошади" или "Черного кота". Дешевого, надо отметить, пойла, а иное было просто недоступно с учетом невеликих инвалютных суточных. Но "у советских собственная гордость"... и хорошим тоном считалось, дружно уговорив в очередной раз пузырек "ячменного самогона", притворно удивляться - "как они там эту гадость пьют?"

Здесь все иначе. Этот виски великолепен без преувеличений. Дымный, торфяно-дубовый аромат, казалось, пропитал за несколько дней все окружающие Матвеева предметы. Но виски - и это главное - не подменял собой событий жизни, а лишь придавал им особый вкус, как маленькая щепотка специй делает обыденное блюдо запоминающимся.

За неделю графин потерял не более трети своего содержимого, ибо важен не результат, а процесс. На второй день, после визита в один из пабов Питлохри, Степан попытался, по старинной шотландской традиции, совместить употребление виски с местным некрепким элем, специально сваренным для запивания ячменного нектара, но быстро отказался от этой затеи. Такой "секс для нищих" его не прельщал и как-то мало сочетался с неспешными размышлениями в кресле у камина.

"Кстати, о птичках... и что мне прикажете делать с этим приютом самогонщиков? Бросить все и заняться спаиванием населения страны исторического противника? Я скорее сам, от одних только дегустаций, "белку" заполучу. По-шотландски рыжую, и с "хвостиком" как у какого-нибудь местного национального героя Конана МакПофигу. Или рыжая все-таки по-ирландски?" - Степан в очередной раз начал клевать носом и перед его закрывающимися глазами завели хоровод рыжие и черные белочки, все как одна в килтах и с пледами через плечо. Некоторые из белочек как по команде прикладывались к бутылочкам темного стекла, другие же ритмично и воинственно потрясали маленькими, -но не переставшими быть от этого двуручными, - мечами-клейморами.

"Фу, привидится же такое!" - Матвеев широко и вкусно зевнул, потянулся до хруста в костях, пригладил пятерней растрепавшуюся шевелюру, - "к парикмахеру, что ли сходить, а то за всеми хлопотами обрастаю на манер дикобраза..." - и пошел из каминной в кухню, сварить кофе и "наловить" чего-нибудь перекусить. Вернувшись с кофейником и тарелкой бутербродов, в который раз начал перечитывать составляемый им список планируемых мероприятий по восстановлению исконных местных промыслов в отдельно взятом поместье.

Стоит сказать, что не на последнем месте в рассуждениях Матвеева "о пользе национального шотландского пьянства" стоял прагматический расчет: собственность должна приносить доход, ибо расходы намечались нешуточные. Для реализации выработанной в Арденнах стратегии, необходим целый арсенал разнообразных средств, в первую очередь - денежных. Подписывая очередной чек или раскрывая бумажник, Степан с усмешкой говорил про себя: "Бабло побеждает зло". Этот ернический лозунг начала двадцать первого века пришелся вполне ко двору в конце первой трети века двадцатого. Но, учитывая неизбывность зла под солнцем, добыча денег превращалась в наполнение бочки Данаид. Несмотря на кажущуюся, в таком свете, бесперспективность любых телодвижений, Степан понимал, что выбор невелик - либо взбить сметану, либо утонуть. Последнее представлялось невозможным в силу убеждений, обязательств перед друзьями, да мало ли чего еще.

- Невозможно - и точка!

Слегка беспокоило Степана отсутствие однозначной реакции сэра Энтони на его отчет о поездке в Голландию. Да что там однозначной - никакой реакции не последовало, кроме дежурного: "Спасибо за проделанную работу. Если Вы нам понадобитесь, господин Гринвуд, сэр, мы найдем способ с Вами связаться. На Ваш счет переведена скромная компенсация за потраченное время и силы". То есть, выражаясь простым языком: "На тебе денежный эквивалент газетного гонорара и снова прячься под камень, из-под которого вылез, до лучших времен".

Хорошо еще, что статью о Чехословакии приняли в печать практически в авторской редакции, а сумма, выплаченная за нее, превзошла самые смелые ожидания. Незабываемый сон с участием лорда Ротермира оказался не "в руку". Мистер Крэнфилд еще раз подтвердил редакционное задание на статьи о Польше и прибалтийских лимитрофах, лишь волею случая получивших статус независимых государств. Если бы не это, то можно подумать, что вокруг Майкла Гринвуда начинает образовываться разреженное пространство, грозящее перерасти в вакуум и тогда...

"Как Витьке Федорчуку - инсценировать смерть?" - ибо процесс категорически двинулся "не в ту сторону", и проще умереть и воскреснуть под новым именем, чем зависнуть между жерновами "исторических необходимостей". Без старых обязательств и допущенных впопыхах ошибок, начать с чистого листа и двигаться вперед, - "и только вперед!" - в поисках новых самобытных граблей?

Отогнав невеселые мысли маленьким глотком виски, вдогонку которому отправился кофе и изрядный кусок бутерброда с ветчиной, Матвеев вновь вернулся к планированию расходов на ближайшее время. Тем более что основания для такого планирования возникли сразу после ревизии висковарни, проведенной на днях при участии "приглашенного специалиста".

- Итак... куб перегонный, импортный - три штуки... - о неместном происхождении куба Степан буркнул себе под нос, понизив голос - почти неслышно, но Брюс Мак-Как-то-его-так (фамилию "спеца по пьяному делу" - Матвеев запоминать не стал, решил - пусть будет Макак, понадобится - спросим у соседей), привлеченный возможностью подзаработать несколько фунтов, не обратил внимания на бормотание нового хозяина поместья Бойд. Он слышал только то, что относилось к делу.

- Один - менять без вариантов. Два других - почистить и поменять арматуру, - или как она там называется, - трубки, краны, - Макак в задумчивости потер сизый, в склеротических прожилках, нос - признак профессии... или все-таки сопряженных с ней опасностей? - Да, и термометры с манометрами однозначно придется ставить новые.

"Неплохо бы в поместье газ провести, но это еще долго будет относиться к области несбыточного, - подумал Степан, наблюдая за тем, как немолодой мастер буквально обнюхивает оборудование. - Так что, придется топить по-старинке - углем или торфом, и даже, скорее всего, именно торфом".

- В солодовне ничего менять не будем - просто наведем порядок и чистоту, насколько это возможно. Бочки...

- А что у нас с бочками? - Матвеев отвлекся на секунду, размышляя о программе газификации шотландской глубинки, и пропустил слова "спеца".

- Полдюжины придется отдать бондарю в ремонт, - со вздохом повторил Брюс, - и обязательно проследить, чтобы доски и клепки были надлежащего качества...

Степан воспринимал как должное все непривычные для него знания, доставшиеся, как оказалось, не только от Гринвуда, но и от далеких предков последнего. К тому же в библиотеке поместья обнаружилось "Полное руководство по дистилляции" некоего господина Смита, представлявшее не только букинистическую, но, несомненно, и немалую практическую ценность для начинающего производителя традиционного алкоголя.

"Самостоятельность в ее нынешнем виде, - резюмировал Степан события последних дней, - штука хорошая, ласкающая чувство собственного достоинства, но, пожалуй, что бесперспективная. Без опыта ведения бизнеса можно обложиться справочниками и пособиями, купить, - пока они по карману, - лучших юристов, собрать по округе мастеров и поднять хозяйство усадьбы до работоспособного состояния, - но не более того. Эх, сейчас бы посоветоваться с Витькой Федорчуком. Чертовски не хватает его чутья и деловой хватки. Не зря "колбасный король" тянул свой бизнес без видимых проблем почти двадцать лет. Угу, а еще губозакаточную машинку для полного комплекта".

Тем не менее, мимолетная эта мысль привела, как и следовало ожидать, к двум вполне трезвым решениям. Во-первых, купить - пока в Европе мир - бочки из-под дешевого испанского хереса, и настаивать виски в них. А во-вторых, следовало срочно найти подходящего управляющего, а самому ехать в Европу, и там плотно заняться с Витькой делами возникающего на глазах "семейного бизнеса". Оба решения представлялись теперь Степану вполне здравыми и, следовательно, верными.

Воспринимая хлопоты по приведению в "божеский" вид хозяйства и восстановлению висковарни как "милую" забаву, не мешавшую заниматься главным делом - журналистикой и даже придающую дополнительную устойчивость его социальному положению, - Матвеев, со временем, не просто втянулся, но начал открывать для себя целый мир по имени "Шотландия". Не в качестве постороннего наблюдателя или, упаси боже, туриста, но полноправного местного землевладельца. И "рассмотреть" этот новый чудный мир он пытался не с "парадного подъезда" Эдинбурга и не с "черного хода" Глазго. Крайности могли исказить перспективу, открывавшуюся Степану, в самом сердце этой без преувеличения сказочной страны горных вершин, зеленых лугов и синих заливов, где открытия приносит каждый новый день. Общение с нанятыми для работы в поместье мужчинами и женщинами - деревенскими жителями, регулярные поездки в Питлохри за продуктами и на почту - все давало столько пищи для размышлений, что Степан всерьез опасался заполучить нечто вроде "заворота кишок" в голове.

Источником внешних новостей служили газеты, попадавшие в Питлохри с небольшим, на день-два, опозданием, да еще радио. С последним возникла проблема, даже не столько с ним, сколько с отсутствующим в поместье электричеством.

Пришлось тряхнуть стариной, возобновив почти утраченные навыки "настоящего советского мужика". Приложив некоторое количество усилий, и попутно удивив местную прислугу своими познаниями в высоком искусстве электрификации, Матвеев за пару дней наладил в поместье освещение и обеспечил базу для "приема эфирных сообщений". Невдомек было шотландским пейзанам, что их новый наниматель изрядно поднаторел в ремесле домашнего электрика, равно как и сантехника, за несколько тысяч миль и несколько десятков лет вперед от нынешнего места и времени. Теперь стены жилых комнат и хозяйственных помещений господского дома украшал витой провод на фарфоровых изоляторах и "изящные" керамические выключатели и розетки. На заднем дворе в небольшом сарайчике - ранее бывшем прибежищем садового инвентаря - чихал сизым выхлопом примитивный бензиновый генератор. Мощности его вполне хватало на освещение полутора десятков комнат и питание громоздкого трехлампового приемника.

При покупке этого "чуда враждебной техники", Матвеев попытался найти табличку с наименованием фирмы производителя на массивном, полированного дерева, корпусе, но потерпел неудачу. Продавец ничем помочь не смог, сказав лишь, что приемник собран из "филипсовского" комплекта деталей каким-то мастером в Данди. Подробности знал хозяин лавочки, но он уехал за товаром в Эдинбург и мог вернуться не раньше чем через неделю.

Новости, приносимые газетами и радио, последние две недели вызывали у Степана странное ощущение нереальности происходящего - настолько они не соответствовали тому немногому, что он помнил из истории межвоенной Европы. По правде сказать, знания его опирались на причудливую смесь обрывков школьного и университетского курса с прочитанными в молодости романами Юлиана Семенова и книжками из библиотеки "Военных приключений", да фильмами, вроде "Щит и меч" или "Земля до востребования". Чем-то помог подробный ликбез, проведенный Ольгой на затянувшемся пикнике в Арденнах. И если в анализе прошедших событий Матвеев мог еще положиться на Гринвуда, то новости шокировали их обоих.

Во Франции, ушло в отставку, не просуществовав и месяца, "февральское правительство" Альбера Сарро. Кабинет его преемника - Эдуарда Эррио тут же столкнулся с серьезнейшей проблемой: седьмого марта части вермахта, в нарушение статей Версальского договора, начали занимать демилитаризованную Рейнскую зону. Консультации министров иностранных дел Франции и Великобритании, точно также как и телефонные переговоры их премьеров, не принесли внятного результата. Альбион предпочел закрыть глаза на демарш Берлина, заявив устами своих чиновников, что действия правительства рейха "не ведут к развязыванию военного конфликта".

В сложившейся обстановке, на волне общественного возмущения, поднявшейся после трагической гибели от рук фашистских террористов советского маршала Тухачевского, господину Эррио ничего не оставалось, как подтвердить свое реноме большого друга СССР и борца за мир в Европе. Он отдал распоряжение о вводе в демилитаризованную зону частей 6-го кирасирского и 4-го моторизованного драгунского полка 1-й легкой механизированной дивизии французской армии. "С целью соблюдения положений Версальского договора, и руководствуясь буквой и духом соглашения в Локарно, правительство Французской республики считает себя вправе применить силу для предотвращения милитаризации особой Рейнской зоны". Солдаты вермахта не сделали ни одного выстрела и покинули Рейнскую область едва ли не быстрее, чем вошли в нее.

Буквально через пару дней, после обмена весьма резкими нотами, Берлин и Вена разорвали дипломатические отношения с Чехословакией. Взаимной высылкой послов и дипломатического персонала дело не ограничилось - толпа возмущенных берлинцев "в штатском", как мрачно пошутил Степан, разгромила здание чешского посольства. Началась конфискация собственности принадлежащей гражданам ЧСР. События в Вене проходили по схожему сценарию: "народное возмущение", погромы и конфискации. Части австрийской и немецкой армий стягивались к границе с Чехословакией. В ответ французское и бельгийское правительство объявили о мобилизации резервистов.

"Видимо, Адольф сейчас в бессильной злобе своей, очередной раз грызет коврик в прихожей, - веселее от повторения древнего пропагандистского штампа Степану не стало. - Рано радоваться. Все равно, такими темпами, лет через пять, он заставит жрать землю своих европейских недоброжелателей, а союзников - как минимум кусать локти. Или еще что-нибудь столь же малосъедобное".

Недавнее выступление премьер-министра Бельгии Поля Ван Зееланда произвело эффект разорвавшейся бомбы. Он предложил правительству Французской республики, ни много ни мало, заключить отдельное соглашение по контролю над "неуклонным соблюдением положений Версальского договора". Неожиданным стало и почти одновременное выступление французских и бельгийских властей против прогерманских, и сочтенных таковыми, радикальных группировок, действующих на территории Франции и Бельгии. Под запрет, в том числе, попал и Русский общевоинский союз, всем активным членам которого было настоятельно предложено в недельный срок покинуть пределы названных государств и, на всякий случай, "подконтрольных им территорий".

"Вот тебе бабка и юркни в дверь..." - говорить сам с собой по-русски Степан мог лишь в редкие часы вечернего одиночества, когда выполнена вся запланированная на день работа и прислуга ушла домой в деревню.

Как ни дико это звучит, но в странных для нормального человека разговорах с самим собой Матвеев находил успокоение - они стали для него чем-то вроде медитации, требующей полного уединения и приносящей необыкновенную ясность мысли и спокойствие духа.

"Вот мы и решили периферийные части уравнения, на свою голову..."

Это вроде как стоять на пляже и кидать самые мелкие, лежащие сверху камушки в прибой. Невинное занятие - до поры, до времени. А галечный пляж, возьми да двинься в сторону моря.

"Угу. А на море от наших бросков - волна метров в несколько", - сравнение не блистало оригинальностью, но Степан понимал: других подходящих образов не найти.

Не до афористичности и прочих красивых литературных вывертов, когда не знаешь, куда пойдет поток событий в следующий момент. Тут уж либо "дай бог ноги", либо думай, какая часть Большого уравнения сегодня самая важная. Все равно в ближайшие дни остается только наблюдать.

"Наизменялись... прогрессоры... мать вашу истматовскую!"

В раздражении, Матвеев резко потянулся за сигарой и чуть не смахнул с низкого столика графин с виски. Поймав его практически на лету и, выматерившись вполголоса, облегченно вздохнул. Виски было не жалко, просто очень не хотелось идти за ведром и тряпкой, а также собирать с каменного пола мелкие осколки. Вознаградив себя за ловкость небольшой порцией спасенного напитка, Степан понял, что в таком взвинченном состоянии сигара - не лучший вариант. Она, подобно трубке, не терпит суеты и раздраженности.

"Обойдусь сигаретой, - решил он, - из тех, что купил вчера, с албанским табаком".

Размеренная и неторопливая - не в лучшем смысле этого слова - сельская жизнь, состояла не только из повторяющихся как дни недели навсегда затверженных действий. Хватало и маленьких загадок. Одна из таких уже почти неделю тревожила воображение Степана, да и Майкла, кстати сказать, тоже. Дважды в день - утром и вечером, в любую погоду, - между холмов вблизи поместья Бойдов появлялась всадница, верхом на чистокровной гнедой. Пуская лошадь свободным шагом - и лишь изредка переводя то в собранную рысь, то в тихий кентер - она объезжала поместье Бойд-холл по границе и скрывалась за рощицей, скрывавшей поворот к озеру. Отчего-то всадница представлялась Матвееву юной и романтичной - дочерью какого-нибудь местного землевладельца - скучающей в этой глухомани без достойного обрамления ее красоты, пусть и воображаемой Степаном.

Да-а-а... а воображение Матвеева разыгралось... не на шутку. Вглядываясь - до рези в глазах - в быстро ускользающий на фоне заходящего солнца силуэт, он домысливал все: фигуру, рост, цвет глаз и мельчайшие детали верхового костюма таинственной и конечно же прекрасной незнакомки. В том, что это именно девушка, а не подросток или, скажем, невысокий мужчина, Степан убедился еще в первый день, когда внезапный порыв ветра сорвал у нее с головы кепи и растрепал длинные волосы... Жаль, что не удалось разглядеть какого они цвета, не слишком темные но... - далеко, от ворот поместья до дороги ярдов триста, да и от "Замка" до ворот не меньше...

Подумывая, а не приобрести ли хороший бинокль - лучшего друга любопытного сельского джентльмена - Степан решил, за неимением оптики, два раза в день подходить к самым воротам - вроде как по делу, но в надежде разглядеть незнакомку поближе и, если удастся, представиться ей.

Такое поведение "молодого хозяина" не осталось незамеченным со стороны прислуги. Деревенские кумушки, готовившие еду и прибиравшиеся в доме, понимающе перемигивались и, как им казалось, незаметно, перешептывались об очередной "причуде" "лондонского франта".

Матвеев уже вызвал их недоумение, в первый же день попросив приготовить хаггис и овсянку - настоящую шотландскую пищу в его понимании. И только дружный смех кухарок навел Степана на мысль о странности своей просьбы. В результате сошлись на нейтральном жарком с гарниром из тушеных овощей, паре салатов и огромной горе разнообразной выпечки - от пресных булочек к жаркому до... а вот названия этому кондитерскому изобилию ни Гринвуд, ни тем более Матвеев, не знали. Да и черт с ним! Потому как вкусно было изумительно, так, что буквально трещало за ушами.

И тогда Степан, развалившись в том самом кресле, - в каминной комнате, - что со временем стало излюбленным местом для размышлений и краткого отдыха, с чашкой кофе - уж его-то он не доверял варить никому из прислуги, - притворно вздыхал:

"Пожалуй, несколько месяцев такого рациона, и о талии можно будет только вспоминать. Мучное и мясо. Жиры и углеводы. Овощи - одно название что гарнир. Его как бы не меньше, чем основного блюда. Дикари-с. Никакой утонченности".

Первое мнение, как ни странно, оказалось ошибочным. Ритм жизни, избранный Степаном, постоянные поездки на специально купленном велосипеде в Питлохри - все вело к зверскому аппетиту и пока никак не отразилось на фигуре. Джентльмен из общества оставался таковым даже на краю местной географии.

Восстановление висковарни неожиданно застопорилось по банальной причине: ни в окружающих деревнях, ни в Питлохри не нашлось специалиста, способного заменить изношенные трубки перегонных кубов, не говоря уже о том, чтобы изготовить новый wash still. После длительных расспросов, выяснилось, что ближайший мастер решения подобных проблем, живет в Данди.

О нем рассказал вернувшийся из деловой поездки мистер Драммонд, владелец магазина "сложной бытовой техники", где Матвеев купил за последние две недели почти все необходимое - от велосипеда до электрических лампочек. По словам почтенного торговца, именно в мастерской Сирила Каррика собирались приемники по схеме Филипса, и ремонтировалось все, что могло внезапно сломаться в окрестных поместьях и деревнях. Пятидесятилетний, но еще крепкий на вид, чем-то похожий на гриб-боровик из советского мультфильма, Драммонд с радостью согласился рассказать сэру Майклу об этом "удивительном человеке".

- Таких успешных, несмотря ни на что, людей, как мистер Каррик, не сыскать в округе! Его у нас многие знают, хоть он нам и не совсем земляк. Ну, родился он в Данди. Папаша его - как в отставку с флота вышел, домик прикупил в наших краях, хозяйством обзавелся, женился. Правда, кроме Сирила, бог больше детей не дал, да и то сказать, жена его через пару лет померла от простуды. Ну, ничего... мальчишка-то вырос смышленый. Сам смог поступить в Эдинбургский университет и окончил его аккурат в четырнадцатом году. На инженера выучился, а стал лейтенантом в пехотном полку. Через два с половиной года вернулся капитаном. Правда, на одной ноге - не повезло. На Сомме оставил... кхе-кхе. Да и я оттуда пару дырок в требухе привез. Впрочем, речь не об этом. Отец его, старый Каррик, к тому времени уже помер, но оставил неплохое наследство - как раз на мастерскую хватило. Сирил оказался не только с головой, но и с руками - брался за ремонт всего подряд, от патефонов до тракторов. Это сейчас у него не одна мастерская: автомобильная, радио, и еще несколько... А в двадцатом начал он с одного сарайчика на окраине. Без электричества, без отопления, без ноги... Первым делом протез себе соорудил - загляденье! Ни за что, если не знаешь, от живой ноги не отличишь. Разве что прихрамывает немного.

В конце концов, - "А почему бы, собственно, нет?" - Степан совсем уже собрался отправиться в Данди, хоть это был и не близкий путь. То есть, на автомобиле или поездом - сущая безделица. А если на "таратайке" до ближайшего вокзала, - "И где он тот вокзал?" - и только потом "по чугунке"? Но нет худа без добра. Не успел Степан выяснить насчет двуколки, как навстречу ему прямо по гравийной дороге, соединявшей в этих местах все основные центры цивилизации, легкой рысью... Нет, не амазонка, разумеется, - амазонки это так тривиально, - сама Диана-охотница во всей прелести вечной юности и неувядающей красы. И что за дело, что не на своих двоих, что без лука и не в полупрозрачной тунике, спустившейся нечаянно с левой, скажем, груди?!

Она была прекрасна, и это, конечно же, была именно она - Всадница, а все остальное дорисовало воображение Матвеева, вспыхнувшее, словно высушенная засухой степь.

- Артемида! - воскликнул пораженный "чудным видением" Степан.

- Фиона, - осаживая скакуна, удивленно произнесла девушка.

Глаза ее распахнулись, и Степана с головой накрыло волной разогретого солнечным жаром меда. Или он попал под золотой водопад?

- Разрешите представиться, - все-таки и Гринвуд, и Матвеев были одинаково хорошо - хоть и в разном стиле - воспитаны. - Майкл Гринвуд, к вашим услугам.

Растерянность, замешательство, оторопь, сердцебиение и прочие всем известные симптомы, - это как водится, но "выдрессированное" тело Гринвуда, все сделало само и притом в лучшем виде: сдержанный поклон, улыбка, открытый взгляд. И голос, что характерно, не дрогнул. И вообще...

- Фиона Таммел... А вы новый хозяин поместья Бойдов?

- Я?.. Бойдов? Ах, да. Да, разумеется. Хозяин. Поместья. Бойдов.

- Значит, это вы, сэр, подглядываете за мной во время верховых прогулок?

Ну, вот как они - имея в виду, особ женского пола - умудряются одним каким-нибудь, казалось бы, совершенно невинным словечком поставить вполне уверенного в себе мужчину в самое неловкое положение, какое он только может вообразить?

- Полагаю, то, чем я занимаюсь, называется как-то иначе, - возразил Степан, постепенно приходя в себя. - Ведь это не то же самое, что подглядывать во время купания?

- Подглядывайте, - беззаботно пожала плечами мисс Таммел. - Там, где я купаюсь, я одета в купальный костюм.

- Надеюсь, - осторожно сказал Степан, боясь неверным словом разрушить чудо понимания, возникшее вдруг между двумя едва знакомыми людьми. - Вы не купаетесь в озере... Воспаление легких гарантировано всякому...

- Нет, - перебила его с улыбкой на губах Фиона, - обычно я купаюсь в Италии или на Лазурном Берегу.

- В Италии... - задумчиво повторил за Фионой Степан. - Дайте подумать... - и сымпровизировал шутливо "высоким штилем":

Кажется, ему удалось очень хорошо сымитировать разочарование, но Фиону он этим обманул вряд ли. Девушка не могла не понимать, что он уже оценил ее лошадь по достоинству, даже если и не был большим знатоком верховых лошадей. Однако Майкл Гринвуд в таких вещах разбирался достаточно, чтобы догадаться: о скудости средств - речь в данном случае не идет.

- Нет, - еще шире улыбнулась Фиона, выслушав тираду, намекающую на всем хорошо известную бедность древней Шотландии. - Нет, - покачала она головой.

- Хотя графский титул наша семья утратила еще в восемнадцатом веке, земли и состояние мы, все-таки, сохранили... Впрочем, это не моя забота. Но я не сомневаюсь, что лорд Таммел, мой отец, вам с удовольствием все это объяснит... или не объяснит, - добавила Фиона и, весело рассмеявшись, послала лошадь вперед, оставив Степана в растерянности посередине дороги.

Впрочем, не все так просто.

"Она... О, господи!"

Но зови бога или поминай черта, дело было сделано. Одна случайная встреча, короткая, как и любая подобная встреча. Несколько ни к чему не обязывающих слов... и взглядов... Улыбка. Смех... И все решено.

Сэр Майкл Гринвуд, четвертый баронет Лонгфилд был впервые, но сразу же насмерть "поражен стрелой Эрота", известного, вроде бы, так же под именем Купидон. Он влюбился, вот в чем дело. А вместе с ним переживал это странное, почти болезненное чувство Степан Матвеев. Но как бы ни было ему больно, - а ему, в отличие от Майкла, было именно больно - отказываться от этого чуда, Степан не стал бы ни за какие деньги.

Ну, разумеется, он не поехал в Данди. Помыкался в поместье, пытаясь заниматься то тем, то этим, но ничего путного не выходило. Не шла Фиона из головы, и сердце покидать не желала. Однако и "страдать безответно" - более чем глупо. Отобедав, но - безо всякого удовольствия - и, разумеется, без аппетита, Степан принял "на грудь", но немного, самую малость - для куража, так сказать, оседлал велосипед и отправился во владения Таммелов. Тут и ехать-то, как оказалось, всего ничего было. Сложный рельеф, так сказать. По карте, которой у него не было, наверняка - рукой подать, типа, "вот там, за холмом!" А на самом деле - по тропкам, взбирающимся на холмы, и с холмов спускающимся, мимо нескольких мелких и скрюченных деревьев - которых и рощей-то назвать совестно, мимо фермы и "отдельно стоящей кошары", вдоль стеночки из дикого камня, собранного на скудных шотландских полях, и прямо к дверям особняка.

- Добрый день! - поприветствовал Степан, слезая с велосипеда, и неожиданно смутился:

"Как она посмотрела, как повернула голову, а губы! Губы как приоткрыла!"

Смутился, обмер, теряя дыхание, ощутил, как проваливается в тартарары сердце.

- Что с вами? - удивленно распахнула глаза девушка.

"Волшебные глаза!"

И чуть окончательно не добила Матвеева: повела плечом с такой неповторимой и узнаваемой грацией, что хоть слезами залейся, хоть волком взвой. Он не заплакал, и не завыл, и вообще ничего такого, чего потом стоило бы устыдиться.

- Извините, - сказал Степан, заставив себя улыбнуться. - Знаете, как бывает, когда солнце в глаза вдруг?

- Знаю, - несколько растерянно ответила Фиона, еще не предполагая, какой комплимент он ей приготовил - простенький, но...

- Вот и у меня сейчас такое, - уже более непринужденно улыбнулся Степан. - Увидел вас и...

- Экий вы, однако, куртуазный ухажер! - рассмеялась девушка, не подозревая, что от ее смеха ему еще тяжелее: и сладко, и горько, и все в одном флаконе.

Да и откуда бы ей знать, как догадаться, что странная судьба Степана Матвеева сыграла с ним удивительную, почти злую шутку, второй раз в жизни поставив на пути женщину, столь точно отвечающую его внутренним представлениям об идеальной подруге, что не влюбиться он просто не мог. Однако Фиона Таммел оказалась настолько похожа на покойную жену Степана, какой та была - будет - через сорок лет вперед или тридцать лет назад, что в такое сходство почти невозможно поверить.

Разумеется, Матвеев не позволил себе ничего лишнего. Он так боялся вспугнуть каким-нибудь неверным движением птицу-удачу, что повел себя, пожалуй, даже излишне осмотрительно - все-таки двадцатый век на дворе, а викторианская Англия приказала долго жить, но и рискнуть неосторожным словом и потерять Фиону не хотел. Поэтому и отношения их развивались в лучших традициях великой английской литературы. Сельский дворянин, девушка из поместья, Шарлотта Бронте, Джейн Эйр и все такое.

Все хорошо, что хорошо... Степан успокоился понемногу, взял себя в руки и неожиданно обнаружил, что получает от своих "неторопливых ухаживаний" ничуть не меньшее удовольствие, чем от пароксизмов бурной страсти. А тут еще и ответное чувство, как будто, начало угадываться в глазах спутницы, и ради общения с ней Матвееву пришлось срочно завести коня. Однако и конь оказался к месту, а ежедневные прогулки с Фионой удачно вписались в ритм сельской жизни. Меньше оставалось времени на безделье - бич интеллектуалов и неизбежный источник несвоевременных мыслей и ненужной рефлексии, что в купе неуклонно ведет к национальной болезни всех интеллигентов мира: беспробудному пьянству. Прогулки и беседы с юной шотландской леди стали не только способом провести время - они придали Матвееву новые силы и породили подлинный интерес к жизни, в противовес дрейфу по ветру до встречи с Фионой. Тут уж Степан не смог обойтись без анализа, и результаты оказались не совсем приятными.

"Ну, очутились мы здесь. Никто нас не спрашивал - хотим, не хотим - но раз уж "перекинуло", то и живем, как можем. Поставили перед собой цель, как и положено "настоящим человекам". Высокую и благородную, без преувеличения. Теперь идем к ней, в меру сил и возможностей, не оглядываясь по сторонам. И чем дольше продолжается этот квест, тем больше опасность перестать смотреть на окружающий мир взглядом иным, не прогрессорским.

Матвеев мысленно обратился сам к себе противным "старушечьим" голосом:

"Степа, мальчик мой! Тебе костюмчик Супермена не жмет? Вроде большой мальчик... должен понимать. Кто это говорит? Кто, кто... Совесть это твоя говорит, в битве за мир во всем мире покалеченная", - и ответить, а тем более возразить, "внутреннему голосу" было нечего.

"Еще немного, - с горечью подумал Степан, - и мы все обрастем броней мессианства, кто-то раньше, и мне кажется, что это будет Витька, кто-то позже, - и будем воспринимать ее как собственную кожу. Достучаться до нас снаружи будет все труднее, одна надежда на то, что внутри, - как это ни называй: человечностью ли, совестью, или еще как, - надежда для тех, у кого это есть..."

К воротам поместья подъехал изрядно запыленный черный автомобиль со старомодным кузовом брогам.

"Кто это ко мне пожаловал? - без особого интереса подумал Степан. - Явно не оптовые покупатели виски. Да и для налогового агента слишком шикарно. Вариантов немного, и каждый следующий хуже предыдущего".

Водитель, заглушив мотор, вышел из машины и открыл дверь пассажирского салона. Из авто появился господин - в сером в полоску костюме, шляпе и ботинках с гетрами, - удивительно похожий на...

"Ба, да это же сэр Энтони собственной персоной. Принесла нелегкая! Видимо, что-то совсем большое в лесу сдохло. Странно, что запаха мертвечины не чувствуется".

Не желая сдерживаться, Матвеев состроил такую гримасу, что гость из Лондона быстро согнал со породистого лица дежурную улыбку и вместо заготовленного приветствия настороженно произнес:

- Неужели вы мне не рады, Майкл, мой мальчик? На вас это совсем не похоже. Или пьянящий воздух свободы сыграл с вами злую шутку, и вы забыли о своих обязательствах? - интонация, а-ля "добродушный дядюшка", чуть изменилась.

- А может, не дай Бог, народец холмов подменил господина Гринвуда? - и вот уже сквозь прозрачные зрачки глянул на Степана не "дядюшка Энтони", а товарищ небезызвестного тамбовского волка. - Ладно, не дуйтесь. В дом пригласите, или мы так и будем стоять, потешая прислугу?

- Да, конечно. Простите сэр, но все так неожиданно... - Степан изобразил на лице приличествующее случаю выражение, хотя и не стал бы держать пари, что посыл будет доступен собеседнику в полном объеме.

- ... и потом, что я должен был думать, особенно, после того, что мне передали в ответ на мой отчет по Голландии? Проходите, сэр Энтони! Здесь все по простому - виски и сигары на столе, хозяйское кресло в вашем распоряжении - устраивайтесь удобнее, и поведайте мне очередную страшную тайну. Или нет. Я сам догадаюсь... Империя в опасности, и только я, скромный четвертый баронет Лонгфилд, могу спасти ее.

- Вас определенно подменили, Майкл, - сэр Энтони нисколько не рассердился, а, по своему обыкновению, легко принял правила новой игры. - И, к тому же, вы отлично выглядите. Загорели, похудели. Мне что ли тоже бросить все и махнуть сюда? Кстати, как называется это чудное местечко?

- Сэр Энтони, я не верю, вот ни на столечко, - и Степан показал насколько мало его доверие, - что вы действительно бросите все ради сомнительного счастья владеть несколькими десятками акров каменистых пустошей у дьявола в... подмышкой. Здесь все так бедно и скромно, что жители ближайшей деревни не могут позволить себе даже деревенского дурачка и им приходится выполнять эту роль по очереди.

- Полно вам, Майкл! - улыбнулся старый лис. - Эту шутку я услышал впервые, когда вы даже не начали пачкать пеленки с вышитыми гербами и монограммами. Впрочем, если вы шутите, то дело, за которым я сюда приехал, не так уж безнадежно.

- Может быть сначала обед? Как вы, сэр Энтони смотрите на большой горшок свежего, горячего хаггиса с чесночной подливой?

- Благодарю вас, Майкл, но вынужден отказаться. Бараний и мой желудки не созданы друг для друга. К тому же у меня очень мало времени и, открою вам государственную тайну, меня здесь вообще нет! В данный момент я нахожусь на борту какого-то военного корабля флота Его Величества и направляюсь в Плимут. Даже не знаю зачем, но это и не важно. Поэтому - перейдем непосредственно к делу.

- Хорошо, я весь - внимание.

- Да, внимание должно стать вашим вторым именем, Майкл. Слишком высоки ставки и новая работа может показаться вам не совсем обычной, - майор сделал паузу, в течение которой неторопливо закурил.

"А ведь он волнуется, - подумал Матвеев, - хоть и пытается это скрыть. Неужели дело настолько серьезно? И серьезно по сравнению с чем?"

- Скажите, Майкл, вам приходилось слышать о таком журналисте из Германии как Себастиан фон Шаунбург? Выездной корреспондент, или как это у вас называется... Из Deutsche Allgemeine Zeitung?

- Вы шутите, сэр Энтони? Я и коллег-то из больших лондонских газет не всех знаю, что уж говорить о каком-то боше. Кстати, чем так интересен мой берлинский коллега?

"Оба-на! Так вот ты какой, толстый полярный лис, - мысли Степана сорвались, как говорится, с места в карьер. - Что будем делать? Сухари сушить рано, обойдемся мордой валенком. Лишь бы выглядеть естественно и не переиграть".

- Извините за скверный каламбур, Майкл, но господин фон Шаунбург интересен тем, что интересует многих совершенно разных, но одинаково интересных нам людей. Некоторое время назад, наш доверенный корреспондент, командированный во Францию для освещения деятельности левых эмигрантов из Италии, сообщил, что по каналам Коминтерна прошла настоятельная просьба выяснить, не появлялся ли на Апеннинском полуострове некий берлинский журналист...

- Фамилия которого начинается на "фон Ш", полагаю?! - радостно "догадался" Степан.

- Вам не откажешь в прозорливости и умении схватывать на лету, - сэр Энтони тоже мог быть ироничным, когда хотел.

- Но не торопитесь. Наша история только начинается. Так вот, люди Карло Роселли выяснили, что фон Шаунбург действительно работает в Италии как корреспондент. Берет интервью у весьма солидных господ - например у генерала Марио Роатта...

Матвеев изумленно присвистнул, и тут же старательно покраснел - ибо стыдно джентльмену подобным образом выражать крайнее удивление. Однако сэр Энтони, что называется, даже бровью не повел - он был вполне доволен произведенным эффектом.

- ... и его подчиненных: полковника Эммануэле и некоторых других, помельче. Если бы жизнь не разучила меня удивляться, дорогой Майкл, я тоже бы присвистнул, как бывало в детстве. Хе-хе! Но любая странность имеет свое простое объяснение: штурмбанфюрер фон Шаунбург, потомок древнего аристократического рода, является сотрудником ведомства Гейдриха. Следовательно, его контакты с итальянскими коллегами вполне естественны. Беспокоит странный интерес к его фигуре со стороны Москвы. Это мы объяснить не можем, - майор взял еще одну сигарету, закурил и, с видимым удовольствием, затянулся.

- Не понимаю одного, - выражение лица сэра Энтони было откровенно недоуменным, - зачем он большевикам? Насколько нам известно, - полем его деятельности всегда была Европа, - с chekistami он не пересекался, выполнял работу по сбору и анализу относительно открытой информации. Журналистское прикрытие опять же.

- Может быть, они ищут к нему какие-то легальные подходы? Или хотят взять его на горячем, как говорят американцы. Есть на чем ловить? Долги, пьянство, девочки?

- Скорее уж мальчики, - майор неодобрительно скривился. - Долгое время ходили слухи о его университетских наклонностях, - ну, вы понимаете, Майкл, - в плане выбора партнера. Кстати, фон Шаунбург получил философское образование. Он или нормален, или умеет не попадаться, а это великий талант для человека нашего ремесла. Все остальное - мимо.

- Интересно, даже захватывающе, но пока я не вижу больших странностей, кроме интереса русских, - Степан впервые за весь разговор достал сигарету и, чиркнув спичкой, раскурил. - Вот если бы этот Шаунбург оказался просто журналистом...

- Это еще не все. Где-то с неделю назад его видели в Касабланке. Даже сфотографировали, я вам позже покажу эти снимки. И, чтобы не играть в угадайку, скажу сразу: наш "философ" вошел в контакт с представителями ближайшего окружения генерала Франко - полковниками Санто Рассели и Фернандесом. И данный факт - самое удивительное и необычное звено в цепи этой истории. Теперь о действительно главном, что вам, Майкл, поручается сделать...

Сказать, что голова "пухла" от подробностей, - это еще занизить степень напряжения, которое испытывал Степан, дабы впихнуть в память с первого раза, не переспрашивая, все то, "невпихуемое" на первый взгляд, что говорил ему сэр Энтони. Гринвуд пытался сопротивляться, но как-то неубедительно, быстро сдавшись на милость победителя, и запоминал, запоминал, запоминал...

"Завтра будет болеть голова, - обреченно констатировал Матвеев, - так ей и надо! Нет, чтобы попасть в математика или, в крайнем случае, в бухгалтера. Угораздило же очутиться в журналисте. И что с того, что у Майкла изумительная память? Он же, в отличие от меня, почти чистый визуал, пусть и с легкой примесью кинестетика. Тренироваться надо - до получения рефлекса. Подтягивать, так сказать, отстающего".

Фамилии и названия улиц, даты, номера домов и телефонов - огромный объем информации был распределен по полочкам и ящичкам памяти, снабжен закладками и бирочками.

"Мнемоника - великая вещь, особенно когда к месту, - мысли Степана шли параллельно запоминанию, - а в моем случае без нее не прожить. По крайней мере - долго".

- Майкл, мне кажется, вы меня не слушаете, - в голосе майора явно читалось удивление, переходящее в раздражение, - и уже довольно давно!

- Место встречи со связником будет изменяться по следующей схеме: по четным дням недели, совпадающим с четными датами в Касабланке, также как в Риме по четным дням недели, совпадающим с нечетными датами... - голос Гринвуда звучал монотонно, но внятно, проговаривалась каждая мельчайшая деталь.

Сэр Энтони напряженно слушал, не веря себе, на протяжении почти двух минут. После чего не выдержал, потянулся к графину с виски и, щедро плеснув и не разбавляя, хватанул залпом.

- Не обижайтесь, Гринвуд, но вам бы в цирке выступать с такими способностями. Заработали бы больше чем у Крэнфилда. Я поражен...

- Терпеть не могу публичность, сэр. Так что с цирком пока повременим - подпустим цинизма в голос, а то майор совсем поплыл - обойдемся той работой, что нужнее Британии. Это все?

- Да, - казалось, сэр Энтони не заметил случайной невежливости. - Пожалуй, я поеду, а то корабль придет в порт без меня. Хе-х.

Прощаясь, он задержал руку Майкла в своей ладони и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

- Я очень на вас надеюсь. И не только я... Не провожайте, и спасибо за виски.

Прощание с Фионой вышло каким-то... Ну, не вдаваясь в подробности, вышло и все. Точка. Степан старательно прогонял от себя мысли о возможном развитии их с Фионой отношений. Опасался сглазить. Да что там - боялся по-мальчишески поторопить события. Жизненный опыт давил, заставляя просчитывать каждый шаг, осторожно строить фразы, жадно ловя ответную реакцию, взгляд, жест.

"А не кажется ли тебе, мил человек, что ты попросту загоняешь себя? - внутренний голос зазвучал, как обычно: внезапно и оттого еще более противно. - Ты ведь у нас заяц пожилой - лет пятидесяти, пусть и выглядишь на двадцать с небольшим. И стоит себя так насиловать? Ну, похожа Фиона на Наталью (светлая ей память!), - кто бы спорил! Лицо, голос, походка. Если бы еще говорила по-русски - ты, наверно, совсем бы с ума сошел, болезный. Так что подумай..."

- Пошел на хер! - неожиданно грубо прервал голос подсознания Степан, и, спохватившись, понял, что сказал это вслух. Громко. Огляделся по сторонам - рядом никого не было.

- Вот и хорошо. Лишних ушей только не хватало.

Собранные прислугой чемоданы уже стояли в гардеробной, когда подъехал автомобиль мистера Драммонда, как нельзя, кстати, собравшегося на юг по делам и любезно согласившегося подвезти сэра Майкла до вокзала в Данди. Отдав последние распоряжения новому управляющему поместьем Бойд, и погрузив невеликий, по меркам времени, багаж в просторный грузовой отсек новенького истейт, Степан, не оглядываясь, захлопнул дверцу автомобиля.

Североанглийский, или все еще южношотландский, - черт его разберет! - пейзаж за окном купе поезда не радовал разнообразием. Взятые в дорогу газеты прочитаны и отброшены как не стоящие внимания, ибо содержавшиеся в них новости запаздывали, по сравнению с радио, почти на неделю. Разговор с попутчиками, по причине их отсутствия, не помог скоротать монотонность путешествия, да и спать совершенно не хотелось. Лекарством от безделья, столь привычным для Матвеева, стал тщательный анализ странных событий последних дней.

"Рассказать кому - не поверят. Чтобы из всех штатных сотрудников и привлекаемых от случая к случаю "вольных стрелков", сэр Энтони выбрал именно меня, - такие совпадения хороши для маленьких книжечек в ярких обложках, или... Или для отлаженного бюрократического механизма. Я был исчислен, измерен, взвешен и сочтен оптимальным вариантом для поиска подходов к фон Шаунбургу. Руководство волнуют германо-испанские контакты при посредничестве итальянцев? Что ж, я мог, не сходя с места сказать, чем вызван интерес Берлина к опальным генералам, и чем завершится скорая гражданская война на Иберийском полуострове. И провалиться. С треском и шумом.

"Если умеешь считать до десяти - остановись на восьми", - так, кажется, говорят янки?"

Молчать, изредка кивая или недоуменно делая брови "домиком", только на первый взгляд просто. Особенно, когда твой собеседник подает то, что знакомо чуть ли не со школьных лет, как сверхсекретную и эксклюзивную информацию. Многолетняя практика научных дискуссий и исследовательской работы спасала Матвеева от мальчишеского "а я вот что знаю!" - заставляя высказывать свое мнение только тогда, когда в нем действительно возникала необходимость, и демонстрировать знания ровно настолько, насколько этого требовал текущий момент. Лишь иногда, чувствуя себя в относительной безопасности, Степан мог себе позволить высказать или сделать чуть больше чем от него ожидали. Как, например, вчера в Данди. В мастерской Сирила Каррика. И кто дергал Матвеева за язык?

Начиналось все просто великолепно. До поезда оставалось еще два часа и их нужно было потратить с пользой, совершив запланированный визит к чудо-мастеру, способному реанимировать часть оборудования старинной висковарни в поместье Бойд. Господин Каррик оказался приятным в общении и острым на язык инженером из той породы, что рождаются не с ложечкой во рту, а с гаечным ключом в руке и шилом в заднице. Высокий, с сильно обветренным, а не загорелым, как можно было бы ожидать в южных странах - лицом, с крупными, но правильными чертами, полуседой брюнет - он сразу же увлек Степана на импровизированную экскурсию, проведя по всему своему хозяйству. Посмотреть и правду было на что. Казалось, в нескольких стоящих рядом небольших мастерских ремонтировалось все, что имело право называться "техникой", и могло сломаться в данный исторический период в шотландской провинции: от устрашающе выглядевших сельскохозяйственных машин до кофемолок и утюгов. Отдельное строение занимала мастерская по ремонту и сборке радиоприемников. Здесь, разительным контрастом с предыдущими помещениями, царила тишина и относительная чистота. Острый запах канифоли напомнил Матвееву детские увлечения и занятия в радиокружке районной Станции юных техников.

Громкий голос с отчетливыми командными нотками, обильная жестикуляция - все выдавало в инженере натуру увлекающуюся и целеустремленную. На удивление, быстро составив смету и получив авансовый чек, Каррик пригласил нового клиента на чашку чая, объяснив это не совсем обычное предложение радостью от встречи с человеком, который не только точно знает, что хочет получить, но и мало-мальски разбирается в предмете заказа.

Импровизированный кабинет хозяина выдавал его, как говорится, "с головой". На огромном, явно самодельном, столе среди кип документов и рулонов чертежей стояли коротковолновый приемник и передатчик. На стенах, в аккуратных рамках - открытки-подтверждения об удачных сеансах связи. Судя по их количеству, Сирил Каррик был радиолюбителем с большим стажем. Так выяснилось происхождение пятидесятифутовой антенны, торчащей как своеобразный маяк на подходе к мастерским.

Заметив интерес гостя к радиостанции, господин инженер перевел разговор на близкую ему тему. Сев на любимого конька, он стал сыпать такими деталями и специальными терминами, что Степан в первый момент впал в некоторое замешательство. Дело в том, что Гринвуд не разбирался в радиосвязи совсем, и Матвееву пришлось вытаскивать из глубин детских воспоминаний все подробности своих пусть недолгих, но очень увлекательных и познавательных занятий радиотехникой. Вот тут-то и вышел досадный прокол. Посетовав на громоздкость оборудования для любительской радиосвязи, Каррик перешел на обсуждение достоинств и недостатков разной архитектуры приемных и передающих устройств. В памяти Степана всплыли рассказы экскурсовода Артиллерийского музея, врезавшиеся надолго в мальчишеское воображение.

- Вот немцы сочетают в одном устройстве вертикальный и горизонтальный принцип расположения элементов, - "выскочило" у него совершено на "голубом глазу". - И вообще, почему бы не собрать приемник и передатчик в одном устройстве? Так, как это сделали... - и тут Матвеев вспомнил "кто, где и когда" сделал такую радиостанцию. С простым русским названием "Север".

"У-у-у! Какой же я идиот! - мысленно взвыл он. - Надо срочно сворачивать разговор, пока еще какую-нибудь глупость не сморозил".

Однако свернуть разговор не удалось. Пришлось буквально на ходу легендировать свои знания. Иначе отделаться от крайне заинтригованного необычной информацией инженера не представлялось возможным.

- Видите ли, Сирил, - переход на столь фамильярное обращение прошел незамеченным, - я не только журналист. Точнее - я журналист во вторую очередь. А в первую... Некоторым образом я выполняю, так скажем...

"Главное сейчас не сорваться в интонациях, якобы неуверенном и тщательном подборе слов, умелой имитации неумелой маскировки".

- ...очень деликатные задания правительства Его Величества за рубежом. Вот здесь и кроется причина моих, не совсем широко распространенных, знаний. Надеюсь, о нашем разговоре не будут знать даже кошки?"

Получив искренние заверения Каррика в умении хранить тайны, особенно государственные, и готовности, пусть и на одной ноге, продолжать служить короне, Матвеев успокоился. Мысль о том, что даже из такого явного прокола стоит извлечь хоть какую-то пользу, показалась ему здравой и ...

- Господин Каррик! Если вы изъявили желание еще раз послужить Империи то, пожалуй, я вам кое-что еще расскажу. К сожалению схему устройства достать не удалось и за это заплатил жизнью мой друг, коммандер Джеймс Б... э-э-э... впрочем это секрет, - Степана несло, - но он успел передать, что уникальность схемы в том, что одни и те же детали конструкции используются и для передачи и для приема, а вся конструкция без элементов питания весит не больше пяти фунтов. Как вы считаете, сможем мы создать нечто подобное? И чтоб питание и от сухих батарей и от бытовой электросети разных стран, и чтобы ничего не переделывать, а просто взять отдельный нужный элемент и прикрутить как-то к основной части? Ну, как пушку - можно к лошади прицепить, а можно и к авто...

Похоже, Каррик заинтересовался - схватил карандаш и пытался что-то нарисовать на подвернувшемся кусочке бумаги.

А Матвеев вдохновенно продолжал:

- Не скрою, мы консультировались кое с кем из кембриджских и оксфордских профессоров, не раскрывая, конечно, некоторых подробностей, - Степан доверительно посмотрел в глаза Каррику, - но вы человек военный, вам-то я доверять могу! Они выразили скепсис. Но ... эээ... Джеймс не мог ошибиться!

Ссылка на профессоров, похоже, окончательно раззадорила ветерана Великой войны - он презрительно фыркнул:

- Теоретики! Они и канифоли-то не нюхали! Уверен: сделаю!

- Благодарю вас, господин капитан! Но надеюсь, вы понимаете: эти работы нужно вести в строжайшем секрете. Со своей стороны обещаю адекватное денежное вознаграждение и... Об остальном поговорим, когда я увижу действующий экземпляр радиостанции.

"Так, - подумал Степан. - Как там, у классика: заходил Штирлиц, угощал таблетками..."

- Значит, по поводу ремонта оборудования висковарни мы договорились. Держите меня в курсе.

На этом ударили по рукам, обговорили способ информирования заказчика о ходе работ и еще какие-то мелочи.

Тепло попрощались. Лишь за воротами мастерских Степана начала бить крупная дрожь, такая, что закурить удалось с пятой попытки - одна сигарета просто выпала из руки, другая порвалась, спички ломались при чирканьи о коробок. До поезда оставалось всего полчаса, неспешным ходом до вокзала - не более пятнадцати минут. Пешая прогулка слегка успокоила, и в вагон Матвеев садился с выражением крайней удовлетворенности на лице.

А через четыре дня, - "Надо же! Всего четыре дня! Все-таки великая вещь прогресс..." - придав слегка помятому в спальном вагоне лицу примерно такое же выражение с каким садился, Матвеев сошел с поезда на перрон вокзала Гар-дю-Нор в Париже. Начиналась новая глава его жизни.