Глава семнадцатая
Страстная влюбленность Циглера в насекомых, безусловно, шла вразрез с нацистской доктриной. Одержимый борьбой с вредителями, Третий рейх учредил множество исследовательских проектов до и во время войны, занимавшихся инсектицидами, крысиными ядами и хитроумными способами истребления жучков-древоточцев, платяной моли, муравьев и прочих напастей. Гиммлер изучал в Мюнхене сельское хозяйство и поддерживал таких энтомологов, как Карл Фридрихс, который искал способ остановить нашествие елового пилильщика и тому подобных насекомых и в то же время рассматривал расистскую идеологию нацизма как разновидность экологии – «доктрину крови и почвы». При таком подходе уничтожение населения в завоеванных странах и замещение его немцами служили одновременно политической и экологической цели, в особенности если для начала насадить леса, чтобы изменить климат, как предлагал биолог нацистов Ойген Фишер.
Если посмотреть на вошь в электронный микроскоп (изобретенный в 1939 году в Германии), можно заметить ее сходство с пухлым длиннорогим чертом с выпученными глазами и шестью цепкими руками. Бич армии, в 1812 году этот жучок взял верх над Великой армией Наполеона, шедшей к Москве, и эту легенду недавно подтвердили ученые. «Мы уверены, что болезни, вызванные вшами, стали причиной смерти множества солдат Наполеона», – сообщил в январе 2005 года Дидье Рауль из марсельского Université de la Méditerranée в статье для «Журнала инфекционных болезней», основываясь на анализах зубной пульпы останков солдат, которые в 2001 году обнаружили строители в братской могиле в Литве, неподалеку от Вильнюса. Поскольку вошь переносит возбудителей возвратного тифа, окопной лихорадки и эпидемического тифа, Великая армия Наполеона с пятисот тысяч сократилась до трех тысяч главным образом из-за эпидемий. Фридрих Принцинг в книге «Эпидемии во время войн», вышедшей в 1916 году, говорит о том же самом и также подчеркивает, что во время Гражданской войны в Америке от вызванных вшами болезней умерло больше солдат, чем на полях сражений. К 1944 году у Германии появились лекарства, способные облегчить течение тифа, но не было надежной вакцины. Не было ее и в армии США, которая могла предложить своим солдатам лишь прививку от возвратного тифа, действие которой длилось всего несколько месяцев.
В стенах гетто перенаселенные квартиры быстро превращались в зачумленные дома, опустошаемые туберкулезом, дизентерией и голодом, а тиф терзал гетто жестокой лихорадкой, ознобом, слабостью, болью, мигренями и галлюцинациями. Тиф – собирательное название сходных болезней, вызванных бактерией Rickettsiae – от греческого слова typhos («дым» или «туман»), что характеризует помутнение психики страдальца, на коже которого через несколько дней появляется сыпь, постепенно покрывающая все тело. Поскольку болезнь переносят вши, скученность населения в гетто неминуемо вела к эпидемии, и со временем тиф сделался настолько обыденным, что на улице люди старались держаться подальше друг от друга, опасаясь, что на них может перескочить вошь. Немногочисленные доктора, скупые на сострадание и лечение в отсутствие медикаментов и питания, знали, что выздоровление больного зависит исключительно от его возраста и общего состояния здоровья.
Все это вполне закономерно вызывало в сознании образ завшивленных, заразных евреев. «Антисемитизм – это то же самое, что дезинсекция, – сказал 24 апреля 1943 года Гиммлер своим офицерам СС. – Избавление от вшей не вопрос идеологии. Это дело гигиены… Скоро мы будем очищены от насекомых. У нас осталось всего двадцать тысяч вшей, после чего вопрос будет закрыт по всей Германии».
До этого, в январе 1941 года, немецкий губернатор Варшавы Людвиг Фишер рапортовал, что выбрал слоган «Евреи – вши – тиф», чтобы донести его до населения на трех тысячах больших плакатов, семи тысячах маленьких и на полумиллионе листовок, и добавлял, что «польская пресса [под патронажем немцев] и радио также занимаются распространением этой информации. Кроме того, детям в польских школах говорят об опасности каждый божий день».
Как только евреи, цыгане и славяне были исключены из категории людей, вполне закономерно возник образ нацистов как охотников: отряды охотников в поместьях и на горных курортах, где нацистская элита готовилась через кровавый спорт к охоте покрупнее. Можно было, конечно, выбрать другие образцы, в том числе рыцарей и врачей, однако охотник позволял подобрать мужественные метафоры: выуживать, преследовать, приманивать, ловить, потрошить, истреблять и так далее.
Призрак заражения явно нервировал нацистов. На плакатах часто изображали карикатурных евреев с лицами, похожими на крысиные морды (крысиные блохи – главные переносчики возбудителя чумы); эти художественные образы действовали и на психику некоторых евреев, например Марека Эдельмана, руководителя восстания в гетто, который вспоминал, что шел как-то на сходку подполья и его «охватило желание вовсе не иметь лица», чтобы никто не узнал и не разоблачил в нем еврея. Более того, он видел себя «с отвратительной, мерзкой рожей. Лицо с плаката „Евреи – вши – тиф“. Тогда как у всех вокруг… были светлые лица. Они были миловидные, расслабленные. Они могли быть расслабленными, потому что эти люди сознавали, какие они светлые и красивые».
При той политике, какая проводилась под стеклянным колпаком гетто, преступники и коллаборационисты процветали, тогда как остальные умирали с голоду, а подпольный мир взяточников и рэкетиров разрастался. Немецкие солдаты регулярно устраивали акты устрашения, крали пожитки, угоняли людей на изнурительные и унизительные работы, и в конце, как писал один из обитателей гетто, «когда три всадника апокалипсиса, призванные захватчиками, – чума, голод и холод – не смогли справиться с евреями Варшавского гетто, довершить дело были вызваны рыцари СС». По записям немцев, в период между началом 1942-го и январем 1943 года в концентрационные лагеря угнали 316 822 человека. Кроме того, множество людей было убито в гетто, поэтому истинное число погибших было гораздо больше.
С помощью друзей с арийской стороны десятки тысяч евреев сумели бежать из гетто до конца войны, но некоторые знаменитые люди остались, например Калонимус Кальман Шапира, рабби-хасид из гетто. В спрятанных проповедях и дневнике Шапиры, раскопанных после войны, показана свирепая борьба с верой, а также человек, зажатый между религиозным учением и историей. Как возможно примирить боль холокоста с хасидизмом, религией танцев и песен, которая учит любви, радости и веселью? И все же одной из религиозных обязанностей рабби было исцелять страдания (нелегкая задача, когда страдания столь велики, а благочестие поставлено вне закона). В обувной мастерской собиралось несколько ученых, которые обсуждали священные тексты, раскраивая кожу и забивая гвозди; и Киддуш ха-Шем, заповедь служения Богу, приобрел в гетто новое толкование, став опорой «борьбы за сохранение жизни перед лицом уничтожения». Сходное понятие возникло и в немецком – überleben, – усиленное непереходностью глагола, оно означает «взять верх и остаться в живых».
Хасидизм Шапиры включал трансцендентальную медитацию, развитие воображения и тонкую настройку эмоций для восприятия мистических видений. Наилучший способ для этого, учил Шапира, «увидеть собственные мысли, чтобы исправить отрицательные привычки и черты характера». Мысль увиденная начинает ослабевать, и в особенности это относится к негативным мыслям; Шапира советовал своим ученикам не погружаться в них, а беспристрастно изучать. Сидя на берегу и наблюдая, как струится поток мыслей, они входили в состояние медитации, называемой hashkatah (хашката), ее целью было заглушить голос сознающего разума. Шапира также читал проповедь «Сенсибилизация к благочестию», о познании святости внутри себя. Хасидские традиции включают и пристальное внимание к повседневной жизни, как учил наставник XVIII века Александр Зюсскинд: «Когда ты ешь и пьешь, ты испытываешь радость и удовольствие, извлекаемые из пищи и питья. Буди себя каждый миг, чтобы задаться вопросом: „Что это за радость и удовольствие? Что это я вкушаю?“».
Самый красноречивый рабби и писатель, хасидский мистик Абрахам Джошуа Гешель, покинул Варшаву в 1939 году и стал уважаемым профессором в еврейской теологической семинарии в Нью-Йорке (а в 1960 году стал активным сторонником интеграции). Сочиняя прозу, полную похожих на коаны парадоксов, эпиграмм и аналогий («Человек – это посланник, который забыл свое послание»; «Язычники восхваляют священные предметы, а пророки превозносят священные деяния»; «Поиск причины заканчивается на берегу знания»; «Камень треснул, но слова живы»; «Быть человеком – значит быть проблемой, а проблемы заявляют о себе страданием»), он чувствовал себя «верным присутствию высшего в обыденном», ощущал, что «делая конечное, [мы] можем достичь бесконечного». «У меня один талант, – писал Гешель, – способность бесконечно удивляться – удивляться жизни, идеям. Вот мое главное хасидское требование: не старей! Не выдыхайся!»
Большинство людей знают, что от тридцати до сорока процентов всех евреев в мире были убиты во время Второй мировой войны, но не знают, что было истреблено от восьмидесяти до девяноста процентов ортодоксального сообщества, среди которого многие поддерживали древние традиции мистицизма и медитации, восходящие к миру старозаветных пророков. «В моей юности, прошедшей в еврейской среде, – писал Гешель о своем детстве в Варшаве, – было лишь одно, чего не следовало искать, а именно – восторга. Каждый миг велик, учили нас, каждый момент уникален».
Происхождение древнееврейского слова нави, «пророк», связано с тремя понятиями: navach («возопить»), nava («изливать или течь») и navuv («быть пустым»). И целью молитвы было «раскрыть сердце, прочистить канал между бесконечным и смертным» и войти в состояние восторга, известное как mochin gadlut, «Великое Сознание». «Есть только один Бог, – пишет учитель хасидов Аврам Дэвис, – под которым мы подразумеваем Единичность, сосредоточившую в себе все категории. Мы можем назвать эту Единичность океаном реальности и всем, что плавает в нем, [и это соответствует] первому учению десяти заповедей. Есть только одна zot, „этость“. „Зот“ – слово женского рода, означающее „этот“. Слово „зот“ само по себе одно из имен Бога – „этость“ того, что есть».
Слабые, изможденные, голодные, замученные и обезумевшие, все шли к рабби Шапире за духовной пищей, к которой он присовокуплял моральное лидерство и бесплатные столовые. Как ему удавалось проявлять такое сострадание к людям, оставаясь при этом в здравом рассудке и продолжая творить? Заставив умолкнуть разум и обратившись к природе:
«Человек слышит голос [Наставника] во всем в мире: в чириканье птичек, мычанье коров, в голосах и шуме человеческих существ – во всем этом слышится голос Бога…»
Все наши чувства питают разум, и если посадить его на диету из жестокости и страданий, как ему остаться здоровым? Стоит сознательно изменить диету, научиться мысленно перенаправлять сознание, и можно напитать разум. Рабби Шапира твердо знал: даже в гетто обычные люди, а не только монахи, аскеты или раввины, могут таким образом умерить свои страдания. Для своих медитативных практик он избрал красоту природы, однако для большинства обитателей гетто природа осталась лишь в воспоминаниях – в гетто не было ни парков, ни птиц, ни зелени, – и они страдали от утраты природы, как от фантомных болей после ампутации, нарушившей ритмы тела, истощившей чувства, сделавшей главные представления о мире непостижимыми для детей. Один из обитателей гетто (Марек Эдельман) записал:
«В гетто одна мать пытается объяснить своему ребенку, что такое расстояние. Расстояние, говорит она, „больше, чем наша Лесная улица. Это открытое поле, а поле – это широкое место, где растет трава или початки кукурузы, и когда стоишь посреди поля, то не видишь ни его начала, ни конца. Расстояние такое большое, открытое и свободное, что там сливаются небо и земля… [Расстояние] значит непрерывное путешествие в течение многих часов, иногда даже целых дней и ночей, в поезде, на машине, может быть, на борту самолета… Паровоз дышит, сопит, глотает горы угля, как те, которые нарисованы у тебя в книжке, только настоящие, а море – настоящая огромная ванна, где волны поднимаются и падают в бесконечной игре. А в лесах растут деревья, такие же деревья, как на Кармелицкой и Новолиповой, но их так много, что невозможно сосчитать. Они сильные и прямые, с зелеными кронами, и лес полон этих деревьев, деревья повсюду, куда ни посмотри, на них много веток и листьев, на них поют птицы“».
Раньше ликвидации произошло отлучение от Природы, и, как писал рабби из гетто, только благодаря чуду и силе духа можно было побороть физический распад ежедневной жизни.
