Канун моего отъезда в Вермонт пришелся на наше с Орсоном тридцатипятилетие, и он прислал мне по почте самодельную открытку. На одной стороне был коллаж из фотографий, сделанных в тошнотворном оранжевом освещении его сарая. Крупным планом лицо Ширли Таннер со следом удара сапогом на виске; тело Джеффа в яме в пустыне; Уилбур, распростертый на красной пленке, снятый по пояс – освежеванный и выпотрошенный.

Под этим пестрым коллажем почерком Орсона, который я ни с чем не мог спутать, было написано: «Что у тебя есть для парня, у которого есть это?» И на обратной стороне приписка: «Ровным счетом ничего. Большой подарок тебе на день рождения от Ширли и компании».

Вудсайд представляет собой холмистый лесистый округ в западной части Вермонта, отрезанный от крупных городов Севера на востоке Зелеными горами, а на западе – Адирондаксом. В погожий осенний день это самая что ни на есть типичная американская сельская глубинка: захватывающие дух виды нескончаемых холмов, вдалеке горные хребты и маленький университетский городок, спрятавшийся в долине.

Как сказал нам рабочий на заправке, мы опоздали на три недели. Тогда окрестные леса пылали самыми яркими красками за последние тридцать лет. Теперь бурые листья пожухли, на деревьях их уже почти не осталось, и голубое небо неловко взирало на предзимнюю унылость пейзажа. Вермонт в ноябре обладает той же самой неестественной красотой, что и покойник, наряженный к похоронам.

Мы с Уолтером подъехали к гостинице «Вудсайд-Инн», расположенной на окраине Вудсайда, у подножья Зеленых гор. Поднимаясь по длинной петляющей дорожке, я увидел большое белое здание, взгромоздившееся на склон горы. На веранде, окружающей первый этаж, было заметно какое-то движение – свежий ветер раскачивал пустые кресла-качалки.

Уолтер поставил «Кадиллак» на вымощенной щебнем стоянке рядом с чахлой лужайкой позади здания. На стоянке было всего семь машин, и я испытал облегчение оттого, что мы находимся за пределами города, в котором живет Орсон. Сначала мы хотели остановиться в мотеле в центре Вудсайда из-за его близости к университетскому комплексу, однако риск случайно столкнуться с Орсоном был слишком велик.

Затащив чемоданы на крыльцо, мы рухнули в стоящие рядом кресла-качалки. Гора уходила вниз на тысячу футов, и вечернее солнце озаряло голые деревья в долине внизу. Обнаженные ветви шевелились на ветру, и я представил себе, как три недели назад воздух был наполнен шепотом увядающей листвы. На противоположной стороне долины, протянувшейся на запад на двадцать миль, начинался штат Нью-Йорк со своими величественными хребтами Адирондакса.

В воздухе чувствовался запах дыма. Сидя на холоде, наблюдая и слушая, я чувствовал тревогу Уолтера.

– Здесь сидеть слишком холодно, – наконец сказал он. – Я сниму нам номера. – Встав, поднял чемодан и направился к двери. – А ты останешься здесь?

– Ага.

Наш номер находился на втором этаже в конце коридора со скрипучим полом. Две двуспальные кровати в противоположных концах, мансардное окно между ними, из которого открывался вид на горы. Наклонный с обеих сторон потолок встречался прямой линией, рассекавшей номер пополам. Посреди застеленного дубовым паркетом пола стояли друг напротив друга два обитых гобеленом кресла, а между ними – приземистый кофейный столик. За семьдесят пять долларов за ночь номер был просто великолепен. На ночных столиках в стеклянных вазах даже стояли свежие ирисы. От них в номере пахло словно в зеленой беседке.

Уолтер сидел на кровати, разбирая свои вещи, а я, не став открывать свой чемодан, лег. Сквозь стены к нам проникали голоса, затем послышались глухие шаги по лестнице. Раздался стук в дверь. Я подошел к двери. Глазка не было, поэтому я спросил:

– Кто там?

– Мелоди Терренс.

Открыв дверь, я увидел сногсшибательную длинноволосую брюнетку, чересчур молодую и симпатичную, чтобы быть владелицей гостиницы.

– Привет! – сказал я.

– Как устроились, ребята? – спросила брюнетка.

– Всё в порядке.

– Ну, я просто заглянула, чтобы сказать, что ужин через полчаса, если вас это интересует. Дэнни снова забыл повесить объявление.

– Спасибо за приглашение.

– Вы к нам присоединитесь? У нас внизу уютный обеденный зал, и Дэнни весь день коптил дичь. Будут свежие овощи, домашняя выпечка…

– От такого предложения невозможно отказаться, – сказал я. – Увидимся за ужином.

– Замечательно!

Улыбнувшись, Мелоди Терренс направилась к следующему номеру. Я закрыл дверь.

Убрав в ящик шкафа стопку рубашек, Уолтер захлопнул дверцу и повернулся ко мне. Он весь кипел.

– И ты называешь себя автором криминальных романов? По-твоему, нам следует спуститься вниз и встретиться со всеми гостями? А что если кто-нибудь тебя узнает, Энди? Если когда-либо всплывет, что Кардиохирург… – это печально знаменитое слово он произнес шепотом, – …Орсон был твоим братом и жил в Вудсайде, кто-нибудь обязательно сообразит, что к чему. Люди вспомнят, что видели тебя здесь, в Вермонте, примерно в то самое время, когда исчез Дэвид Паркер. И, знаешь ли, этого будет достаточно, чтобы ФБР вцепилось нам в задницу.

Уолтер подошел к окну. Отвернувшись от меня, он уставился на лес, теперь, после захода солнца, ставший черным. Если даже луна уже взошла, ей все равно еще требовалось подняться над горами, чтобы отбросить свой слабый свет в долину.

Я подошел к своему другу.

– Уолтер, – окликнул я, но он не обернулся. – В чем дело? Тебе страшно?

– Мы не имеем права на ошибку, – сказал Уолтер. – Ни на одну.

Глядя на вермонтскую ночь, я почувствовал, как чужой мрак пронзил мне сердце острой иглой тоски по дому. Снова став ребенком, я отдался этой ностальгической боли, и она прошла.

– Спасибо за то, что приехал со мной, – сказал я, положив руку Уолтеру на плечо. – Ты мог этого не делать. Уолтер, я никогда это не забуду.

Обернувшись, он посмотрел мне в лицо.

– К тебе это не имеет никакого отношения. Абсолютно никакого.

Холодным пасмурным днем, в четверг, в одиннадцать часов дня я оставил «Кадиллак» Уолтера в центре Вудсайда и быстрым шагом направился в университетский городок. По обеим сторонам улицы, довольно оживленной для такого небольшого населенного пункта, тянулись двух– и трехэтажные здания. Люди гуляли по тротуарам, сидели на скамейках, скользили по асфальту на роликовых коньках, разглядывали витрины магазинов. По большей части это были студенты; их было легко узнать по рюкзакам за спиной и веселым, беспечным лицам. Они оживляли городок.

Я прошел мимо аптеки, мимо универмага, мимо кафе, мимо нескольких магазинов одежды и мимо закусочной «Зерна и бублики», перед которой на тротуаре скопились столики под зонтиками. Это место было самым оживленным, наполненным причудливой музыкой и фанатиками кофеина. Богатый аромат поджаренных кофейных зерен вырывался на улицу из распахнутых дверей. Я бы непременно заказал себе чашечку, если б уже не выпил две в нашей гостинице, где Уолтер спал в номере, истощенный целым днем, проведенным за рулем.

Здания закончились, но улица продолжалась. Она вела из центра города к университетскому комплексу, расположенному в лесу. Теперь мне стали видны горы, окружающие город. Самые высокие склоны уже были покрыты первым снегом. У меня мелькнула мысль, сколько студентов прогуляли занятия ради того, чтобы покататься на лыжах. От пронизывающего ветра у меня заслезились глаза; я застегнул до подбородка молнию кожаной куртки и спрятал руки в тепло карманов.

Вымощенная кирпичом дорожка отходила от главной пешеходной дороги к группе кирпичных строений. Свернув на нее, я через несколько минут оказался у белого восьмиугольного бельведера. Казалось, он возвышался строго в центре университетского городка, поскольку все остальные здания расположились вокруг него на расстоянии не больше сорока ярдов. Со всех сторон на бельведере были закреплены таблички с выгравированной надписью «КОЛЛЕДЖ ВУДСАЙДА, ОСНОВАН В 1800 ГОДУ».

Пройдя под портиком здания с мраморными колоннами, самого большого из десятка вокруг, я поднялся по ступеням. Крышу здания венчали большие часы, окруженные строительными лесами. Черные стрелки подозрительно застыли на цифрах 4.20.

Внутри здания было темно и затхло. Пол был из отполированного мрамора, а стены фойе, деревянные, покрытые затейливой резьбой, были увешены портретами бывших деканов и умерших профессоров. Посреди круглого помещения стояла статуя в человеческий рост, взирающая на мир пустыми глазницами. Я не стал задерживаться, чтобы посмотреть, кто это.

Двустворчатые стеклянные двери вели в кабинет секретаря университета. Открывая их, я увидел свое отражение – волосы и недавно отпущенная бородка каштанового цвета, на переносице очки в стальной оправе. В джинсах и выцветшей рубашке под кожаной курткой я нисколько не был похож на себя.

Ярко освещенная комната без окон была разделена на несколько закутков, в каждом из которых стояло по письменному столу. Я подошел к ближайшему, где женщина яростно печатала на компьютере. При моем появлении она оторвалась от экрана и улыбнулась.

– Чем я могу вам помочь? – спросила женщина.

Я сел на стул перед столом. Непрерывный стук пальцев по клавиатурам грозил свести меня с ума.

– Мне нужны план университетского городка, расписание занятий на этот семестр и телефонный справочник.

Открыв шкаф, женщина достала тонкий буклет и голубую брошюру.

– Вот вам карта и телефонный справочник, – сказала она, положив буклет и брошюру на свой безукоризненно опрятный стол. – Расписание занятий мне нужно взять в шкафу.

Секретарша направилась в противоположный конец помещения, по дороге вполголоса бросив что-то своей коллеге. Я раскрыл телефонный справочник. В нем было всего пятьдесят страниц; на первых десяти перечислены сотрудники кафедр, остальные сорок отданы двум тысячам студентов. Я перелистал справочник до буквы «П». Пропустив записи «Падж» и «Пайн», остановился на «Паркер, Дэвид Л.». Информация, указанная после имени, была скудной – только кабинет, «Джерард 209», и соответствующий номер телефона.

Вернувшаяся секретарша протянула мне расписание занятий.

– Возьмите, сэр.

– Благодарю, – сказал я, вставая. – Сегодня студенты на занятиях?

Секретарша с сомнением покачала головой.

– Должны быть, – сказала она, – но сегодня первый морозный день, так что большинство решило прогулять занятия и отправиться кататься на лыжах.

Поблагодарив ее еще раз, я вышел из кабинета в фойе, где встретил трех студенток, которые, окружив статую, о чем-то перешептывались между собой. Выйдя на улицу, я прошел сквозь хлопья снега к бельведеру и сел на скамейку. Первым делом я развернул карту и нашел Джерард-холл. Я определил, что это здание видно с того места, где я нахожусь: двухэтажное строение, демонстрирующее ту же самую очаровательную старинную кирпичную кладку, что и остальные.

Согрев дыханием руки, я развернул расписание занятий, толстую брошюру, первые десять страниц которой содержали горы информации относительно регистрации на занятиях и покупки учебников. Отыскав алфавитный перечень занятий и их расписания, я пролистал английский язык, археологию, биологию, информатику и остановился наконец на перечне лекций и семинаров по истории на осень 1996 года. Перечень занимал целую страницу, и я, просмотрев его, в конце концов нашел то, что мне было нужно.

Похоже, это был единственный предмет, который преподавал Орсон, и, взглянув на часы, я понял, что лекция уже началась.

Судя по указателю сокращений, за аббревиатурой ГХ стоял Говард-холл. Я отыскал здание на плане. Оно было одним из ближайших к бельведеру, расположенное всего в двадцати ярдах. Я посмотрел на дорожку, ведущую к входу в Говард-холл, и у меня тревожно забилось сердце.

Я поторопился спуститься по ступеням, прежде чем успел раздумать, и направился к Говард-холлу. Расположенный слева от здания секретариата, он образовывал восточную стену внутреннего дворика, окружающего бельведер. На лестнице курили два студента, я прошел мимо них и взялся за дверь, размышляя: «А что, если это не он? Тогда я отправлюсь за решетку, а Уолтер и его близкие умрут».

Как только за мной закрылась дверь, я услышал его голос. Наполняя весь первый этаж Говард-холла, голос обладал той мягкой настойчивостью, которая сразу же вернула меня в вайомингскую пустыню. Я медленно двинулся дальше и миновал вестибюль, стены которого были увешены политическими воззваниями, всевозможными объявлениями и прочими листовками. В полумрак расположенного за ним коридора проливался свет из приоткрытой двери. Я услышал голоса, затем взрыв хохота. Над общим гомоном поднялся голос Орсона, и я, повернув направо, пошел по коридору, следя за тем, чтобы звук моих шагов не был слышен.

Голос Орсона становился все громче, и скоро я уже мог разобрать каждое слово. Остановившись в нескольких шагах от двери, я прислонился к стене. По хору голосов я определил, что в аудитории тридцать-сорок студентов. Орсон заговорил снова, его голос прозвучал прямо напротив меня, за стеной. Хотя мне захотелось бежать от этого голоса, спрятаться в шкафу или запереться в туалетной кабинке, я остался стоять и слушать, надеясь на то, что у моего брата нет никаких оснований выходить в коридор.

– Пожалуйста, отложите ручки и карандаши, – сказал Орсон, и аудитория наполнилась звуком письменных принадлежностей, падающих на дерево. – Для того чтобы понимать историю, ее нужно чувствовать. Это нечто большее, чем текст на странице. Все события произошли в реальности. Такое никогда не забудется. Положите головы на парты, – продолжал он. – Все до одного. Ну же! А теперь закройте глаза.

Его шаги приблизились к двери. Щелкнул выключатель, аудитория погрузилась в темноту, шаги удалились.

– Мания величия, – сказал Орсон. – Кто объяснит, что это такое?

В темноте раздался мужской голос:

– Иллюзия собственного всесилия.

– Хороший ответ, – согласился Орсон. – Но еще это и психическое расстройство, о чем также нужно помнить.

Преподаватель помолчал с полминуты, и в аудитории воцарилась полная тишина. Когда Орсон заговорил снова, его голос был наполнен четким мелодическим резонансом.

– На дворе тридцать девятый год от Рождества Христова, – начал он. – Вы – римский сенатор, и молодой император Гай Калигула пригласил вас с женой посмотреть на бои гладиаторов.

Во время небольшого перерыва, пока казнят преступников из низших слоев общества, бросая их на растерзание зверям и на потеху ликующей публике, Калигула встает, берет вашу жену за руку и в сопровождении телохранителей уходит.

Вы прекрасно понимаете, что происходит, и это понимают и другие сенаторы, поскольку то же самое уже происходило с их женами. Но вы ничего не делаете. Вы сидите на каменных ступенях под голубым весенним небом и смотрите, как львы гоняются за добычей.

Через час Калигула возвращается с вашей женой. Когда она садится рядом с вами, вы замечаете у нее на лице багровую ссадину.

Ваша жена взволнованна, одежда на ней порвана, она упорно не смотрит вам в глаза. Вместе с вами были приглашены еще шесть сенаторов, и вдруг Калигула обращается к ним. «Груди у нее слишком маленькие, – говорит он так громко, чтобы слышали все. – В сексуальном плане она абсолютно не интересна. Я лучше посмотрю, как кормят львов, чем трахну ее… еще раз».

Император смеется и хлопает вас по спине, и все подхватывают его смех. Никто не смеет возразить Гаю Калигуле. Никто не смеет пойти наперекор императору. Это раболепие чистой воды, и вы внутренне кипите, жалея о том, что приняли приглашение Калигулы и пришли сюда. Однако всего одно слово против императора будет означать смерть для вас и всех ваших близких. Так что лучше молчать и молить богов о том, чтобы Калигула больше никогда вас не приглашал.

Шаги Орсона приближаются к двери. Я отступаю вглубь коридора, однако он подходит только для того, чтобы зажечь свет. Аудитория наполняется шумом студентов, раскрывающих свои тетради.

– В следующий четверг, – говорит Орсон, – мы продолжим разговор о Калигуле. Я обратил внимание на то, что сегодня на лекции присутствуют далеко не все, и это, по-видимому, как-то связано со снегопадом, прошедшим этой ночью в горах.

Студенты дружно рассмеялись. Не вызывало сомнений, что они обожают своего преподавателя.

– В следующий четверг будет контрольная работа по Калигуле. На знание основных фактов. Когда он родился? Когда стал императором? Как и когда умер? Если вы прочитаете двадцать первый параграф учебника, думаю, никаких проблем у вас не возникнет. Надеюсь, вы найдете Калигулу одним из наиболее противоречивых, загадочных и в то же время недооцененных правителей Древнего Рима. – Орсон помолчал. – Желаю вам хорошо провести выходные.

Я услышал звуки закрываемых тетрадей и застегиваемых рюкзаков. Казалось, студенты разом поднялись и устремились к двери. Орсон сейчас также выйдет в коридор.

Дверь напротив была распахнута настежь. Протиснувшись сквозь толпу студентов, я незаметно проскользнул в полумрак большой пустой аудитории и, закрыв за собой дверь, стал следить в щелочку за появлением Орсона.