Глава 12. Крепкий хозяин

От импровизированного лагеря на берегу реки до стойбища с белой юртой Басмач дошел быстро. Пара-тройка километров по равнине, не в счет. А там его уже ждали. Почетный караул из двух азиатов-охранников, вооруженных старыми добрыми АК. Впрочем, никакой агрессии те не проявляли, наоборот, с поклоном проводили до ханского шатра. Юрта же оказалась и впрямь огромной, этажа в два высотой, не меньше!

Внутри походного дома кочевников царил мягкий полумрак, дымовое, оно же световое окошко в куполе юрты – шаныраке – было прикрыто кошмой. Пахло потом, вареной бараниной и душистым табаком-самосадом.

Басмач сидел на тонкой подушке по-турецки, поджав ноги под себя и пил травяной чай с молоком, держа пиалу в ладони. Фарфор был горячим, жег пальцы, но это никак не влияло на вкус напитка. Скорее, наоборот, добавляло какой-то необычности. Хотя, необычностей в отдельно взятом помещении из жердей и войлока хватало с лихвой. Главной из которых был хозяин.

Адырбай-ага, занимал своим объемом добрую треть всей не малой юрты, и, за всю свою долгую жизнь, Басмачу таких людей видать не приходилось. Да, и человек ли это?! Хозяин стойбища, помимо явно не дюжего ума и телепатии, обладал поистине колоссальными габаритами: ростом метра три, а весом с полтонны, если не больше. Идя сюда, Басмач успокоил себя, что пусть и с трудом, но мутанта при необходимости сможет упокоить. Да, как бы не так! Слоновьего ружья, или на худой конец – пулемета, он не прихватил.

Басмач все еще был поражен увиденным, но виду не подавал. Лицом он владел, в отличие от мыслей.

Адырбай, сидя на помосте из отесанных бревен, сделал затяжку и выпустил струю ароматного дыма на манер паровоза, не вынимая мундштука изо рта. Мясистое, блестящее от жира и пота лицо искривила улыбка. Оно и понятно, мысли Басмача были для него открыты.

– Вам повезло, что остались живы. Плотину в Усть-Каменогорске прорвало. Мои люди нашли мальчика у реки, – пророкотал хозяин, – а я люблю новых людей. – К потолку снова ударила струя дыма. Огромная лапища потянулась к низкому круглому столу – дастархану – и ухватила отваренную целиком баранью ногу. Хруст мяса, треск жил и хрящей, влажное чавканье – звуки, заполнившие юрту на ближайшие несколько минут. Назар и Басмач, сидя на отдалении друг от друга, потихоньку клевали мясо со своих столов – еда попросту не лезла в горло.

Хозяин стойбища покушать любил, объемное, торчащее холмом голое пузо, размером явно крупнее двухсотлитровой бочки, было тому подтверждением.

– Новые люди, – рокотал Адырбай, не дожевав мясо, – это всегда новая информация, знания. Вот ты, зовущийся Басмачом, многое помнишь из прошлого и это интересно. Стариков, хранящих знания прошлого, сегодня мало, – он сыто рыгнул, бросил обглоданную кость на поднос. Серебряное блюдо с чеканным узором по канту жалобно звякнуло.

Назар и Басмач просто молчали. Что-то говорить не было смысла. Басмач поначалу еще пытался поддерживать с гостеприимным хозяином диалог, но забросил это дело. Без толку. Стоило сформулировать в голове вопрос, как Адырбай, не давая и рта раскрыть, читал мысли и тут же с ходу отвечал.

Басмачу показалось, что хозяину попросту скучно, он жаждет информации. Несмотря на свои чудовищные по человеческим меркам габариты, Адырбай оставался юнцом. С Назаром они были примерно одного возраста.

– Можем ли мы чем-то тебе помочь? – поинтересовался Басмач, проявив вежливость, в которой, в прочем, хозяин не нуждался. Однако, Адырбай задумался на мгновение, прежде чем ответить.

– Н-нет, – качнул головой хозяин, отчего круглые смуглые щеки и все три подбородка колыхнулись по инерции, а щелки раскосых глаз чуть расширились. – Пейте, ешьте, живите. Для вас поставят юрту во дворе. Не спать же вам вместе с овцами! – хмыкнул Адырбай. Басмач понял, что тот не договаривает. Опасается? Чего может опасаться человек-гора, да еще с такими способностями, как беспроводное ковыряние в мозгу любого более или менее мыслящего существа?

Назар с Басмачом переглянулись. Аудиенция явно закончилась, Басмач встал:

– Спасибо за гостеприимство, – он, приложив руку к сердцу, чуть поклонился. Хозяин лишь кивнул, продолжая посасывать мундштук кальяна.

Оказавшись на улице, Басмач кивнул, увлекая Назара за собой подальше от юрты и поближе к овечьим загонам. Следовало поговорить с глазу на глаз, вот только как такое провернуть, если хозяин стойбища буквально подслушивает каждую мысль в радиусе нескольких километров в округе? Задача не из легких.

Снаружи, несмотря на острую вонь овечьего, коровьего, конского, черт знает какого еще навоза, дышалось как-то легче, чем в жилище Адырбая. Что, впрочем, немудрено, знать, что ты под колпаком у Мюллера – это одно. А вот то, что он еще при этом конспектирует твои мысли и знания, старательно ворошит память, переворачивает событие за событием, как лопатой слежавшиеся пласты земли. Вот тут, ощущаешь себя голым и беспомощным.

Пока Басмач анализировал встречу с человеком-горой, Назара беспокоило совсем другое: Бес так и не появился. В то, что волк утонул, верить совершенно не хотелось.

«Вдруг Бес бродит вдоль берега и ищет нас? А мы здесь прохлаждаемся!»

– Надо искать, Басмач!

– Кого?.. – бородач встрепенулся, отрываясь от своих мыслей. – Очухаемся слегка и в Семск двинем. Туда нам…

– Я не про Майку, про Беса. – От Басмача не укрылось то, что парень нервничает. Нет, он и до этого вел себя на взводе. Но теперь его явно потряхивало. Басмач вздохнул, отвел взгляд.

– Жалко, конечно, блохозавра. Но что поделать?.. – Басмач пожал плечами. Что-что, а утешать хныкающих детей и ревущих женщин у него никогда не получалось. Не его это совершенно. Да и зачем, что изменится?

После смерти отца у мамы на любую проблему появилась присказка: «мы больше потеряли». Она намекала, что смерть главы семьи потеря наиглобальнейшая и на ее фоне любая беда и не беда, пустяк. И сейчас, вот мы – все-все мы – потеряли много больше: мир просрали, родных и вообще. Ну, утонула отдельно взятая явно мутировавшая животина. Это плохо, да, но на фоне творящегося вокруг амбеца это тьфу, а не проблема.

Басмач лукавил и даже больше. Он делал самую паршивую вещь, которую делать не стоит: он врал себе. Сейчас в нем говорил тот самый беспринципный, холодный, циничный и расчетливый басмач. Басмачу настоящему, этот темный, живущий в глубине сознания, попутчик, или личный бес, никогда не нравился, и вообще, вызывал опасения.

Басмач решил зайти с другой стороны:

– У нас с тобой общая цель, ты помнишь? – он искоса глянул на основательно бледного Назара, которому купание в ледяной воде явно не пошло на пользу. Тот, насупившись, хмурый дальше некуда, глядел себе под ноги, а затем кивнул, не меняя позы.

– Это хорошо, – согласился бородач, переходя на доверительный тон. – Помни о ней. Крепко помни. По возможности, будем высматривать твоего волка, на этом все. Никаких глупостей, вылазок, никаких спасательных экспедиций ради Беса. Понимаешь? Мы близко, очень близко к цели. Идем вместе, выслеживаем Айдахара. Ты ради сестры, я в отместку за племянников. Не больше и не меньше. И вообще, парень, держи нос выше! Кому сгореть, тому не утопнуть. Вернется, поди, зверюга живучая.

Назар слушал увещевания Басмача в полуха. Его знобило, практически трясло от холода. В глаза будто песку сыпанули, и вообще голову поднять…

Когда Басмач подхватил падающего в навозную кучу Назара, от длинного низкого дома уже спешили люди. А еще толстая, в неприятно белом халате, властная тетка, к которой двое – как про себя отметил Басмач «санитаров» – иначе, как госпожа Майдан, и не обращались, пока укладывали пышущего жаром парня на носилки.

– Доктор, – Басмач обратился к женщине, покрикивающей на двоих подручных. – С ним все будет хорошо? – Та вскинула редкие брови, сморщила и так не красивое «острое» и совсем уж старческое лицо – навскидку ей было лет за шестьдесят, – смерила бородача с ног до головы взглядом и выдавила:

– Адырбай-хан, наш повелитель, богат и щедр! – После чего с жирным «чвак» развернулась на каблуках сапог и, вальяжно покачивая кормой, как сухогруз «Саратов», последовала за носилками.

Басмач лишь сплюнул вслед. Нагляделся он в свое время на господских слуг, нет ничего хуже ничтожества с мелкой душонкой под крылом богатея. Прям персонаж из сказки про Алдар-Косе или Ходжу Насреддина. Хотя, какое ему дело? Они сами по себе злобные Буратина. Главное, чтобы этот океанский танкер в белом халате и с одышкой поставила парня на ноги.

А хозяин стойбища все же «подслушивал», раз местный лекарь подоспела вот прямо когда надо. М-да, дела.

Басмач решил, пока есть время, насколько возможно рассмотреть стойбище Адырбая, благо никто ему в этом не препятствовал. Явно бывший колхоз или совхоз, ну или крестьянское хозяйство. Ведь коровники из красного кирпича не вчера построены, им сто лет в обед. Людей много, но в основном мужчины: черные от загара, поджарые, крепкие – настоящие степняки. Всадники на низкорослых лохматых коняжках пригнали отару овец и загнали в просторный загон.

Пацанята лет по тринадцать-пятнадцать, весело улюлюкая, побежали встречать пастухов, принимая коней под уздцы, расседлывая животных. Затарахтел старый двигатель, над ближним сараем поплыл синеватый дымок, и вслед за этим в длиннющий лоток в овечьем загоне из тонкой трубы полилась вода. Явно мотопомпу завели – цивилизация, однако. Где только горючку берут, вопрос…

Прогулявшись из конца в конец, ничего примечательного бородач не заметил: селение как селение. Много скота, много работников, снуют туда и сюда. Крепкое хозяйство, что ни говори. Большое, спору нет, со своими огородами. С делянкой вызревшей, но еще не убранной кукурузы на глазок эдак в половину гектара. Сытно местные живут, наверняка.

Лишь только скотины многовато для прокорма стольких поселенцев и хозяина-гиганта. И низкий забор, совсем.

Вокруг стойбища не оказалось высоченной, в три-четыре метра толстой стены с дозорными вышками и крупным калибром, как в любом городище, а лишь сложенная из самана и обмазанная глиной изгородь ну максимум по грудь. Местный хозяин и господин Адырбай-хан явно не опасался ни страхолюдной живности, ни лихих людей. Сильный мутант, оно и понятно. Наверняка силой мысли разгоняет по норам всех местных страховидов. Но Басмач все же заметил во время разговора, что хозяин чего-то боится. И смутно догадывался чего, а, вернее, кого.

Прохладный ветерок чуть поутих, зато разогнал тучи. Выглянуло солнце. Жидкая грязь в загонах тут же стала па́рить. Басмач же не находил себе места. Все встреченные так или иначе были при деле, Басмача вынужденное безделье угнетало. К блеянью овец и гомону ребятни, гонявшей подобие мяча из свернутой шкуры, примешался звонкий цокот. Басмач пошел на звук.

Обойдя длинное низкое здание, некогда бывшее коровником, он вышел на прямоугольный дворик с ушедшим в землю по середину катков гусеничным трактором. Явно советское наследие. Плоская дырчатая радиаторная решетка с двумя шкивами на самом «носу», буква «К», вписанная в большую шестерню, угловато-квадратная кабина, еле видная под ржавчиной надпись «Сталинец-80» на капоте и полное отсутствие гидравлики! Естественно, один из первых – после Великой Отечественной – тракторов Кировского завода, гидропривод – роскошь. Массивный нож-отвал на толстенных балках приводился в движение попросту тросом, простейшая маятниковая система. Правда сам трос от времени и ржавчины теперь больше походил на ежа из-за торчащих в стороны бурых проволочных игл. А звонкий перестук слышался уже совсем близко.

Кузня обнаружилась неподалеку.

Одноэтажная постройка из вездесущего красного кирпича, с распахнутыми настежь двустворчатыми воротами. Скорее всего кузня здесь была еще со времен колхоза-совхоза. Тому подтверждением был горн с когда-то электрическим поддувом и массивная станина механического молота. Седобородый, с головой, повязанной платком, голый по пояс коваль со звонким «дзанг» раз за разом опускал молот на малиновую от жара железяку.

Вид у кузнеца был совсем уж былинно-богатырский: широкий, мощный. В могучих руках тяжеленный молот так и порхал. Наверное, не будь коваль казахом с чуть раскосыми глазами, его вполне можно было принять за Илью Муромца. Помощника-молотобойца рядом не оказалось, то ли деталь была не сильно крупной, то ли еще чего. Только мальчик лет двенадцати время от времени подпрыгивал на кожаных мехах, раздувая угли в печи.

– Ассаламу-алейкум, – приветствовал Басмач, чуть поклонившись.

– Ва-алейкум-ассалам, – кивнул кузнец, отложив молот и вытирая пот. Басмач присмотрелся: на вид коваль был старше его самого лет на десять-двенадцать максимум.

– Можно, – Басмач кивнул на закопченную наковальню, – помогу? – Кузнец не ответил, лишь прогрохотав железом на верстаке, выудил средних размеров молот и протянул. Басмач скинул плащ и взялся за кувалду.

Брызги огня, звон непонятной железки, постепенно, с каждым ударом молота становящейся нужной в хозяйстве вещью. Кузнечное дело, почти забытое искусство. С каждым ударом, непонятная загогулина постепенно превращалась в умелых руках кузнеца в чуть загнутую, с широкой пяткой косу-литовку на глаз номера эдак четвертого – не большая и не слишком маленькая. Магазинов с рынками, где достать-купить, уже и не водится, лет двадцать как. А что делать, если для скотины требуется заготавливать сено? Оно конечно можно и серпом, только долго, да и его где-то взять требуется.

Отведя душу, Басмач отложил молот и уселся на низкий чурбачок, служивший ковалю табуретом. Пот с непривычки катил градом, руки налились гудящей тяжестью. Хорошо… Бородач оперся спиной о верстак, прислушиваясь к внутренним ощущениям и приводя мысли в порядок. Когда бездельничаешь, даже если и вынужденно, то почти всегда в голове собирается туман и мысли, будто слепые котята ползают взад-вперед, мордами тыкаются. Дельного ничего не придумаешь, так, баловство одно да придурь. От того и проблемы.

Немного хорошей, доброй и вполне мирной работы, и вот, голова уже в норме. Басмач оглядел помещение кузни, прищурился на кузнеца, осматривающего получившееся полотно косы.

– Ага, – обратился Басмач, – ножи делаешь? – Вопрос был скорее риторическим, все равно, если еще до Напасти подойти к токарю и спросить нарезает ли он резьбу.

– Ие, – степенно кивнул седой головой коваль, – неще?

– Метательный, – пояснил Басмач, и принялся рисовать пальцем на пыльном полу. Кузнец замахал руками и подал кусочек извести и лист жести. Минут пять Басмач старательно вырисовывал на жестянке форму метательного ножа в натуральную величину: тяжелое, почти треугольное лезвие, и узкая длинная рукоять.

– Бес пшак, – Басмач показал пять пальцев, и ткнул мелком в жестянку. Коваль как будто понял, что требуется изготовить пятерку метательных ножей, закивал головой.

А дальше, начался самый обычный и наглый торг. Кузнец, проговаривая на казахском число, тут же показывал на пальцах, мол, за один нож пять патронов. Басмач, несмотря на потерю дедовского ружья и избыток цилиндриков двенадцатого калибра, с такой ценой был не согласен и предлагал два патрона за нож. Через полчаса, окончательно охрипнув, сошлись на трех патронах жакана за один нож. Итого, пятнадцать за всё. Ударили по рукам. Басмач пообещал зайти за заказом завтра к вечеру, на том и порешили.

После жаркой от торга и горящего горнила кузни, улица совсем уж неприятно холодила. Басмач накинул плащ, поежился, и отправился проведать Назара. Времени, конечно, прошло всего ничего, но мало ли. Лучше проверить.

В помещении местного лазарета пахло травами вроде полыни, девясила, мяты, еще чего-то. И до рези в глазах шибало овечьим жиром. Этот тягуче-приторный запах не спутать ни с чем. Но было чисто. Стояли рядком пять или шесть коек, стародавних, панцирных и сейчас пустующих. Видно местные не болели. А вот одну, чуть отстоящую шконку занимал укрытый под самый подбородок шерстяным одеялом Назар. Его трясло, он откровенно стучал зубами, пытаясь зарыться под покрывало с макушкой. Но стоящий рядом санитар раз за разом стягивал одеяло назад и промокал тряпкой выступающие крупные капли пота со лба парня.

Угрозу Басмач скорее почувствовал спиной и лишь затем услышал: та самая врачиха, шаркая ногами и с трудом протискивая свое массивное тулово между кроватями, несла средних размеров почти не оббитую эмалированную кружку. В этот момент Басмачу стало искренне жалко Назара. Выковыривать ножом застрявшую в мышце пулю больно. Больно до одури, Басмач это знал не понаслышке. К тому же вполне можно умереть, если не от кровотечения, так от заразы, попавшей в рану, столбняка например.

Умереть от растопленного в горячем молоке бараньего жира с добавлением меда почти невозможно. И именно это жутко пахучее месиво Назару предстояло выпить. Судя по решительно трясущемуся второму или третьему подбородкам врачихи – Басмач посчитать не успел, – придется выпить почти литровую кружку до самого дна. Средство и вправду почти чудодейственное, при тяжелой простуде так особенно. Но пуля в руке всяко лучше.

Буркнув что-то насчет выздоровления, Басмач скривился и пулей выскочил из лазарета. Уже оказавшись за порогом, на улице, вдыхая аромат овечье-коровьего навоза, ему все еще мерещился запах сала с молоком и медом!

Чтобы отвлечься и заняться делом, Басмач отправился инспектировать свои рюкзачные запасы, заодно отобрать и распихать по карманам все, что не сильно нужно себе, но вполне сгодится для обмена: патроны, стародавние супы и драгоценные специи. Последнее не хотелось менять вообще. Где их теперь достать? До ближайшей Индии с ее пряностями хреналион километров, если не больше.

Пока Басмач тормошил, сидя на плоской и прогретой солнцем крыше сарая, свой рюкзак, во дворе чуть в сторонке от огромного хозяйского жилища ставили такую же, но поменьше, стандартных размеров юрту.

Возилось там человек пять. Двое притащили охапку жердей, разложили на земле и стали тянуть в разные стороны. Вытянув, навалились толпой и поставили стоймя, свернули полукругом. Получилась эдакая круглая клетка высотой метра два, и метров пять в диаметре, из связанных между собой жердей, с виду вроде сетки-рабицы. Насколько Басмач помнил еще со школьной программы, эта деревянная «сетка» называлась «кереге», в сущности, будущие стены юрты.

Затем притащили купол юрты – шанырак. Древний символ практически всех степняков, прочно ассоциирующийся с небом, восходящим солнцем. Уронить шанырак, или не дай Бог перевернуть – жди большой беды. Басмач поскреб заметно отросшую бороду – любые приметы он страшно не любил. Не то чтобы не верил, но относился с нескрываемой почти враждебностью. Купол тем временем подняли на шестах над установленными стенами «кереге» и водрузили точно по центру будущей юрты на опорный столб – это самое сложное, дальше уже легче. Парни явно помоложе, вскарабкавшись, увязывали согнутые жерди между куполом и стенами. Гнутых палок было много, увязывали долго. Басмач откровенно зевал, глядя на их работу.

Прошло наверное с полчаса, Басмач, пригревшись на солнышке, даже подзадремать успел. Когда проснулся, уже ставили дверь. Причем ставили не туда, куда положено. А положено на восток. Хотя, какая ему разница? Правильно, никакой. Все одно, просто дверь, в какую бы сторону ни смотрела. Решетчатая конструкция, практически скелет юрты, смотрелись уже вовсе не набором жердей и веревок, а почти зданием.

Когда юрту стали накрывать полосами войлока, Басмач уже не смотрел, надоело. Главное спать есть где, кошма из овечьей шерсти не даст замерзнуть, хотя без печки будет прохладно. Басмач поставил себе мысленно зарубку разжиться у гостеприимного хозяина буржуйкой. Или, на худой конец, самому сложить очаг. Правда, толку от него будет меньше, а дыма больше.

Басмач прогуливался по стойбищу, ощущая на себе неназойливое внимание местных. С расспросами не лезут, в драку тоже не нарываются: занимаются каждый своим делом. В какой-то момент ему показалось, что все эти люди под контролем. Возможно такое? Да, наверняка. Хозяин мутант, причем мозгокрут. Может он своих людей на коротком поводке и не держит, но что подстегивает да придерживает, наверняка. Степняки народ вольный. Собрали нехитрые пожитки, сгрузили на лошадей или меж горбов верблюдам и ищи их с ветром в степи. Жизнь кочевого народа всегда зависела от животных, скотины. Куда стадо, туда и хозяева. Оседлости почти нет, только если зимовка, да и то…

Ноги вынесли Басмача на местную кухню. Судя по тому, что вокруг узких столов под навесом ютилось пять-шесть пастухов в войлочных куртках, для хозяина тут не готовили. У сложенной из разнокалиберного кирпича и камня-плитняка печки с высоким дымоходом верховодила сухонькая старушонка, в темно-синем халате с замысловатым узором, замотанная в удивительно белый платок. Причем платок, начинаясь на шее, заканчивался подобием тюрбана на голове. Еще пара женщин явно моложе, метались туда и сюда, разнося чашки и плошки к столам.

– Салеметсезбе, апай, – чуть с поклоном поприветствовал старушку Басмач.

– Амансызба, – едва отвлеклась женщина от готовки. В чане что-то аппетитно булькало, поднимаемые со дна черпаком, на поверхность всплывали куски мяса, желтые зерна кукурузы, нарезанная мелкая картошка. Суп не суп, непонятное варево. Но сидящие за столами вполне себе уплетали и вроде не жаловались.

Басмач, видимо, как-то уж слишком засмотрелся на булькающее в казане, что старушка-повариха, протараторив что-то себе под нос, – из которого Басмач понял только слово «тамак», то есть еда, – зачерпнула полную миску и протянула, добавив на ломаном русском:

– Ешь, сынок.

Уговаривать дважды не пришлось. Если в юрте у хозяина-мутанта кусок не лез в горло, то здесь, на открытом воздухе вполне даже захотелось поесть. Поблагодарив и приняв увесистую алюминиевую миску, Басмач, прихватив и кусок пресной лепешки, устроился неподалеку под навесом. Походная ложка чертиком выпрыгнула из набора мультитула. Варево па́рило, в нос шибал сытный мясной запах. Шутка ли дело? Это вам не зажаренная до хруста крысятина, а полноценное первое блюдо! Практически роскошь.

Басмач зачерпнул ложкой, подул, попробовал.

На вкус суп был так же, как и на вид: просто перемешанные овощи и мясо. Сытно, наверняка. Но почти безвкусно. Соль – да. Лук? Ну, лук, явно обычный, домашний, плавал мелкими полукольцами и на вкус еды не влиял. Чего-то явно не хватало. Порывшись в кармане плаща, бородач извлек на свет пакетик вощеной бумаги неопределенно-бурого цвета с почти карандашным изображением стручка перца и надписью «Перец душистый» – простейшая приправа, в избытке хранившаяся в закромах любой хозяйки лет двадцать назад.

Кто бы стал запасать обычную приправу мешками? Никто, правильно. Чуть что, в первую очередь затаривались солью, спичками, консервами, макаронами. А про перчик с лаврушкой как-то забывали. Зря.

Басмач надорвал пакет. В нос тут же ударил душистый и ядреный аромат молотого перца. Зажмурившись и смачно чихнув, чуть не расплескал еду.

Есть мнение, что коньяк с годами становится только лучше, букет сложнее, вкус тоньше. Наверняка годы, проведенные в схроне деда Усмана, конкретно этой пачке перца позволили набрать звезд явно за два десятка.

От души сдобрив перцем тарелку супа, Басмач подождал, пока частицы приправы разбухнут, отдадут весь вкус бульону, и после этого принялся с аппетитом уплетать варево. Был суп «я тебя сварила из того что было», а стал вполне себе вкуснейший обед. Одно дело набить брюхо калорийным, питательным, белковым. И совсем другое, сопроводить процесс набивания желудка еще и ощущением… Наслаждения? Удовольствия? Удовлетворением от процесса? Наверняка каждое по отдельности и все вместе взятое.

Когда в миске – надо заметить очень глубокой – осталась ровно половина, Басмач, блаженно щурясь на послеобеденное солнце, откинулся назад, опершись спиной на столб, подпиравший навес. В животе ощущалась приятная тяжесть, впервые за… за очень долгое время. Домашняя еда. Хорошо.

А ведь всего ничего, всего лишь щепотка перца. Не зря во времена всяких Колумбов с Магелланами, росли торговые империи и гремели кровопролитные войны за право обладания драгоценнейшими специями. И смех и грех: перец был дороже золота.

Пастухи, обедавшие по соседству, внимания на бородача не обращали: доедали и расходились. А сытому Басмачу даже подумалось, не попросить ли добавки и не прибавить ли к перцу еще и лаврового листа, чем черт не шутит.

Басмач почувствовал на себе пристальный, буравящий чуть не насквозь взгляд. Он усмехнулся про себя. Давешняя старушка-повариха подошла ближе.

– Кара бурыш?.. – взволнованным голосом спросила она. А взгляд так и цеплял лежавший на плохо оструганных досках надорванный бумажный пакет с изображением стручка и круглых зерен перца. Басмач молча подвинул упаковку ближе к старушке. Порывшись в кармане плаща, не глядя, выложил еще и большой хрустящий пакет лаврового листа. Повариха замешкалась, осторожно протянула сухие темные ладони, бережно, чтобы не просыпать, взяла пакетик, поднесла к лицу, вдохнула аромат и заплакала.

Пока сидящая напротив бабушка что-то рассказывала, то на казахском, то на ломаном русском, вытирая слезы на мутных старческих глазах, то и дело хватая горячей ладошкой Басмача за руку, он, понимая из ее сбивчивой речи от силы два слова из десяти, разглядывал старушку. На вид ей лет явно за семьдесят, то есть мир до Напасти она помнила, причем в разных его вариациях, включая Великую Отечественную войну.

Выговорившись, она успокоилась.

Суть всей ее долгой тирады для Басмача складывалась ровно в три слова: такой мир просрали. И Басмач с этим был согласен.

– Сынок, ги-де бурыш взял? – испытующе уставилась старушка.

– Нашел, – простодушно ответил Басмач. Взглядом его не прошибешь. – Больше нету.

– Жам-а-ан… – протянула старушка и тут же поинтересовалась, склонив голову чуть набок:

– Бурыш, канша турады?

Басмач и не думал просить за перец патроны или еще что-то.

– Даром, апай, – покопавшись в памяти, припомнил слово «подарок» на казахском, – сыйлык.

Старушка встрепенулась, поглядела как-то подозрительно – ведь все имеет стоимость. Но тут же успокоилась, взгляд смягчился. Только Басмач вдруг подумал, почему бы не разговорить повариху, разузнать не появлялся ли в округе Айдахар.

– Апай, тут у вас хорошо, Адырбай-хан явно хороший господин. Дети сытые, больных нет. Скотины много, все при деле…

– Ай, – махнула та сухой лапкой, нахмурилась.

– Айдахар?

Повариха поджала тонкие морщинистые губы и кивнула, а после сплюнула в пыль, помянув шайтана.

Следующие часа полтора Басмач, потягивая травяной чай с молоком, внимательно слушал скомканный рассказ на двух языках про то, как Айдахар обложил их поселок данью. Дело было в том, что земля оказалась плодородной, место хорошее, чистое, выпасы с обильной травой – всё есть, Адырбай-хан не захотел уходить. Потому хозяин стойбища пообещал отдавать лошадей, коров, овец в качестве отступного. И скоро, уже через несколько дней, пастухи погонят табун лошадей и воз сушеного и копченого мяса в условленное место. Но главное, Адырбай, мутант-телепат, не мог контролировать черных солдат Айдахара, потому боялся.

Многое, подмеченное Басмачом, становилось на свои места и получало объяснение. Например: такое количество скотины, явно больше, чем нужно для содержания стойбища. А также догадка о том, хозяин-мутант чего-то боится. Теперь понятно и кого, и почему.

Басмач потер подбородок.

– Апай, а не боишься, что хозяин рассердится? Ты мне вот все рассказала.

Старушка скривилась, потянула за край платка, разматывая ткань слой за слоем, пока не показалась тонкая шея со сморщенной кожей. Три желвака, выпиравшие из-под кожи, один за другим, будто по линии, цепочкой тянущиеся от ключицы куда-то за левое ухо. Опухоли. Более чем простое объяснение: невозможно подчинить или запугать человека, которому нечего терять.

Полученную информацию (и не только ее) требовалось переварить. Басмач поблагодарил старушку за еду и пошел проведать Назара. В лазарете было все так же тихо, парень спал, укрывшись одеялом. Дежуривший санитар рассказал, что жар удалось сбить и Назар поправится. Удовлетворившись ответом, Басмач решил проверить поставленную юрту, после плотного обеда, нужно как следует выспаться, узнать, где местные моются, и хорошенько все обмозговать.