Книга: Без тебя
Назад: Глава вторая Лайла
Дальше: Глава четвертая Лайла

Глава третья
Каллум

Я был завален работой. Бизнес, как всегда. Директора любят загружать сотрудников по максимуму. Возможно, именно поэтому я продолжаю трудиться в «Тайсон Криэйтив», куда пришел еще во время своей преддипломной практики. Младший персонал – расходный материал, но если ты продержишься достаточно долго, чтобы добиться повышения, вечный стресс станет твоим образом жизни.
В «Тайсон Криэйтив» я являюсь проводником между креативом и бизнесом. Когда новый заказ возникает на горизонте, именно я принимаю телефонный звонок, а затем представляю бизнес-план. В этом я хорош, очень хорош, черт побери! Я люблю стоять в помещении, заполненном людьми в деловых костюмах, и стараться переубедить их в чем-то. В равной степени мне нравится вести кампании, направленные на изменение общественного мнения. Это подобно наркотику: заставлять людей принимать твои мысли за свои. Я часто задаю себе вопрос: если бы я был религиозен, не стал бы я одним из тех телевизионных евангелистов, которые богатеют, внушая свои идеи аудитории?
После того как мы гарантированно получали заказ, моя роль сводилась к надзору за процессом вплоть до последнего счета-фактуры. Я передаю благие вести наверх, а несущие неприятности – вниз. В мои обязанности входит, например, рассылка электронных сообщений сотрудникам с информацией о том, что все запланированные отпуска во время избирательной кампании отменяются. Я уведомляю об увольнении графическую художницу, пойманную на том, что в рабочее время она висела на форумах, посвященных проблемам бесплодия. Я объявляю, что на заседании правления решено принять чек от табачной компании. Бывали времена, когда я мог, выйдя из лифта, пройти всю дорогу до моего стола в угловом офисе и не встретить ни одной улыбки, никто даже не здоровался со мной. Я никогда не старался завести на работе друзей. Именно поэтому у меня только один друг.
Зовут его Карл Диксон. Он – один из старших дизайнеров. Мировой парень. Инь моего рабочего ян. Всеобщий любимец, наладивший связи со всеми. Карл запоминает мелкие подробности из жизни того или иного человека и умеет вести непринужденную беседу, стоя перед бачком с охлажденной питьевой водой. Он появился в «Тайсон Криэйтив» одновременно со мной. Тогда, как говорят, чернила еще не успели высохнуть у него в дипломе. Мы вместе поднимались по корпоративной лестнице в течение долгих восемнадцати лет. Карл принадлежит к творческому сегменту рынка маркетинга. Мы не были конкурентами по работе, поэтому имели шанс стать друзьями. Думаю, если бы мы претендовали на одну и ту же должность в начале нашего карьерного пути, даже на один и тот же выгодный заказ, нашей дружбе быстро пришел бы конец. Вместо этого мы почти два десятилетия проработали бок о бок. После того как Карл стал мужем и отцом, мы нечасто виделись вне офиса, но он все равно оставался мне ближе, чем мои родные братья.
Когда наши расписания позволяли, мы соблюдали утренний ритуал, заключавшийся в том, что между девятью и половиной десятого мы встречались у нелепой кадки недалеко от двери, ведущей в мой кабинет. В этой пластмассовой кадке торчала пластмассовая же пальма. Кто-то, по-видимому, решил, что эта штуковина сделает обстановку в офисе более позитивной, но лично для меня пластиковая пальма являлась олицетворением всего того, что раздражало меня в «Тайсон Криэйтив» и нашей работе в целом. Пальма никогда не вырастет и не завянет. Она не имеет иного предназначения, кроме того, чтобы занимать место в коридоре. А еще пластиковая пальма была идеальным местом для встреч с единственным моим другом во всем офисе. Возле нее располагалась лестница. Спустившись на пару пролетов, мы попадали в кафе на первом этаже здания, обсуждая по пути разные новости, связанные с работой или же не связанные. Карл теперь был женат и счастлив в браке, но время от времени мы еще позволяем себе прошвырнуться вечером по городу, чтобы утром на следующий день встретиться у пластиковой пальмы и обменяться оскорбительно пустыми впечатлениями после вчерашнего посещения ночного клуба.
Мы оба возмужали и посерьезнели на глазах друг у друга. Карл стал любящим мужем и отцом, а я полностью отдался своей работе, так что она вытеснила из моей жизни все прежние юношеские игры. По крайней мере сейчас, поужинав с женщиной, а затем добившись от нее большего, я не спешил хвастаться этим перед приятелем.
Сегодня утром, однако, слова извергались из меня, словно вулканическая лава.
– Вчера вечером я познакомился с изумительной женщиной.
Дверь даже не успела закрыться за нами, когда мы направлялись к лестнице, ведущей вниз. Карл шел первым. Он уже был на верхней ступеньке, но замер и обернулся. Его лицо выражало нечто среднее между недоверием и легким потрясением.
– В четверг? – рассмеявшись, произнес Карл. – Разве ты не собирался поработать дома?
Он зашагал вниз по ступенькам первого пролета. Я прикрыл за нами дверь и последовал его примеру.
– Я встретил ее на пароме. Она была босиком, без туфель. Я спросил, в чем дело. Мы разговорились, вместе поужинали, и все пошло так легко – я даже не представлял, что это возможно. Потом мы отправились ко мне, а когда я проснулся, ее уже рядом не было.
– Для человека, у которого закончился долгий период воздержания, ты не выглядишь особенно счастливым.
– Она восхитительна, остроумна и находчива, но, пока я спал, она просто исчезла.
– Ты хочешь сказать, что сам никогда незаметно не смывался? – пожал плечами Карл. – Ты переспал с женщиной, а наутро не возникло никакой неловкости. Как по мне, все зашибись.
– За исключением того, что я не знаю, где ее искать. Думаю, она ничего мне не сказала потому, что не собирается со мной больше встречаться.
Мои слова разнеслись эхом в лестничном колодце, и я понял, насколько сейчас раздражен. Когда Карл повернулся, чтобы идти дальше, я заметил, что он улыбается.
– Мне кажется, кое-кто сражен наповал.
– А толку от этого?
Теперь я не скрывал своего раздражения, это было бесполезно.
– Поищи ее в интернете.
Я уже искал – в телефоне по дороге домой. Либо адвокат Лайла Оуэнс решительно никому не известна, либо она назвалась не своим именем. Я имел сильнейшее подозрение, что истине соответствует последнее. Тогда я пошел по другому пути. Я быстро нашел информацию о протестах общественности, а затем сообщения о том, как спасали дерево на пляже Шелли. Там даже всплывали имена юристов, занимавшихся этим делом, но среди них не значилась Оуэнс.
– Ну, такое мне как-то не по душе, – соврал я.
– И каков тогда твой план? Ты надеешься снова столкнуться с ней на пароме? Думаешь, она не прыгнет при виде тебя за борт, чтобы оказаться подальше от тебя и твоей дешевой сексуальной показухи?
– Моя сексуальная показуха была на высоте.
Он действительно озвучил мой план. По правде говоря, я уже обдумывал следующий шаг. Единственным, что нас объединяло в повседневной жизни, был паром, поэтому я собирался откладывать свою поездку так долго, как это получится, в надежде встретиться с ней. Знай я номер ее телефона или хотя бы настоящее имя, было бы легче, но в отсутствие всего этого мне предстояло запастись терпением.
* * *
Когда утренние рабочие хлопоты закончились, мысли мои вернулись к беседе с Лайлой. Я говорил ей, что собираюсь навестить брата Эда. Войдя в электронную почту, я начал сочинять письмо к нему.
У меня была невестка, которую я ни разу в жизни не видел, не помнил даже ее имени, а ведь они поженились много лет назад. Конечно, они приглашали меня на свадьбу, но роман был бурным, и до свадьбы оставалось всего несколько недель. Я смутно помнил, что попытался тогда переложить на других кое-какие из своих проектов, понял, что ничего не выходит, и сообщил Эду, что не смогу приехать. После этого наша нечастая электронная переписка стала еще более редкой.

 

Эд! Я очень хочу навестить вас и познакомиться с

 

Лизетта? Сюзетта? Блин!

 

твоей очаровательной женой. Когда будет удобнее приехать?

 

Я отправил письмо. Эд ответил почти сразу же, предложил приехать, когда в Европе будет зима. До нее оставалось несколько месяцев, поэтому я почувствовал немалое облегчение. Времени еще много, поэтому пока не нужно предпринимать никаких конкретных шагов. Я послал также письмо Уильяму, моему брату, живущему в Мельбурне, и слегка намекнул на то, что надо бы созвониться и договориться о совместном полете во Францию.
А затем, решив, что сделал за утро хотя бы одно важное дело, я закрыл лэптоп и пошел обедать.
Возле моего офиса есть подземный торговый центр. Обычно я хожу туда обедать в фудкорте. Там же, сидя за столиком, я читаю газету.
Не знаю, почему в тот день я решил что-то изменить. Помню, когда я вышел из офиса и направился к фудкорту, небо показалось мне заманчиво голубым, и я решил взять обед на вынос.
Я собрался пройти по Джордж-стрит к Мартин-плейс. Эта окруженная со всех сторон зданиями из песчаника, свободная от всяческих построек площадь закрыта для транспорта. На ней растет лишь несколько небольших деревьев. Мысли мои вновь обратились к Лайле. Меня беспокоило, почему она не разбудила меня, когда уходила. Не сказал ли я чего-то такого, чем невзначай ее обидел? Я был уверен, что она также чувствует возникшую между нами связь… Или я ошибался? Или она просто передумала из-за минутного каприза? Не случится ли так, что однажды вечером я услышу звонок внутренней телефонной связи и обнаружу ее за дверью, словно она никуда не уходила?
Когда я увидел, как она выходит из такси, я подумал, что это мне мерещится. В Сиднее живет почти пять миллионов человек. Не могло же мне так повезти, чтобы я случайно наткнулся на Лайлу во второй раз за два дня! Но это была она. Лайла остановилась за углом здания моего офиса, одетая на этот раз в темно-серый костюм. Волосы ее вновь были собраны в тугой узел на затылке. Выйдя из такси, она стремительно зашагала по направлению к вестибюлю.
– Лайла!
Ее глаза расширились, когда она повернулась в мою сторону. Я видел, как у нее перехватило дыхание. Я не смог прочитать выражение, возникшее на ее лице, но радостью оно во любом случае не было. Если бы у меня спросили, я бы сказал, что больше всего это похоже на испуг. Неожиданно внутри у меня все сжалось. Такое же чувство возникает в животе, когда самолет попадает в воздушную яму и внезапно начинает стремительно падать.
Ее спутники, молодой человек и женщина, выйдя вслед за Лайлой из такси, в нерешительности остановились. Вокруг нас шумел город. Раздавались сигналы проезжающих мимо автомобилей. Гудели двигатели. Я же ничего не видел, кроме Лайлы. Я думал лишь о том, что если бы пошел обедать в чертов фудкорт, то лишился бы устрашающей радости этого мига.
– Подождите меня в зале заседаний, – резким тоном произнесла она.
Ее коллеги, не сказав ни слова, подчинились. Теперь мы остались одни, вернее, как будто одни, хотя Джордж-стрит – одна из самых оживленных улиц города.
Мы стояли и смотрели друг на друга… Наше молчание затянулось. До меня дошло, что Лайла сейчас пытается решить, что же делать. Стоило ли мне ощущать стыд от того, что сердце мое учащенно билось в груди? Бежать или бороться? Я не боялся борьбы, никогда не боялся. Я опасался не ее острого языка. Я страшился того, что меня могут отвергнуть… Холодный, словно камень, страх…
– Я встретил эту леди на пароме, – не подумав, произнес я лишь для того, чтобы прервать затянувшееся тягостное молчание.
Брови Лайлы приподнялись.
– Да.
Она выглядела безучастной, равнодушной. Хуже всего было то, что суровое выражение ее лица не смягчилось. Я давил дальше:
– Она была невероятной. Лучшая ночь в моей жизни. А потом она исчезла.
– Очень грустная история.
– Но это еще не самое худшее. Уверен, она солгала мне о том, как ее зовут.
– Распутница…
Лайла не стала оправдываться. Она не выглядела удивленной, когда я высказал свое подозрение, лишь насмешливо прищелкнула языком.
– Какую глубокую травму она тебе нанесла! Надеюсь, ты после нее оправишься.
– Трудно сказать. Я все еще засыпаю со слезами на глазах, но, по крайней мере, теперь я снова почувствовал вкус к пище.
– Знаете ли что, мистер…
– Можете звать меня мистер Одиночество, – сказал я, осознавая, что она включилась в мою игру, несмотря на скрещенные на груди руки и жесткие складки в уголках губ.
Следовательно, полностью от меня отгораживаться Лайла не собиралась.
– Мистер Одиночество! Скажите-ка, обсуждали ли вы возможность прекрасного будущего с этой изумительной женщиной?
– Мне кажется, что случившееся дает право хотя бы на обсуждение подобной возможности.
Она приподняла брови.
– Ты точно не юрист?
– Почему ты сбежала?
Заметив раздражение, отразившееся в моем вопросе, я подумал, что надо держать себя в руках. Снова воцарилось молчание, на этот раз не такое продолжительное, но я все равно чувствовал себя неловко, подозревая, что Лайла ищет повод от меня избавиться.
– Я тебе говорила, что сегодня у меня суд. Мне пришлось уехать, чтобы подготовиться к слушаниям, надо было компенсировать время, проведенное не за работой, а с тобой в постели.
– Тогда почему ты назвалась не своим именем?
– Я никогда не называю свою фамилию мужчинам, с которыми знакомлюсь на пароме. Так легче избавиться от них, если я не хочу продолжать общение.
Лайла одарила меня лучезарной улыбкой. Я уже почти ее простил. Ее слова меня очаровывали. Я не собирался снова опускаться до легкомысленной болтовни. Вместо этого я намеревался получить ответы на свои вопросы.
– Ты и правда хочешь сказать, что больше не желаешь меня видеть?
– Я этого не говорила, – поправила меня Лайла. – Я сказала, что назвалась не своим именем на тот случай, если не захочу снова тебя увидеть. Ночь у нас вышла вполне на уровне.
– А теперь ты говоришь как адвокат.
– Каллум! – нетерпеливо вздохнула она. – Я не создана для серьезных отношений. Это все равно что все время срывать с себя лейкопластырь…
День был слишком хорош, чтобы тратить его на явно болезненный разговор, но, несмотря на это, я хотел в полной мере насладиться его красотой. Слишком долго я жил, монотонно исполняя один и тот же ритуал в течение недель, сливающихся в ничем не примечательные годы. Сегодняшний день отличался от вчерашнего. Бесконечная рутина была разорвана. Мне хотелось рассказать об этом Лайле, а еще произвести на нее впечатление глубиной собственных мыслей. Вместо этого – в чем я отдавал себе отчет, – я боролся за право делиться с ней своими мыслями, за возможность услышать от Лайлы, о чем она думает. Я собирался добиться от разговора с ней всего, что только возможно, пусть даже дело ограничится визитом в кофейню либо обещанием улыбнуться мне, случайно столкнувшись на пароме.
Эта неожиданная встреча должна окончиться надеждой на продолжение.
Должна.
Внимание Лайлы отвлекла вращающаяся дверь. Я посмотрел в ту же сторону. «Дэвис Мак-Нелли» – значилось на табличке. Она что, там работает или пришла по делу?
Пора было менять тактику, а не то Лайла скроется за этими дверями и навсегда исчезнет из моей жизни.
– Мне кажется, ты испугалась, – тихо произнес я.
– Немножко, – с легкостью признала она.
И вновь ей удалось меня удивить. Лайла пожала плечами.
– Я уже говорила тебе, что ночь была замечательной. Мы подходим друг другу. Тут ты прав. Никогда прежде я не встречала такого мужчины, как ты, но я тебе уже говорила, Каллум, – она решительно втянула в себя воздух, – я не создана для серьезных отношений.
– Ладно, Лайла, – помедлив, сказал я. – Тебя ведь так зовут?
Она замешкалась с ответом, поэтому я решил продолжить:
– Договоримся так: я приглашаю тебя на ужин, а потом оставлю в покое.
– Мы уже ужинали.
– Еще один раз.
– Ты оставишь меня в покое. У тебя нет другого выбора. Ты не знаешь, кто я, – заметила она.
Прежде, чем я смог придумать, как ей возразить, она заговорила особенно твердо:
– Так что твой договор – полная чушь. Я уже получила все то, что ты собираешься мне предложить. Нет, ты должен привести более основательные аргументы. Скажи, зачем мне соглашаться еще раз поужинать с тобой?
«Я хочу лучше тебя узнать. Так или иначе, а я до конца жизни буду страдать, вспоминая вчерашнюю ночь», – прозвучало в моей голове.
– Я также не отношусь к тем, кто создан для серьезных отношений, – добродушно поддел я ее. – Я не ищу жену. Я даже подружку не ищу. Я просто хочу с тобой встречаться. Вот и все.
На нее мои слова впечатления не произвели.
– Поужинай со мной еще один раз. – Умолял ли я ее? Плаксивые нотки уже появились в моем голосе. – Может быть, за ужином ты так мне наскучишь, что в следующий раз при случайной встрече на Джордж-стрит я брошусь под автобус, лишь бы с тобой не разговаривать.
Она смотрела на асфальт перед собой, наверное, размышляя над моим предложением. Я же превратился во взволнованного ребенка, ждущего одобрения и согласия. Затаив дыхание, я наблюдал за тем, как она обдумывала свой ответ.
– Еще один раз, – согласилась Лайла.
Я улыбнулся. Губы ее надулись, а брови почти встретились на переносице.
– Не становись навязчивым.
Я улыбался.
– А что значит быть навязчивым?
– Мы встретимся сегодня вечером, – выдохнула она так, словно предлагала вместе заняться неприятным делом и поскорее покончить с ним.
Вдруг я осознал, что она волнуется не меньше меня. Это слышалось в ее тоне, а еще больше отражалось в глазах… Взаимное чувство облегчения, вызванное тем, что мы нашли друг друга.
– В этот раз ресторан выберешь ты, а я буду в туфлях.
– Договорились, – согласился я, когда мое ликование улеглось и я вновь обрел способность говорить. – А кого конкретно я на этот раз приглашаю на ужин?
– Лайлу, – твердо ответила она. – Лайлу, с которой ты встретишься на пароме, отчаливающем сегодня в пять часов вечера.
– А что, если я сломаю щиколотку и не смогу прийти? Как я с тобой свяжусь?
– Пришли ко мне с весточкой одного из своих злобных миньонов.
Она вновь бросила взгляд на вращающуюся дверь. Я видел, что испытываю собственную удачу. Нет, ее настоящую фамилию я выясню позже… Ладно, все будет хорошо. Я наберусь терпения, если есть шанс на то, что все закончится так, как мне хочется.
– Извини, Каллум, но мне правда пора идти… Сейчас в заседании суда перерыв. Мне нужно вернуться к моей команде и готовиться к дневному заседанию. Увидимся в пять?
– Увидимся, – ответил я.
Она энергично кивнула и скрылась за вращающейся дверью. Я проводил ее взглядом, а затем повернулся и зашагал обратно в офис. Улыбка на моем лице была такой широкой, что я чувствовал, как натягивается кожа на щеках.
* * *
До конца рабочего дня ничего путного от меня ожидать уже не приходилось. Я засел у себя в кабинете за закрытой дверью и в промежутках между короткими периодами активной работы над неотложными делами предавался долгим мечтаниям.
Когда часы, щелкнув, отметили четыре, я поставил на делах жирный крест и поспешил из офиса. Я не кривил душой, когда говорил Лайле, что Сидней по-своему меня воодушевляет. Особенно меня окрылял вечер пятницы. Повсюду люди в деловых костюмах спешат домой, в бар, по направлению к парку… Я растворился в толпе и остановился лишь тогда, когда заметил в витрине цветы. Возможно, дарить цветы – старомодно и даже смешно, но мне хотелось как-то выразить свои чувства.
В пять часов я стоял у турникета и ждал ее. До сумерек было еще далеко, но тени уже начали удлиняться, а со стороны залива дул прохладный бриз. Лайла распустила волосы, и они трепетали на ветру. С запозданием я подумал о том, что защитница окружающей среды может прохладно отнестись к срезанным цветам. Я перевел взгляд от стремительно приближающейся фигуры на букет в своей руке и подумал, не стоит ли быстренько сунуть его в ближайшую мусорную урну.
Поздно. Она уже близко.
– Ты купил мне цветы, – произнесла Лайла, к счастью, выглядевшая довольной. – Как мило! Спасибо, Каллум.
Откашлявшись, я произнес:
– Ты сказала, что будешь в туфлях. Я подумал, что в ответ могу хотя бы это сделать…
Лайла улыбнулась и, к моему восторгу, потянувшись, запечатлела на моей щеке невинный поцелуй. Я уловил легкий аромат ее шампуня, когда она скользнула мимо меня. Лимон? Наверняка какой-то естественный аромат, одобренный хиппи. Запахи морской воды и песка, которые Лайла источала вчера ночью, были напрочь смыты.
– Где будем ужинать? Надеюсь, местечко окажется получше, чем та дыра, в которой мы были вчера. – Лайла меня поддразнивала, и это мне нравилось.
– Ты сегодня случайно не отказалась от вегетарианского стиля жизни?
– Извини, но нет.
– В таком случае стейк-хаус отменяется.
Я махнул рукой в ту сторону, откуда она пришла, подальше от паромов и моря.
Это застало ее врасплох.
– Мы что, будем ужинать в городе?
– Готовься удивляться.
* * *
Я отыскал вегетарианский ресторан в Сарри-Хиллс. В интернете о нем очень хорошо отзывались. Пока мы сидели рядом на заднем сиденье такси, Лайла непринужденно болтала, рассказывая о событиях минувшего дня. Жесткая особа, с которой я столкнулся на Джордж-стрит, исчезла, а на ее месте возникла вольная духом женщина, которая пленила меня вчера ночью.
– Правоведение похоже на настольную игру с очень подробно расписанными правилами. Тебе приходится годы потратить на изучение этих правил лишь ради того, чтобы сделать первый ход, а потом ты долгие месяцы играешь, пока что-то не произойдет.
– Замечательная аналогия. Я изучал право в университете, – встрял в разговор водитель.
– Да? А как вы стали таксистом?
– Ну, все как в любой настольной игре. Одни стараются дотошно изучать юридические правила игры, а другие сачкуют. Тот, кто сачкует, проваливает экзамен на право заниматься адвокатской деятельностью. Потом отец, на диване которого ты провалялся десять лет, покупает тебе такси и выгоняет из дому.
Водитель и Лайла рассмеялись. В очередной раз я удивился, как быстро она умеет располагать к себе людей: небольшая группа поддержки на пароме во время нашей первой встречи, официант в пиццерии, этот тип за рулем такси, не говоря уже обо мне самом. Каждый человек, попадавшийся Лайле на пути, был скорее ее потенциальным новым другом, чем незнакомцем. Интересно, как чувствуешь себя, если живешь так же открыто, как она?
Лайла никогда не бывала в этом ресторане, и увиденное, кажется, произвело на нее должное впечатление. Мое удовольствие, впрочем, быстро поблекло, стоило мне развернуть меню.
– Что такое темпе? – спросил я.
На веб-сайте было сказано, что это ресторан австралийской вегетарианской кухни, но половина блюд с таким же успехом могла принадлежать и кухне греческой.
– Ферментированная соя.
– Звучит аппетитно. – Я захлопнул меню. – Не могла бы ты объяснить, что здесь к чему, и заказать для меня то, что я смогу узнать внешне?
За бутылкой красного вина мы разделили между собой несколько блюд. Среди прочего здесь были стейки из цветной капусты. Очень неподходящее название, учитывая, что его дали полусырым кусочкам цветной капусты, обвалянным в кулинарных травах. А еще нам подали маринованную клейковину с жареными овощами.
– Клейковина сейчас считается здоровой пищей?
– Если ты не страдаешь глютеновой болезнью, то да, – поморщившись, заверила она меня.
Пища по большому счету была неплохой, а компания – просто божественной.
– Ты мне говорила, что в детстве много путешествовала, – напомнил я ей.
Лайла сидела, опершись локтем о стол. То и дело она накручивала локон на палец, а затем откидывала его за плечо. Она расслабилась, много болтала и, к моему немалому удовольствию, не сводила с меня глаз.
– Мама была вольной птицей. Таких еще поискать надо. Родилась я в Индии. К тому времени как мне исполнилось тринадцать лет, мы сменили семь стран.
– Блин!
– «Блин» – это в самую точку, – в ответ на мое удивление хихикнула она. – Я, должно быть, потрясла вас до глубины души, мистер Я-спал-в-одной-постели-пока-не-стал-взрослым.
– Потрясла – не то слово, скорее позабавила.
– Забавно не было, хотя я многое в детстве повидала. Когда меня уже должны были переводить в среднюю школу, до моих родителей наконец-то дошло, что я с трудом читаю и не умею заводить друзей.
– Учитывая, кем ты работаешь, я рискну предположить, что читать ты научилась. Значит, твои родители угомонились?
– Э-э-э, нет. – Рассмеявшись, она потянулась за бокалом вина. – Меня оставили на попечение дедушки с бабушкой. Папа был не таким взбалмошным, как мама, но к тому времени он привык делать то, что она ему велела.
– И чем они занимались? Как им удавалось все время переезжать с места на место?
– Мама занимается музыкой, точнее, пением. Она была неплохой певицей. До недавнего времени мама вечно гналась за успехом, ждала своего звездного часа. Часть года она проводила в одном месте, а потом переезжала: преподавала вокал, работала в театре либо просто ожидала очередного прослушивания. Не пойми меня превратно. У нее бывали большие успехи, но и полных провалов тоже хватало. Особенно мне запомнился год, проведенный в Голливуде. Она почти каждый день ходила на прослушивания, но так и не получила ни одной роли. Поэтому мы переехали. Папа был вполне здравомыслящим растениеводом и приносил в дом деньги даже тогда, когда дела у мамы шли из рук вон плохо.
– Интересный союз. Они стали встречаться в школе?
– Нет. Папа был немного ее старше. Они познакомились, когда папа стал работать в доме ее родителей. Мой дед нанял его весной, чтобы ухаживать за фруктовым садом, и он нашел общий язык с моей мамой. Папа не любил сидеть без дела. Куда бы мы ни переезжали, он обязательно как-нибудь устраивался, чтобы добывать деньги, даже если это была упаковка товаров.
– А твои дедушка и бабушка тоже, судя по всему, были в какой-то степени хиппи?
– Нет, черт, нет. Они, что называется, были солью земли и владели большим участком возле Госфорда. Стиль жизни моих родителей едва не доводил их до отчаяния. Когда пришло время, они с радостью взяли меня под свое крыло. Они были самыми терпеливыми людьми из всех, кого я знала. Бабушка много со мной занималась, пока я не догнала других в школе. Дедушка был очень умным и мягким человеком. А еще – очень успешным адвокатом. Будучи партнером в одной юридической фирме Госфорда, он занимался общей практикой. После школы я много времени проводила у него на работе и постепенно полюбила право. – Она пожала плечами. – Остальное – история.
– Ты часто видишься с мамой?
– Я разговариваю с ней почти каждый день и часто езжу в Госфорд, в тот дом, который оставили мне. Мы с мамой довольно близки.
– И ты не сердишься…
Я запнулся. Она отрицательно покачала головой, так что заканчивать предложение смысла не было.
– Нет. Возможно, когда я была моложе, то сердилась, но теперь я понимаю, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на подобные вещи. Родители принимали взбалмошные решения, но я, видит Бог, тоже много чего натворила. Просто у меня нет ребенка, на котором будут сказываться мои ошибки.
– Да?
И вновь она отрицательно покачала головой.
– У меня нет детей.
– Почему? – спросил я.
Я не был уверен, что хочу детей, но, налаживая серьезные отношения с какой-нибудь женщиной, я не возражал против того, чтобы обсудить с ней подобную возможность. Вероятно, если дело зайдет так далеко, она передумает. Лайла поджала губы. Между бровями ее пролегла складка. Взгляд посуровел. Тема ей явно не понравилась.
– Никто не хочет иметь детей, – наконец заявила она.
– Большинство людей хотят.
– Многие – нет. Есть множество вполне разумных доводов в пользу того, что детей заводить не стоит.
– Согласен. Мне просто интересно, каковы твои доводы, – пожав плечами, произнес я. – Я же не говорил, что сам хочу детей, просто я знаю, что вызывает мои сомнения.
– Дети плохо влияют на состояние окружающей среды.
– Главным образом потому, что они вырастают и становятся взрослыми?
– Точно. Как по мне, людей сейчас и так больше, чем нужно. Дело не только в этом… Я не знаю… Я приняла это решение давным-давно и, признаться, не испытываю из-за этого особой радости. А ты что скажешь?
– Я не собираюсь жениться, но, если я на самом деле завяжу с кем-то серьезные отношения, я, возможно, изменю решение, – снова пожав плечами, сказал я. – Но, если честно, душа у меня к этому не лежит. Кстати, сколько тебе лет?
– Догадайся.
– Ну… я хочу быть с тобой предельно откровенным… Я неплохо умею угадывать возраст, но, учитывая, насколько чудесной была минувшая ночь, не желаю рисковать, правильно определив твой.
Она улыбнулась.
– А тебе сколько?
– Мне под сорок, – нехотя признался я. – А тебе тридцать.
Лайла рассмеялась.
– Пожалуйста… Далеко от правды…
– Тридцать один?
– Я даю тебе еще девять попыток угадать правильно.
– Тридцать два? – предположил я.
Она усмехнулась.
– Между нами совсем небольшая разница в возрасте. В каком месяце ты родился?
– В декабре.
– В начале или в конце?
– В канун Нового года.
– А-а-а… Мама сказала бы, что мы не пара.
– Почему? Из-за знака Зодиака?
– Потому, что ты младше меня.
– А ты когда родилась?
– Двадцать третьего июля.
– У тебя недавно был день рождения.
– Да.
– И это значит, что я моложе тебя на… На сколько? На пять минут?
– Пять минут – это пять минут. Мне уже сорок, а тебе еще нет сорока… – Она пожала своими худыми плечиками. – Я разрешила тебе пригласить меня на ужин. Теперь, мне кажется, пришло время расстаться.
– Ты шутишь? – Я надеялся, что так оно и есть, но выражение лица Лайлы оставалось безучастным.
Она неожиданно улыбнулась.
– К тебе или ко мне?
От меня не ускользнуло ударение на последнем слове.
– К тебе.
– А-а-а… – Я видел, что она уже сожалеет о своем предложении. – Думаешь, сейчас неподходящее время укрепиться в принятом нами решении ограничиться одним только ужином?
– Напомнишь мне утром, – предложил я и взмахом руки подозвал официанта, чтобы тот принес счет.
* * *
По сравнению с квартирой Лайлы мое так и не отремонтированное жилье показалось жалкой лачугой. Ее квартира располагалась всего в нескольких кварталах от моей, но, если я жил на первом этаже краснокирпичного дома, возведенного в семидесятые годы прошлого века, Лайла обитала на верхнем этаже новостройки, расположенной почти на самом берегу. Окна моей кухни выходили на проезд позади жилых домов, а вот с балкона ее квартиры можно было любоваться верхушками сосновых деревьев, растущих вдоль пляжа Мэнли.
Там было красиво, хотя я заметил определенное несоответствие в сочетании современности и предметов бытового обихода, взятых из прошлого. Сверкающие белые кафельные плитки и небольшие диванчики, обтянутые ярко-красной кожей. Поверх них лежали перуанские подушки и покрывала в радужную крапинку. Современные обои украшали одну стену в жилом помещении. Узор был черно-белым, в виде шевронов. На стене в полнейшем беспорядке были развешаны фотографии в рамках, на которых была запечатлена Лайла в различных идиллических уголках земного шара. Пожалуй, художник во мне слегка поморщился при виде этого хаоса, но в общем я был рад и счастлив. Я здесь. Я в ее доме. Я знаю, где она живет.
– Когда кто-либо приходит к тебе домой, ты не ощущаешь динамические изменения? – Пройдя прямо на кухню, она достала два бокала и полупустую бутылку вина. – Я к тому, что ты теперь здесь. Я хозяйка или я любовница? Приглашу ли я тебя перекусить или сорву с тебя одежду?
– Надо следовать тому, чего ты сама хочешь, – произнес я так спокойно, как только смог, мысленно воображая то, о чем мне сейчас сказала Лайла.
Она прошла мимо меня к ярко-красным диванам. Я увидел, что она босая.
– Уже разулась?
– Конечно. – Она поставила бутылку на стеклянную крышку стола и завернула за L-образную кушетку. – Разве ты не разуваешься у себя дома?
– Да, но… – Рассмеявшись, я покачал головой. – Я даже не заметил, как ты это сделала.
– Войдя в свою квартиру, я первым делом сбрасываю туфли и снимаю лифчик, – сообщила она. – С последним я помедлила только потому, что подумала: возможно, ты захочешь сделать это сам, но позже…
– Очень мило с твоей стороны.
– Я стараюсь.
– Прошлая ночь была изумительной.
Я сел на диван подле нее и потянулся за своим бокалом вина.
– Да уж, – согласилась она.
– Я был очень озадачен, когда ты исчезла утром.
– Я была не меньше озадачена тем, как ты можешь обходиться без нормальной кухни.
Я видел, что мои слова поставили ее в затруднительное положение. Несколько секунд я обдумывал, стоит ли настаивать, чтобы она объяснила свое внезапное исчезновение, но потом решил не давить на Лайлу. Я был в ее доме. Разве этого недостаточно?
– Я собираюсь сделать там ремонт.
– Так же, как собираешься поехать в Париж?
– Точно.
– Что еще ты намерен предпринять?
– А разве у тебя самой нет списка дел, которые ты еще не закончила? – пожав плечами, спросил я.
– Мой список ограничивается вином, которое я еще не допила. Обычно я недолго мешкаю, если на самом деле чего-то хочу. – Отпив из бокала, она взглянула на меня. – Я еще могу поверить, что ты слишком занят на работе, чтобы найти время на поездку к брату, но твоя квартира? В чем тут дело?
– Я купил ее, потому что считал: будет чем заняться на выходные. Я прямо-таки представлял, как по вечерам после работы буду стоять на приставной лестнице или настилать доски пола.
– Но?
– Но потом я купил кафель для ванной комнаты, привез домой и понял, что это не то, – вздохнув, произнес я. – Цвет оказался неподходящим, слишком теплым по сравнению с краской, которую я купил. Мне пришлось вернуть плитку назад и заказать образчики, чтобы найти нужный оттенок.
– И все?
– Нет. Я получил множество образцов кафельной плитки, но ни один не годился. К этому времени я уже перегорел по отношению к ванной и начал рушить все на кухне. Я просто хотел, чтобы все было сделано правильно. Какой толк в работе, если ее нельзя выполнить идеально? К тому же у меня и так все есть под боком, все, что мне нужно. Зачем спешить?
– Меня больше всего удивило то, что твоя квартира – сплошная зона бедствия. Создается впечатление, что дом еще до конца не достроили, но в тоже время я не заметила нигде пыли. – Лайла рассмеялась. – Не советую здесь присматриваться, иначе ты ужаснешься увиденному. Посуду я обычно мою, когда заканчиваются чистые тарелки.
– Пожалуй, я из тех, кто не в состоянии закончить большое дело, а вот сора не терплю.
– В детстве я какое-то время хотела стать уборщицей. Теперь это кажется смешным, особенно если учесть, что я не умею поддерживать чистоту в доме, – призналась она. – Когда мне было семь или восемь лет, мы жили в Нью-Йорке. У дамы, на которую работал папа, была служанка, жившая там же. Отец брал меня с собой, когда ездил туда. Пока он трудился в саду, я сидела в большом доме и наблюдала за суетящейся вокруг меня служанкой. Она вечно вытирала пыль: начинала с входной двери, добиралась в течение недели до самого дальнего уголка в доме, а затем все повторялось заново. По сравнению с гостинками, в которых мы жили до этого, дом показался мне настоящим особняком. А еще там было полным-полно самых красивых вещей из всех, какие мне довелось до этого увидеть. Я не могла представить, что когда-либо заработаю достаточно, чтобы самой купить что-то подобное, поэтому подумала: «Ну, если мне и не нравится прибираться, я хотя бы буду любоваться красивыми вещами».
– Твоя квартира – просто чудо, – сказал я. – Ты хотела бы вернуться обратно в прошлое и возродить семилетнюю Лайлу, чтобы та смогла увидеть все это собственными глазами? Уверен, что маленькой Лайле это понравилось бы.
– Как бы не так! Пусть остается там, где ей место, – энергично помотав головой, ответила она. – Я не хочу, чтобы семилетняя Лайла поняла, насколько хрупка жизнь и как мало радости приносят все эти красивые вещицы. Я не хочу, чтобы она узнала, насколько неспокойными выдадутся для нее последующие десятилетия. Представь себе, какой наивной надо быть, чтобы находить что-то чудесное в плохо оплачиваемой работе домашней прислуги! Я не хочу потерять те чудесные минуты, а также бесхитростное простодушие собственных мыслей. Те годы были лучшими.
Она устремила на меня испытующий взгляд.
– Ты мечтал стать гуру в мире маркетинга, когда был в том же возрасте?
– Нет, – поморщился я. – Когда ты еще ребенок, всякий норовит спросить тебя, кем станешь, когда вырастешь. Лично я со временем стал ненавидеть эти вопросы. Я чувствовал, что взрослые насмехаются надо мной. Я знал, что не стану космонавтом, пожарным или гонщиком.
– Ну, и кем ты хотел стать?
– Честно? – Я вгляделся в бокал, где плескалось темно-фиолетового цвета вино, а затем снова посмотрел Лайле в глаза. – Как ни стыдно признаваться, я хотел стать фотографом. Папа работал в газете. Иногда я бывал у него на работе, и фотографы разрешали мне взглянуть в видоискатели своих фотоаппаратов. Мне казалось, что это самые загадочные технологии. С их помощью можно навсегда запечатлеть момент, сохранить его для вечности.
– Господи! Ты меня напугал! – воскликнула она. – А я-то думала, ты собирался признаться, что хотел стать серийным убийцей или цирковым клоуном. В фотографии ничего постыдного нет. Почему ты не стал фотографом?
– Можно сказать, стал. В университете я изучал фотографию и изобразительное искусство. Но это… не особенно многообещающая карьера. Большинство людей увлекаются искусством, но изо дня в день… Когда ты взрослый, приходится платить по счетам, а не заниматься тем, чем хочется…
– Одно другому не мешает, – нахмурилась Лайла. – Ты можешь жить своей жизнью и сбегать из очередного города всякий раз, когда приходят счета за электричество. Или ты можешь оплачивать счета и поставить крест на собственной жизни. Поженившись, мои родители порхали по миру, словно два беззаботных мотылька. Скажу тебе одно: они прожили замечательную жизнь.
– Неужели все было настолько чудесным? Я думал, ты очень страдала от того, что твоя жизнь лишена стабильности.
– У меня не было никакого дома. – Рассмеявшись, Лайла подвинулась так, что смогла, опершись о меня, вытянуть ноги на кушетке. Ее рыжие волосы покрыли мою руку и колени, словно одеяло. – Я родилась на обочине дороги, если так можно выразиться. Я просто не знала, что значит «пустить корни», и не понимала, что такое стабильность. Время от времени я приезжала в гости к бабушке и дедушке в Госфорд, но тогда я едва успела их узнать.
– Не могу себе такое даже вообразить, – покачал я головой. – Когда мои родители умерли, а мы с братьями продали дом… я ощущал себя так, словно потерял часть самого себя, словно лишился якоря и теперь плыву по течению.
– Есть нечто воистину чудесное в том, чтобы иметь место, которое можно назвать домом, – тихо согласилась Лайла. – Дом должен быть скорее базой, куда можно всегда вернуться, чем якорем. Корабли становятся на якорь только между плаваниями, правда же?
– Нельзя всю жизнь провести в плавании.
– Вполне возможно, – пробормотала Лайла. – Жизнь – это путешествие. Не обязательно переезжать с места на место, но надо всегда стремиться к чему-то, иначе тебя ожидает застой.
Воцарилась тишина. Мои мысли вертелись вокруг этого мига нашей близости. У обоих опустели стаканы, в ресторане мы тоже изрядно угостились вином, но, как ни странно, я чувствовал, что меня больше опьянил наш разговор, чем вино. Не помню, что когда-либо разговаривал вот так, расслабившись, с женщиной, позволяя словам свободно течь. Но даже если бы слова иссякли, я бы вполне удовлетворился молчанием, ожидая, что она сделает.
– Ты на всех так влияешь?
– Как?
– Ты словно маленький, крошечный вихрь. За два вечера тебе удалось сделать так, что все мои представления о жизни перемешались у меня в голове.
– И это к лучшему?
– Надеюсь.
Некоторое время я расчесывал пальцами ее волосы, потом она медленно приподнялась и поставила бокал на пол. Повернувшись ко мне, она положила руку мне на плечо. Глядя в ее глаза, я вдруг ощутил, что меня покинуло ощущение собственной малозначительности.
– Разве я тебе не надоел?
Лайла подалась вперед и нежно коснулась моих губ.
– Нет, ты не скучный, – улыбнувшись, прошептала она. – Возможно, ты слегка безумен…
Снова поцелуй, на этот раз долгий, сводящий на нет любую обиду, которую могли вызвать ее слова.
– А еще, возможно, ты немного предвзято относишься к людям, недолюбливающим туфли.
Следующий поцелуй был еще дольше, еще глубже.
Оторвавшись от моих губ, Лайла прижалась своим лбом к моему, зажмурилась и прошептала:
– Я почти не знаю тебя, но при этом чувствую, что в тебе многое сокрыто. Как ты при этом можешь быть скучным?
* * *
Я проснулся раньше, чем она, и сразу же подумал о том, что нахожусь в ее квартире, следовательно, ей просто некуда от меня сбежать. Это просто замечательно! Женщина в моих объятиях пошевелилась. Я увидел, как задрожали, открываясь, ее веки. Я мог представить себе, как буду просыпаться так, рядом с нею, до конца своих дней.
Я прошепчу, что люблю ее, а Лайла ответит, что тоже любит меня. А потом мы обменяемся не особенно благоухающим утренним поцелуем. В нашей обычной нежности будет таиться необыкновенная красота, и я никогда больше не почувствую себя одиноким.
Мысль меня встревожила, и я подумал, откуда она могла появиться. Лайла была красивой, очаровательной. Прежде я знавал многих женщин, но никогда раньше не помышлял о серьезных отношениях с какой-либо из них, особенно после первой ночи. Эта идея меня настораживала. Я подвинулся и запечатлел на ее губах легкий утренний поцелуй.
– Как спалось?
– Спала как бревно. – Потянувшись, Лайла улыбнулась мне. – Хотя ты храпел.
– Уверен, что так оно и было.
Я лежал совершенно голый и не смог скрыть того, как покраснел. Да, мой сон был глубоким, куда глубже, чем обычно.
– Не смущайся. Если мои соседи пожалуются, тогда будешь смущаться… А они могут. Ты храпел очень громко.
Она опять меня поддразнивала. А потом поцеловала в лоб.
– А что вегетарианцы едят на завтрак?
– Понимаешь, вегетарианцы – это не новый биологический вид. Мы принимаем пищу не только вечером, но и в другое время дня. Давай я схожу в душ, а потом сварганю тебе ненастоящий бекон.
* * *
Мы уселись на балконе. Вчера в темноте я не заметил, что здесь высится настоящий лес из лечебных трав и комнатных растений, находящихся в различной степени увядания. Некоторые не просто увяли, они уже начали рассыпаться в труху. Разномастные и разноцветные горшки занимали все свободное место. Два серых продолговатых четырехугольных ящика громоздились поверх перил, ограждающих балкон.
– Я не унаследовала золотые руки папы, а Леон и Нэнси под боком не живут, поэтому растениям у меня крупно не везет, – вздохнула Лайла, когда я обратил ее внимание на скелеты мертвых растений.
– А кто такие Леон и Нэнси?
– Те, кто приглядывают за моим домом в Госфорде. Они замечательные. Я могу отвезти эти увядшие растения к ним, и через несколько дней они будут в порядке.
– А как тебя на самом деле зовут?
Вопрос вырвался сам собой. Пожалуй, любопытство копилось слишком долго, давление во мне постепенно нарастало, но прежде я планировал очень осторожно подойти к этой проблеме.
Лайла помешивала кофе. Я не понимал, зачем она это делает. Там не было сахара, лишь немного миндального молока. Ложка все двигалась в чашке. Наконец она подняла голову и посмотрела на меня.
– Сёрша Далила Мак-Дональд.
– Се-й-ор-ша?
Я попытался повторить вслед за ней это имя, но оно не было мне знакомо. Она бросила на меня понимающий взгляд.
– Вот именно. На гэльском мое имя пишется как S-a-o-i-r-s-e. Если ты живешь в Дублине, такое имя никого не удивит, но, несмотря на частые переезды, мы бывали в Дублине разве что проездом. Первые двадцать лет моей жизни меня чаще называли Сао Айрис, что, мягко выражаясь, не совсем правильно.
– Сао Айрис, – рассмеявшись, произнес я. – А откуда такое имя?
– Папа мой ирландец. Его маму тоже звали Сёрша. Она умерла незадолго до моего рождения, поэтому родители решили, что надо назвать меня Сёршей. Подозреваю, что мама очень скоро об этом пожалела. Сколько я себя помню, она называет меня Лайлой.
– Сёрша, – повторил я на этот раз правильно. – Красивое имя.
– Да, оно переводится на английский как «свобода» или еще что-то в этом роде. Я не говорила, что имя мне не нравится. На работе меня знают как Сёршу.
– А о фамилии Оуэнс расскажешь?
– Мамина девичья фамилия, фамилия моего деда. Я боялась, что ты меня выследишь, а мне этого, признаться, не хотелось… не была уверена… Нет, я точно не хотела, чтобы меня выслеживали.
– Так почему ты передумала?
– Кто сказал, что я передумала?
Пришло время смеяться Лайле. На ней, кроме солнцезащитных очков, был только халатик, но она держалась совершенно непринужденно.
– Не знаю, Каллум. Было замечательно, эти ночи – просто чудо, но ничто не изменилось. Мне не нужен бойфренд.
Я задумался. Внизу волны накатывали на берег, заполняя своим плеском тишину. Это позволило мне куда спокойнее и дольше размышлять над тем, что она сказала.
– Я потерял счет женщинам, с которыми переспал, – приведя мысли в порядок, произнес я. – Я этим не горжусь, пожалуй, даже стыжусь этого. Я часто вел себя постыдно, назывался не своим именем, не звонил, хотя обещал… Не думаю, что я верю в брак или просто моногамию. Говорю все это потому, что хочу быть предельно честным с тобой. Я тоже очень ценю твою откровенность…
Несмотря на солнцезащитные очки, я заметил, что она на не сводит с меня пристального взгляда. Я невольно испугался того, что после всего-то двух ночей, проведенных вместе, мы свободно общаемся на такие темы, а я не ощущаю даже тени смущения.
– Я не знаю, куда это нас приведет, Лайла, но мне кажется, мы сами сможем это выяснить, если пойдем по этой дороге рука об руку.
Меня самого удивило, как легко я об этом говорил. На самом деле я так нервничал, что мне пришлось отставить в сторону чашку с кофе, чтобы она не заметила, как дрожит моя рука. Я понятия не имел, как отреагировал бы, если бы она велела мне уходить и не докучать ей. Теперь океан не успокаивал, и я ощущал себя незащищенным перед всеми опасностями этого мира. Когда она наконец потянулась ко мне и взяла за руку, я готов был броситься через перила балкона.
– Хорошо, – тихо произнесла она. – Подождем… посмотрим…
Назад: Глава вторая Лайла
Дальше: Глава четвертая Лайла