Глава первая
Каллум

Это нельзя было назвать любовью с первого взгляда.

Краем глаза я заметил чью-то обнаженную ступню. Я попытался не обращать на нее внимания, но факт оставался фактом: ходить босиком в общественном месте недопустимо. В тот момент я понятия не имел, чья это босая ступня. Уверен, что я поморщился, а затем постарался сосредоточиться на экране лэптопа, за которым работал, но мне это не удалось. Женщина все же перехватила мой косой взгляд.

– Мои глаза – не внизу, а наверху, – произнесла она скорее насмешливо, чем сердито.

Я посмотрел ей в лицо, желая определить, правильно ли ее понял. Наши взгляды встретились, и я в нее влюбился. Пожалуй, это была любовь не с первого, а со второго взгляда.

Лайла оказалась настолько изумительной, что описать ее будет совсем не просто. Ростом почти пять футов, она была настолько худощава, что казалось: если ее посильнее сжать в объятиях, она может и сломаться. Сверкающие на свету золотисто-каштановые волосы были стянуты сзади в тугой пучок, из которого не выбивалась ни одна прядь. Мне на ум пришла шутка о женщинах, занятых в корпоративном бизнесе. Такие считают распущенные волосы признаком слабости. В темно-фиолетовом дамском костюме, с грубоватой деревянной бижутерией, Лайла выглядела безупречно и профессионально. Было что-то несуразное в контрасте гламурного верха и босых, как у бездомной, ног.

Хоть я и смутился из-за того, что меня поймали на горячем, когда я подсматривал за ней, но все же решился спросить:

– Почему вы ходите без туфель?

– Послушайте, приятель, я сегодня восемь часов простояла на «шпильках», – сказала она, окинув сидящих вокруг женщин многозначительным взглядом, в котором читалось: «Вы только посмотрите на этого типа!»

– А какой смысл сейчас ходить босиком? В любом случае, если носить более практичную обувь, ноги останутся чистыми.

– Об этом не может быть и речи. – Смех смягчил звучащий в ее голосе сарказм. – Или можно сделать так: завтра, когда я войду в зал суда и судья спросит, почему я явилась в кроссовках, я отвечу, что так мне посоветовал сделать один мужчина на пароме.

– Меня всегда удивляло, среди прочего, почему женщины сами себе диктуют трудновыполнимые правила поведения, которые совершенно не волнуют мужчин.

Я спорил об этом почти со всеми знакомыми женского пола, и никогда этот спор не заканчивался мирно.

– Ага, конечно, эти правила волнуют только женщин… Однажды меня уволили лишь за то, что я не хотела делать макияж перед работой, – заметила некая особа, сидевшая рядом с Лайлой.

Она еще не договорила, а Лайла уже протягивала ей свою визитку.

– Позвоните в мою фирму. Мы вам поможем, – сказала она и тотчас же вновь углубилась в созерцание моей персоны. – Вы и правда считаете, что женщины одеваются на работу в деловом стиле лишь для того, чтобы произвести впечатление на других женщин?

– Лично я всецело на стороне делового стиля в одежде. На мне сейчас костюм, в котором я ежедневно появляюсь в офисе. Но если бы мне кто-то намекнул, что для карьерного роста мне понадобятся зажимы на сосках, я пропустил бы его слова мимо ушей. Раз вам неудобно в туфлях, выберите те, у которых каблуки пониже. Проще простого.

Я с запозданием осознал, что на меня сердито уставились все сидящие поблизости женщины. Я повернул голову, чтобы увидеть, долго ли еще осталось плыть до набережной Мэнли.

– Думаете спасаться вплавь? – пошутила Лайла.

– Я знаю, что победить в споре все равно не смогу. Мужчинам не позволено высказывать сомнения по поводу женской природы.

– Приятель! – тихо произнес мужчина рядом со мной. – Если собираешься высказывать сомнения по поводу женской природы, не стоит делать этого в море перед лицом женщины-адвоката, которая перед тем восемь часов простояла на «шпильках».

– Мудрые слова, – согласилась с ним Лайла.

– Я не собираюсь ссориться по пустякам, – заявил я, хотя на самом деле как раз этим сейчас и занимался. – Я просто не понимаю, зачем женщинам причинять себе физические страдания лишь ради того, чтобы выглядеть лучше. Вы очень красивая, мисс…

– Миз… Не важно, как меня зовут.

– Миз Не-важно-как-меня-зовут, – повторил я вслед за ней. – Мне кажется, что и в обычных кожаных туфлях без каблуков вы выглядели бы не менее официально и не менее привлекательно, чем в модельных туфлях с высокими каблуками.

– Спасибо на добром, хотя несколько снисходительном слове.

Наша встреча стремительно приближалась к концу, но я твердо решил, что не сойду с этого парома, не узнав, с кем имею дело. Уже прошло очень много времени с тех пор, как меня кто-то заинтересовывал так сильно, как эта загадочная женщина-адвокат с грязными ногами.

– А в какой области права вы практикуете?

– Отгадайте…

– Ну…

В университете я и сам занимался правом, но с тех пор, как мне казалось, минула целая вечность.

– Корпоративное право? – попытался я.

– Нет.

– Собственность?

– Нет.

Я снова к ней пригляделся. Кое-что в ее внешности намекало, что эта женщина не соответствует обычному шаблону правоведа.

– Ну… Думаю… семейное право?

– Нет! – Лайла вновь рассмеялась.

Смех ее был нежным и мелодичным. Именно так, по общему мнению, должна смеяться такая красивая женщина, как Лайла.

– Трудовое право?

– И снова мимо.

– Уголовное?

– Нет.

– Что еще остается?

– Только самое важное и динамично развивающееся.

– Авторское право?

Она посмотрела на меня с подозрением.

– Вы же не имеете никакого касательства к индустрии развлечений, сэр?

Теперь уже я не удержался от смеха:

– Маркетинг.

– Даже хуже. Я прямо-таки вижу голову типичного капиталиста на ваших плечах. Никакой заботы о планете, дающей нам жизнь. Как тривиально!

– Законодательство по защите окружающей среды. Вы занимаетесь спасением мира.

– Наконец-то!

– Извините, что сразу не догадался, но прежде мне всегда казалось, что юристы-экологи непременно должны ходить в футболках и с прическами из множества коротких косичек. Однако теперь я понимаю, к чему тут босые ноги.

– Не могу не выразить… – начала она, но оборвала себя на полуслове, словно передумала говорить то, что собиралась.

Впоследствии, узнав Лайлу получше, я понял, что это была не столько нерешительность, сколько желание проверить, заинтересован ли я в ее персоне.

– Ну? – вставил я.

Правда заключалась в том, что я ловил каждое ее слово.

– А-а-а… ничего, – одарив меня улыбкой, сказала она, а в душе у меня все затрепетало. – Просто мне интересно, как вам удастся повернуть нашу шутливую беседу таким образом, чтобы иметь возможность пригласить меня на ужин.

– А мне кажется, что он первым делом предложит вам сходить домой и обуться в приличные туфли, – рассмеялась сидевшая рядом с ней дама.

– Мне кажется, что вам следует пригласить всех нас в качестве группы поддержки, а не то она вас перехитрит, – произнес себе под нос мужчина, сидевший возле меня.

Отовсюду вокруг нас послышались смешки, но мы с Лайлой не сводили друг с друга глаз. Звук этот показался мне не более реальным, чем аудиозапись, включаемая во время комедийной передачи.

– Сегодня? – спросил я.

– Я не хожу на свидания с маркетологами, – игриво произнесла она, но я знал, что она всего лишь шутит.

– У меня на кухонном подоконнике растут в горшках целебные травы.

Конечно, я врал. Если на то пошло, у меня на кухне даже подоконника не было. Во время ремонта я там все разрушил, а потом забросил это дело, так ничего и не доведя до ума. Не имело значения, что моя неуклюжая попытка понравиться ей вызвала очередной взрыв смеха у окружающих. Лайла лишь улыбнулась:

– Ну, в таком случае…

Мы вместе сошли с парома. Толпа начала рассеиваться в теплых сумерках Мэнли. На плече у Лайлы висела чудовищных размеров сумка. Видно было, что там лежит лэптоп. Мне еще предстояло несколько часов поработать, чтобы закончить до утра. Я не верил в судьбу, сейчас тоже не верю, но тогда я чувствовал, что отправляюсь в одно из тех путешествий, которые выпадают раз в жизни.

– Значит, ты злобный гений маркетинга, – насмешливо произнесла Лайла.

Мы ожидали, когда удастся пересечь дорогу, ведущую к Корсо. Несмотря на довольно позднее время, час пик еще не минул.

– Что-то вроде того. Сегодня я весь день разрабатывал планы, как обманом заставить детей покупать яд.

– Яд, сдобренный сахаром?

– Я уже долгие годы сдабриваю яд сахаром. А недавно пришел к выводу, что следует добавлять к сахару кокаин. Так детишки быстрее привыкают к яду.

Шутка вышла не очень, и Лайла улыбнулась мне скорее из жалости, чем по другим причинам.

– Почему маркетинг?

– А почему нет? – пожав плачами, спросил я. – Мне нравится менять отношение людей к вещам.

Светофор засветился янтарем. Поток автомобилей замедлился, а затем и вовсе остановился. Мы, словно автоматы, последовали вместе с толпой на Корсо. Так обычно ведут себя люди, очутившись в Мэнли. Улица застроена магазинами и ресторанами, а противоположный конец ее упирается в песок – в самом прямом смысле слова. Днем и ночью, летом и зимой люди фланируют по Корсо, привлекаемые зовом пляжа.

– У тебя в сумке случайно нет этих ужасных туфель на «шпильках»? – спросил я.

Мне не хотелось снова упоминать о ее босых ступнях, но я не мог представить себе, чтобы в какой-то из этих ресторанов допустили босоногую клиентку, пусть даже до океана отсюда всего несколько сотен метров.

– Не-а… Они мирно стоят под столом, дожидаясь завтрашних мучений. Не возражаешь, если я отведу тебя в свое любимое заведеньице? – предложила она, а затем, прочитав мои мысли, добавила: – В Мэнли есть места, куда пускают грязных хиппи.

– Ты так часто ходишь без обуви, что успела узнать об этом? – поинтересовался я.

– Жизнь слишком коротка, чтобы сносить неудобства. Если у меня болят ноги, я сбрасываю обувь. Если собранные на затылке волосы раздражают, я их распускаю. И это напомнило мне…

Лайла повернулась к витрине магазина справа от нас. Она протянула мне сумку, и я молча ее принял. Казалось, что во всех поступках Лайлы, в каждом движении скрыта толика магии, вызывающей в моем сердце либо испуг, либо изумление. Все мои чувства были на взводе. Я наблюдал за тем, как она вынула булавки из пучка на затылке, распуская волосы. Те, колыхаясь с каждым движением ее рук, упали ей на плечи, а затем ниже, до самой талии. Тугой пучок превратился в пышные волны. Лайла встряхнула головой, отчего ее волосы растрепались еще больше, и улыбнулась мне.

– Так лучше.

Словно ради того, чтобы подтвердить эти слова, мне вдруг захотелось сфотографировать ее своим телефоном. На землю опускалась тьма. Искусственный свет из магазина, у витрины которого мы стояли, озарял каскад волос, окутавший ее тело плащом. Голубые глаза поблескивали, словно море у Мэнли в солнечный день. Мягкая улыбка скользнула по ее губам. Она надо мной посмеивалась.

– Готов? – шутливо спросила она.

Я что, уставился на нее во все глаза? Я не был уверен, что не уставился. Наше знакомство становилось каким-то нереальным. В мозгу промелькнула горячечная мысль: «Неужели я влюбился? Вот, оказывается, что такое любовь».

– Пошли, – сказал я.

Я отчетливо ощущал, как кровь шумит у меня в ушах. Когда я отвернулся, чтобы продолжить нашу прогулку по направлению к пляжу, Лайла опять рассмеялась.

– Моя сумка тебе очень идет… Не думаешь, что пришло время представиться?

Я протянул ей сумку, очень надеясь, что она не заметит, как румянец расплывается у меня по шее.

– Меня зовут Каллум… Каллум Робертс.

– Ладно… Привет, Каллум, который позволил босоногой незнакомке с парома пригласить себя на ужин, – улыбнулась она. – А я Лайла Оуэнс.

– Это я пригласил тебя, – запротестовал я.

Она усмехнулась.

– Конечно ты… Что угодно, лишь бы тебя порадовать.

Лайла. Имя очень ей шло. Я попробовал это имя на вкус… Лайла Робертс…

Я весь задрожал, испуганный этой внезапной мыслью. Жениться я не хотел. Брак в моих планах и вовсе не значился. Родители многому меня научили в том, что касалось любви и брака. Главное в их уроках заключалось в следующем: ни то, ни другое мне не подходит.

– Куда мы идем? – спросил я, отмахиваясь от тревожных мыслей, нахлынувших на меня.

Мне внезапно захотелось вновь перехватить инициативу. По правде говоря, я побывал во всех стóящих заведениях Мэнли. Я лихорадочно соображал, куда бы мы могли сейчас пойти. Место не должно быть чопорным, то есть таким, куда не пустят из-за босых ног, и желательно романтичным… Тусклое освещение… Карта хороших вин… Возможно, подходящая музыка… Возможно, блюда на вертеле….

– Б-р-р-р… – поморщившись, произнесла Лайла, явно не поддерживая мое предложение сходить в известный ресторан для гурманов, расположенный в этом предместье. – Нет, мы пойдем в «Джованни на берегу моря».

– В пиццерию? – удивился я.

Мы перешли на другую сторону улицы и зашагали по Корсо к тянущейся вдоль пляжа дорожке, на которой располагался «Джованни на берегу моря». Это была самая обычная пиццерия с устаревшим интерьером, низкими ценами и немногочисленными столиками. В основном здесь заказывали пиццу на вынос.

– Недостаточно изысканное место для тебя? – насмехалась она надо мной… или над собой.

– Вполне приличное, – сказал я, думая, что пиццерия расположена недалеко от моей квартиры, а это, что ни говори, бонус. – Вот уже не думал, что ты любишь пиццу.

Мне казалось, что Лайла за всю свою жизнь в рот не взяла и крошки нездоровой пищи.

– А разве есть такие, кому не нравится пицца?

– Полагаю, нет… Над каким делом ты сейчас работаешь?

– Ну… Сегодня в суде я пыталась добиться запрета на разработку новой шахты.

– А что с этой шахтой не в порядке?

– С большинством шахт все не в порядке… – Если бы другой человек говорил таким тоном, он показался бы мне высокомерным, но голос Лайлы выдавал лишь уверенность в правоте собственных слов. – Эту шахту собираются открыть вблизи национального парка, на территории которого обитают три находящихся на грани вымирания вида, а от будущей шахты до границы парка – всего несколько километров. Слишком рискованно.

– Ты выиграешь дело?

– Обязана.

Хорошо, что я не судья. Если бы она произносила речь у меня перед глазами, сосредоточиться на мелочах было бы очень затруднительно.

– А что ты делаешь в свободное время, Капитан Планета?

– Немного увлекаюсь кулинарией, но главным образом вяжу.

Я не знал, шутит она или говорит серьезно.

– Свитера?

– Чаще башмачки для детей, которые у меня когда-нибудь родятся.

Теперь она точно шутила.

– Думаю, ты уже подготовила детскую комнату и все прочее?

– Две детских – на случай, если родятся близнецы.

– Ты собираешься все мои слова превращать в шутку?

– А ты собираешься весь вечер мучить меня типичными глупыми вопросами, которые принято задавать на первом свидании?

– Если бы тебе предстояло оказаться на необитаемом острове, какие три вещи ты хотела бы взять с собой?

– GPS, спутниковый телефон и лэптоп.

Я вдыхал запах моря, а с ветром до меня долетал едва уловимый аромат пиццы. Мы приближались к «Джованни на берегу моря», но я неожиданно ощутил сомнения. Когда Лайла двинулась вперед с явным намерением переступить порог, я осторожно взял ее за локоть. Она оглянулась на меня. Брови ее удивленно приподнялись.

– Я вот сомневаюсь, что для первого свидания подойдет эта маленькая пиццерия.

– Почему же?

– Ты заслуживаешь лучшего.

– Ну какой же ты душка!

Ее напускная бравада несколько смягчилась, и Лайла одарила меня первой искренней улыбкой за весь вечер.

– Поверь мне, Каллум! Я привередлива в еде, а в этом заведении есть блюдо, которое я просто обожаю.

Легкий ветерок играл ее волосами. Локон упал ей на глаза. Я потянулся и заправил прядь ей за ухо. Я видел, как Лайла тяжело сглотнула. Что ни говори, а странные химические флюиды витали между нами. Чувства эти вызывали легкое смущение, хотя в них, несмотря на богатство сексуальных оттенков, было больше невинности, чем могло бы показаться. Мне хотелось ее поцеловать, и я видел, что Лайла тоже этого хочет. Впервые за всю свою жизнь я стремился насладиться каждой секундой и продлить путешествие, в которое отправился.

– Как я понимаю, мне придется так или иначе попробовать это кушанье.

Она одарила меня шаловливой улыбкой. Очарование момента было утеряно. Лайла отстранилась и зашла в пиццерию.

Помещение оказалось полупустым, зато меню – вполне разнообразным и пространным. Я уже здесь бывал и, признаюсь, не нашел ничего такого, из-за чего можно было появиться в этой пиццерии еще хоть раз. Лайла, впрочем, точно знала, чего она хочет.

– Строгую вегетарианскую на тонком тесте, пожалуйста.

– Строгую вегетарианскую?

– Это значит, что без мяса, без яиц, без сыра. Никаких продуктов животного происхождения, – сообщил мне услужливый официант.

Услышанное меня смутило.

– И как это возможно, если речь идет о пицце?

– Сыр из ореха кешью – классная вещь, – заявила Лайла.

– Сыр из ореха кешью… – часто заморгал я. – Не уверен даже, что это съедобно…

– Думаю, мы разделим одну большую строгую вегетарианскую пиццу на двоих, – забирая у меня из рук меню, сказала Лайла.

– Но я собирался заказать мясную пиццу с двойным количеством мяса и дополнительно мясную нарезку к ней.

Она испытующе посмотрела на меня.

– К фанатичным вегетарианцам я себя не отношу, но если ты прежде даже не слышал о существовании сыра из орехов кешью, не следует ли хотя бы попробовать?

Если бы Лайла вот так, трепеща ресницами, предложила мне съесть на двоих тарелку грязи, я лишь попросил бы присыпать грязь мелкой галькой.

– Я еще смогу по дороге домой заскочить в стейк-хаус, – чуть слышно произнес я.

– Итак… ты не боишься флиртовать с незнакомкой в общественном месте, но впадаешь в ужас от перспективы съесть что-то, не содержащее кусочек трупа мертвого животного.

– Нескольких мертвых животных. В этом деле я жадина.

– Ты живешь где-то недалеко отсюда?

– Моя квартира – всего в нескольких кварталах, если вернуться назад…

При других обстоятельствах я бы не заметил, как едва заметно приподнялись ее брови и слегка надулись губы. Лайла думала о том, стоит ли потом пойти ко мне домой. Мы переглянулись. Она сменила позу, откинув волосы со лба.

– Люблю Мэнли, – сказала она. – Люблю запах моря, разлитый в ночном воздухе, светящиеся радостью лица туристов с рюкзаками, когда они сходят с автобуса, но больше всего люблю то, что центральный деловой район – это словно другая вселенная, совсем не похожая на Мэнли.

– У меня самого в прошлом остался очень нездоровый роман, который я закрутил с Сиднеем, – признался я. – Я жил в центре до прошлого года. Его энергия заряжала меня.

Более того: энергия города питала мой творческий потенциал. Именно город – в этом я был уверен – заставлял меня столь самозабвенно вкалывать на протяжении всех минувших лет. Город, а еще ощущение того, что моя карьера является тем мерилом, с помощью которого посторонние оценивают, насколько удачно я распоряжаюсь собственной жизнью… Приходилось с этим считаться.

– А зачем ты тогда перебрался сюда?

– Я начал подозревать, что нельзя все свое время уделять работе, – признался я. – Бесконечная сутолока меня утомляла, но я не хотел уезжать слишком далеко от центра. В то время мысль о том, что утром я буду бегать трусцой по пляжу, а потом садиться на паром, медленно перевозящий меня на противоположную сторону залива, казалась весьма заманчивой.

– Ну, и ты бегаешь перед работой по пляжу?

– Не так часто, как думалось прежде.

– И ты пользуешься скоростным паромом.

– Если покупаешь недвижимость в Мэнли, на медленно плывущий паром времени просто не остается, – вздохнув, сказал я.

– Как ни прискорбно это признавать, но так оно и есть.

Прежде я не знал, каково это: так очароваться кем-то, что быть не в силах оторвать от нее взгляд. Обычно слушатель из меня неважнецкий. Я слишком углублен в себя, чтобы внимать собеседнику. Думаю, все мои многочисленные бывшие подружки единодушно сошлись бы на этом, но когда говорила Лайла, я боялся упустить даже одно-единственное слово.

– Я унаследовала дом бабушки после ее смерти, – тихо сообщила она мне. – Сначала я занималась коммерческим правом, заработала немало деньжат и полагала, что смогу удовлетворить свои благие душевные порывы, изредка копаясь в огромном саду, который разбили еще дедушка с бабушкой. Там несколько акров фруктовых деревьев. Домик бабушки расположен возле Госфорда, совсем недалеко от моря. Самое живописное место из всех, какие я когда-либо видела, но спустя несколько месяцев я поняла, что вот-вот загублю сад, – рассмеявшись, сказала Лайла. – Я понятия не имела, что делаю, но все это казалось таким… романтичным.

– Реальность против ожиданий, – подытожил я.

– Вот именно! Теперь пожилая пара, живущая через дорогу, присматривает за садом, а еще они развели на моей земле недурной огородец. Они имеют свою выгоду, продавая плоды своих трудов по выходным на фермерских ярмарках, а я приезжаю к ним время от времени лакомиться свежими фруктами и овощами. Оказалось, что единственный способ не убить мечту – это забыть об ожиданиях.

– Думаю, я повел себя точно так же, когда перебрался в Мэнли. – Только произнеся эти слова, я, внутренне содрогнувшись, осознал, насколько они соответствуют истине. – Да… именно так и есть… Даже если мне и не удается по-настоящему расслабиться, здесь лучше…

– Ты рос в городе? – спросила она.

– В Кроналле. А ты?

– Ну… где мы только не жили.

– А твоя семья сейчас в Сиднее?

– Мама живет в Госфорде, а папа умер уже довольно давно.

– Сочувствую. – Поколебавшись, я все же добавил: – Мои родители тоже умерли.

– Мне кажется, что, когда умирают твои родители, ты все равно чувствуешь себя ребенком, даже если тебе девяносто лет.

– Наверное, ты права…

Я и раньше терпеть не мог, и теперь не люблю рассказывать кому-либо о смерти родителей… особенно женщинам… а больше всего тем женщинам, которые мне нравятся. Я излагал им простую повесть о чуде и любви, а они строили сочувственные гримасы. К тягостному финалу я либо разбивал им сердца, либо осознавал, что они ничего не поняли и считают мой рассказ весьма романтичным, а это злило меня даже больше.

– Твои давно умерли? – спросила она.

– Долго объяснять.

Я ее не отшивал… не совсем отшивал… Просто эта история не годилась в качестве приправы к ужину. Прежде чем я решил, как удобнее будет сменить тему разговора, она с легкой улыбкой оперлась локтем о стол, а подбородком – о тыльную сторону ладони.

– Я никуда не спешу.

Кажется, раза три я рассказывал о смерти родителей женщинам, с которыми встречался, и каждый раз, насколько мог вспомнить, уходил, ощущая сильнейшее раздражение. Однажды я пригласил подругу в тренажерный зал. Разговор коснулся наших родителей. Я рассказал ей о своих. Она по-настоящему разрыдалась. Я не стал с ней ужинать, а домой вернулся один. Меня подмывало наброситься на нее, заорать, что она должна понять очевидное: счастливых концовок просто не существует.

Впрочем, я подозревал, что Лайла должна повести себя по-другому… Не знаю, на чем основывалось это подозрение. Скорее всего, на инстинкте. Я начал говорить прежде, чем решил, что все ей расскажу.

– Мама была американкой. Она встретила папу в Нью-Йорке. Ему тогда исполнился двадцать один год. Отец уже несколько лет работал журналистом. Он взял небольшой отпуск и отправился на поиски приключений. Приключение нашло его само. Они наткнулись друг на друга в супермаркете, кажется, возле стеллажа, заставленного консервированными овощами. С той минуты они стали неразлучны. Мама говорила, что они в буквальном смысле слова не разлучались до тех пор, пока папа не вернулся на работу спустя пару месяцев. Мама последовала за ним. Они поженились через несколько недель и сняли домик, наслаждаясь своим счастьем.

– Как в сказке, – явно не поддавшись очарованию, произнесла Лайла. – А где злая ведьма? В сказке всегда должна быть злая ведьма.

Я усмехнулся.

– Хиппи и реалист. Мне это нравится…

– Я хочу быть оптимисткой и верить в изначальную доброту человека, но реальность заключается в том, что мы такие, какие есть. Когда начнутся гадости? Ну там, супружеская неверность или развод?

– Нет, родители на самом деле были счастливы на протяжении всех сорока лет своего брака. Родился я, потом мои братья-близнецы… У них всегда было много собак и кошек, которых они очень любили. Они выплатили кредит за свой дом. Мои родители весело проводили праздники и отпуска. В своей карьере они также добились определенных высот, пока не ушли на покой, когда достигли самого подходящего для этого возраста. А самым ужасным было то, что я не слышал, чтобы они хоть раз плохо отозвались друг о друге. Я родился в необыкновенно стабильной во всех отношениях семье. Я спал в своей собственной спальне до тех пор, пока не пришло время поступать в университет.

– Ужасное детство, – приподняв брови, произнесла Лайла. – Бедный мальчик.

– Не волнуйся. Плохое еще впереди.

Всегда на этом месте возникало ощущение надвигающейся грозы. Я никогда не забывал об утрате, хотя и старался придать рассказу легкость, которой не ощущал.

– Мама неожиданно для всех умерла от инфаркта в шестидесятилетнем возрасте. Она отличалась крепким, как у вола, здоровьем, но вдруг скончалась. Неделю спустя за ней последовал папа. Врачи сказали, что он тоже умер от инфаркта.

– Но ты думаешь, что дело в другом?

Ее слова застали меня врасплох.

– Да, я так думаю, хотя ничего странного в смерти отца не было. Он просто перестал жить. Мои родители строили свою жизнь друг возле друга. Когда мама умерла, у папы ничего не осталось. Блин! Я даже удивлялся, что он протянул целую неделю. Со сказками всегда так. Вот и злая ведьма, о которой ты спрашивала. Большая любовь всегда означает большую зависимость.

– Я вообще не верю в большую любовь. Все это ерунда, а вот твой рассказ вызывает у меня не грусть, а радость. У них было сорок лет совместного счастья. Замечательная жизнь. Твоя мама ушла раньше, а папа подсознательно решился последовать ее примеру. Полагаю, было тяжело потерять их обоих, но подобный исход так же естественен, как твоя поездка обратно в Мэнли каждый вечер. К тому же остались ты и твои братья. Можно сказать, что плоды их союза продолжают их существование.

Впервые я столкнулся с прямолинейностью Лайлы лоб в лоб и не знал, что с ней делать. Откинувшись на спинку стула, я с удовольствием наблюдал, как на ее лице отражаются противоречивые эмоции: сочувствие в глазах и суровость в глубоких линиях морщин возле рта. Меня удивило, что Лайла на самом деле меня слушала. Все ее внимание полностью сосредоточилось на мне. То, что она так легко отнеслась к моему горю, немного задевало, но это смягчалось ее неожиданной и полной внимательностью.

Романтикой я сотни раз пользовался для того, чтобы продать товары, скармливая публике сказку о том, что ты можешь встретить кого-то, кто поймет тебя, а ты – его или ее. Совместная жизнь для обоих будет казаться намного приятнее. Обычно мы приукрашиваем секс в рекламных компаниях, но в конечном счете все люди ищут интимную связь, и поэтому концепция сексуальности прекрасно работает, если надо что-то кому-то продать.

Я имел об этом умозрительное представление всю свою взрослую жизнь, но теперь я сидел в довольно неказистой пиццерии и впервые – в возрасте сорока без малого лет – хотел, чтобы теория стала практикой. Мои любовницы и подружки появлялись и исчезали, так и не удосужившись узнать меня получше, а я после их исчезновения оставался совершенно безучастным. Даже если Лайла сейчас уйдет из пиццерии, не доев заказанную пиццу, я и в этом случае не забуду о нашей встрече.

– Я только что рассказал тебе о своей семье больше, чем некоторым из своих друзей, которых знаю с самого детства. Ты обошлась со мной жестче, чем кто-либо из них, но даже по прошествии десяти лет мне до сих пор хочется поговорить с кем-то на эту тему.

– Тебе нужны друзья получше, – заявила Лайла.

Мы оба рассмеялись.

Ненавязчивый официант принес пиццу и поставил ее на столе между нами. Лайла взмахнула рукой над своим заказом.

– Отведай чуда экологически сбалансированного питания, друг мой.

Внешне это походило на обыкновенную пиццу, но вместо мяса я заметил кусочки тыквы и резаные оливки. Я вздохнул и потянулся за большим куском. Он показался мне на удивление легким.

– В следующий раз, когда я подцеплю на пароме незнакомку с грязными ногами, я первым делом отправлю ее домой, чтобы она помылась и обулась, а затем уж мы пойдем ужинать в приличное место.

– Каждый раз, когда я мне удается подцепить незнакомца на пароме и привести его сюда, он начинает жаловаться на строгую вегетарианскую пиццу. – Она положила кусок на тарелку и улыбнулась мне. – Приятного аппетита!

– Почему строгая вегетарианская? – спросил я, прожевав кусочек.

Пицца оказалась, как ни странно, вкусной, но не особенно питательной. Я понимал, что через несколько часов опять проголодаюсь.

– Разве сыр из орехов кешью тебе не понравился? – Лайла притворилась шокированной. – Когда я впервые его попробовала, это стало истинным откровением.

– Достаточным для того, чтобы отказаться от всей вкусной пищи, известной человечеству?

– Несколько лет назад я побывала в Китае, путешествовала с другом. Один из его университетских приятелей работал там в больничке маленькой, затерянной в глуши деревни. Многие ее пожилые жители оказались на удивление здоровыми, а вот их внуки часто болели и страдали ожирением. И все из-за диеты. И хотя медицинское обслуживание улучшилось, увеличение доли мяса и молока в рационе привело к тому, что новое поколение не стало здоровее, а наоборот, столкнулось с серьезными проблемами, неизвестными старшим поколениям.

– И только из-за этого ты отказалась от мяса?

– Нет, – усмехнулась Лайла. – Я отправилась в путешествие по Европе, несколько месяцев провела в Центральной Америке, потом вернулась в Австралию и только тут стала приверженкой вегетарианства. И да… с тех пор я воздерживаюсь от продуктов животного происхождения. По крайней мере, экологические последствия моей жизнедеятельности дают на девять тонн меньше углекислого газа в год, чем твои.

– А еще это, наверное, вкусно?

Лайла возвела глаза к потолку.

– Да, а еще это вкусно.

– И это случилось, когда ты училась в университете? Академический отпуск?

– А-а-а… нет. Я отправилась путешествовать всего несколько лет назад, – ответила Лайла, потянувшись за очередным куском пиццы. – Я взяла годичный отпуск и решила посмотреть мир.

– Я и сам о таком подумывал.

– И что тебе помешало?

– Понятия не имею. Один мой брат живет в Мельбурне, другой – в Париже. Время от времени они по электронной почте приглашают меня приехать к ним в гости. Ничто меня в Сиднее не удерживает, кроме работы, но, видишь ли, есть много такого, на что у меня просто нет времени, например на отпуск, хотя я понимаю, что должен навестить их, или встретиться с ними где-нибудь на нейтральной территории, или… не знаю…

– Я знаю, что жизнь слишком коротка, – подмигнув голубым глазом, сказала Лайла. – Сегодня я запросто могла выбросить тебя за борт парома, и тогда ты никогда не увидел бы ни своих братьев, ни Эйфелеву башню.

– Эйфелеву башню я видел на Гугл-картах. Как по мне, ничего особенного.

– Впервые я оказалась в Париже, когда мне было девятнадцать. Мы с моим тогдашним приятелем путешествовали с рюкзаками на плечах во время летних каникул. Мы жили на багетах и дешевом сыре, а спали в жалких гостиницах для пеших туристов. Когда я увидела Эйфелеву башню, я была с мужчиной, за которого, как мне тогда казалось, собиралась выйти замуж. Это было похоже на сон.

– А я думал, ты не веришь в настоящую любовь, – заметил я, испытывая иррациональное чувство ревности.

– А кто говорит о настоящей любви? Впервые секс для меня не закончился слезами, и мне почудилось, что в наших отношениях есть нечто особенное. Мы сидели и смотрели, как снег падает на Эйфелеву башню. Прислонившись друг к другу, мы вместе поглощали незамысловатую еду. Было на удивление романтично.

– И когда появилась злая ведьма? – подколол я ее.

– Когда мы вернулись в гостиницу. Поздно вечером в тот же день я застукала их за этим. Они делали это на той же кровати, на которой я спала, под тем же одеялом.

Я часто заморгал, а Лайла захихикала.

– Отличная история? Разве не так?

– Ты не шутишь?

– Нет, все так и было, со всеми мерзкими подробностями.

– Как я понял, мораль сей басни такова: «Езжай в Париж с тем, кого любишь, но спи с одним приоткрытым глазом».

– Нет, Каллум. Главная идея: посети чертов Париж. Всего-то!

– Ты сейчас похожа на моего менеджера по подбору персонала.

– Ну, если ты не слушаешь советов менеджера по подбору персонала, то я не буду тратить свое время на переубеждения. – Рассмеявшись, она потянулась за меню, лежавшим на столе. – Для того, кому не нравится сыр из кешью, ты слишком уж налегаешь на пиццу.

Она была права, но я все равно испытывал голод.

– Упс…

– Еще пиццы? – предложила она, затем, полистав меню, повернула его ко мне страницей, на которой значился список вин. – Не против красного?

Часа общения с Лайлой хватило для того, чтобы понять: она живет и дышит своей работой. До этой встречи я бы тоже сказал, что живу работой, но для меня она была всего лишь карьерой, а для нее – образом жизни. Разница предельно ясная, как по мне.

– Помнишь, в прошлом году средства массовой информации много внимания уделяли судебному спору из-за того дерева на пляже Шелли?

– Что-то припоминаю, – солгал я.

Если я и слышал, то не обратил внимания, поэтому не запомнил. Я, кажется, где-то видел статью на эту тему, но не стал читать, сочтя глупостью в стиле хиппи.

– Это дело вела моя фирма. Застройщик хотел свалить дерево, растущее на краю заказника, чтобы оно не заслоняло вид на море, открывающийся из его кухни.

– Я даже не знал, что там есть лесной заказник. – При виде того, как округлились ее глаза, я поморщился. – Извини. А что, дело было громким?

– Громким… Ты что, смеешься надо мной? – помрачнев, спросила Лайла. – А ты вообще слышал о нем?

– Уверен, что слышал…

Очередная ложь, только не очень убедительная. Она наклонила голову и прищурилась.

– Я не помню деталей.

– В спор была вовлечена вся община, Каллум. Она организовывала мероприятия, чтобы собрать деньги для выплаты юридических издержек! Были встречи с общественностью, протесты в соседнем квартале! Как ты мог не заметить того, что целых шесть месяцев дискуссии и споры велись, что называется, на пороге твоего дома?

– Минутку. И вся эта суета поднялась из-за одного дерева?

– Этому дереву уже две сотни лет. И оно никому не мешало, кроме одного жирного корпоративного кота, который пару недель в году желал проводить отпуск в доме на берегу моря и любоваться видом из окна.

– И ты шесть месяцев своей жизни потратила на спасение одного дерева?

– Ты ничего не понял, Каллум. Оно многое значило для целой общины, и мы остановили нахала с толстой чековой книжкой, не позволили ему срубить это дерево. И знаешь что? Пройдет сто лет, застройщик давным-давно умрет, а дерево все еще будет расти на прежнем месте. Это сделали мы!

Глаза ее светились радостью, гордостью и решительностью. Рассказывая о деле, Лайла заметно оживилась. Она порывисто жестикулировала. Когда Лайла говорила о своей работе, та обретала истинный смысл, почти космическую важность, о которой я прежде даже не подозревал. Лайла, что называется, зациклилась на этом своем чуде. Она спасала виды, находящиеся под угрозой вымирания, боролась за компенсации и сражалась с экологически опасным горным производством. Когда ей сопутствовал успех, она сохраняла экосистему местности либо существенным образом улучшала жизнь ее обитателей. Когда же успех сопутствовал мне, продажи увеличивались, а товары расходились. Общее впечатление от ее деятельности оставалось неизменно позитивным, а вот моя работа невольно ассоциировалась с нездоровым образом жизни, бедностью и нуждой, вне зависимости от того, насколько богаты были мои клиенты.

Такой резкий контраст должен был вызвать конфронтацию, но вместо этого я нашел нечто притягательное в той страсти, с которой Лайла отдавалась своей работе. Быть может, дело было в ее убежденности в своей правоте, а быть может, просто в энтузиазме, который она излучала. Так или иначе, а Лайла была само очарование.

– Я тебе сама покажу, – вдруг заявила она.

– Что покажешь?

– Дерево. Ты поймешь, когда увидишь.

Мы с Лайлой допили вино и доели вторую пиццу. Стены пиццерии как будто сдвинулись. Время уходить. Я и надеялся уйти отсюда с ней, но предполагал, что мы пойдем ко мне, а не куда-то в другое место.

– Сейчас?

– Да.

– Темно же.

– Тут пятнадцать минут ходу. Туда ведет протоптанная тропинка. Я смогла бы найти путь с завязанными глазами. А ты его разве не знаешь?

– В общем…

Глаза ее округлились, потом сузились.

– Пожалуйста, не говори мне, что никогда там не был.

– Ну, я помню, где это… Понимаешь, главный пляж ближе, а я слышал, что пляж Шелли очень маленький.

– Ты опять надо мной смеешься? Ты живешь в Мэнли и никогда на бывал на пляже Шелли?

– Я многого никогда в жизни не делал.

– А что ты вообще успел сделать? Если ты не бывал на пляже Шелли, то в Париж ты уж точно не поедешь. Пошли со мной.

– Но… ты босиком.

– А зачем мне туфли на пляже?

– Не боишься наступить на шприц?

– Господи, Каллум! Если бояться малейших рисков, то вообще ничего не добьешься.

Она засмеялась, укоризненно качая головой. Рука Лайлы потянулась к счету, а я попытался перехватить ее.

– Позволь мне?

– Я заплачу половину, – бросив на меня решительный взгляд, сказала Лайла.

Непреклонность в ее больших голубых глазах подсказала мне, что возражать не стоит.

– Хорошо.

Мы вышли из тепла пиццерии в полумрак улицы. Воздух был уже довольно прохладным. Я собирался в последний раз высказать свои опасения насчет ночной прогулки, но Лайла лишь молча вложила руку в мою ладонь. Слова замерли прежде, чем спорхнули с языка. Я инстинктивно сжал ее пальцы.

Рукопожатие было вполне невинным. Ничего похожего на ту интимность, какой я достигал с другими женщинами, ничего похожего на то, о чем я уже мечтал, глядя на Лайлу, но ее рука в моей… мягкая нежность ее кожи… тепло наших ладоней… У меня перехватило дыхание. Я посмотрел сверху вниз в ее глаза. Там светились обещание, страсть и внутренний жар. Мы обменялись улыбками. Я простоял бы так довольно долго, наслаждаясь этим приятным рукопожатием, но у Лайлы были другие планы. Она мягко потянула меня за руку, и я последовал за ней к морю.

– Не могу понять, как человек, живущий в этом пригороде, мог ни разу не заняться сноркелингом в заливе Капустного дерева. Ты ведь знаешь, что это заповедник водной фауны?

– Знаю.

Лайла то ли засмеялась, то ли застонала.

– Это единственный заповедник водной фауны в Сиднее. Люди приезжают отовсюду, чтобы его увидеть. Он насчитывает почти две сотни видов, включая пять, занесенных в Красную книгу. Ты когда-нибудь нырял с аквалангом?

– Нет… но не против нырнуть. Я люблю фотографировать. Думаю, когда-нибудь я попробую поснимать под водой.

– В Мэнли есть школы ныряльщиков. Тебе даже не придется выбираться далеко от дома.

В ее голосе звучало замешательство. Теперь я понял. Моя инертность иногда и меня самого ставила в тупик. Казалось, я был не в состоянии заставить себя делать даже то, чего по-настоящему хотел. Что же мне оставалось? Иногда весь мой мир сужался до офиса, а все остальное я бесконечно откладывал на потом.

– А ты ныряешь с аквалангом? – спросил я у нее.

– По правде говоря, мне не понравилось. Я все время страдала от клаустрофобии, но это не значит, что тебе не стоит попробовать.

Мы остановились у проезжей части, ожидая, когда поток машин иссякнет. Наши пальцы до сих пор были переплетены. Мы шли, а наши лэптопы качались в сумках, переброшенных через плечо.

– А как ты отдыхаешь, Лайла? – спросил я.

– Отдыхаю? – повторила за мной она. – А разве то, чем мы занимаемся, не отдых?

– Разве можно назвать отдыхом прогулку к пляжу среди ночи вместе с незнакомцем, равнодушно относящимся к охране окружающей среды?

– Прогулка к пляжу в лунном свете с новым другом – это отдых, или ты из тех, кто называет отдыхом лишь ничегонеделанье?

Я рассмеялся.

– В общем, да.

Пока мы шли от коммерческих кварталов к заказнику, свет, льющийся из витрин, сменился лучами уличных фонарей, а затем сиянием полной луны. Переход был постепенным, но неуклонным. Вместе с лунным светом пришла тишина, когда шум дорожного движения и людской гомон уступили место плеску волн.

– Ты и правда никогда там прежде не был? – спросила Лайла.

Я никогда не бывал на главном пляже ночью, не говоря уже о том уединенном месте, куда вела меня сейчас Лайла. Прежде я уже обращал внимание на тропинку и смутно догадывался, что она ведет к крошечному пляжу, но сам не испытывал особого желания пойти по ней и проверить, так ли это.

– Нет, не был. А что, там на самом деле настолько красиво?

– Сам увидишь через пару минут… Ночной вариант на этот раз…

Через пару шагов она взглянула на меня.

– Я этого не понимаю… Как можно жить рядом и не сходить посмотреть?

Я пожал плечами.

– Ну, вот я сейчас иду смотреть. Я люблю, когда приключение само находит меня. Так безопаснее.

– Ничего безопасного в этом нет, – заверила она меня. – Ты серьезно рискуешь умереть от скуки.

– Я не скучаю, – пытаясь оправдаться, возразил я и поспешно добавил: – Я доволен жизнью. Разве не ради этого стоит жить?

– Все зависит от того, кто тебя спрашивает. – Остановившись, Лайла указала рукой куда-то перед нами во тьму. – Там, внизу, лежит водоем, затопляемый только во время приливов, так что мы уже прошли половину пути.

– Ты часто так делаешь?

– Как так?

– Читаешь на ночных свиданиях лекции об охране окружающей среды?

– Начнем с того, что я не хожу на свидания, – со смехом произнесла Лайла. – Я не уверена в том, что случилось на пароме. При обычных обстоятельствах я просто пристрелила бы тебя на месте.

– Я очень рад, что ты меня не убила.

Было приятно идти в лунном свете, держа ее руку в своей. Ночное небо над головой стало совсем ясным. Волны разбивались о скалы внизу. Если бы мне предоставили шесть недель на подготовку и неограниченный бюджет, я бы все равно не смог создать более романтичной обстановки. Казалось, сама ночь подталкивала нас в объятия друг друга. По мере приближения к цели наши шаги замедлились. Мы расслабили наши сцепленные пальцы с таким видом, словно прошли бок о бок не одно десятилетие.

Пляж перед нами купался в лунном свете. Песок казался необычайно светлым на фоне темных скал, близ которых лежал.

– Где то дерево? – спросил я, но Лайла, отпустив мою руку, побежала вниз по склону к воде.

– Сначала на пляж! – крикнула она мне. – Спускайся!

Я рассмеялся и отрицательно замотал головой. Лайла положила свою сумку на плоский камень, а затем снова бросилась к воде. Волосы развевались сзади, словно след, оставляемый реактивным самолетом. Я моргнул, когда она, не замедлив бега, направилась прямиком в воду.

– Лайла! Вода ледяная!

– Я не собираюсь купаться! Но нельзя явиться на пляж и не зайти в воду! Это противоречит закону! Ты это знаешь? – кричала она мне.

– Ну… тебе виднее, – пробурчал я себе под нос, хотя и понимал, что она меня не услышит.

Она уже далеко оторвалась от меня. Пляж был защищен от океана, и волны здесь не были высокими. Лайла замедлила бег в последнюю секунду, но все же ее ступни зашлепали по воде. Я положил свой лэптоп рядом с ее сумкой и медленно побрел по песку к линии прибоя.

– Босые ноги – странность, а вот это – настоящее безумие, – заявил я.

– Ты шутишь? – Она тотчас же резко повернулась и одарила меня колючим взглядом, суть которого не ускользнула от меня. – Ты не собираешься идти сюда?

– Конечно, не собираюсь, – рассмеявшись, произнес я.

Лайла развернулась так, что теперь стояла спиной к заливу. Она подалась назад. Теперь вода доходила ей до середины икр. Она протянула ко мне руку.

– Иди сюда, Каллум.

– Серьезно, я не пойду.

Я поежился от одной лишь мысли о ледяной воде, но рассмеялся при виде решимости, отразившейся на ее лице, во всей ее позе.

– Мне и здесь нравится. Не хочу промокнуть.

– Нет, тебе просто необходимо промокнуть, – нахмурившись, сказала Лайла. – Ты можешь стоять там и смотреть, как я получаю удовольствие, или скинуть чертовы туфли и тоже попробовать. Вода покрывает семьдесят процентов земного шара. Это-то ты хоть знаешь? Сделай два шага мне навстречу, и ты временно станешь частью чего-то почти столь же огромного, как сама Земля.

Она протягивала мне руку. Ее улыбка была игривой и полной терпения.

– Будет несложно. Я обещаю.

– Вода ледяная.

Почему-то я решил, что пришло время сообщить эту истину человеку, даже лучше меня понимавшему, насколько вода холодная. А быть может, у меня просто закончились отговорки.

– Когда привыкнешь, все не так плохо.

Взмахом руки она поманила меня к себе. Я колебался, а потом с ужасом осознал, насколько близок к тому, чтобы броситься в воду вслед за ней. Моя твердость, вернее, здравомыслие взяло верх. Я решительно отступил и отрицательно покачал головой.

– Я не пойду. Не хочу, чтобы песок набился в туфли.

– Конечно, не хочешь, – сказала она, – но, по правде говоря, у тебя в туфлях уже и так полным-полно песка. Или я не права?

Я сжал пальцы ног и почувствовал песчинки, попавшие мне в носки.

– Но…

– Тогда давай пойдем другим путем.

Она опустила руку, коснувшись своей ноги. Затем рука медленно приподнялась и уперлась в бедро. Язык ее тела изменился. Она выставила бедро в мою сторону, отведя плечи назад, опустив подбородок.

– Ты хочешь меня поцеловать?

Если бы прежде все мое внимание уже не было поглощено этой женщиной, то теперь она уж точно приковала бы его полностью. Лайла медленно убрала назад волосы, ниспадавшие ей на лицо. От меня не укрылось, что насмешка на ее лице сменилась откровенной издевкой.

– Ну? – подзуживала меня Лайла.

Она поймала меня на крючок и прекрасно это понимала.

– Вы ужасно самоуверенны, Лайла Оуэнс.

– Я могу читать тебя как открытую книгу. Ты хочешь поцеловать меня, а я хочу, чтобы ты меня поцеловал, но я также вижу, что в глубине души ты еще хочешь поплавать, поэтому я не выйду из воды до тех пор, пока ты сюда не зайдешь. Если ты на самом деле желаешь, чтобы эта утомительная ночь флирта когда-нибудь закончилась, снимай свои чертовы туфли и заходи в воду.

Застонав, я нагнулся, чтобы подвернуть брюки до колен, а затем снял черные кожаные туфли, в которых ходил на работу. Потом я сложил серые носки и сунул их в туфли. Ногами я ступил на жесткий песок. Он оказался неожиданно холодным, отчего я ойкнул.

– Стоил бы этот поцелуй таких мучений, – прошептал я себе под нос.

Лайла насмешливо меня подбадривала, пока я шел к кромке воды. Жесткий песок стал мягче. Я вскрикнул, когда моя ступня коснулась воды.

– Холодно!

– Пожалуйста! Если ты считаешь, что здесь холодно, ты явно никогда не бывал в России.

Вцепившись в мою руку, Лайла заставила меня сделать несколько шагов, и теперь вода доходила мне до щиколоток.

– Ладно, ты меня заманила сюда, обещав поцеловать…

– Я чмокну тебя в щеку и убегу, – улыбнувшись, произнесла она, но улыбка ее увяла, когда мы приблизились друг к другу.

– Серьезно?

Голос мой дрогнул. Лайла прикоснулась ладонью к моей груди. Наши взгляды встретились. Игривость ее вдруг исчезла.

Волны разбивались о мои ноги. Вся эта чушь о среде, столь же огромной, как сама Земля, которую мне только что говорила Лайла, вдруг обрела смысл и показалась даже изумительной и забавной. Я прикоснулся к ее щеке указательным пальцем, а затем прижал ладонь к ее лицу. Затем склонил голову и поцеловал Лайлу. Поцелуй вышел очень легким, можно сказать, почтительным. Он, смею заверить, затянулся бы, если бы неожиданно высокая волна не окатила мое бедро ледяной водой.

Лайла расхохоталась и потащила меня назад, на берег. Она была намного ниже меня, и ее подол промок до самых ягодиц. Не помню, чтобы когда-нибудь в прошлом я так заразительно смеялся. Безудержная радость мешала мне дышать, заглушая готовые сорваться с губ слова. Лайла упала на песок, а я тяжело плюхнулся рядом. Пальцы ног замерзли, как ледышки. Со штанин на песок капала вода. Казалось, мне снился бредовый сон наркомана.

– Опаньки! – воскликнула Лайла.

– Ты права, – рассмеялся я. – Было здорово.

Она стащила свою сумку с камня, положила ее позади себя, а затем откинулась назад, опустив голову на сумку, словно на подушку.

– Твой костюм… песок… – забеспокоился я, но Лайла поморщилась, а значит, я опять что-то не так понял.

Вздохнув, я последовал ее примеру, подложив свой лэптоп себе под голову.

– Посмотри-ка на звезды, – сказала она. – Разве тебя не раздражает, что огни города все так размывают? Отсюда даже Млечный Путь не видно. До моего дома в Госфорде не больше девяноста километров, но небо там совсем другое. Там я сижу на террасе поздно вечером и любуюсь падающими звездами, которые похожи на вспышки фотоаппаратов.

Я нащупал ее руку на холодном песке. Наши пальцы вновь сомкнулись. Меня удивило, что безоблачное ночное небо кажется Лайле лишь бледной тенью его истинного величия, в то время как я, глядя в то же самое небо, поражался открывшемуся мне зрелищу. Я попытался вспомнить, смотрел ли в детстве на звезды. Я помнил, что папа несколько раз брал меня и близнецов в туристический поход с палатками. По крайней мере один раз я так же любовался небом… А может, и не любовался, однако сейчас я смотрел на огромное ночное небо совершенно другими глазами.

Лайла тяжело вздохнула, лежа рядом со мной, а затем придвинулась поближе. В тот же момент я попытался обнять ее. Наши неуклюжие движения заставили нас захихикать, словно подростков. В итоге Лайла пристроилась так, что ее голова оказалась у меня на груди. Наконец я сумел обнять ее. Она была стройной и почти ничего не весила, особенно по сравнению со значимостью момента, который я переживал.

– Мы простудимся и умрем, – тихо произнес я.

– А твоими последними словами будут: «Жаль, что я так и не увидел Париж», – промурлыкала Лайла.

Я фыркнул и почувствовал, как ее грудь, прижатая ко мне, тоже трясется от смеха. Несколько минут мы лежали на холодном песке, глядя на звезды и наслаждаясь тишиной настолько полной, насколько это вообще возможно в черте города. Наконец Лайла повернула голову, оперлась подбородком о мою грудь и взглянула мне в глаза. Свободной рукой я провел по ее густым мягким волосам, ниспадавшим буйными волнами ей на плечи, а затем коснулся пальцами ее губ. Она потянулась вперед и поцеловала меня.

Этот поцелуй был не похож на тот, которыми мы обменялись в воде. Он был неторопливым, почти волшебным. Напоминавшим ту неспешную беседу, которую мы вели во время нашей прогулки по Мэнли к пляжу. Мы изучали друг друга. Я уже позабыл о холодном песке под моей спиной, о мокрых брюках и ступнях, пока тепло ее поцелуя разливалось по моему телу.

Когда Лайла отстранилась от меня спустя несколько минут, я ощутил легкое головокружение. Я не владел собой. Что-то между нами происходило, что-то, названия чему я пока еще не мог подобрать, что-то вполне реальное. Лайла вернулась в прежнее положение. На этот раз она подложила себе под голову руку поверх моей груди и посмотрела на меня. Взгляд ее был насмешливым и вопросительным одновременно.

– Ты когда-нибудь занимался сексом на пляже? – спросила она.

Она скорее любопытствовала, чем предлагала. Я вскинул брови и слегка приподнялся на локтях. Так я мог смотреть ей в глаза, не вставая.

– Нет.

– А я занималась, – наморщив нос, сообщила мне Лайла. – Что ты там говорил о реальности против ожиданий? Трение определенных частей тела о песок дает не самые приятные ощущения.

– Я так понимаю, ты оказалась на необитаемом острове с красавцем-моряком, или случилось еще что-нибудь в том же авантюрном стиле?

– Я оказалась на Фиджи, если на то пошло, – тихо рассмеялась Лайла. – Авантюра также имела место. Мама в то время пела на круизном лайнере. Я полетела на Фиджи, чтобы провести с ней несколько дней, пока судно будет стоять в порту. И только приземлившись, вспомнила, что лайнер находится в Порт-Виле, а это Вануату. Я очутилась в нужном регионе, но не в той стране. Мне и моему тогдашнему приятелю пришлось трое суток проторчать на острове Денарау, и мы не знали, чем заняться.

– И вы решили сами себя занять…

– Что-то вроде того, – согласилась она, а затем вздохнула. – Я плохо разбираюсь в мужчинах. Парень был полным идиотом.

– Возможно, со временем ты стала рассудительнее и сегодня принимала лишь взвешенные решения.

Она мелодично рассмеялась.

– Ты хочешь пойти на попятную?

Мне хотелось схватить Лайлу в охапку и опрометью броситься к себе в квартиру. С другой стороны, не было желания разрушать очарование, созданное лунным светом.

– Ты привела меня сюда, чтобы показать дерево.

– Ага. Покажу.

Поднявшись, я помог Лайле встать. Мы стряхнули с одежды песок, насколько это вообще было возможно, так как местами она намокла и песка там налипло очень много. Лайла двинулась обратно по пляжу. Выйдя на тропинку, она указала рукой на холм, вздымавшийся позади нас. Я видел яркое свечение, исходящее из окон домов, стоящих на гребне. Теперь, когда огромный залив остался за спиной, я хорошо понимал, почему кто-то решил устранить то, что заслоняло вид, но Лайле ничего не сказал.

– Вот там, – сказала она, указывая на силуэт норфолкской сосны, выделяющийся на фоне ночного неба.

Я понял, что это за дерево, только потому, что норфолкские сосны растут повсюду вдоль пляжей Мэнли. По правде говоря, это, пожалуй, единственное дерево, чье название я могу определить. Эта сосна была выше всех других деревьев вокруг. В свете очень большого особняка, расположенного за ней, четко виднелся ее похожий на скелет силуэт.

– Вот это дерево. Теперь понимаешь?

По правде говоря, я вообще ничего не понимал. Я был уверен, что даже если приду сюда среди бела дня, то и тогда ничего не пойму. Коль уж на то пошло, я скорее встану на сторону владельца того дома, у которого достаточно денег, чтобы вбухать их в клочок грязной земли, с которого открывается настолько чудесный вид. Наверняка он вкалывает в поте лица, а значит, заслужил право наслаждаться видом сверкающей на солнце воды, пока моет посуду у себя на кухне.

Что я понял яснее ясного, так это то, что человек, настолько поглощенный чем-то, настолько свято верящий в свою правоту, готовый бороться за свои взгляды, такой человек, как Лайла, плохо отнесется к отсутствию у меня должного энтузиазма, поэтому я издал свист, притворяясь, что дерево произвело на меня не менее сильное впечатление, чем стоящая рядом женщина, и медленно покачал головой.

– Очень красиво. Двести лет, говоришь?

– Мы полагаем, что двести. – Она некоторое время стояла молча, словно выражая свое уважение к сосне. – Я знала, что ты поймешь, если увидишь. Кое-что ты просто обязан испытать на собственной шкуре.

Мой взгляд переместился с холма на ее лицо.

– Ты абсолютно права.

Не помню, чтобы я соглашался идти на пляж. Также я не помнил, чтобы мы обсуждали, куда направляемся, но я знал, что наша цель – моя квартира. На этот раз мы шли быстрее, быть может, подгоняемые растущей волной жара, обдававшего нас, быть может, чувствуя себя несколько неуютно в мокрой одежде, с которой до сих пор капала вода, и в холоде зимней ночи. Наш разговор теперь стал отрывистым. Вопросы и ответы на них получались предельно краткими. А вскоре слышалось лишь наше учащенное дыхание, когда мы перешли на быстрый шаг.

Как только я отворил дверь своей квартиры и переступил через порог, Лайла первым делом сбросила с себя юбку. Та упала на пол, рассыпая вокруг песок. Положив ключи на напольную вешалку с зеркалом, я постарался справиться с охватившими меня изумлением и радостью.

Лайла бросила на меня насмешливый взгляд, к которому я уже начал привыкать. Казалось, что именно моя реакция была чем-то странным и ненормальным. Она прошла дальше, оставшись в жакете и трусах.

– Ты не шутил, когда говорил о ремонте, – сказала она, склоняясь над тяжелым деревянным кофейным столиком, за который я отдал кругленькую сумму.

Ее ладонь скользнула по дереву. При этом Лайла невзначай выставила на обозрение свои покрытые песком ягодицы и бедра.

– Красивый столик. А где у тебя спальня?

На следующий день я проснулся в приподнятом настроении и почувствовал себя как-то странно. Жизнь уже давно не казалась мне столь волнующей и необыкновенной. Лайла ошибалась, когда говорила, что я скучаю. Нет, не был я и несчастен. Просто я достиг всего, чего хотел, а теперь просто держался достигнутого.

Я лежал и вдыхал запах Лайлы, который издавали мои простыни. Я ощущал, как что-то внутри меня возрождается к жизни. Это была крошечная зеленая почка на голой ветви, но она была. Я знал, что эта почка со временем может распуститься и стать цветком необычайной красоты.

Едва открыв глаза, я сразу понял, что Лайла ушла. Лежа в кровати, я оглядывал комнату в поисках физических доказательств ее существования, но не увидел ни блузки у двери, ни жакета на кровати, ни сумки в том месте, где со временем должен был появиться встроенный в стену шкаф…

Я принял душ и оделся, готовясь отправиться на работу. В уме я с усилием прокручивал внутренний монолог, обращенный к самому себе, напоминал о запланированных на сегодня деловых встречах и висящих на мне крайних сроках. Я делал все, чтобы разочарование не нашло свободного места и не просочилось наружу. Надо обсудить работу художника с одной из команд… затем будет устное конспективное представление бизнес-плана… уделить внимание новому клиенту… поговорить с отделом по подбору персонала в связи с образовавшейся вакансией по авторскому праву… написать план по управлению качеством работ для сотрудника информационно-аналитического отдела, от которого у меня уже болела голова… До заседания правления оставалась всего неделя, а я не был уверен, стоит ли порекомендовать принять предложенный бюджет на следующий год. Так много надо сделать, времени осталось мало, а прошлая ночь оказалась совершенно непродуктивной.

Как только я ступил на паром, то поймал себя на том, что ищу ее, внимательно разглядывая толпу, собравшуюся здесь в час пик. Я ощутил тяжесть в животе.

Я не хотел, чтобы Лайла стала лишь минутным увлечением на одну ночь. По правде говоря, я этого не ожидал. Тем хуже. Меня застали врасплох. Я ощутил горечь от того, что после одной проведенной вместе ночи оказался настолько раним.