Однажды в конце весны в один пасмурный, но в остальном идеальный день я входил в клуб «Стэнвич» – лучший загородный клуб в Гринвиче, штат Коннектикут, с одними из лучших полей для гольфа во всей Америке. Есть частные клубы и есть частные клубы, этот был из последних. На едва заметном входе в «Стэнвич» по-прежнему значилось имя бывшего владельца места. Я аккуратно подъехал по длинной, узкой дорожке к надежно укрытому от солнечного света клубному домику. Когда мне дали сигнал остановиться, группка кедди, все афроамериканского происхождения, извлекли из машины мой инвентарь для гольфа и проверили мое имя по списку. Затем выдали мне ярко-зеленую футболку с клубным логотипом – ведьмой, летящей на флажке с поля для гольфа, – призванную показать мою принадлежность к клубу, и инструкции о том, где подают обед и где я могу попинать мячики, чтобы размяться берет турниром. Когда я направлялся во внутренний двор, я изумился тому, насколько красива территория и постройки. Если вы думаете, что гольф – это элитарный вид спорта для богатых людей, то «Стэнвич» всецело подтвердит ваши убеждения. Но если вы любите именно играть в гольф, поля «Стэнвича» немедленно заставят вас выдумывать способы получить новое приглашение в это место. Я относился ко второму лагерю.

Я оказался там по случаю второго ежегодного турнира по гольфу, организованного Джонас-центром развития сестринского дела – благотворительного мероприятия, которое в том году привлекло около семидесяти игроков в гольф. Среди участников были ветераны с ранениями, медсестры, получившие гранты от Джонас-центра, ряд аналитиков из хедж-фондов и директора компаний. Там был генерал в отставке, которому подчинялись все медсестры армии, а также известный профессионал из мира гольфа, у которого своя программа на канале Golf (Golf Channel). Идейное ядро мероприятия составляли три человека: Дональд и Барбара Джонас, которые на следующий день отмечали шестидесятую годовщину со дня своей свадьбы, и Джордж Фокс, благодаря которому мероприятие проходило именно в этом месте. Фокс был загорелый, подтянутый, по-мужски привлекательный южанин. Он сделал себе состояние, создав компанию, которая представляла собой фонд хедж-фондов и объединяла в общий фонд деньги клиентов, чтобы затем распределять и инвестировать их в определенный хедж-фонд, к которому клиенты не могли бы получить доступ никаким другим способом, даже несмотря на свое богатство. Фокс был настолько же пронырливым, насколько уравновешенной была чета Джонас. Мистер Джонас был высоким лысым мужчиной с небольшим животиком, характерным почти для всех мужчин в возрасте восьмидесяти лет, его рукопожатие было быстрым и крепким. Он выглядел, как добрый дедушка, но при этом сохранил твердость человека, который сделал себя сам. Свое состояние он заработал благодаря сети магазинов товаров для кухни Lechters. Его жена в широких овальных очках и с уложенными светлыми волосами выглядела гламурно, как звезда раннего голливудского кино. Дело было весной 2013 года, и они встречали меня как старого друга. С момента нашей первой встречи в их квартире на Пятой авеню на тот момент прошло уже пять лет. Мне они понравились. Но я также не мог не заметить, каких усилий им стоило расстаться со своими сорока миллионами долларов.

Благотворительность, как ее видят состоятельные люди, имеет мало общего с отчислением денег тем, кто об этом просит. Большинство людей выписывают чек в ответ на прошение или просто по инерции, потому что они уже много лет делают отчисления в какую-то благотворительную организацию. Источник такой благотворительности – чувство долга и принадлежности к сообществу. По результатам ежегодного обзора, проводимого организацией Giving USA, наибольшая часть пожертвований от людей с очень высоким уровнем дохода приходится на долю религиозных и образовательных организаций. В 2012 году они в сумме получили 45 % от размера всех пожертвований. На долю здравоохранительных и гуманитарных служб выпал 21 %, что тоже довольно неплохо. Люди поддерживают свои конфессии и выражают благодарность заведениям, в которых они учились, они также благодарны больницам и осознают, что стихийные бедствия от наводнений до цунами в отдаленных уголках мира показывают, как хрупка человеческая жизнь. Количество долларов у богатых людей значительно больше, но вместе с тем гораздо больше и давление: отчислить такую сумму, которая сможет действительно что-то поменять. Определение тонкой зеленой линии в сфере благотворительности скорее связано не с ответом на вопрос, какой способ отчислять деньги правильный, а с поиском эффективной стратегии и личной удовлетворенности. Весьма вероятно, что им понадобится план. Согласно опросу, проведенному Credit Suisse, из 150 самых состоятельных филантропов в мире почти 40 % пользуются услугами финансового консультанта, 30 % советуются со своим бухгалтером, прежде чем сделать пожертвование, и только 23 % из них отчисляют деньги в благотворительные фонды и организации, не прибегая к сторонней помощи в принятии решения. Из них 70 % сказали, что их пожертвование определяется сугубо их личным видением. При этом они задумываются о том, чтобы придать этому процессу упорядоченный характер: 59 % из них учреждают семейные фонды. Две трети опрошенных рассказали, что пользуются компьютерными системами отслеживания, которые позволяют оценивать влияние их пожертвования. Есть и такие, для кого благотворительность – разновидность бизнеса с таким же уровнем стресса: для трети респондентов становилось сложно оставаться вовлеченными в филантропию вопреки расхожему представлению о том, что это увлекательно, дарит моральное удовлетворение и, таким образом, продолжает интересовать донора.

В аналогичном обзоре Credit Suisse выявилось, что 18 % респондентов с активами на сумму от $1 миллиона до $5 миллионов существовали благодаря семейному наследству, 50 % респондентов с размером активов, превышающим $50 миллионов уже думали о том наследстве, которые оставят сами. Сложнее было выявить глубинные мотивы, которые руководят людьми. Некоторые из тех, кто не родился с огромным состояние, осознают свои сегодняшние возможности и хотят дать другим шанс, который однажды выпал им самим. Другие, с менее альтруистичными мыслями, имеют свои подспудные мотивы, которые, впрочем, не так плохи в контексте благотворительности, как могли бы быть в других сферах, – это, например, откровенное восхождение по социальной лестнице или искупление грехов прошлого. По крайней мере, деньги уходят на хорошее дело. Когда дело доходит до крупных пожертвований, имеет смысл рассматривать тех, кто стоит по ту, состоятельную, сторону тонкой зеленой линии, как на представителей одного из лагерей: традиционалисты, квонты и члены клуба чистой радости.

Супруги Джонас относятся к филантропам-традиционалистам. Они являют собой хрестоматийную американскую историю людей, сделавших себя из ничего, заработавших состояние на собственном бизнесе и отчисляющих его часть на благотворительные проекты, которые, по их ожиданиям, действительно помогают менять мир к лучшему. Впервые, когда я с ними встретился, мне пришлось освободить путь сотрудникам Музея Гуггенхайма. Они переносили с места на место через гостиную в квартире Джонасов рядом с Центральным парком картину Пабло Пикассо. Они одолжили Музею Гуггенхайма авторскую репродукцию Джексона Поллока, которая понадобилась для выставки, а музей прислал такую замену. Это один из приятных бонусов, которыми можно наслаждаться, являясь обладателем коллекции искусства, которую вожделеют даже музеи.

Когда Джонасы продали пятнадцать арт-объектов на аукционе «Кристис» в 2005 году, это послужило основой для серьезного занятия филантропией. Среди этих пятнадцати объектов были работы величайших представителей искусства середины XX века, таких как Аршил Горки, Виллем де Кунинг и Марк Ротко. Пять лотов, выставленных Джонасами на аукционе, установили рекорд, и общая сумма от продаж составила $44,2 миллиона. Они использовали эти деньги, чтобы пополнить фонд своей благотворительной организации. «Мы подумали и решили, что искусство, которое мы коллекционировали на протяжении тридцати лет, настолько возросло в цене, что мы можем использовать его, чтобы помогать людям», – коротко рассказал мне после аукциона мистер Джонас. Они регулярно и щедро делали отчисления на различные благотворительные проекты, но после продажи предметов искусства их цель изменилась: теперь они хотели помочь гораздо большему числу людей – обязательная цель всех серьезных филантропов. Они не захотели выписывать тысячи чеков на миллионы долларов каждый год, они хотели сфокусироваться на чем-то одном и сделать так, чтобы это приносило пользу.

Джонасам предстояло определиться с областью, на которой они могли бы сконцентрировать свою щедрость. Оба супруга росли в бедности и на протяжении своей жизни периодически помогали еврейскому сообществу. Они преуспели в бизнесе. Их не мучило классическое чувство вины и неуверенности, от которого некоторые избавляются отчислениями на благотворительность. Они хотели делать что-то важное. Хоть они и были состоятельны, для того чтобы хотя бы отчасти побороть бедность или помочь евреям, необходимы даже не десятки миллионов долларов – миллиарды. К тому же свое состояние они зарабатывали постепенно, в отличие от большинства предпринимателей из области технологий, которые при определенном везении богатеют в мгновение ока, познали периоды взлетов и падений и не были чересчур уверены в том, что их опыт в бизнесе можно буквально перенести на филантропию. Поэтому мистер Джонас решил действовать прицельно – выбрать аутсайдера, который делает благое дело и однажды может помочь ему самому. «Я всегда чувствовал, что профессии медсестры и учителя общеобразовательных школ – одни из самых неблагодарных, – рассказал он мне. – Медсестры не получают никакой существенной поддержки». По этой причине он учредил Джонас-центр развития сестринского дела, рассудив, что у него достаточно средств, чтобы улучшить положение в сестринском деле в Нью-Йорке. Задача была достаточно серьезной, чтобы занять его на остаток жизни, но вместе с тем точечной, учитывая их финансовые возможности. Они были состоятельны, но рискованное участие в хедж-фондах было не для них. Мистер Джонас добавил: «Мы подумали, что это именно та область задач, где мы действительно можем сделать что-то ощутимое».

Чета Джонас хотела заниматься образованием людей, которые готовят больничных медсестер, надеясь на то, что более качественные преподаватели, в свою очередь, смогут обеспечить экспоненциальный рост числа более профессиональных сестер. Они провели собственное исследование и выяснили, что многие отделения, где готовят медсестер, закрывают, и поэтому их $44 миллиона будут как нельзя кстати и помогут решить проблему. В 2010 году мистер Джонас заказал исследование, чтобы узнать, какому количеству медицинских сестер может помочь их грант. Руководители исследовательской программы Дарлин Кёрли, которая стала исполнительным директором Джонас-центра развития сестринского дела, и Кристин Ковнер, доктор сестринского дела и профессор Колледжа сестринского дела при Нью-Йоркском университете, получили ошеломляющие, но, возможно, несколько преувеличенные результаты. Один профессиональный преподаватель сестринского дела сможет «затронуть жизни» 3,6 миллиона пациентов в год за тридцатилетнюю карьеру (цифра получена на основании подсчета количества студентов, которых обучит этот преподаватель за свою карьеру, и количества пациентов, которым, в свою очередь, поможет каждая из медсестер за свою карьеру). Трудно поверить, что непосредственное влияние всего одного преподавателя может быть таким высоким. Но даже если реальная цифра составляет одну десятую от заявленной, это все равно доказывает, что их филантропическая деятельность действительно может что-то изменить.

Подход Джонасов кажется простым и понятным. Они убеждены в том, что лучше потратить деньги на благотворительность, чем на коллекцию картин музейного уровня на стенах своего дома. Они верят в то, что их деньги могут на что-то влиять, хотя бы на ситуацию с институтом сестринского дела. Свою задачу они решили стандартным для филантропов-традиционалистов путем: учредили совет, объединивший топовых финансистов, административных работников здравоохранения, врачей и медсестер. Их общая цель – спонсировать обучение тысячи учащихся Джонас-центра. На момент нашего разговора перед началом турнира по гольфу они проделали четверть заявленного пути. Каким бы благим ни было их намерение, похоже, что им предстоит осуществить его в одиночку. Одним из самых суровых уроков, который им пришлось усвоить, было открытие, что их друзья, которые на протяжении десятков лет обращались к ним с просьбой о материальных пожертвованиях в пользу их проектов, оказались совсем незаинтересованными в том, чтобы жертвовать в фонд Джонасов, несмотря даже на то что это поможет медсестрам.

Мистер Джонас рассказывал, что несколько лет назад он составил список из двенадцати известных и богатых ньюйоркцев, с которыми был лично знаком, и потратил добрые полгода на то, чтобы встретиться с каждым из них. Встретиться удалось с десятью из них. Он хотел, чтобы через турнир по гольфу каждый из них сделал существенное пожертвование в его фонд: «Они все говорили: «Дональд, ты делаешь важное дело. Мой фонд не собирается в течение девяти месяцев, а моя компания закрыта для таких вещей». Потом они добавляли: «Я готов сделать что-то лично, но не рассчитывай на многое». Я уже знал, что речь идет примерно о пяти тысячах долларов. Я был весьма разочарован. Если бы они хотели, они бы могли перечислить огромные деньги». Однако у них были собственные фонды, советы и проекты, нуждающиеся в поддержке, и помощь деньгами сторонним фондам в их планы не входила. Подобное открытие коснулось не одного только мистера Джонаса. Согласно опросу, проведенному Credit Suisse, который распространился и на Билла Гейтса, Уорена Баффета и Леона Блэка, одних из самых успешных инвесторов в хедж-фонды на территории США, только 7 % из ста пятидесяти самых состоятельных филантропов охотно сотрудничали с другими частными благотворительными организациями. Они предпочитали сотрудничать с бизнесом (40 % респондентов), некоммерческими и правительственными организациями. Все эти люди с гражданской позицией, по сути, замкнулись в собственном благотворительном бункере. «Очень нелегко убедить этих баснословно богатых филантропов из Нью-Йорка, – грустно заметил мистер Джонас. – Они слишком погружены в то, что делают».

А вот Пьер Омидьяр определенно мог бы справиться и в одиночку, будучи владельцем состояния в примерно девять миллиардов долларов, которые он заработал, основав онлайн-аукцион Ebay. Если чета Джонасов представляет собой традиционную ветвь американской филантропии, то Омидьяр находится в авангарде благотворительных тенденций. Такие, как он – более молодые, более богатые, опирающиеся исключительно на факты, – своего рода квонты филантропического мира. Они хотят менять целые области, например, образование, или создавать институции там, где их прежде не было, и делать это так, чтобы результаты можно было измерить в цифрах. Опрос, проведенный Credit Suisse среди участников сектора высоких технологий, показал, что 44 % из филантропов рассчитывают, что результаты их деятельности будут проявлять себя в течение десяти лет – это вам не Карнеги или Рокфеллер, чья щедрость ощущается до сих пор. Только 15 % респондентов планируют, что их филантропическая деятельность будет приносить плоды и после их смерти.

Причина такого подхода может быть в одной из ситуиций, подобных той, которая произошла с Омидьяром, когда через три года после запуска в 1995 году Ebay вышла на биржу и стала публичной компанией. Всего через несколько дней после проведения IPO (публичного первичного предложения. – Прим. пер.) компания Омидьяра стоила один миллиард долларов. «Я не успел слишком привязаться к результатам своего труда, потому что не могу сказать, что это был очень уж тяжкий труд, – рассказал он мне, находясь в своем доме в Гонолулу. – По-настоящему серьезно, без отпусков, я трудился всего три года. И я прекрасно осознаю, что за короткий промежуток времени я заработал какое-то немыслимое количество денег». Мать Омидьяра была лингвистом, отец – хирургом. Когда ему было шесть лет, ради получения образования семья уехала из Ирана в Париж, а затем в Вашингтон. В период его взросления семья мало касалась темы филантропии, и поэтому у Пьера благотворительность ассоциировалась с пожертвованиями в случае стихийных бедствий. «Я не записывался волонтером, я не делал пожертвований. Это не было важной частью моей жизни, впрочем, как и аукционы и коллекционирование».

Когда речь заходит о благотворительности, разница между филантропами вроде Дональда Джонаса и Пьера Омидьяра заключается не в размере их состояний, а во времени, которое потребовалось, чтобы эти состояния заработать. И это в результате сказывается на том, как они участвуют в благотворительности. Джонас трудился всю свою жизнь и до конца жизни отчислял деньги на помощь другим. Омидьяр, которому был тридцать один год, когда Ebay вышла на биржу, сказал, что видел, как люди годами упорного труда стоят бизнес, но даже отдаленно не приближаются к тому уровню благосостояния, которое было у него. Он хотел быть уверен в том, что его многочисленные миллиарды не будут бездарно растрачены. Спустя семь лет после начала отчисления средств на нужды других он смог определить для себя разницу между благотворительностью и филантропией, что в дальнейшем служило ему неким ориентиром. Благотворительность призвана помогать в решении неотложных проблем, как, например, в ситуации стихийных бедствий. Филантропия, как писал он в своей статье от 2011 года для Harward Buisness Review, направлена на «улучшение состояния человечества и мира в целом», то есть смотрит в завтрашний день.

Он рассказал мне, что это желание появилось из наблюдений за тем, как функционирует Ebay. Сервис позволял людям покупать и продавать вещи и услуги, но, кроме этого, он помогал выстраивать доверие между незнакомыми людьми, без которого сделки не могли бы состояться. Он хотел, чтобы и его филантропическая деятельность функционировала подобным образом: «Мне было неинтересно заниматься филантропией ради своих собственных интересов. Я хотел помогать людям достигать целей, как это делает сервис Ebay». Омидьяр решил объединить филантропию, которая не предполагает возврата средств, и частное инвестирование, которое, наоборот, предполагает. На тот момент его идея была новаторской, еще никто не делал ничего подобного. Одно из направлений, в которое он вкладывал деньги, – микрокредитование. «Оказать финансовую поддержку малому предпринимателю в Индии, чтобы он, в свою очередь, мог давать займы тем, кто находится у самого основания пирамиды (говоря на языке филантропов, «беднейшим из бедных»), – формально это частное инвестирование, но в своей сути истинная филантропия». Омидьяр пояснил свою позицию: «Когда вы просто даете человеку грант, у него нет мотивации и ответной реакции рынка, чтобы строить самоокупаемое предприятие. Он просто придет к вам за следующим грантом». Несмотря на то что микрокредитование омрачено скандалами на почве высоких процентных ставок, оно воплощает саму идею социального обмена, которая пронизывает деятельность Омидьяра и подобных ему.

На момент нашего разговора сеть Омидьяра, под флагом которой осуществляется инвестиционная деятельность и предоставление грантов, была сконцентрирована на развитии системы образования и мобильных технологий в развивающихся странах. Одним из проектов в рамках кампании была Bridge International Academies – кенийская организация, которая быстро и относительно недорого строит «школы в коробке» в бедных сельских местностях. В 2009 году Сеть Омидьяра инвестировала в проект $1,8 миллиона, что позволило построить восемь таких школ, в каждой из которых обучается около трехсот детей за $4 в месяц. Цель проекта – распространить сеть школ по всей Африке и другим развивающимся регионам. Говоря в терминах филантропии, это масштабируемый проект, то есть его можно воспроизводить абсолютно в любой точке мира. Но этот проект показывает слабую сторону или как минимум недостаток подхода Омидьяра. Многие филантропы, которые видят свою миссию в том, чтобы давать импульс для дальнейшего развития, не решают равноценные проблемы, такие как необходимость реформы образования, борьбы с неравенством доходов, повышения качества сестринского обслуживания, в странах развитого мира. В бедных странах их деньги могут оказать гораздо более ярко выраженный эффект, поскольку людям там приходится начинать с гораздо более низких ступеней. «Если в трущобах Найроби вы за сорок тысяч долларов можете построить целую школу, то в Соединенных Штатах на эту же сумму можно разве что отремонтировать душевые в школе, – признал Омидьяр. – Меня действительно в большей степени увлекает работа с развивающимися странами, потому что за посильные деньги там можно оказать помощь сотням тысяч людей». Или, как рассказал мне Мэтт Банник, партнер Омидьяра по Сети на конференции участников Глобальной клинтонской инициативы в Нью-Йорке, им часто приходится слышать: «Это, конечно, здорово, что вы решаете проблемы образования в развивающемся мире, но ведь и здесь у нас хватает проблем». А мы задаем себе вопрос: «Что мы можем сделать, чтобы наша инициатива стала катализатором для дальнейших перемен? Открытие нескольких чартерных школ не решит проблему».

С учетом того, что он уже сделал и что планирует сделать в ближайшие пятьдесят лет, у Омидьяра есть все шансы серьезно улучшить жизнь в беднейших частях света. Такие, как он, возможно, и не могут сократить пропасть между Одним Процентом и девяносто девятью процентами населения в Америке, зато они могут сократить пропасть между бедным в Африке и бедным в Америке, который, по африканским меркам, живет как американский Один Процент. «Наша миссия как филантропов состоит в том, чтобы распознать самые острые проблемы и найти метод, обладающий наибольшим потенциалом вытащить людей из нищеты и предоставить им возможность достойного существования», – сказал Омидьяр.

«В людях живет естественное чувство сострадания к другим. Технологии сократили стоимость участия и повысили желание людей помогать другим. Мы живем в такое время, когда мы как человечество можем более эффективно решать имеющиеся проблемы».

Пол Пифф, психолог из Университета Калифорнии в Беркли, со скепсисом относится к филантропическим позывам состоятельных людей. Он считает, что они руководствуются низменными мотивами, ищут нуждающихся слишком далеко, а иногда и то и другое сразу. Он провел оригинальное исследование, чтобы проверить свою гипотезу и оценить, насколько склонны к состраданию и желанию помочь другим бедные и богатые люди. Целью исследования было определить влияние принадлежности к определенному социальному классу на чувство общности, моральные суждения и щедрость. Результаты его исследования показали, что состоятельные люди в большей мере ценят деньги, нежели сообщество. Это его поразило. Но лично мне это кристально понятно. Если у вас много денег, вам не придется просить о помощи друзей: вы можете заплатить другим людям, и они сделают то, что нужно. Его исследование ставит нас перед необходимостью задуматься о проблеме пожертвований: следует ли нам помогать только тем, кого мы знаем, что примерно в стиле Джонаса, или же мы должны метить выше и стремиться творить добро большего масштаба, как делает Омидьяр, даже если это происходит в ущерб проблемам, которые существуют ближе к дому и которые также нуждаются в решении.

Пифф исследует этот вопрос. В большей степени его интересуют психологические мотивации, которые побуждают человека выписать чек. Первая причина, которую озвучивают люди, состоит в том, что это делают другие, и это положительно сказывается на их имидже. Он провел параллель с человеком, покупающим автомобиль Toyota Prius, который стоит вдвое дороже, чем обычная Toyota, и настолько же неудобен. Но из-за того, что у этой модели гибридный двигатель, ее владелец может рассчитывать на одобрение в некоторых кругах, чего бы не случилось, если бы он сделал выбор в пользу Mercedez-Benz C-класса – автомобиля, стоящего примерно столько же, сколько и Prius, но превосходящего его во всем, кроме эффективности сжигания топлива и экологичности. «Филантропия выставляет напоказ их альтруизм, – сказал мне Пол. – Когда вы жертвуете деньги родному университету, вы выглядите щедрым человеком. И как результат, получаете репутационную выгоду». Нельзя сказать, что это плохая причина. Миссис Джонас рассказывала, что до того, как они сконцентрировались на сестринском деле, они постоянно подвергались «социальному шантажу» со стороны своих друзей и знакомых, которые просили их пожертвовать деньги на их благотворительные проекты и обещали сделать то же самое в ответ. Но в этом не было структурированного, связного плана. Это было просто перечисление средств на какие-то точечные мероприятия и встречи за обедом. Примерно этим и занимается большинство состоятельных людей, которым нужно потратить много денег.

Пифф обнаружил, что вторая по популярности причина для пожертвований заключается в том, что люди, оказавшись на вершине карьерной лестницы, осознают, насколько трудным был путь сюда, и даже могут признать, что успехом в карьере они обязаны везению не меньше, чем своим профессиональным качествам. Особенно сопереживающие могут даже захотеть делать что-то, чтобы помогать другим пробиться в суровом и несправедливом мире.

Угроза для нуждающихся людей состоит в том, что богатейшие мира сего (читай – элита Силиконовой долины) с гораздо большим энтузиазмом пытаются искоренить малярию в Африке, что с точки зрения логистики проблематично, но с медицинской довольно просто, чем побороть голод в Америке или улучшить систему общеобразовательных школ, битком набитых детьми из бедных семей, с родителями, пропадающими на работе, или без родителей вовсе. Исследование, проведенное Credit Suisse, показало, что двадцать семь процентов филантропов с доходом более $50 миллионов занимаются благотворительностью на интернациональном уровне. У Пола Пиффа на этот счет свое мнение. Будь то Африка или центр Америки, жертвователь может оставаться равнодушным к проблемам, которые у других вызывают сострадание, и рассматривать более широкие слои общества, нежели своих соседей. «Трудно принять мысль о том, что богатые люди принимают более практичные решения и менее чувствительны к страданиям других. Но в способности не чувствовать эти страдания есть и положительный аспект, особенно когда необходимо сделать выбор: в некоторых ситуациях состоятельные люди могли более взвешенно подойти к оценке издержек и пользы, именно потому что были менее восприимчивы к страданиям одного человека и предпочли помощь многим».

Но почему бы не помочь своему соседу? Пифф выявил, что те, кто ощущает себя более состоятельным по сравнению с кем-то вне зависимости от реальных размеров своего благосостояния, гораздо меньше беспокоятся о своих соседях. В нескольких своих исследованиях Пифф заставлял испытуемых ощущать себя богаче или беднее, чем они на самом деле являлись; их поведение различалось. «Интуитивно могло бы показаться, что поведение должно отличаться в случае, если вы были рождены богатым или стали таковым самостоятельно, – сказал Пифф. – Результаты доказали обратное. Когда я приводил в лабораторию богатых людей и заставлял их почувствовать себя бедными, они вели себя более этично». В одном эксперименте они брали меньше сладостей, приготовленных для детей. В другом – реже шли на обман. В следующем своем исследовании Пифф попросил участников эксперимента написать три преимущества, которые дает совместная работа. Выполняя тест, они продемонстрировали более высокие результаты именно благодаря сотрудничеству, в отличие от тех испытуемых, которых предварительно не просили задуматься о пользе совместной работы. Еще в одном эксперименте, нацеленном на то, чтобы оценить готовность людей пожертвовать своим временем ради другого, состоятельным людям демонстрировали сорокашестисекундный ролик о детской бедности. Впоследствии испытуемые, которые видели этот ролик, с большей готовностью откликнулись на просьбу задержаться и помочь незнакомому им человеку, чем те, кто ролик не смотрел. И наоборот, когда людей, зарабатывающих в среднем десять долларов в час, заставляли почувствовать себя более состоятельными, чем они есть, они неожиданно начинали считать, что их время стоит больше, и отказывались задержаться, чтобы помочь незнакомому человеку. «Поведение может варьироваться, – говорит Пифф. – Богатство или бедность обуславливает социальная среда, в которых существует человек. А она, в свою очередь, навязывает определенные шаблоны поведения. Когда вы богаты, вы более независимы. Вы считаете себя более значительным. Вы используете больше ресурсов. Но лишись вы своего состояния, картина может радикально поменяться».

Исследования Пиффа на данный момент еще продолжаются. Он изучает самый широкий, хотя и не полный спектр групп людей, считающихся состоятельными. Он признался, что у него не было возможности провести эксперимент с действительно бедными, чей уровень ежегодного дохода не превышает $15 000 долларов, и с теми тремя процентами населения Америки с доходами, превышающими $200 000 в год. Тем не менее Пифф говорит: «Определяющий поведение фактор – то, как вы себя ощущаете в настоящий момент». Результаты его исследований не означают, что богатые люди не реагируют на призывы о помощи в щедром размере. Они реагируют. Более того, они проявляют большую дальновидность, заранее оценивая эффект от пожертвований, сделанных в некризисный момент, вместо того чтобы дожидаться экстренной ситуации. Такой подход демонстрирует их способность смотреть на проблему, отбросив эмоции, и адекватно оценивать ее. Предпочтут ли они дать $1000 соседу, который принял неверное решение в финансовом смысле, чтобы исправить ситуацию, или же направить эту же сумму на оказание экстренной помощи в Гаити, где на эти деньги можно помочь десяткам людей? Ответ кажется очевидным, но это не сделает соседа более счастливым. Как и в истории Фертела, отправившегося в Цюрих просить помощи у своего отца и получившего отказ, сосед наверняка подумает, что у его состоятельного приятеля есть все возможности ему помочь, но он предпочитает сэкономить. А состоятельный сосед тем временем может думать о том, что таким образом он может принести максимальную пользу от своего пожертвования, а его сосед – расточитель, который не умеет принимать решения. Для менее состоятельных людей их желание помочь соседу может возыметь негативные экономические последствия и помешать им улучшить текущую ситуацию. «Они становятся заложниками сообществ, которые помогают им кое-как удерживаться на плаву, но не показывают, как идти вперед», – говорит Пифф.

«В период тяжелого экономического времени состоятельные люди стремятся использовать собственные достижения на полную мощность. Вопрос только в том, что именно поможет это сделать».

Понятия «более состоятельный» и «сообщество» всегда связаны друг с другом. Как мы увидели в главе про увязших в долгах жителей Дарьена, Коннектикут, некоторые обитатели этого сообщества богаты по всем статьям, но далеко не состоятельны, какими обычно бывают семейства, если судить по их домам на побережье. В их ситуации с большим успехом можно ожидать пожертвования в пользу кого-то из своего сообщества и при этом невозможность представить мир за пределами своего идеального городка, в котором они живут. «Средства значат много, но субъективное чувство состоятельности значит куда больше, – говорит Пифф. – Чем больше денег вы зарабатываете, чем более вы образованы, тем выше вы ставите себя на социальной лестнице. В этом разница между тем, где вы находитесь, и тем, где, как вам кажется, вы находитесь».

Эта разница проявилась во время протестов «Захвати Уолл-стрит» в Нью-Йорке. По словам Дэвида Гребера, антрополога и одного из организаторов движения, среди примкнувших на сторону протестующих были юные, хорошо образованные и богатые во всех смыслах люди. Даже если не все из них были столь же образованы и состоятельны, как Собель, они тем не менее имели возможность отпроситься из школы и с работы (или не работать вовсе благодаря родителям), чтобы принять участие в протестах против экономической системы, которую считали несправедливой. Некоторые из протестующих вполне могли быть обременены долгами по студенческому займу, но их никто не заставлял поступать в дорогой частный колледж вместо менее дорогого государственного университета и потом жить в таком дорогом городе, как Нью-Йорк. (Самый нелепый лагерь протестующих в рамках движения «Захвати Уолл-стрит», который мне довелось видеть, был разбит студентами Лиги Плюща прямо перед главным входом в Йельский университет; разумеется, все с iPhone и iPad, и все скандировали лозунги движения.) При этом эти довольно привилегированные протестанты таким образом боролись с людьми, живущими в самых привлекательных районах Манхэттена и Бруклина или пригородах вроде Вестчестера и Фэрфилда.

Люди, обитающие в этих славных, благополучных местах, отвечают весьма рискованным контраргументом: их нельзя назвать богатыми, потому что на проживание и содержание детей в том месте, где они живут, очень высокие расходы, поэтому несправедливо демонизировать их за успех. Безусловно, они правы, но в глазах всей нации они все равно выглядят богатыми. Жалобы на тяготы содержания двухмиллионного особняка и дороговизны частных школ едва ли вызовут симпатию к вам со стороны остальной Америки, даже если у вашего соседа дом еще больше вашего и больше детей учатся в частной школе. «Восприятие того, что вы имеете, предопределяет поведение людей, стоящих ниже на социальной лестнице», – говорит Пифф. Такое восприятие объясняет желание людей помогать тем, кому в жизни повезло меньше, чем им, или, наоборот, трястись за свои деньги, потому что сосед живет лучше.

Все это основывается на убежденности в том, что давать деньги менее удачливым – хорошо. Но при том, что многие могут счесть эгоистичным желание сохранить деньги для своих детей, такое решение может быть оценено как рациональное. Далеко не все состоятельные люди считают своим долгом жертвовать свои деньги на благотворительные нужды. Ларри Эллисон, основатель корпорации Oracle, входящий в двадцатку самых богатых людей мира, на протяжении долгого времени не участвовал в благотворительности, пока в 2010 году не присоединился к «Клятве дарения» – инициативе, основанной Биллом Гейтсом и Уорреном Баффетом. Когда Эллисон подписывал Клятву, он сделал заявление, что вложил 95 % своих акций в фонд инициативы и что он всегда планировал раздать свои активы тихо и не привлекая внимания. Возможно, он на самом деле всегда имел именно такие намерения, но учитывая его экстравагантный образ жизни (от спонсирования яхтенных команд, участвующих в Кубке Америки, до приобретения одного из островов Гавайского архипелага и постоянной смены жен), его критики были настроены скептически. Кажется, однажды его склонили к пожертвованию в размере $115 миллионов Гарвардскому университету, несмотря даже на то что он никогда там не учился и был изгнан из двух колледжей в Иллинойсе, но затем Эллисон изменил решение. Он объяснил, что передумал после того, как Ларри Саммерс покинул пост президента Гарварда. Карлос Слим Элу, мексиканский медиамагнат и единственный, чье состояние превышает в размерах состояние Билла Гейтса, имеет более аргументированную позиции по поводу нежелания участвовать в благотворительности. «Единственный способ побороть бедность – это создавать рабочие места, – говорится в материале Wall Street Journal. – За последние пятьдесят лет на благотворительность были потрачены многие миллиарды долларов, а проблема по-прежнему не решена». Он добавил, что не намерен подписывать «Клятву дарения»: «Там есть строчка о том, что мы должны оставить после себя нашим детям лучшую страну. Но гораздо важнее оставить нашей стране лучших детей». При этом Слим далеко не скряга, он инвестирует деньги в венчурный фонд, который занимается созданием рабочих мест для бедных. Мотивацией многих состоятельных людей, занимающихся благотворительностью, служит внутреннее удовлетворение от причастности к доброму делу и статус в обществе, приобретаемый благодаря членству в советах и участию в мероприятиях, сопряженных с филантропической деятельностью. Чарльз Бронфман, бывший сопредседатель компании Seagram Company и основатель Andrea and Charles Bronfman Philanthropies, рассказал мне, что он никогда не испытывал на себе вынужденной необходимости жертвовать деньги. «Я никогда не отдаю должное. Мне не нравится такая формулировка. Я даю деньги, потому что мне этого хочется». Бронфман, который написал две книги, посвященные филантропии («Искусство давать» и «Искусство творить добро»), сказал, что машина благотворительности в Америке работает стабильно. Даже в периоды спада в экономике уровень расходов на благотворительность радикально не сокращался и возвращался на прежний уровень, как только ситуация стабилизировалась. «Это может быть ради избавления от чувства вины. Это может быть ради удовольствия. Но в конечном счете именно благотворительность позволяет вам чувствовать себя лучше», – сказал он мне.

«Исследование филантропии среди состоятельных частных лиц», проведенное Банком Америки в 2012 году, показало, что 95 % состоятельных домохозяйств (в рамках исследования под состоятельными подразумевались люди с чистыми активами от $1 миллиона или уровнем дохода, превышающим $200 000 в год) жертвовали средства на благотворительность, в то время как среди остального населения страны благотворительностью занимались лишь 65 %. Более того, половина от $300 миллиардов совокупных пожертвований по результатам прошлого года была сделана 3 % самых состоятельных домохозяйств. Это группа людей отчисляла на благотворительные нужды примерно 9 % от своего дохода. Также 88 % этих людей на добровольных началах участвовали в качестве членов некоммерческих советов. Исследование показало, что «состоятельные филантропы в большинстве случаев жертвуют средства по следующим причинам: 74 % были впечатлены тем, что с помощью подаренных средств можно действительно поменять ситуацию; 71 % были уверены в финансовой безопасности; 69 % делают отчисления в одну и ту же организацию или на одно и то же дело на протяжении многих лет; 68 % верят в эффективность деятельности организации, в фонд которой перечисляют средства. Менее трети опрошенных сказали, что занимаются благотворительностью для сокращения налогооблагаемой базы, а половина ответила, что продолжила бы делать пожертвования, даже если бы отменили налоговые льготы. 95 % самых богатых из респондентов ответили, что продолжат заниматься благотворительностью, даже если отменят налог на недвижимость. И только 18 % откровенно заявили, что «испытывали потребность в публичности и признании обществом, которых можно добиться как раз с помощью благотворительных мероприятий». Может показаться, что эти результаты противоречат результатам исследований Пола Пиффа, однако они лишь подтверждают их: все эти жертвователи принимают взвешенное решение, выбирая, на какие нужды жертвовать свои деньги, а не пропускают рабочий день, чтобы великодушно помочь соседу починить водопровод. Это как раз тот случай, когда ваше положение по правильную сторону от тонкой зеленой линии может принести пользу большим группам людей, но вызвать неприязнь и непонимание среди нуждающихся людей в ближнем окружении благотворителя.

Большинство из нас, людей, не являющихся миллионерами и миллиардерами, жертвует деньги на благотворительность, потому что верит в общее дело или считает, что так мы будем чувствовать себя лучше. Консультанты состоятельных людей саркастически называют это филантропией чековой книжки. Но некоторые из богатейших людей поступают ровно таким же образом. Они являются членами клуба чистого удовольствия, как я это называю. Их способность сочетать планирование и спонтанность может послужить отличным примером для других, в том числе и для людей с гораздо более скромными возможностями. Джон Хантсман-старший – один из таких представителей этого клуба и один из самых щедрых благотворителей, о котором большинство людей даже не знают. Он один из немногих филантропов, который в совокупности пожертвовал более миллиарда долларов на благотворительные нужды.

Несмотря на масштабы своих пожертвований, он руководствуется теми же общечеловеческими эмоциями, что и большинство людей. Например, в конце 1988 года он смотрел телевизор у себя дома в штате Юта. Все новостные передачи рассказывали о разрушительном землетрясении в Армении, которая на тот момент была частью Советского Союза. Шестьдесят с чем-то тысяч человек погибли, а сотни тысяч лишились домов; восемьдесят процентов зданий в Спитаке было разрушено. «Я не знал, где находится Спитак, – рассказал мне Хантсман. – Просто это поразило меня до глубины души. Было невыносимо смотреть на все эти разрушенные семьи». Он хотел помочь, и он помог, сев на самолет вместе с Армандом Хаммером, врачом, бизнесменом и некогда председателем корпорации Occidental Petroleum. С той поездки Хантсман посетил Армению сорок шесть раз и пожертвовал $50 миллионов на ее восстановление после бедствия. Каждый год он выделяет гранты на обучение в Америке примерно двадцати пяти армянским студентам. «Я не знаю, почему это так меня затронуло. И почему я начал жертвовать деньги. Сложно понять, что происходит в твоей голове».

Сын строгого и по временам жестокого сельского учителя в Айдахо, мормон, Хантсман получил стипендию на учебу в Университете Пенсильвании от одной еврейской семьи из Сан-Франциско. «Я осознавал, как мне повезло, – вспоминал Хантсман. – Без этой стипендии я бы не потянул учебу». Он всегда помнил об этом шансе, который был ему дан. Начав с торговли яйцами сразу после службы в морском флоте, Хантсман вскоре оказался в промышленности. В 1974 году он разработал двустворчатую коробку для одного из продуктов McDonald’s – биг-мака. Через два года он продал свою компанию Huntsman Container Corporation и начал производить товары из полистирола – материала, любимого не многими, но многими используемого. Это то, из чего делают упаковку для арахиса, одноразовые бритвенные станки и стаканчики для йогурта. Хантсман взял свою компанию Huntsman Chemical Corporation и расширил ее до производителя всего, что только можно: от специального текстиля до рам из углеродного волокна для Lamborghini Aventador. По его словам, доход компании за 2013 год составил $12 миллиардов.

Но его благотворительная деятельность началась довольно рано. Будучи молодым офицером морского флота с зарплатой $320 в месяц, он отдавал 10 % от своего жалованья в Церковь Иисуса Христа Святых последних дней, в организацию, которая помогает нуждающимся.

«Теперь, оглядываясь назад, я пониманию, что эти триста двадцать долларов были нужны нам самим», – вспоминает Хантсман. Но он подсел на радость, которую получал, помогая другим. Хантсман, которому было семьдесят шесть лет на момент нашего разговора, рассказал, что к тому времени, как он заработал свой первый миллион, он и его жена Карен пожертвовали примерно 20–25 % от него. Их цель была проста – помогать людям, выписывая чеки разнообразным группам, от организаций, которые помогают бездомным, до местного симфонического оркестра. По мере роста его состояния росли и суммы, выделяемые на благотворительность, хотя теперь он их оценивает как весьма скромные по сравнению с сегодняшними. «Мы подсчитали, что делали пожертвования в размере от десяти до пятидесяти тысяч долларов примерно в тридцать – сорок различных благотворительных организаций. Возможно, только одна из них получила около двух с половиной миллионов долларов», – рассказал он. Еще он сказал, что так никогда бы и не узнал, сколько в совокупности он пожертвовал в различные организации, если бы журнал Forbes не подвел подсчеты. Он взял их цифру, на тот момент немного неактуальную, и прибавил сумму пожертвований за последнее время. Итоговая цифра за 2013 год оказалась примерно $1,6 миллиарда. Цифры, по его словам, не имеют для него никакого значения: он просто предан делу. Самый крупный его благотворительный проект – Институт онкологии имени Хантсмана в Юте. Он выделил $450 миллионов на его создание и развитие и задался дерзкой целью излечения людей от рака. Хантсман был знаком с раком не понаслышке: болезнь унесла жизни его отца, матери и мачехи, а ему удалось пережить четыре разновидности рака. «Если бы кто-то сказал мне: «Джон, нам нужно $250 миллионов в год, начиная с этого дня, и мы сможем сделать прорыв в лечении рака яичников», я бы собрал эти $250 миллионов за два месяца, – говорил он мне. – Ты будешь работать день и ночь, если дело находит отклик в твоем сердце. Ты просто идешь и заставляешь себя достать эти деньги. И это доставляет тебе радость и удовольствие. Это превращается в настоящую гонку и также вызывает у меня много эмоций».

Неудивительно, что он не терпит людей, которые не занимаются благотворительностью. Он был среди первых подписавших «Клятву дарения» Баффета – Гейтса и однажды высказался, что глупо жертвовать только половину своего дохода: «Я предложил, чтобы отчисления на благотворительность составляли восемьдесят процентов. Зачем им половина от десяти миллиардов?» Когда заходит речь о том, чтобы применить свои серьезные навыки в бизнесе к управлению больницей, носящей его имя, он не считает разумным даже пытаться: «Я просто просовываю чек под дверь и убегаю в укрытие. Они знают, что делают, а я нет». Удивительно, что это слова миллиардера. Обычно большинство из них убеждены в том, что успех в одном бизнесе обеспечивает им достаточное понимание того, как должно эффективно функционировать их благотворительное предприятие.

При этом Хантсман не отказывает себе в удовольствии поведать о своих планах или блеснуть размерами своих пожертвований. Он рассказывал, что он был в ресторане и завязал разговор с официантом – иммигрантом с Кубы. Парень сказал, что собирается жениться и работает для того, чтобы заработать на колледж. «Я сказал ему: “Оставьте мне свое имя и адрес, и я отправляю его в колледж. Меня вдохновляет и восторгает возможность помочь другому”». Не беспокоят его и нападки за то, что он якобы беспорядочно раздает «подачки». В отеле в Филадельфии, где он остановился, за ним закрепилась известность человека, который дает каждому, кто ему помогает, $100. Он рассказал, что в свой визит незадолго до нашего разговора посыльного, который заботился о нем (еще бы!), не было на месте. «Я был у себя в номере и услышал стук в дверь. Я открыл ее, это был Дэниел. Он сказал: “Я принес вам еще несколько бутылок воды”. Я сказал: “Я сразу понял, что тебя нет, как только зашел. Вот твои сто долларов”. Это не тот тип запланированных пожертвований, который бы одобрил консультант, но Хантсману это приносит удовлетворение. “Это такая разновидность удовольствия. Оно не всегда должно сопровождаться одобрением со стороны. Мы не в киноиндустрии. Мы не обязаны сообщать, сколько мы пожертвовали. Мы просто зависим от этого чувства радостного возбуждения, когда видим, что можем как-то изменить жизнь людей”».

Хантсману не нужны консультанты по филантропии, впрочем как не нужны ему и методы оценки успешности его пожертвований. Он просто ожидает, что в исследованиях рака будет прогресс, студенты, которые получают его стипендию, покажут хорошие результаты, а у женщин – жертв бытового насилия благодаря другой благотворительной программе появилась крыша над головой и шанс начать новую жизнь. «Важно не то, сколько вы даете, важно, что вы даете».

По мнению одного ученого, пожертвования могут помочь в финансовом смысле. Артур Брукс, президент Института американского предпринимательства, проанализировал тридцать домохозяйств в Америке и обнаружил, что те из них, которые занимаются благотворительностью, в большинстве своем, при прочих равных, более состоятельны. Также он отметил, что Юта стоит на первом месте по общему количеству пожертвований среди всех штатов Америки. «Если вы возьмете две идентичных семьи – одно и то же вероисповедание, принадлежность к одной расе, одинаковое количество детей, один город проживания, одинаковый уровень образования и т. д., – то есть все, кроме того, что одна из семей отдает на благотворительность на $100 больше, чем другая, доход первой семьи в среднем будет выше на $375», – рассказал он в своей речи в 2009 году. Данные также показали, что и те, кто занимается волонтерской деятельностью, также более благополучны в финансовом отношении. Брукс сказал, что вначале он сомневался в правдивости результатов своего исследования. Затем он увидел данные, которые демонстрировали, что за пятьдесят лет вплоть до 2004 года увеличение пожертвований опережало увеличение покупательской способности на сорок процентных пунктов. Это был тот случай, когда факторы взаимосвязаны, и один дает импульс для роста другому. В некотором смысле это наблюдение связано с тем, что психологи изучают на протяжении многих лет, – взаимозависимостью счастья и щедрости. «Вероятность того, что люди, занимающиеся благотворительностью, ответят, что считают себя очень счастливыми людьми, на сорок три процента выше, чем вероятность того, что так ответят те, кто не делает пожертвований. Вероятность того, что люди, которые регулярно сдают кровь, ответят, что считают себя очень счастливыми людьми, в два раза выше, чем вероятность того, что так ответят те, кто не сдает кровь. Подобным образом гораздо более счастливыми ощущают себя те, кто работают волонтерами. Список можно продолжать еще долго». Сложнее понять, являются ли более счастливые по своей сути люди более склонными к благотворительности. Объяснение, по версии Брукса, довольно простое: участие в благотворительных и волонтерских проектах снижает уровень стресса и оказывает положительный эффект на все сферы жизни человека, в том числе и на способность зарабатывать. Также это позволяет таким людям выглядеть в глазах других людей лидерами и, как результат, продвигаться в своей карьере.

Даже спустя шесть лет после того, как супруги Джонас продали половину своей коллекции картин, чтобы финансировать свою благотворительную деятельность, миссис Джонас до сих пор скучает по ним. В мою последнюю встречу с ними в их квартире она провела меня в дальнюю комнату и показала мне фотографию, на которой запечатлены двести пятьдесят преподавателей сестринского дела – мужчины и женщины, все разного возраста и расовой принадлежности. «Все эти люди из разных уголков мира. Черные, белые, мужчины, женщины, всех форм и размеров, и они везде». Но в углу комнаты в недорогих рамах, из тех, которые продаются в магазинах Lechters, были фотографии тех картин, которые были проданы, чтобы стало возможным учредить фонд. Это были всего лишь любительские снимки, сделанные перед тем, как картины выставили на аукцион. «В этом месте я плачу, – сказала миссис Джонас. – Это потрясающая работа де Кунинга. Поллок, Роберт Мазервелл. Дональд хотел продать их все, но я не хотела. Для меня это большая грусть. – Она сделала паузу. – Он сказал, что мы прожили с этими картинами тридцать пять лет, пора с ними расстаться. А я сказала, что мы и так расстанемся с ними, после того как умрем. Они были мне как дети. Мы покупали их не для того, чтобы их продать. Спустя много слез нам удалось прийти к компромиссу: мы продали пятнадцать картин и оставили пятнадцать для себя».

Когда мы возвращались обратно в переднюю часть квартиры, мистер Джонас молчал. Он знал, что для его жены было тяжело расстаться с картинами. Но она поняла необходимость этого и определенно была горда тем, что их деньги помогали людям. «Я вижу, что это неизмеримо изменило нашу жизнь. Дональд был бы глубоко несчастен, если бы мы не пошли на этот шаг. Он сидел бы здесь, смотрел на картины и очень мучился», – сказала она.

Неважно, какого размера пожертвование делает человек, немного боли не повредит: боль напоминает дающему о том, что он жертвует что-то. И это может помочь человеку стать хотя бы немного ближе к людям, находящимся по другую сторону тонкой зеленой линии.