Глава 3
Хозяином особняка № 29 Грэйт-Куин-стрит был мистер Перси Бакл, но он не был джентльменом, как и мужчина, собирающийся теперь войти в его дом.
Год назад мистер Бакл был простым бакалейщиком с Клеркенуэлла, а за четыре года до этого его хорошо знали в мелких распивочных, дешевых мюзик-холлах и игорных домах в районе Лаймхауза[Участок лондонских доков.
] как торговца жареной рыбой.
А потом однажды, в холодное осеннее утро 1830 года Перси Бакла «навестил поверенный»; в результате этого визита он стал наследником немалого богатства, и в течение каких-нибудь двух месяцев уже был хозяином особняка на Грэйт-Куин-стрит и владельцем театра «Лицей» на Холборн-Хилл.
После того как он потратил целую жизнь, чтобы, изнурительно трудясь, превратиться из уличного торговца жареной рыбой в бакалейщика, известие о богатом наследстве стало для него настоящим потрясением; сначала его свалила горячка, и он был как бы не в себе: ничего не ел, кроме бульона с сухариками, которым кормила его дочь сумасшедшей женщины, нанятой мыть лестницы. Немало дней было потрачено им на размышления о темных и кровавых делах и руке закона, приведших покойного незнакомца к порогу дома бакалейщика в Клеркенуэлле. Лежа в своей отглаженной сорочке на свежевыстиранных простынях, он следил за небольшим квадратным солнечным зайчиком, перемещавшимся со стены на стену его спальни.
Но на третье утро, совпавшее с Днем Гая Фокса, жар спал, и Перси Бакл, окинув взглядом свою небольшую спальню, вдруг понял, что отныне ему уже никогда не придется взвешивать кому-либо фунт муки.
Я могу целыми днями напролет читать книги.
Будучи бакалейщиком, он был начитанным человеком. Таким он был всю свою жизнь – даже когда устав, едва мог прочитать вечером полстраницы «Айвенго», даже когда от него постоянно разило кильками и скумбрией, и тогда он был читателем Публичной библиотеки и постоянным слушателем в Рабочем институте.
Он сидел на постели и поглаживал свои небольшие усики. В его спокойных голубых глазах снова замелькал огонек, который обычно зажигается у ученых мужей, обсуждающих проблемы анестезии или механики в коридоре, полном сквозняков.
В течение недели он отдал все запасы своей бакалейной лавки местному приходу, нашел себе портного, навестил книжный магазин Флетчера на Пиккадилли и приобрел полное издание Гиббона: «История упадка и разрушения Римской Империи». Наконец, он переселился в особняк на Грэйт-Куин-стрит, где с удовольствием нанял в качестве горничной при кухне дочь своей поломойки. Он действительно испытывал большую симпатию к Мерси Ларкин и даже хотел сделать ее экономкой, пока не узнал, сколь многочисленна прислуга в доставшемся ему доме – каждый только и ждал, когда владелец дома расплатится с ним за последний квартал.
Мистеру Баклу понадобилась неделя, дабы понять, что кроме дома, он унаследовал еще пьянствующего и выжившего из ума от старости дворецкого по имени Спинкс, двух лакеев, кухарку и экономку, которая, как царица, взяла верх даже над дворецким. Иногда мистеру Баклу казалось, что дом слишком мал для такого количества слуг, но, оказалось, что его благодетель был привязан к своим слугам так же сильно, как и к своим кошкам. Мистеру Баклу пришлось подготовить себя и к этому тоже.
Он позволял кошкам – их оказалось пять – входить в дом и выходить из него через открытое окно гостиной. Они совсем не мешали ему. Наоборот, он вскоре мог есть мармелад, держа мурлыкающую кошку на груди.
Он также не видел ничего неприятного в том, что красноносый дворецкий засыпал над серебряным подносом, хотя, если быть точным, у мистера Бакла просто не хватало пороха запретить надменному старику пьянствовать. Он также немного побаивался экономки, но поскольку она покупала себе ветчину по шесть пенсов за фунт, он успокаивался тем, что она может себе это позволить. Это, уверял он себя, подобно поговорке: «Заведя собаку, не сетуй на ее лай». Это означало, что лучше всего оставить все, как было, и положиться на тех, кто знает свое дело. По утрам на завтрак он ел свою копченую селедку и уходил из дома на целый день в библиотеку, музей или театр.
Вот в какой дом Мерси Ларкин привела Джека Мэггса. Он нашел, что запах кошек в доме бьет в нос, но решил, что кларет, который он вскоре распил со старым дворецким, позволяет забыть об этом. Он разделил ленч из холодного ростбифа со всей прислугой, старшей и младшей, а затем был представлен экономке миссис Хавстерс.
Она сидела в своем офисе – довольно странной комнате, размещавшейся то ли в подвале, то ли на первом этаже, похожей на укрытие, устроенное охотником в ветвях дерева, куда можно было попасть либо снизу из погреба, либо по крутой лестнице из кухни. Здесь она восседала среди вещей, которые напоминали ей о ее брате, капитане 57-го пехотного полка, участвовавшем в сражениях под Витторией и Нивом. Здесь она вносила нужные записи в конторскую книгу и экзаменовала кандидатов в слуги.
Джек Мэгтс не был лакеем. Он не мог вручить ей свои рекомендации, но подходил в лакеи по росту и прочно стоял перед миссис Хавстерс, расставив ноги и заложив руки за спину, спрятав в кулак изувеченные два пальца левой руки.
Миссис Хавстерс обходилась грубо и тиранически со своими подчиненными, Джек Мэггс это заметил, но его это не пугало. Он объяснил ей, каким образом его рекомендации оказались запертыми в доме мистера Генри Фиппса, и когда заметил, что она с удовольствием готова поверить ему, сразу же успокоился и почувствовал некую сонливость.
Причиной этому отчасти было успокоение от того, что немедленная опасность ему не грозила, но главным усыпляющим средством – он испытал это еще в раннем детстве – был аромат висевших в изобилии окороков, запах яблок в кадках, пчелиных сот и даже скипидара.
Миссис Хавстерс была круглолицей, низенького роста, с седыми, туго стянутыми в пучок волосами. Нельзя было сказать, что она толста, но она казалась крепкой и плотно сбитой, ее широкие в кистях руки заканчивались короткими конусообразными пальцами. Ими она взяла гусиное перо, испорченное небрежным к нему отношением.
– Рост? – спросила она.
Джек Мэггс, вовремя стряхнув с себя дрему, ответил, что ростом он чуть ниже шести футов.
На открытую страницу конторской книги вполз жучок и тут же поспешно спрятался в нижних ее листах.
– Чуть ниже? – переспросила миссис Хавстерс. – Именно такого ответа я и ожидала от того, кого берет в слуги мистер Фиппс. Чуть ниже?
– На один дюйм, – уточнил кандидат.
– Итак, мне надо самой в этом убедиться. Вы готовы поклясться, что всего на один дюйм, или на самом деле это дюйм с четвертью?
– Боюсь, мэм, я не могу вам этого сказать.
– Разве экономка мистера Фиппса не измерила вас?
– Нет, мэм, не измерила.
– Мне кажется, что главный лакей мистера Фиппса несколько низкоросл, – наморщив лоб, сказала она. – Не представляю, что у него на уме. Но уверена, что он не собирается сыграть какую-нибудь шутку. Один лакей высокий, другой – низкий, а? Это похоже на него, если верить тому, о чем я уже наслышана. Шуточки и розыгрыши. Думаете, такой у него план и на сей раз?
– Я не представляю себе этого, мэм.
– А кто может представить? – заметила миссис Хавстерс. – Едва ли кто в силах вообразить себе, что может родиться в голове у джентльмена.
Еще до того, как миссис Хавстерс дернула шнур звонка, Джек Мэггс понял, что, кажется, его берут на работу. Миссис Хавстерс положила перо, сжала свои маленькие ручки и с нескрываемым удовлетворением посмотрела на крепкие ноги кандидата в лакеи.
– Мэггс, – произнесла она его фамилию тихо, словно про себя.
Когда Мерси Ларкин в ответ на звонок предстала перед миссис Хавстерс, та все еще, не отвлекаясь, изучала взглядом фигуру претендента.
– Позови Констебла, – сказала она горничной.
– Думаю, ему все еще нездоровится.
– Позови его, – приказала миссис Хавстерс, – и немедленно. – Затем, обратившись к Джеку Мэггсу, она сделала следующее заключение: – По моему впечатлению, ваш рост пять футов и одиннадцать с половиной дюймов, но если ваши волосы намылить и напудрить, вы дотянете до шести футов. Ничто так не может испортить вид кареты и званый ужин, как выездные лакеи разного роста. Где Констебл?
Не успел прозвучать этот вопрос, как низенькая дверка отворилась и в комнату вошел человек отчетливо выраженной не лакейской внешности. Вид у него был дикий, глаза красные, высокие скулы испачканы, как потом выяснилось, золой. Он был в бриджах на подтяжках и белой рубахе с расстегнутым воротом. Плохо заправленная рубаха сзади висела хвостом, что делало его еще более расстроенным и несчастным. Увидев Джека Мэггса, он смерил его взглядом, полным нескрываемой ненависти.
– Спиной к спине, – скомандовала миссис Хавстерс.
Новичок не сразу понял, чего от него хочет эта маленькая женщина, но это понял дикий человек с потемневшим лицом. Послушно, что никак не сочеталось с его разъяренным видом, он повернулся ко всем спиной и замер.
– Спиной к спине, – повторила миссис Хавстерс. – Спиной к спине, если позволите, мистер Мэггс.
Теперь ему понадобилось всего лишь мгновение, чтобы понять ее, и он уже представил себе, что ему предстоит сделать: он должен помериться ростом с Констеблом.
Когда этот унизительный приказ был выполнен, это доставило миссис Хавстерс поистине огромное удовлетворение.
– О силы небесные! – воскликнула она, оглядывая их. – Господи, просто не верится!
Ее круглое гладенькое лицо растянулось в улыбке, показавшей, возможно впервые, удивительно ровную нитку нижних зубов.
Джек слышал за своей спиной недовольное фырканье Констебла.
– Очень хорошо, – сказала миссис Хавстерс. – Очень хорошо. Мистер Спинкс будет доволен, и наш хозяин тоже. – Она взяла перо и, окунув его в чернильницу, написала несколько строк. Тщательно промокнув записку, она вложила ее в длинный из тонкой бумаги конверт с тщанием и по всем правилам, как будто это было приглашение на бал, а затем велела новичку вручить этот конверт мистеру Спинксу, дворецкому, и напомнить этому джентльмену о том, что новый слуга должен быть «одет и обут» для предстоящего сегодня ужина.
Джек Мэггс спустился в кухню по узкой маленькой лестнице, осознавая, что принят на работу без всякой необходимости изготовить себе поддельные рекомендации. А о том, что произошло потом между миссис Хавстерс и мистером Констеблом, когда он покинул их, он мог судить лишь по услышанным первым словам, с которых начался их разговор.
– Хватит, Эдвард. Другого такого случая у нас не будет.
Затем послышались рыдания мистера Констебла.
