ГЛАВА 1
Свою поездку на Сестрорецкий оружейный завод я оценивал ниже среднего, но при этом надеялся, что моя идея по созданию конструкторского бюро со временем себя окупит. Логично было подождать результатов, но вопреки этому я начал вспоминать и записывать в тетрадь, что читал о самолетах и их конструкторах. К этому меня подтолкнуло мое «открытие в химии» — дюраль. К сожалению, конкретных данных у меня на эту тему было немного. Просто, в свое время, после просмотра сериала «Истребители», я резко заинтересовался воздушными боями и действиями боевых летчиков времен ВОВ. Читал книги и статьи из Интернета, смотрел документальные фильмы. В их числе была история создания самолетов в России, так у меня отложились в памяти кое-какие типы самолетов и фамилии их конструкторов. После некоторых копаний в памяти у меня выстроилась такая линейка информации: «Илья Муромец», Игорь Иванович Сикорский, потом истребители И-15/И-16, Поликарпов Николай Николаевич, штурмовик ИЛ-2, Ильюшин Сергей Владимирович, самолеты ТУ, Туполев Андрей Николаевич, реактивная авиация, Сухой Павел Осипович.
Если с поиском Сикорского проблем не было — это имя было на слуху вместе с его детищем «Ильей Муромцем», то где искать остальных — у меня не имелось ни малейшего понятия, и я отправился в Публичную библиотеку, где узнал, что в Санкт-Петербургском политехническом институте есть постоянные курсы воздухоплавания. Их целью была подготовка инженеров в области проектирования и постройки воздухоплавательных аппаратов и двигательных механизмов для них. Узнав об этом, сразу подумал: почему бы из них не подобрать людей для КБ?
«Не торопись, парень».
Последовав этому совету, я расширил поиски и узнал, что в Москве есть императорское высшее техническое училище, в котором изучают конструирование аппаратов тяжелее воздуха, и есть профессор Жуковский Николай Егорович, который возглавляет организованный им кружок воздухоплавания. Решив не откладывать это дело надолго, я позвонил в Москву. После телефонного разговора с секретарем училища неожиданно всплыла знакомая мне фамилия Андрея Туполева, и одновременно я узнал, причем с немалым удивлением, что в России уже есть Аэродинамический институт, который основал Дмитрий Рябушинский в своем имении Кучино под Москвой, вместе с профессором Жуковским.
«Хм. База, оказывается, есть. Осталось собрать там умников и дать им денег на различные эксперименты».
Немного подумав, решил отправить запрос, со списком известных мне фамилий будущих авиаконструкторов, в эти учебные заведения, а для быстроты дела собирался воспользоваться помощью Собственной Его императорского величества канцелярии. К тому же в отношение меня у них был личный приказ императора об оказании мне помощи.
Выслушав меня, чиновник, пожилой человек с обширной лысиной и солидным брюшком, сразу отложив бумагу, которую до этого внимательно изучал, принялся за дело. Телефонировал в секретариаты обоих заведений и, представившись, попросил отыскать в архивах или списках студентов людей, фамилии которых перечислил. При этом он не замедлил отметить, что лица, указанные в списке, обязательно должны иметь отношению к воздухоплаванию. Положив трубку, он сообщил мне следующее: — Два-три дня у них уйдет на поиски интересующих вас лиц, господин Богуславский, потом напишут справки и пришлют нам. Приходите дней через восемь. Думаю, что ответы к этому времени будут лежать у меня на столе. У вас все?
— Спасибо вам. Право же, не ожидал столь быстрой помощи, — решил я польстить чиновнику, так как действительно не ожидал такого быстрого разрешения вопроса и уже начал оборачиваться, чтобы уйти, как чиновник негромко хмыкнул. Я посмотрел на него.
— Знаете что, я бы на вашем месте отправил еще запрос в жандармское управление, — неожиданно сказал он.
— Зачем? — удивился я.
— Молодые люди в наше время, ни бога, ни царя не боятся. Свободу им подавай! Так вот студенты из них, самые что ни есть вольнодумцы! Гм! Я что хотел сказать: они, будучи студентами, могли быть отчислены за свои вольные высказывания, а в таком случае их нынешние адреса проживания в деле жандармского следователя искать следует.
— Хм! Вот что значит знать свое дело! А я бы и не догадался!
Чиновнику мое восхищение его деловитостью так понравилось, что он не смог скрыть самодовольной улыбки.
— Вы идите. Идите, господин Богуславский. Все что надо, я сам сделаю.
Уйти просто так из дворца мне не удалось, видно царю доложили о моем визите в канцелярию. Адъютант, ожидавший меня на выходе, проводил меня к двери кабинета, хотя теперь в этом нужды не было, так как за это время я уже научился разбираться в хитросплетениях коридоров и залов императорского дворца. После приветствия, он поинтересовался причиной моего визита в канцелярию, после чего наш разговор перешел в оживленную беседу о роли воздухоплавательных аппаратах. Ему, как и большинству людей, была любопытна возможность человека летать по воздуху. Наверно, я бы смог поразить его воображение рассказами о сверхзвуковых истребителях и о пассажирских лайнерах, перевозящих пассажиров в различные страны мира, но не видел в этом, ни малейшего смысла. Зная о его любви к армии, я больше упирал на военный аспект развития авиации, утверждая, что любая война будущего будет проходить не в двух плоскостях, а в трех — на земле, на воде и в воздухе. И чем быстрее мы сможем наладить выпуск настоящих самолетов, за штурвалом которых будут сидеть опытные летчики, тем больше у нас будет шансов выиграть любую войну. После того, как император внимательно выслушал мои доводы, он поинтересовался: — А этот новый металл, действительно настолько прочен и легок, что его можно будет применять в воздухоплавании?
— Да, ваше императорское величество. Он станет основным строительным материалом для само… аэропланов.
— Вы сказали, что такие аэропланы будут летать быстрее. Но насколько я могу понять, в таких случаях все зависит мощи мотора, а их мы закупаем во Франции. Кстати! Вы могли бы поговорить с великим князем Александром Михайловичем, хоть тот и имеет адмиральское звание, но при этом является шефом Императорского военно-воздушного флота. Думаю, что если вы изложите ему свои мысли, он будет рад вам помочь.
— Не думаю, ваше императорское величество. Подобными делами должны заниматься профессионалы, а не дилетанты.
Император бросил на меня неодобрительный взгляд, но возмущаться, как раньше бывало, не стал. Мою, мягко скажем, нелюбовь к великим князьям он со временем воспринял так же, как и негативное отношение супруги к своей матери. Просто принял, как факт.
— Значит, хотите организовать воздухоплавательное… гм… конструкторское бюро, — император затушил папиросу в серебряной пепельнице. — Все это, конечно, весьма интересно. Да-с. Интересно. Так вы говорите, что такой сплав уже есть в Германии?
— Да, ваше императорское высочество, но судя по всему, они его засекретили.
— Засекретили, — повторил за мной задумчиво император и бросил на меня новый внимательный взгляд. Похоже, он уже пришел к мысли о том, что мне известно намного больше, чем говорю. — Что ж, и мы так сделаем. Я видел ваш рисунок аэроплана. Он очень необычен. И у меня появился вопрос: его крылья полые или отлиты полностью из вашего сверхлегкого металла?
— Полые, ваше императорское высочество.
— Форма корпуса аэроплана, довольно необычная. Как вы тут изволили выразиться: обтекаемая. Гм, — он помолчал, подумал, потом сказал. — А вот эти люди, которых вы хотите разыскать. Они уже чем-то известны?
— Это будущие конструкторы аэропланов, им только надо этому подучиться.
— Подучиться, говорите? Хм. То есть они не инженеры?
— Нет, — я напряг свою память, но толком так ничего не удалось вспомнить, и я решил обойтись одним общим словом. — Студенты.
— Ах, вот как. Тогда понятно, что их имена еще не утвердились на поприще воздухоплавания. Вот только мне невдомек, чем вам курсы воздухоплавания не угодили? Там, как мне известно, так же дают знания будущим авиаторам.
— Они, как я понял, ваше императорское величество, больше готовят людей, непосредственно работающих с летательными аппаратами, то есть инженеров, которые будут заниматься ремонтом аэропланов. И авиаторов. Нам же нужны светлые умы, которые могут смотреть вперед и уметь создавать летательные аппараты завтрашнего дня.
— Как вы сказали? Летательные аппараты завтрашнего дня? Хорошо сказано. Пусть ваши будущие светлые умы подучаться, тогда и будем создавать бюро, которое будет строить аэропланы будущего. Вы должны понять: идет война. Где взять денег? Будь сейчас мирное время, я бы тотчас отдал распоряжение о его создании, но есть ли смысл заниматься этим сейчас? Ведь их работа может затянуться на годы, да еще неизвестно какой будет результат. Вы об этом думали?
— Да, ваше императорское величество, думал, но вот в чем причина моей торопливости: чем раньше мы начнем работы по разработке и конструированию новых аэропланов, тем быстрее получим результаты. Поверьте мне: другие страны прямо сейчас работают в области развития воздухоплавания. Если германцы засекретили дюраль, то сделали это не просто так. Думаю, они уже приступили к постройке цельнометаллического самолета.
Я блефовал, но мне нужно было как-то вытащить из государя согласие. Он задумался. Снова закурил и в кабине поплыл сладкий запах турецкого табака. Какое-то время сидел, думал, время от времени затягиваясь табачным дымом, потом потушил папиросу и сказал:
— Негоже давать Германии преимущество, в чем мы уже изрядно убедились. Пусть будет так! Я отдам распоряжение, чтобы подготовили указ о создании конструкторского бюро по созданию новых видов аэропланов.
Возвращаясь, я подумал, что если моя идея с конструкторскими бюро окажется жизненной, то почему не пригласить поработать в Россию иностранных специалистов. На памяти у меня пока было четыре фамилии немецких авиаконструкторов и оружейников, о которых мне доводилось читать: Вилли Мессершмидт, Хуго Юнкерс, Луис Штанге, Генрих Фольмер. Но об их приглашении в Россию сейчас не могло быть и разговора. Дело дойдет до них, только если все удачно получиться с заключением сепаратного мира с Германией. Мне подумалось, что из вымотанной войной Германии их будет нетрудно заманить в Россию, посулив им спокойную и хорошо оплачиваемую работу.
Все политические новости и общественные настроения, по большей части, я получал из одного источника, Пашутина. Именно от него услышал о крамольных разговорах в Думе, в которых нетрудно угадать наброски будущего заговора — покушения на самодержца России.
Во время одного из таких разговоров я поинтересовался у подполковника о том, что тот думает по поводу подобных выступлений, на что получил ответ: — Знаешь, Сергей, мои предки уже два столетия служат роду Романовых и не мне прерывать эту традицию, но при этом считаю, что в нашей стране многое нужно менять, уж больно много лизоблюдов и казнокрадов развелось. Все потому, что у нас управление страной негибкое и тяжеловесное, а это есть прямая возможность для всякого вида лжи, укрывательства и казнокрадства! Надо навести порядок твердой рукой! А те речи, что с думских трибун ведутся, считаю чистой воды демагогией! Дескать, поменяем правительство и заживем счастливо. Как бы ни так! Этими словами господа демократы себе путь к кормушке расчищают! Ведь в большинстве своем, все они богатые люди, землевладельцы и фабриканты. Так что им нужно? Свободы, но не для народа, а для своих шкурных интересов! Им не нужны указы, они не хотят больше просить, а хотят сами брать, без проса, без соизволения! А то, что эти самые либералы творят в Военно-Промышленном комитете? Только заодно это их можно через одного отправлять на виселицу! — Пашутин неожиданно замолк, внимательно посмотрел на меня и спросил: — Тебе это все зачем?
— Для общего развития. Хочу понять, почему открыто звучат подобные речи, печатают статьи? А главное, почему власть на это никак не реагирует?
— Попробую ответить. Дело в том, что наш государь по какой-то непонятной наивности верит в своих генералов, верит в армию. Верит, что оппозиция не предаст его в это тяжелое время. Верит, что народ его всегда поддержит. Только вот что странно. Ведь ему должны регулярно докладывать о том, что твориться в столице и стране. Тут, правда, сразу напрашивается вопрос: кто докладывает, и в каком виде подают эти докладные записки? Может все дело как раз в этом. Вообще, если честно, я не понимаю, что происходит. Что ни день, то новые назначения, то новые министры. Причем люди новые, не известные, не сановитые. Не один только я, все недоумевают. И это мы! А что тогда думать простому народу?! Правильно! Царица — немка, царя зельем поит, от которого он совсем разум теряет. Она немецкая шпионка, поэтому мы войну проигрываем. Что ты на меня так смотришь? Думаешь, глупости говорю?! А как тебе такой пример? Недавно разговаривал со старым знакомым, подполковником — интендантом. Знаю его лет десять, не меньше. Так вот он мне на ухо шепчет: слухи появились, что из дворца налажена прямая связь с Германией. Ты понимаешь? Ведь это не приказчик какой-то, а полковник! Грамотный, знающий человек! Академия за плечами! Ты только подумай! Я вот что тебе скажу. Эти слухи-страхи не просто так появляются! Это сознательные провокации, направленные против царя и царицы!
— Кто за этим может стоять?
— Не знаю. Хотя догадки имеются.
Я ждал продолжения, но не дождался. Пашутин видно посчитал, что подобные вопросы, даже со мной, он не вправе обсуждать. Больше мы на эту тему с ним не говорили, но разговор неожиданно получил продолжение на следующий день, правда, в другом месте, в кабинете царя. Разговор начался с уже привычного вопроса: — Нового ничего не скажете?
— К сожалению, ничего, ваше императорское величество.
— Хорошо, — император взял из резной шкатулки папиросу, закурил. Он явно волновался, несмотря на то, что пытался держать себя в руках. В кабинете отчетливо пахло ароматным табачным дымом, а в серебряной пепельнице лежало три окурка. Старясь не показывать своего возбуждения, он сосредоточенно курил, при этом старался избегать моего взгляда. Я даже не пытался угадывать, что он собирается мне сказать. Просто ждал. Докурив, он загасил окурок в пепельнице, потом встал, вышел из-за стола. Прошелся по мягкому ковру. Раз. Другой. Затем неожиданно развернулся ко мне и заговорил:
— Сергей Александрович, вы говорили о возможности переломать судьбу… Мы… с женой решились! — я все делал для того, чтобы услышать эти слова, но все равно это признание прозвучало для меня неожиданно. — Ради наших детей! Моя семья, мои дети… Я не знаю, что произойдет со мной или с Аликс если с ними что-то случиться! Они безвинны… и не заслужили такого конца! Если есть за мной грехи, мне за них и отвечать! Они не должны страдать!
В любви царя к семье, мне так казалось, проскакивал некий фанатизм, наподобие его всепоглощающей и непоколебимой веры в Бога. И сейчас это было очень ясно видно.
— Рад это слышать, ваше императорское величество. Вы решились, а это главное.
— Сергей Александрович, надеюсь, вы понимаете, что мы, решив довериться вам, — император посмотрел на меня, затем какое-то время мы, молча, смотрели друг на друга, — вверяем в ваши руки не только наши жизни, а много большее — судьбу Российской державы.
Сейчас в его голосе не было ни помпы, ни пафоса, а тревога и страх, за которым стоял несложный вопрос: я, пусть худо-бедно тащил этот воз, а как с этим справиться этот поручик?
Нервное волнение передалось от императора ко мне. Свершилось то, к чему я так долго шел! Я думаю, что делаю все правильно, но переломав ход истории, подвергнуться изменениям судьбы и жизни сотен тысяч людей. Мне придется отвечать за гибель многих тысяч людей, так как подобный поворот не сможет обойтись без человеческих жертв. Все это ляжет на меня! Готов ли я к этому испытанию? Стоило мне об этом подумать, как моя уверенность в том, что я все делаю правильно, дрогнула. Нет, это был не страх, это было чувство ответственности. Вдруг что-то пойдет не так? Да и правильно ли я понимаю ситуацию?
«Ведь… Все! Хватит!».
Минуты мне хватило, чтобы взять себя под контроль, после чего я бодрым голосом отрапортовал:
— Все будет хорошо, ваше императорское величество. Я вам обещаю.
Мой голос был излишне бодр, чтобы соответствовать истине, но, похоже, взволнованный до предела император ничего не заметил. Он старался держать себя в руках, но папиросу зажег только со второй спички. С минуту нервно курил, потом сказал:
— Раз мы все решили, тогда давайте перейдем к делу. Вчера было получено письмо от Вильгельма. Встреча состоится в Стокгольме. Для большей уверенности он просит прислать представителем Татищева Илью Леонидовича.
— Он дипломат?
— Татищев был моим личным представителем при германском императоре четыре года, и Вильгельм его хорошо знает. К тому же генерал-адъютант далеко не невежда в подобных вопросах.
— Это первостатейный вопрос и от его решения многое, если не все, зависит, поэтому прошу вашего соизволения мне также поехать.
— Мне очень не хотелось бы вас отпускать, Сергей Александрович, но вопрос действительно важный, поэтому, прошу вас, будьте крайне осторожны.
— Если вы не возражаете, ваше императорское величество, то к этому делу мне хотелось бы привлечь подполковника Пашутина.
— Знаете, у вас разница в возрасте с подполковником почти четырнадцать лет. Причем, судя по характеристикам, он по многим чертам характера ваша прямая противоположность, но при этом, вы наверно можете считаться друзьями. Сначала я недоумевал, но когда прочитал докладную его начальства, в которой говориться так: опытный и преданный своему делу офицер, но при этом склонен к излишнему риску и имеет некую авантюрность характера. Как и вы, не правда ли?
— Наверно, ваше императорское величество.
— Наверно, — несколько задумчиво повторил за мной император. — Хорошо, я даю свое согласие, но при этом рассчитываю на ваше хладнокровие и рассудительность, Сергей Александрович. Есть еще что-то по данному вопросу?
— Мы познакомимся с Татищевым, но поедем порознь, как будто незнакомы. Так будет лучше. С этим вопросом вроде все решили, ваше императорское величество.
— Теперь мне хотелось бы услышать ваши предложения о том, что можно предпринять для недопущения вооруженного мятежа и восстановления спокойствия в стране.
— Честно говоря, я не силен в подобных вопросах. Если можно, то мне хотелось бы пригласить к вам подполковника Пашутина. Он в прошлом служил в жандармском корпусе и должен разбираться в подобных тонкостях.
— Он знает о вашем даре?
— Нет. Сначала мне хотелось бы получить ваше разрешение.
— Хм. Судя по всему, вы уверены в нем.
— Не так как в себе, но что-то вроде того.
— Тут уж решайте сами, и если надумаете, то я вас жду обоих завтра в семь часов вечера. Идите.
Придя домой, я позвонил по служебному телефону, который мне как-то оставил подполковник. Домашний номер он мне не дал, объяснив тем, что дома практически не бывает, а если и есть, то или пьян, или с женщиной, поэтому не имеет привычки снимать трубку. Когда барышня соединила меня, мужской грубый голос ответил, что его сейчас нет на месте. Думал я недолго:
— Если у него найдется время, пусть перезвонит Богуславскому. Телефон он знает.
— Будет сделано. Передам.
Спустя час раздался звонок.
— Только вчера виделись, а ты уже успел обо мне соскучиться?
— И тебе здравствуй, Миша!
— Здравствуй, Сергей! Времени мало, я к тебе вечером забегу. Там и поговорим. Хорошо?
— Договорились.
Положив трубку, я пошел на кухню, чтобы проинспектировать свои запасы. Сыр. Немного ветчины. Сушки. Варенье.
«Даже хлеба нет. Дожил».
Пришлось идти в гостиную и составлять список, с которым я отправился сначала в ресторан, а затем в магазин. В обоих заведениях я считался хорошим (не жадным) клиентом, поэтому получил все, что хотел и даже немного больше. Этим добавком стала бутылка коньяка довоенного разлива, которую мне продали, несмотря на запрет, при этом даже сделали приличную скидку, продав ее лишь по четырехкратной цене. Придя домой и, сгрузив продукты, я только начал их раскладывать, как раздался телефонный звонок.
«С работы он, что ли раньше сорвался?» — подумал я, глядя на золотистый циферблат часов в массивном деревянном корпусе, висящие в гостиной.
Подойдя, поднял трубку.
— Сергей, ничего, если я с приятелем к тебе подойду?! Он из Москвы. Приехал к нам по делам. Мы с ним давно с ним не виделись, поговорить охота. Ты как?
«Некстати», — подумал я, а сам сказал: — Милости прошу к нашему шалашу!
— Вот что значит русский человек! Душа нараспашку! А ты, Саша, неудобно, неудобно! — судя по всему, это он это говорил своему приятелю, стоящему рядом. — Сергей, жди! Мы сейчас берем извозчика и к тебе!
Спустя полчаса в дверь постучали. Открыв дверь, я неожиданно для себя увидел рядом с Пашутиным жандармского полковника в парадной форме. Тот, увидев каменное выражение моего лица, принял его как холодно-презрительное отношение армейского офицера к жандарму. Выдержка у полковника была отменная. Улыбка с его лица не исчезла, но при этом приобрела вежливо-холодное выражение. Пашутин сразу понял причину заминки и тут же расхохотался. Жандарм только успел бросить на него взгляд, полный удивления, как я сказал: — Хороший у вас приятель, господин полковник. Жизнерадостный и веселый, словно дитя малое. Не стойте в дверях, проходите. Знакомиться будем.
Удивленный и озадаченный полковник вошел в прихожую. За ним шагнул Пашутин. Я протянул новому гостю руку: — Богуславский Сергей Александрович.
Он с опаской покосился на мою ладонь, потом осторожно протянул мне свою руку: — Мартынов Александр Павлович.
«Где-то эту фамилию мне уже приходилось слышать. Вот только где?».
— Вот и познакомились. Господа, прошу к столу.
— Сергей, мы не просто так пришли, — раздался за спиной голос Пашутина. — Мы с собой принесли.
В ответ я саркастически хмыкнул. Пашутин вскинул голову и с некоторым удивлением спросил меня: — Своим хмыканьем ты хочешь сказать, что у тебя дома есть коньяк?
— Есть. Поверишь мне на слово или тебе показать бутылку?
— Ты позвонил мне сегодня в первый раз за все время нашего знакомства, а потом вдруг оказывается, что у тебя приготовлена бутылка коньяка. Что это может значить? Может нас ожидает Содом и Гоморра и ты решил перед смертью напиться в нашей компании?!
— Напиваться — это чисто твоя привилегия.
— Интересное начало. Вот только каков будет конец?
— Там видно будет. Александр Павлович, милости прошу к столу.
Мартынов, уже понявший свою ошибку в отношении меня, и теперь с видимым удовольствием наблюдавший нашу пикировку, кивнул в знак согласия головой и направился в сторону гостиной. Я пошел вслед за ним. Замыкал нашу цепочку Пашутин с пакетом в руках. Войдя в гостиную, он остановился возле стола, окинул его взглядом, потом посмотрел на меня. Теперь в его взгляде виднелось настоящее изумление.
— Коньяк. Паштет. Рыбка. Колбаска с ветчинкой. Ой, Саша! Чувствую, нас с тобой не Содом ожидает, а самый настоящий Армагеддон.
— Думаю, что кое-что и похуже, Миша. Тут со стороны кухни очень даже вкусный аромат плывет, — усмехнулся Мартынов и демонстративно потянул носом.
— Это не Богуславский, — дурашливо запричитал Пашутин. — Это демон, принявший образ людской! Изыди, нечистая сила!
— Изыди демон на кухню! — подхватил его игру полковник. — И принеси нам то, что там так вкусно пахнет!
После чего оба весело рассмеялись. Судя по всему, они были, как говориться в народе: два сапога — пара. Я стоял и ждал, когда они кончат веселиться. Мартынов увидев мой взгляд, сразу перестал смеяться и виновато сказал: — Ради Бога! Извините меня, Сергей Александрович! Этот старый черт, кого хочешь, на грех подобьет!
— Да брось ты, Саша! Сергей не обиделся. Это у него обычное выражение лица. Привыкай.
— Он прав, Александр Павлович. Пить с горячим будете или пока холодными закусками обойдетесь?
— А что у тебя там? — поинтересовался Михаил.
— Пирожки с мясом и телячьи котлеты с жареной картошкой. Из ресторана.
— Сначала пару рюмочек под закусь, а потом можно и горячее. Ты как, Саша?
Мартынов согласно кивнул головой, соглашаясь с приятелем.
— Прошу за стол, господа.
В этот момент Пашутин неожиданно спросил меня: — Сергей, разговор у тебя ко мне серьезный или до завтра подождет?
«Проницательный, чертяка».
— Серьезный, но может и до завтра подождать.
— Господа, вы можете поговорить тет-а-тет, я подожду, — отреагировал на наш диалог полковник.
К этому моменту я уже вспомнил, кто такой господин Мартынов. Начальник Московского охранного отделения.
«Похоже, судьба мне ворожит».
— Александр Павлович, думаю, вы нам помехой не будете. Сядем за стол, господа. Разговор наш, думаю, будет недолгий… если, конечно, не будет много вопросов.
При этом я, не сдержавшись, усмехнулся, видя любопытство, написанное крупными буквами на лицах своих гостей.
— Говори, Сергей, раз начал, — не выдержав моей паузы, подтолкнул меня к объяснению, Пашутин.
— Нужен человек, господа, который сможет профессионально и объективно пояснить, что необходимо министерству внутренних дел и жандармерии, чтобы навести порядок в стране.
После моих слов удивление гостей достигло предела. Они переглянулись, словно старались выяснить друг у друга, верно ли то, что они сейчас услышали.
— Сергей, ты что, собираешься в министры?! Речь для царя готовишь?! — попробовал пошутить разведчик.
— Почти угадал.
— Брось! Не смешно.
— Это не шутка.
Разведчик бросил на меня недоверчивый взгляд, в котором читался вопрос: кто ты такой, бывший поручик Богуславский? Вроде я тебя неплохо знал, а теперь… уже в этом неуверен.
— Сергей Александрович, что вы имеете в виду под порядком в стране? — как бы вскользь поинтересовался начальник московской охранки. Было видно, что до этого он расслабился, готовый кутнуть в мужской компании, но сейчас снова подобрался и смотрел на меня цепким и испытующим взглядом.
— Всерьез разобраться с внутренним врагом, с так называемыми демократическими партиями.
— Внутренним врагом, — повторил за мной задумчиво Мартынов.
Некоторое время стояла тишина. Пашутин, бросив на меня несколько взглядов, в которых смешалась настороженность и любопытство, сейчас смотрел на полковника, в ожидании, что он скажет. Его можно было понять, я снова повернулся к нему доселе неизвестной стороной. Начальник московской охранки с тем же настороженным любопытством смотрел на меня, пытаясь понять, что собой представляет этот атлет с каменным лицом, но так ничего для себя не определив, почувствовал легкое раздражение.
— Интересное сравнение. Правда, весьма жесткое, на мой взгляд, — наконец прервал молчание Мартынов. — И что более странно, так это слышать подобные слова от вас, поручика-артиллериста в отставке. Вам-то эти партии, чем насолили?
— Александр Павлович, я поинтересовался чем-то секретным?
Полковник только открыл рот для ответа, как вмешался Пашутин:
— Если я правильно его понял, Саша, то эти разъяснения ему нужны для государя.
— Господа, надеюсь, это не шутка? Я люблю розыгрыши, но не те, что касаются моих служебных дел.
— Я похож на шутника?
— Гм! На шутника вы не похожи. Но у меня в голове просто не укладывается… Вы, политический сыск и император. Согласитесь, это все весьма странное сочетание. Даже я бы сказал, весьма необычное, по своей сути. Вы, Сергей Александрович, позвольте вас спросить, кем при дворе государя…
— Саша, это не тот вопрос, который следует задавать! — перебил его Пашутин. — И поверь мне: Богуславский слов на ветер не бросает!
Жандарм с удивлением и какой-то настороженностью теперь посмотрел на своего приятеля. Почти так же, как тот несколько минут назад смотрел на меня.
— Знаешь, Саша, — снова заговорил Пашутин, видя удивление и настороженность своего приятеля. — Я вот давно знаю Богуславского, а все равно он находит, чем меня удивить! Так что уж про тебя говорить!
Следующую наступившую паузу прервал уже я:
— Если вы ждете от меня объяснений, Александр Павлович, то их не будет. Теперь давайте вернемся к моему вопросу.
— Не знаю, что и думать. Подполковник Пашутин хорошо вас знает, а я привык доверять его мнению. Хорошо. Тогда я вам кое-что расскажу, господа, и вы поймете, почему именно этот разговор вызвал мое недоверие и недоумение, — полковник выдержал паузу, а потом продолжил. — Недавно, господа, я подал срочный рапорт по начальству о намечающемся заговоре членов Думы против монархии. В нем указаны конкретные люди и планы заговорщиков. И что же? Прошло уже восемь дней, как моя бумага ушла в Департамент полиции. Вот теперь приехал по делам, а заодно думаю узнать о судьбе моей докладной записки, которая, почему-то мне так кажется, никого, кроме меня самого, не интересует. Кстати, у меня здесь с собой есть копия показаний одного тайного агента. Я покажу вам только один лист. Думаю, ничего страшного не будет, если вы его прочитаете.
Полковник достал из портфеля папку. Раскрыл, пошелестел бумагами, а затем достал листок и протянул мне: — Извольте, господа.
На листе был записан отрывок беседы нескольких человек. Рядом, против отдельных фраз стояли фамилии, записанные карандашом. Пробежал глазами. Судя по записи, группа людей, собравшихся в доме графини Ностиц, среди которых был Гучков и французский посол обсуждали свержение Николая II. Гучков авторитетно утверждал, что готовится переворот и главная работа, по его словам, шла в армии. К генералитету, по его словам, примкнули представители московского дворянства, богатое купечество. Пробежал глазами по фамилиям купцов. Высоцкий, Морозов, Попов.
«И все они, как один, хотят иметь нового конституционного монарха… Хм! В лице великого князя Николая Николаевича. Ну-ну».
Прочитав до конца, я передал бумагу Пашутину. Тот быстро пробежал глазами строки, осуждающе покрутил головой, но, так и не сказав ни слова, отдал ее полковнику. Тот аккуратно спрятал ее в папку, затем только спросил: — Что вы на это скажете, господа?
— Подобное отношение к таким срочным и неотложным вопросам мне и хотелось бы исправить, Александр Павлович, — ответил я ему.
Мартынов снова окинул меня настороженно-внимательным взглядом, потом, не отводя глаз, спросил: — Почему именно сейчас, Сергей Александрович?! Почему не два года тому назад, когда я подавал докладную записку на высочайшее имя?!
— Видно время пришло, Александр Павлович. Ты, Миша, тоже поедешь завтра с нами.
— Я-то там зачем? — с явным удивлением спросил меня Пашутин. — Идите с Мартыновым. Он в этом деле дока!
— Ты нужен, Миша.
После нескольких секунд раздумья на лице Пашутина появилась хитрая улыбочка.
— Неужели меня освободят от курсов?!
— Вполне возможно, господин подполковник.
— Радость-то, какая! Вот за это, господа, не грех и выпить!
Назавтра, все втроем, мы предстали перед императором. Мартынов, так до конца и не поверивший моим словам, был в легком изумлении, когда нас без излишних проволочек проводили в кабинет государя. Император, если и удивился приходу трех человек, то никак не дал это понять. После официального представления, царь поинтересовался делами у обоих офицеров, после чего попросил начальника московской охранки обрисовать политическую обстановку в Москве, что тот и сделал, затем разговор перешел на докладную записку, а затем плавно перешел к обсуждению возможной реорганизации МВД и отдельного корпуса жандармов. Император не только задавал дельные вопросы, но и умело поддерживал беседу. Разговор был долгий и закончился поздно, в тот самый момент, когда настенные часы стали отбивать одиннадцать часов вечера. Итогом беседы стало нахмуренное лицо императора и слова: — Значит, вот как у нас в Российской империи обстоят дела.
Николай II встал. Мы, все трое, вскочили со своих мест. Обойдя стол, император подошел и сказал:
— Господа, благодарю вас всех за службу! Не скрою, что услышал от вас многое такое, чего мне неприятно было слышать. Все сказанное вами, господа офицеры, будет проверено и доложено лично мне. Полковник Мартынов, вы упомянули в разговоре, что отсылали записки о переустройстве министерства внутренних дел и корпуса жандармерии на рассмотрение. Вы не смогли бы снова прислать мне ваши записи?
— Будет сделано, ваше императорское величество, но только я попаду в Москву не ранее пятницы. За субботу и воскресение у меня будет время их подправить, а в понедельник с утра вышлю их вам специальным курьером.
— Больше не смею вас задерживать, господа. А вас, Сергей Александрович, на несколько минут попрошу остаться.
Как только за ними закрылась дверь, император сказал: — Полковника Мартынова я немного знаю. Слышал о нем как о дельном, думающем офицере. Странно, но вы вчера не упомянули о нем.
— Извините, ваше императорское величество. Мы только вчера вечером с ним познакомились, и я понял, что он тот, кто нужен
— Даже так? Гм. Я так понял, что он не знает ничего лишнего, кроме того о чем говорил сегодня.
— Да, ваше императорское величество. Ему дал хорошую характеристику подполковник Пашутин. Если его записки окажутся дельными, то почему бы ему самому не воплотить их в жизнь.
— Хорошо, я подумаю об этом. Тут вот какое дело. Мне сегодня довелось услышать много неприятного о людях, которых лично знаю. Я рассчитывал на них, считал своей поддержкой и опорой… - государь сделал паузу и осуждающе покачал головой. — Вы мне скажите, Сергей Александрович, вот есть хороший, обаятельный человек, его представляют вам как знатока своего дела, а будучи поставлен на высокий пост, сразу начинает взятки брать, близким людям протекции составлять и прочими мерзостями заниматься, но только не радеть за государственную службу, которую блюсти поставлен.
— Приятность в общении и обаяние отнюдь не профессиональные качества. К тому же они нередко служат маской подлеца.
— Хм! Зло, но верно. Теперь о вашей поездке. Татищев завтра вечером вас будет ждать у себя дома. Теперь идите.
Вильгельм, несмотря на свои физические недостатки, доставшиеся ему с рождения, со временем сумел найти в себе силы их победить. Поверив в свои силы и окруженный придворными льстецами, которые нашептывали о его непогрешимости, как божьего избранника, император, превратился в заносчивого, надменного и эгоистичного человека. Сущность его убеждений заключалась в том, что бог для достижения своих высших целей избрал германский народ, а сам Вильгельм является проводником божьей воли и ни перед кем кроме Создателя за свои действия не отвечает. Он верил в свою роль избранника до тех пор, пока в его жизни не появился русский провидец со своими точными предсказаниями, что дало ему основание сомневаться в том, что именно он божий избранник. Первое, что он почувствовал, когда прочитал присланное две недели тому назад письмо, лежавшее перед ним на столе, было почти забытым с детства ощущением униженной беспомощности. В одно мгновение он потерял свободу выбора и стал марионеткой, которая оживает, лишь кто-то начинает дергать за веревочки. Прошла минута, другая, третья… Император постарался погасить в себе это чувство. С трудом, но ему это удалось.
Сидевший по другую сторону стола, начальник генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенгайн, приблизительно представлял, какая буря чувств разыгралась в душе заносчивого и гордого правителя Германии. Будучи товарищем Вильгельма по детским играм, он оставался преданным ему все эти десятки лет, став одним из немногих людей, которых кайзер мог назвать своими друзьями.
— Что скажете, Эрих?
— Сведения подтвердились, ваше величество. Это может означать только одно: при дворе русского императора действительно есть… ясновидец.
— Значит, вы всему этому верите?!
— Ничего другого не остается, ваше величество. Его предсказания сбылись дважды, причем с теми деталями, которые он указал.
Наступило короткое молчание, которое прервал германский император. В его голосе прорывались ясно слышимые нотки раздражения.
— Что вы о нем узнали?
Генерал раскрыл папку, которую принес с собой.
— Богуславский Сергей Александрович. 23 года. Поручик- артиллерист. Физически очень развит и невероятно силен. На фронте получил тяжелое ранение в голову, после чего был отправлен в отставку. Судя по некоторым данным, его во дворец привел Распутин, который спустя полтора месяца уехал к себе домой и до сего дня там пребывает. Когда Богуславский появился во дворце Николая II точно не установлено. Сам к русскому императору не ездит, только по его приглашению. Никаких посторонних лиц при их встречах, за исключением императрицы, замечено не было.
— Его образ не сочетается с личностью… прорицателя. Слишком молод. Откуда он мог получить подобный дар? Вы уверены в своих сведениях?
— Нет, ваше величество. Меня мучают те же сомнения, что и вас. То, что Богуславский может быть прорицателем, основано на догадках и косвенных подозрениях. Его встречи с русским императором всегда происходят один на один, потому ничего доподлинно никто не знает. Есть еще один факт. К нему была приставлена охрана месяц назад.
— Погодите! Месяц назад? А первое письмо мы получили два месяца назад! Как это понять?!
— Я это тоже отметил, ваше величество.
— Хм! Пьет? Женщины?
— В подобных пристрастиях не замечен, ваше величество.
— Аскет?
— Нет. Есть друзья. Занимается какой-то японской борьбой.
— Японской борьбой? И это ясновидец? Ну, не знаю. Все это как-то больно странно. Вы так не считаете, генерал?
— Считаю, ваше величество и смею предположить, что все может быть не так, как мы видим.
— То есть вы считаете, что этого русского богатыря нам специально подставили? Сделали из него ширму, за которой скрывается истинный провидец?
— Я тоже пришел к подобным выводам. Это было бы логично. Подобный дар надо прятать и охранять так, чтобы никто не мог даже близко к нему подобраться.
— То есть мы ничего толком не знаем?
— Да, ваше величество. Пока у нас на подозрении есть только Богуславский.
— У вас есть какой-то план?
— Есть, но боюсь он не сильно понравиться вашему величеству.
— Я слушаю вас, Эрих.
— Нам надо выйти на прямые переговоры с Николаем II. Изложить наши требования, но при этом не ставить перед ним жестких условий. Предваряя ваш вопрос, сразу скажу: в 1916 году Германия запросит мир, но его не получит. Вы помните эту фразу?
— Помню. Погодите! Вы думаете, что мы тогда предложили такие условия сделки, что русские сочли неприемлемыми?
— Точно так, ваше величество. Иначе бы этого предсказания на том листочке не было.
Германский император бросил косой взгляд на генерала. Ему хотелось перенести свое нарастающее раздражение на кого-нибудь другого, но при этом он понимал, что если и выплескивать его, так это на самого себя. Он настолько был загипнотизирован двумя последними фразами, что фразу о перемирии не счел нужным внимания. Почему он упустил это? И тут же сам себе ответил: он уже тогда поверил. Легкий холодок страха поселился в его сердце с того самого дня, когда он прочитал это проклятое предсказание.
Он пытался не верить, говорил сам себе, что это чепуха, но страх, занозой, сидевший в его сердце, был прямым доказательством, что это не так.
«Верден. Ютландское сражение. Война растягивается на неопределенное время и это притом, что еще англичане не вступали в войну по-настоящему. Нет сомнения, что после пары значительных успехов на их стороне выступит Америка. Ко всему прочему Австро-Венгрия показала себя слабым союзником. Будь на ее месте Россия… Попробовать предложить Николаю II мир? Вот только условия…».
— Эрих, надо поработать над условиями возможного мира с Россией. Найдите пару надежных людей, которые могли бы проработать все возможные нюансы. Пока мы не убедились в правильности наших выводов, необходимо все держать в строжайшей тайне.
— Понимаю, ваше величество. Постараюсь сделать все в точности.
— Вы свободны, генерал.
Выходя от императора, Эрих фон Фалькенгайн думал о том, что если переговоры и пройдут, то они будут необычайно трудными.
«Вильгельм слишком упрям и своенравен, а у русского царя нет практичности, зато в голове полно всякой славянской чепухи. Но это надо сделать! Или иначе меня ждет незавидная судьба!».
Прибыв на место, генерал первым делом вызвал подполковника Дитриха фон Лемница, свое доверенное лицо и после двух часов совещания тот срочно выехал в Берлин. Если первое время генерал интересовался у подполковника, как продвигается порученное ему дело дела, то после прорыва генерала Брусилова он и думать об этом забыл. Напомнил ему об этом, раздавшийся утром в середине июня, телефонный звонок. Генерал в это время только сел завтракать. У адъютантов начальника Генерального штаба был строгий приказ не беспокоить генерала в таких случаях, но в этот раз все было по-другому. На пороге возник дежурный адъютант с серьезным выражением лица.
— Звонок из личной канцелярии его императорского величества, господин генерал.
— Соедините с моим кабинетом.
После звонка генерал снял трубку.
— Здравствуйте, генерал.
— Здравствуйте, ваше императорское величество.
— Как продвигаются наши дела?
Естественно, что вопрос был не о делах на фронте, так как император был обо всем осведомлен.
— Еще неделя и я привезу вам все необходимые документы, ваше императорское величество.
— Я жду, генерал.
Начальник Генерального штаба повесил трубку и подумал о том, что беспокойство Вильгельма в таких делах обычно ему несвойственно.
«Он боится. Гм. Так же, как и я»
Неделя пролетела как один день. Неожиданный прорыв русских дивизий спутал все планы германского командования, но, несмотря на это, в назначенный срок, рано утром, на пороге кабинета кайзера появилась подтянутая фигура генерала Эриха фон Фалькенгайна.
— Ваше императорское величество, генерал…
— Здравствуйте, Эрих! — оборвал его кайзер. — Уж больно ранее время вы выбрали для визита. Значит, что-то случилось! Докладывайте!
— Пришло новое послание, ваше величество. Этим и объясняется мой столь ранний приход к вам. Оно пришло три дня назад, но я узнал о нем только вчера, так как два дня был в отъезде.
— Подайте мне письмо!
Кайзер не стал на этот раз рассматривать конверт, а сразу его надорвал. Достав листок, он тут же торопливо его развернул. Быстро пробежал глазами текст и сразу протянул бумагу генералу. Начальник генерального штаба, охваченный в равной мере, как любопытством, так и нетерпением, чуть ли не выхватил ее из рук императора и быстро прочитал вслух текст.
— Битва на Сомме. Большие потери. Гм! Сомма. Англичане и французы готовят наступление? — задумчиво задал сам себе вопрос генерал.
— Это я должен задать этот вопрос Главному штабу!
— Для меня это не новость, ваше величество. Мне уже докладывали о скоплении артиллерии и подходе новых английских дивизий. Да-а… Значит, они все решились. Пусть идут, нам есть чем их встретить.
— Вы так уверены, Эрих?
— Ваше величество, наши позиции обороны достигают в глубину до 7–8 километров, система опорных пунктов…
— Генерал!
— Извините меня, ваше величество! Мне только хотелось… — но увидев легкую гримасу раздражения на лице своего императора, Эрих фон Фалькенгайн на мгновение запнулся, но все же продолжил. — Раньше я бы с легкостью в душе сказал вам, что уверен в надежности линии обороны, стойкости и храбрости германских солдат, а теперь, с появлением всей этой мистики, мне стало казаться, словно я кукла-марионетка, которую дергают за ниточки и вертят, как хотят.
Вильгельм, который последнее время нередко приходил к подобным мыслям, бросил на генерала сочувствующий взгляд. Эрих фон Фалькенгайн не смог по достоинству оценить его, так как, изучив характер кайзера за многие годы, вообще не предполагал наличия у него чувств, подобных этому. Император, которому подобная ситуация нравилась еще меньше, словно наказывая себя за секундную слабость, отдал приказ резким тоном:
— Генерал, по возвращению в ставку, принять немедленные меры! Вы поняли предстоящую перед вами задачу?!
— Будет выполнено все в точности, ваше величество!
— Пока присядьте, Эрих. Как говорят русские: в ногах правды нет. Вам что-то удалось узнать о русском провидце?
— Ничего особенного, за исключением одной поездки. Богуславский ездил на Сестрорецкий оружейный завод. Пробыл там, в общей сложности, два часа, потом уехал. Что он там делал, выяснить не удалось.
— Что может делать прорицатель на оружейном заводе?
— Никогда не сталкивался с ясновидцами, поэтому не представляю, на что они способны.
— Странно это все, — задумчиво произнес германский император.
— Может это просто отвлекающий маневр русских, ваше величество?
— Может и так. Теперь мне хотелось бы услышать ваше мнение по поводу нового предсказания.
— Очевидно только одно, ваше величество. Предсказание малопонятно из-за чувства союзнического долга. Русские нам как бы говорят: мы знаем о том, что произойдет, но подробности вам раскрывать не будем. Еще, мне так кажется… что этим они дают нам понять, чтобы мы поторопились с договором.
— Почему вы так решили, Эрих?
— Мне кажется, что все эти три предсказания, словно вехи, указывают нам путь, ведущий к перекрестку. Когда мы его достигнем, нам предстоит выбрать путь.
Император с некоторым удивлением посмотрел на своего начальника штаба.
— Что-то раньше подобных выражений я от вас не слышал, Эрих.
Генерал замялся.
— Не хотел об этом говорить, ваше величество… Гм. Вся эта круговерть с оракулом и предсказаниями настолько сбила меня с толку, что, будучи в Берлине, я решился пойти к одной известной ворожее… Понимаю, что это все звучит глупо, но сделать с собой ничего не могу: невольно начинаю во все это верить.
— Не вы один, Эрих, — не смог удержаться от признания германский император, но сразу ушел от скользкой темы. — Интересно, как там мой кузен Ники?
— Вы думаете, что с ним происходит то же самое?
— То же самое или другое, но и так понятно, что он еще в большей степени, чем мы, зависит от них! — с нарастающей злостью воскликнул германский император. — Его толкает страх! Это очевидно! Иначе что могло его подвигнуть на переговоры! Ведь неуверенность, слабость и вялость характера — в этом весь мой кузен! Всю свою жизнь он изображает из себя рыцаря без страха и упрека, но все видят, что это только защита для того чтобы скрыть слабость и неуверенность в себе. Победа — это удел истинных рыцарей, сильных духом и верой!
Генерал вскочил на ноги: — Как верно вы сказали, ваше величество! Они должны стать девизом для нас, германских воинов!
— Я ценю вашу преданность, Эрих! Садитесь, — дождавшись, когда генерал сядет, кайзер продолжил. — Папка у вас в руках: это наши требования к русским?
— Да, ваше величество. 96 листов.
— Изложите основные пункты.
— Прошу покорнейше простить меня, ваше величество, но мне эти документы были переданы перед самым отъездом, поэтому мне не удалось их изучить настолько основательно…
— Оставьте! — оборвал его извинения кайзер. — Сам посмотрю. Вы мне лучше скажите: сколько мы сможем снять дивизий с русского фронта в случае заключения перемирия?
— До двадцати дивизий, ваше величество. Думаю, это даст нам возможность окончательно сломить сопротивление англо-французской обороны, а возможно, даже закончить войну в начале следующего года.
— Надо еще подумать, под каким предлогом мы можем объяснить германскому народу заключение мира с нашим врагом?
— Мне кажется, ваше величество, народ Германии примет ваше волеизъявление без лишних вопросов. Наши люди не какие-нибудь там славяне, а истинные тевтоны! Порядок и дисциплина у нас в крови, ваше величество!
— Вы, конечно, правы, Эрих, но нам не нужны лишние разговоры за спиной.
— Понимаю, ваше величество. Будет сделано.
— Хочу еще узнать ваше мнение, генерал, на реакцию наших союзников.
— Австро-Венгрия оказалась слаба и настолько увязла в войне с Россией, что ей ничего другого не остается, как последовать нашему примеру, и попытаться заключить мир. Только в отличие от нас, думаю, ей придется заплатить за него частью своих территорий. Основным камнем преткновения подобных переговоров, думаю, станут Сербия и Черногория, так как Россия просто помешана на идее славянского единства, а вот турки, даже если и захотят, с Россией не договорятся. Царь давно уже заглядывается на черноморские проливы.
Только услышав намек на возможное благоденствие Российской державы, взгляд императора потемнел, стал злым и колючим. Генерал чертыхнулся про себя, ведь он прекрасно знал о болезненной ревности кайзера к русскому царю.
— Нам не нужна сильная Россия! Разделив наших врагов этим миром, мы сначала сломаем хребет французам и англичанам, а потом предъявим новые требования к русским! Боюсь, русскому царю, они сильно не понравятся! Вот только помощи ему уже будет ждать не от кого!
— Ваше величество, вы забыли о русском провидце.
— Действительно. Хм! Этот вопрос придется как-то решить, но об этом мы поговорим потом. Кто поедет на переговоры в Стокгольм?
— Могу предложить подполковника Дитриха фон Лемница, тем более что он уже введен в курс дела.
— Думаете, справиться?
— Он опытный и осторожный офицер.
— Хорошо. С русской стороны пусть пришлют нам Татищева. Я знаю, что он бесконечно предан моему кузену, поэтому если приедет он, значит, переговоры ведет русский император. На этом все!
Генерал вскочил с кресла: — Ваше величество, разрешите отбыть к месту назначения?!
Сразу по прибытию начальника генерального штаба в ставку, германская разведка получила приказ нащупать возможные направления прорыва противника, но не успела, так как уже спустя сутки началась сильнейшая артиллерийская подготовка со стороны противника. Так началась наступательная операция англо-французских войск против германцев на реке Сомма.
