Глава 8

Ну, даже не знаю, что тут сказать. Моя коронация, конечно, до отцовской по пышности не дотягивала, но вообще — то я представлял себе скромные торжества несколько иначе. Как — то более камерно, что ли. Однако они все — таки закончились, причем сравнительно благополучно. Рита, во всяком случае, не жаловалась. Как ни странно, давки на Ходынке, где теперь было организовано не только не единственное, но и не главное место раздачи подарков, избежать не удалось. Впрочем, с той, что произошла в другой истории, не было никакого сравнения. Полтора десятка в больнице, шестерых затоптали насмерть — вот такие скромные итоги. Плюс еще человек двадцать просто допились дармовой водки до летального исхода. А тех, кто всего лишь до белой горячки, вообще никто не считал.

Естественно, я поинтересовался у Бердяева, не заметил ли он каких — либо признаков того, что давка на Ходынке была каким — то образом спровоцирована.

— В самый момент события — нет, — ответил он, — а вот на следующий день вышла любопытная статейка в «Московском листке». Доложить мои соображения или вы сначала сами прочитаете? Тут немного, всего полстранички.

— Давайте. Хм… вот это место, я так думаю, у вас вызвало подозрение?

— Так точно, ваше величество. И еще вот это.

— Да уж, назвать гибель шести людей массовой — это как — то не очень логично. А другие номера вы смотрели?

— Да. Имеете в виду, много ли подобных ошибок в других номерах газеты? Их там вообще нет. Тем более столь неестественных.

— Согласен, предложение построено странно. «Гибель шесть человек тяжким грузом ляжет на»… это или писал не русский, или слово «шесть» было вставлено на пустое место уже после написания статьи. В принципе такое может быть — если статья писалась по горячим следам, и автор тогда просто не знал количества жертв. А потом кто — то другой уточнил и вставил. Но мне все же кажется, что данное произведение создавалось вдумчиво, в спокойной обстановке. То есть явно еще до события, и автор в силу каких — то соображений считал, что оно будет иметь существенно больший масштаб. Это означает, что вам придется поработать. Если что раскопаете — сообщайте мне сразу.

И Бердяев, и Зубатов имели независимые и неизвестные друг другу каналы экстренной связи с Гатчиной. Для полковника это был допуск к телеграфной линии императорской связи, а у Сергея в квартире просто стояла радиостанция, вместе с аккумуляторами занимавшая половину средних размеров кладовки.

После того, как мы вернулись в Питер и слегка отошли от празднеств, Рогачев сделал небольшой доклад о том, как в прессе освещалась коронация.

— Ничего особенного, — подвел в конце итог Михаил. — Некоторые издания выражают завуалированные надежды, что его величество Александр Четвертый вернется на курс деда, с которого столь резко свернул Александр Третий.

— Еще одну Аляску продать за копейки? Так нету ее у меня, поэтому лучше бы надеялись на что — нибудь другое. Помимо этого что — то заслуживающее внимания было?

— Ну… наверное, все — таки да. Несколько бульварных листов не упустили случая втихую нагадить. Как тебе такой пассаж — «митрополит возложил на голову его величества ворону»? Если бы подобное попалось в одном месте, я бы поверил в случайную опечатку, но ведь с вороной отметились два питерских издания и одно московское.

— Да уж, на случайность как — то не очень похоже. И, кстати, вполне возможно, что для автора этой хохмочки родной язык — английский.

— С чего ты так решил?

— Опечатка выглядит естественней в конце слова, нежели в начале. По — английски так оно и есть. Корона — кроун, ворона — кроу. А по — русски была бы более правдоподобной корова.

— Корову на твою царственную главу тоже возложили, — вздохнул Михаил. — В Одессе. Как — нибудь реагировать будем?

— Официально — нет. Зато ничто, по — моему, не помешает каким — нибудь темным личностям набить морду наиболее одиозному из остряков — редакторов. От души так, чтобы у юмориста появилось побольше времени на полежать и подумать. С последующим извинением в прессе от тех анонимных злодеев — мол, простите, господин редактор, мы не хотели. Шли рихтовать рыло совсем другому мерзавцу, а тут вы подвернулись, да еще с такой гнусной харей! Вот и обознались нечаянно в темноте. Ошибочка вышла, с кем не бывает.

Отпустив Михаила, я перешел к текучке. Ничего интересного меня не ждало, были только три бумаги из канцелярии. Так как у меня их на самом деле две, то уточняю — из той, которая без кавычек. Заведовал ей бывший помощник Петра Маркеловича, Прохоров, дослужившийся уже до коллежского секретаря. Две были обычными отчетами о произведенных за неделю строительных работах в Приорате, а третья — прошением Макарова об увеличении финансирования его Опытовой станции в связи с расширением задач.

Кстати, ее не очень привычное для моего уха название было весьма точным. Ведь если бы станция называлась «опытной», то это означало бы, что у нее есть большой опыт. То есть бывалая станция, что звучит как — то странно. А вот «опытовая» — это та, где проводятся опыты. В общем, я бы не сказал, что от реформы правописания в двадцатом веке получилась однозначная польза. Путаницы тоже прибавилось.

А на станцию к Макарову пора бы снова съездить. Я там был один раз, когда она только организовывалась, и будет интересно посмотреть, во что этот зародыш НИИ превратился теперь. Располагался он на Ладоге, на окраине деревни Синявино — во — первых, подальше от посторонних глаз, а во — вторых, поближе к воде. Правда, Макаров уже жаловался на не самую лучшую транспортную доступность места, и я решил подарить станции свой второй автомобиль. К тому времени, когда Рита не только родит, но и научится нормально ездить, я успею построить ей что — нибудь получше, а на этом пусть ученые катаются, заодно научатся крутить гайки в полевых условиях.

Станция имела огороженную территорию, одной стороной примыкающую к воде, и внутрь оба моих автомобиля пропустили сразу, без досмотра и проверки документов. С одной стороны, все правильно — кому же еще, кроме императора, разъезжать на машинах, если их все равно больше ни у кого нет? А с другой — непорядок, надо будет слегка попенять Макарову. Мало ли, а вдруг это приехал все — таки не я.

У самой воды обнаружился хорошо мне знакомый корпус подводной лодки Джевецкого третьей модификации. Теперь этот подводный велосипед мог с полным правом именоваться электровелосипедом, а Степан Карлович собирался улучшить свое творение до мопеда, то есть впихнуть туда еще и двигатель от дельтаплана. От своих странных мин он уже отказался, последняя модификация имела два решетчатых торпедных аппарата по бокам. Заряжать их можно было только на стоянке. Впрочем, с того экземпляра, что валялся у воды, их уже сняли. А по виду лодки можно было однозначно утверждать, что она служит точно так же, как и все ее сестры по конструкции, то есть мирно ржавеет на берегу, даже не помышляя о каком — то там спуске на воду.

— Хоть что — нибудь хорошее про нее можете сказать? — спросил я Макарова.

— Ничего, — скривился адмирал. — Для того, чтобы это недоразумение смогло поразить корабль противника, он должен войти в наш порт и встать там на якорь, причем не очень далеко от лодки. Недавно пытались ставить с нее мины, так чуть не утопили экипаж. После этого я вообще запретил спускать ее на воду. Говорить о какой — либо применимости подводных лодок можно будет только тогда, когда их скорость увеличится как минимум втрое, а дальность хода — в пять раз. Хотя, конечно, лучше в десять.

— Ну так в чем же дело? Ищите человека, который сможет спроектировать то, что вам нужно. Сразу закладывайте два двигателя — электрический для подводного хода и внутреннего сгорания для надводного и зарядки аккумуляторов. Такой движок я для вас сделаю. А теперь, если позволите, обращусь к вам с просьбой слегка рассеять мое невежество. Вы тут упоминали мины. Как они устроены?

Я действительно этого толком не знал. Помнил только, что морские мины бывают плавучие, якорные и донные. Ну, из названия понятно, что первые плавают, а последние лежат на дне. Якорные же — это нечто вроде воздушного шарика на ниточке, только большое и подводное.

Про донные мины Макаров мне вообще рассказывать не стал — скорее всего, они еще не появились. Про плавучие упомянул вскользь, а его рассказ про якорные меня, честно говоря, удивил.

— Постойте, — изумился я, — вы хотите сказать, что якорная мина — это просто железный шар с якорем на цепи? И глубина ее установки определяется длиной той самой цепочки, причем тут нужно точно знать реальный рельеф дна в нужном месте. Странно, мне такие мины представлялись несколько иначе.

— А как, ваше величество?

— Ну, как — то так. В момент сброса с корабля мина и якорь представляют собой одно целое. Они именно сбрасываются, хоть сразу все вместе. И спокойно лежат на дне, притворяясь простыми булыжниками. Даже если противник и обнаружит постановку, то начать тралить мины немедленно он не сможет. А там морская вода потихоньку растворяет сахарную пробку, и, когда совсем растворит, сработает механизм, отделяющий мину от якоря. Она начнет всплывать, разматывая трос с укрепленной в ее корпусе катушки. На определенном расстоянии до поверхности сработает датчик давления. Катушка стопорится, и мина встает на боевой взвод на заданной глубине. Причем тут рельеф дна можно знать весьма приблизительно — хватит полной длины троса или нет. И замедлители могут ставиться разные, со временем задержки от минут до недель.

— Такие мины еще никто не делает… но если получится, то это будет нечто гораздо более действенное, чем то, что у нас есть сейчас. Правда, и более дорогое. А самое главное — менее надежное. Даже теперешние простые мины не так уж редко отказывают, а что будет с такими, какие вы придумали, я даже не берусь предсказать.

— Зато я берусь. Сначала, конечно, будет хрен знает что и сплошные слезы. Катушки начнут заедать, это к гадалке не ходи. Но если не экономить на испытаниях и содержании проводящих эти испытания людей, все придет в норму. Сложные вещи тоже могут быть надежными, они просто требуют более тщательной проработки конструкции. Если же гнаться за простотой, то тогда лучше всего долбить днища вражеских кораблей ломами, они вообще никогда не отказывают. А насчет цены — самая дорогая мина все равно будет стоить в сотни и тысячи раз дешевле корабля противника, который на ней подорвется. Так что попробуйте сделать что — то подобное, но только, раз уж до такой конструкции пока никто не додумался, с соблюдением строжайшей секретности.

— Попробовать — то можно, но на какие деньги? Даже на запланированные исследования не хватает, я вам об этом писал.

— А я читал, поэтому дополнительные сто пятьдесят тысяч на вашем счету уже лежат. Однако у меня для вас есть еще одно задание.

— Слушаю, ваше величество.

— Выясните, насколько таранный форштевень снижает скорость оснащенных им кораблей. Сначала испытайте на моделях разного размера, потом привлеките Крылова. Он, получив модельные данные, скорее всего сможет рассчитать, что получится в реальном размере.

— Но таран необходим современному кораблю как оружие последнего шанса!

— Вот именно, что последнего. Если окажется, что он убирает меньше узла скорости, то и хрен с ним, пусть остается. Но если вдруг выяснится, что два, а то и три узла, то с ним эти самые последние шансы будут возникать гораздо чаще. Просто потому, что наши корабли из — за недостаточной скорости окажутся хуже вражеских. И будут биты.

Уже в начале сентября масштабы грядущего голода стали более или менее ясными, и где он будет наиболее сильным — тоже.

— Выкупные платежи в пострадавших районах следовало бы отменить как за этот, так и за следующий годы, — заявил мне Витте.

— Нет. Я просто издам негласное указание не требовать их, если платить нечем. Но они все равно останутся, просто у крестьян станет больше долгов.

— Но зачем, ваше величество? Этих денег вы в любом случае никогда не получите.

— Знаю. Но крестьянин, обремененный долгами, охотнее уйдет на заработки в город, а там не хватает рабочих. Кроме того, когда — то и, наверное, довольно скоро, выкупные платежи придется вообще отменить, а недоимки — простить. Так одно дело простить какую — нибудь еле заметную мелочь, а другое — неподъемную по меркам среднего крестьянина сумму. Кстати, почему ваш комитет не предлагает ограничить экспорт ржи и пшеницы? Как — то странно продавать хлеб за границу, когда самим скоро жрать нечего будет.

— Потому что доля ржи в экспорте мала, а пшеница почти не используется в пораженных неурожаем районах. Если же мы попытаемся ограничить экспорт, надеясь на то, что это приведет к падению цен на внутреннем рынке, то получим обратный результат. Все понимают, что такая мера не может быть долговременной, и начнут придерживать и прятать зерно. Цены от этого только повысятся, и дефицит возникнет там, где его в обычных условиях быть никак не должно. Лучше просто самим перекупить часть зерна, предназначенного на экспорт, и раздать потом в виде безвозмездной помощи.

— Здесь я снова не согласен. Хрен с ними, пусть продают. Зерно же для безвозмездной помощи я лучше куплю в Штатах, заодно получится и завязать нужные знакомства. Кстати, прикиньте, сколько его надо и в какие порты направлять корабли. А с экспортерами будет так. В самый разгар голода массово пойдут публикации о том, что эти звери в человеческом облике специально морят русский народ, продавая зерно за границу. И все для того, чтобы обжираться ананасами и рябчиками с золотой посуды! И это в то время, когда сам государь, отказывая себе в жизненно необходимом, на свои средства десятками тысяч тонн покупает в Америке хлеб и везет его в Россию. Ясное дело, такое начнут писать не про всех экспортеров, а только про самых вредных.

Я знал, что говорил. В структуре официальных доходов Владимира Александровича и Михаила Николаевича экспорт зерна занимал далеко не последнее место.

— Ваше императорское величество, а можно задать вопрос, по сути своей весьма деликатный? — не унимался Витте.

— Валяйте.

— В чем именно жизненно необходимом вы собираетесь себе отказать, если не секрет?

— Распродам все гатчинские конюшни, оставив только пару лошадок для жены. Разгоню к чертям дворцовую кухню, все равно кормят невкусно. На их место посажу кашеваров из авиаотряда, они себе смену уже воспитали, а готовят — просто пальчики оближешь. И можете под большим секретом проболтаться — все императорские яхты будут проданы. Две уже ушли, остальные ждут покупателей.

— Э… ваше величество… а какие именно яхты продаются? И, главное, почем?

— Если лично вам, то, например, «Державу» я уступлю тысяч за триста, причем с пятилетней беспроцентной рассрочкой платежей. Будете брать?