Глава 29
Новшества бывают разные. Некоторые вводятся без всяких усилий, я в этом уже успел убедиться. Например, в преддверии прошлого нового года я поинтересовался на кухне, умеет ли тут кто — то готовить салат оливье. Я бы и сам его сделал, но меня останавливало отсутствие в продаже консервов с зеленым горошком, да и с майонезом в Российской империи конца девятнадцатого века обстояло не очень. Вместо него был какой — то майонский соус, но он даже на вид отличался от того, что я помнил с первого детства.
Так вот, мне ответили, что конкретно такой салат им неизвестен, но имя господина Люсьена Оливье, разумеется, знает любой уважающий себя повар. И хотя этот Оливье скончался десять лет назад, основанный им московский ресторан «Эрмитаж» по — прежнему процветает. Поэтому что прикажет мое величество — заказать упомянутый салат там, благо зимой его в принципе возможно привести из Москвы, или узнать рецепт и приготовить самим?
Я велел разузнать рецепт, но с готовкой не спешить, а то мало что тут у них получится с незнакомым блюдом. На все святки засесть в сортире — не самая лучшая идея. Пусть этот салат подается на каждый Новый год, начиная со следующего. За год его точно успеют довести до идеала, даже если поначалу что — то и пойдет не так.
И вот, значит, наступление нового, тысяча восемьсот девяносто четвертого года было отмечено появлением на нашем с Ритой столе легендарного советского салата. Правда, я почти не пью, так что уснуть мордой в нем для меня проблематично. Для Риты тоже. Кроме того, мы с женой не курим, отчего и тушить в салате бычки тоже не получится. Но зато этот оливье на вкус оказался ничуть не хуже того. Даже, пожалуй, немного лучше, несмотря на то, что вместо докторской колбасы там были раковые шейки и мясо рябчиков.
Но, к сожалению, далеко не все потребные реформы можно провести с такой легкостью. Например, если император изволит повелеть, чтобы к следующему Рождеству все земельные проблемы Российской империи были решены, то результат получится несколько отличный от желаемого. Проблемы где были, там и останутся, и хорошо еще, если к ним не добавится новых, но зато подданные убедятся, что ими правит дурак.
Летом девяносто третьего года я поручил Столыпину обдумать и представить мне соображения по поводу того, как можно хотя бы частично ослабить остроту земельного вопроса. И в конце января девяносто четвертого года Петр Аркадьевич принес мне довольно пухлую брошюру с изложением своей позиции по данному поводу.
Мда… а я-то, наивный, думал, что только в оставленной мной России «бешеный принтер» может выплевывать законы, для введения в жизнь которых не готово абсолютно ничего. Нет ни подзаконных актов, ни мыслей, что в них должно быть отображено, ни людей, которые обязаны всем этим заниматься, ни даже денег. Зато закон входит в силу с такого — то числа, и точка!
Прямо — таки хрестоматийным примером подобного была эпопея с введением водительской категории «М», то есть прав на мопеды. Даже через три года после того, как они стали обязательными, получить их было все равно невозможно. Что дальше — не знаю, меня там уже не было, я начал новую жизнь здесь. Но помню, что на неоднократные вопросы граждан о пресловутых правах «М» власти, не моргнув глазом, отвечали — а вы получайте любую другую категорию! Вот спасибо, а то мы бы без них не догадались. Правда, вопрос, а зачем вообще нужна была возня со специальными правами на мопеды, так и остался открытым. Неужели даже на такой хрени можно получить откат или что — то распилить? Скорее всего да, ибо за головотяпство никого не наказали.
Так вот, оказалось, что и в России конца девятнадцатого века может быть то же самое. Реформы Столыпина и в той истории отличались некоторой поспешностью, здесь же он вообще предлагал ликвидировать общины в течение всего трех лет. Возможно, потому, что был на одиннадцать лет моложе. Или сказалось то, что сейчас не было ни особых крестьянских волнений, ни Думы, с оглядкой на которую ему пришлось работать в другой истории.
Я вздохнул и рассказал Столыпину, как происходит процесс проектирования летательного аппарата. О том, что сначала я лично клею небольшую модель из бумаги для получения самого общего представления о том, как будущий самолет или дельтаплан поведет себя в воздухе. Если все в порядке, то заказываю в мастерских Приората модель в масштабе примерно один к десяти, но уже с почти всеми элементами конструкции будущего изделия. Продуваю ее в небольшой аэродинамической трубе (потому что большой еще нет), затем смотрю, как модель летает, и только после этого приступаю к детальному проектированию будущего изделия. Если эту последовательность нарушить, то результат может быть самый печальный. После чего вернулся к предмету разговора.
— У вас, Петр Аркадьевич, с мой точки зрения довольно интересный проект, но вот способ его реализации нуждается в небольшой корректировке. Зачем сразу принимать закон на государственном уровне? Я бы сначала посмотрел, что получится в масштабах одной деревни. Даже, пожалуй, не одной, а трех — четырех разных. Например, чтобы одна располагалась на государственной или лично моей земле. Вторая — на землях помещика, искренне сочувствующего идеям предлагаемой аграрной реформы. Вы же, вроде, землевладелец не из мелких? Ну или еще кого — нибудь найдите, если сочтете это необходимым. Третья — на земле человека, коему глубоко плевать и на реформу, и на вас лично, да и на меня тоже. И, наконец, существуют еще и монастырские земли, там тоже наверняка будут свои особенности. Потом, при необходимости внеся коррективы по результатам первого этапа, можно будет переходить к следующему, уже в масштабах нескольких уездов. Кстати, на первых двух этапах надо будет твердо пообещать участникам эксперимента — все, что они приобретут в процессе него, так в их собственности и останется, даже если сам эксперимент будет признан неудачным. А вот если кто что потеряет, то потом ему это надо будет компенсировать, но сразу об этом ни в коем случае не объявлять.
— Почему?
— Если объявить заранее, то потерять могут решить многие и сразу всё — во всяком случае, так будет заявлено. Крестьяне в этом отношении не дураки, недавний неурожай это показал во всей красе. Например, на бесплатные обеды ломились даже те, у кого брюхо за столом не помещалось. А вот на уровне губерний компенсацию уже придется отменить, потому как казна не бездонная. Ну или оставить в сильно урезанном виде. Кстати, в губерниях реформу, по — моему, тоже лучше проводить не одновременно во всех. Тогда, если что — то вдруг пойдет совсем не так, как задумывалось, масштаб бедствия будет значительно меньше.
— В предлагаемом вами варианте сроки могут оказаться сильно затянутыми.
— Вот и составьте план — график, учитывая, что в европейской части России аграрная реформа должна начаться где — то весной девятьсот второго года, а закончиться в девятьсот седьмом. И желательно параллельно с ней запустить переселенческую программу, Транссиб к тому времени наверняка уже будет введен в строй на всем протяжении.
— В принципе начинать можно уже сейчас, предлагая к переселению места, где дорога уже есть.
— Нет, нельзя. Откуда крестьяне возьмут деньги на дорогу и обзаведение хозяйством на новом месте? Поземельный банк им на это ссуду не даст — нет положения, регламентирующего такие выдачи. Посадите кого — нибудь, дабы он прикинул, что тут можно сделать.
— Хорошо. Кстати, вы вроде искали толковых экономистов? У нас на примете есть один такой, Бунге его хорошо знает. Евгений Эпафродитович Картавцев.
Ну и ни хрена же себе отчество, подумал я. Кто это над его папой так поиздевался? Оказывается, не только в советские времена детям давали дикие погоняла (ну не именами же их назвать!) наподобие пресловутого «Даздраперма», то есть «да здравствует первое мая», но и раньше народ тоже неплохо отрывался.
— Кто он?
— Бывший управляющий Северо — западными дорогами, бывший директор Крестьянского поземельного банка, недавно отошел от дел. Писатель, правда не очень известный.
— Ох ты господи… ладно, запишите его ко мне на прием в ближайшее окно.
Когда Столыпин ушел, я позволил себе впасть в легкое разочарование. Ведь надеялся же, что он сможет придумать что — то пригодное к немедленному воплощению в жизнь! Но — увы. Такого, похоже, вообще не существует. Любое решение земельной проблемы будет иметь серьезные отрицательные последствия. Положительные, наверное, тоже, но так прямо сразу не скажешь, которые поначалу перевесят. А это важно, потому как до того момента, когда начнут работать те самые положительные, можно просто не дожить.
Для примера рассмотрим самый простой вариант типа «отнять и поделить». То есть забрать землю у помещиков и раздать ее крестьянам. Во время революции это, наверное, возможно, но в любое другое время помещики, коих притеснили всех разом, мигом объединятся и постараются урыть инициаторов столь, с их точки зрения, грабительских новаций. Причем это будет сразу, тогда как все положительные стороны подобной реформы если и проявятся, то сильно потом.
Предположим, что недовольство землевладельцев удастся как — то погасить. Террором, подкупом, сладкими обещаниями огромных дивидендов в светлом будущем — неважно. Итак, они молчат в тряпочку, хоть это и ненаучная фантастика. Что, все сразу станет хорошо?
Да вот ни хрена. Сейчас помещики, получая плату за аренду крестьянами своей земли, участвуют в товарно — денежном обороте. То есть что — то на полученные деньги покупают. Если крестьяне им не платят, а просто обрабатывают еще и их землю, то помещик продает выращенное там зерно и все равно потом тратит деньги. А что будет делать крестьянин, у которого надел вдруг увеличится почти в два раза — тоже продавать излишки? Ничего подобного, он их съест. Исполнит свою вековую и, кстати, вполне оправданную мечту — пожить не впроголодь, а хотя бы в минимальном достатке. А покупать он почти ничего не станет, ибо привык жить натуральным хозяйством. То есть товарность сельского хозяйства, и без того низкая, еще упадет, в чем нет ничего хорошего.
Ладно, предположим, что у нас море времени и мы можем подождать, пока на смену теперешним крестьянам придут их дети и внуки, выросшие в относительной сытости. Весьма относительной, кстати, то есть близкой к недоеданию. Может, они станут не столь консервативными? Очень даже может быть. Вот только их будет много, а земли сколько было, столько и останется. При сохранении теперешних темпов прироста населения самое большее через четверть века ситуация с недостатком пахотных земель повторится, только уже не будет помещиков, у которых можно что — то отобрать. К тому же не факт, что Россия сможет ждать так долго без революций и потрясений. А даже если она вдруг каким — нибудь чудом и сможет, то столько ждать не могу я.
И ведь это только один аспект, а их тут много. Вот, например, Столыпин вроде бы правильно подметил, что крестьянин по натуре своей собственник и желает именно сам обрабатывать свою землю, а не работать в коллективе на общей, как предлагают народники. И сделал из этого вывод, что никто не станет особенно радеть об общине, ибо она реализует именно коллективную форму использования земли. То есть общину, которую Петр Аркадьевич справедливо считал тормозом на пути развития сельского хозяйства России, якобы будет не очень трудно уничтожить.
Но это он явно зря. Крестьянин к ней привык, в ней жили его отцы и деды, это немаловажно. Несмотря на всю свою экономическую уродливость, она выполняет роль этакого местного собеса, то есть содержит больных и старых, если этого почему — то не могут делать их дети. А если община по факту исчезнет, то ее функции придется брать на себя государству. Или не брать, что чревато ростом социальной напряженности.
Более того, эта, блин, община дает своим членам иллюзию хоть и маленького, ублюдочного, но все же социального лифта. Мол, сейчас у какого — то мужика надел очень маленький, да половина его нарезана по неудобьям, это да. Но ведь не вечно же так будет! Надо как следует постараться, чтобы жена поскорее родила сына, а лучше сразу двух, и тогда при следующем переделе ему нарежут побольше.
Так — то оно так, но среднестатистический мужик обычно не принимает в расчет две вещи.
Во — первых, он не один такой умный, и жена есть не только у него. Трудиться будут все, и, соответственно, многие добьются результата.
А во — вторых, нельзя забывать о том, что внутри общины работает демократия. Не удивляйтесь — самая настоящая, со всеми присущими ей особенностями. Для России конца девятнадцатого века они выглядят так.
В любой деревне есть разгильдяи, которых хлебом не корми, а только дай выпить да хорошенько подраться после выпивки. Причем, что интересно, их все — таки кто — то кормит! Точнее, подкармливает и подпаивает. Кто же это там такой сердобольный? Да кулак, которого иначе еще зовут мироедом. И если на общем сходе по поводу очередного передела земли кто — то вздумает слишком уж активно качать права, да еще пытаться ущемить уважаемых людей, то в лучших традициях истинной демократии он сначала подавится своими зубами, потом будет долго залечивать переломанные вырванной из его же собственного забора жердиной ребра, а выздоровев, наконец — то поймет, куда он может засунуть свое неквалифицированное мнение, идущее вразрез с мнением большинства, которое уже все поняло. Если кулак умный, то в его деревне почти все понятливые, и демократия при переделе земли работает безукоризненно. Почти как в двадцать первом веке.
Однако если какой — то объект нельзя или очень трудно разрушить извне, можно попытаться изменить его изнутри, чтобы община со временем эволюционировала во что — то, напоминающее колхоз. Там у каждого крестьянина есть своя земля, которую никто не отнимает при переделах — это приусадебный участок. И есть общая, на которой он в режиме батрака работает за палочки трудодней. Вот на этой самой общей уже можно будет использовать и более прогрессивные агрономические приемы, и технику, а то ведь на личных участках не то что трактор — плуг многим не по карману! Сохой землю ковыряют и собираются так делать вечно.
Разумеется, далеко не все из вышеперечисленного я помнил из прошлой жизни. Просто уже потихоньку начала работать программа наблюдателей на местах. Мне же и в голову не приходило пытаться одновременно ввести ее по всей России! Серьезные новшества следует вводить постепенно. И одним из первых наблюдателями обзавелся Бежецкий уезд Тверской губернии. А что вы хотите — у меня же там аэродром, и я должен знать, что вокруг него происходит. Тем более что аэродром, в отличие от того, что в Залесье, настоящий, то есть на нем базируются настоящие самолеты. Их там уже целых две штуки, а летом девяносто четвертого года станет шесть. Это машины, в тридцатых годах двадцатого века известные как У-2, а в сорок четвертом году переименованные в ПО-2. У меня они пока идут под первым названием, то есть «учебный двухместный». Учебный — то он учебный, однако из него при необходимости получится неплохой бомбардировщик. Истребитель — вряд ли, некого пока истреблять из — за отсутствия авиации у всех вероятных противников. Впрочем, дельтапланы скоро появятся, а с ними, пожалуй, «У-2» справится без проблем. Вот только песню «мы выпьем раз, мы выпьем два за наши славные У-два» я сочинять не буду — ни к чему поощрять пьянство в авиации. Лучше нанять какого — нибудь поэта, свести его с композитором, материально простимулировать, и пусть пишут со всех сторон правильные песни. Так, где мой блокнот? Это задача для Рогачева, он знаком со всей питерской богемой.
Ну, а возвращаясь к земельному вопросу… на самом деле не все так уж мрачно. Дело в том, что демократия — это палка о двух концах. Она так устроена, что управление ей вполне может перехватить тот, у кого больше денег (а для деревенских масштабов много и не надо), кто лучше организован и более решителен. То есть надо не только писать проекты законов о расширении возможностей выхода из общины, но и готовить летучие отряды, которые будут последовательно посещать деревню за деревней. Связавшись с местными наблюдателями, командир отряда прикинет план и начнет действовать. И вскоре задешево перекупленные шестерки переломают все кости своему бывшему хозяину. Потом бойцы отряда кого — то из них по — быстрому лишат здоровья, а оставшихся спровадят на каторгу за нарушения общественного порядка, после чего воспрянувший духом и, главное, материально простимулированный электорат на общем сходе проголосует именно так, как надо. И на землях, ранее принадлежащих мироеду, начнет помаленьку расцветать его императорского величества колхоз имени какого — нибудь святого. Или просто страстотерпца, а то ведь, небось, святых — то на всех не напасешься. И вот уже этому колхозу можно будет передать земли, которые гнусный иноверец и космополит Поляков подлым обманом выцыганил у исконно русского, а потому несколько наивного дворянства. Кстати, именно в Бежецком уезде два кандидата на отъем земли уже есть, об этом в канцелярии позаботились сразу после принятия решения о строительстве там аэродрома.
Вот только эту часть реформы поручать Столыпину никак нельзя, тут нужен человек с несколько иным складом характера. И не из землевладельцев, чтобы в нем некстати классовая солидарность не пробудилась.