Глава 10
Осенью девяносто первого года я сделал то, чем до меня российские императоры совершенно не увлекались, а именно — написал большую статью. В которой заявил, что семнадцать губерний центральной России и Поволжья поражены сильнейшим неурожаем, вследствие чего там уже начался голод. Да, продолжал я, именно он, а вовсе никакое не «недоедание», на каковое слово некоторые не в меру ретивые цензоры заменяли исходное понятие. Все они уже строго предупреждены, что в случае повторения подобного мгновенно вылетят с государственной службы, высочайший указ об этом готовится.
Далее я вспомнил, что в России с древних времен принято бороться со всякими напастями всем миром, именно это позволило ей выстоять в переломные моменты истории. И, значит, ныне я призываю все здоровые силы общества принять участие в борьбе с надвигающейся бедой. Ничья, даже самая малая, помощь не будет лишней!
Власти должны всемерно способствовать усилиям общественности по борьбе с голодом, и какое — либо противодействие здесь недопустимо. Если кто увидит, что начальство мешает организации благотворительных столовых или доставке продовольствия в голодающие районы, то его гражданский долг — немедленно написать письмо в Императорский комитет помощи голодающим, возглавляемый Сергеем Юльевичем Витте. Меры будут приняты немедленно и самые жесткие. В порыве творчества я даже сначала написал «донос», но потом заменил слишком уж откровенно выглядевшее слово.
Потом шла критика земств, которые в докладах наверх и в просьбах о помощи в разы занижали масштабы бедствия, и губернских властей, ухитряющиеся даже такие сведения скорректировать в сторону уменьшения.
В конце статьи содержался призыв к хлеботорговцам — на время поступиться прибылями и войти в положение голодающего русского народа, для чего хлеб, предназначенный на экспорт, лучше попридержать для внутреннего рынка, хоть он здесь и дешевле.
Для обсуждения дальнейших действия я собрал всю свою «канцелярскую» команду в Приорате.
— Хм, — почесал в затылке Михаил, — а почему тут подписано так странно?
Да, подпись на самом деле была не очень обычная для текущего времени. Просто «Александр Александрович Романов» без присовокупления титулов.
— Именно потому, что это не указ и не рескрипт.
— Насколько я понял, таким образом вы, Александр, хотите наладить диалог с обществом? — решил уточнить Петр Маркелович.
— Совершенно верно.
— Тогда обратный адрес для переписки указан не очень удачно. Я не против того, чтобы Витте писали насчет голода. Но про действия властей, особенно на уровне губернии или выше — это уже не совсем его компетенция. Кроме того, письма могут содержать сведения, знать которые Сергею Юльевичу не обязательно.
— Ваши предложения?
— Создать… ну, скажем, Особое почтовое присутствие. Задачей которого будет принимать письма, кои сможет отправить каждый подданный империи лично вам. И сортировать их, ибо читать все или даже хотя бы десятую часть корреспонденции вы физически не сможете. Со временем эту контору можно будет наделить правом как — то реагировать на письма, не поднимающие значительных проблем, коих среди присланного наверняка будет подавляющее большинство.
— Неплохая идея. Кто все это будет делать, вы уже догадались?
— Разумеется, Александр.
— Тогда к моменту выхода статьи, а это планируется дней через десять, ваше Особое присутствие уже должно иметь если не штат, то хотя бы директора, почтовый адрес и помещение.
— Слушаюсь.
— Так, двигаемся дальше. Сергей, твоя задача — организовать пару отрицательных отзывов в прессе. Один — тупой и злобный, такой, чтобы поверить написанному там мог только клинический идиот. Второй — достаточно серьезный, с прозрачными намеками о том, что таким образом автор статьи пытается отвлечь внимание от своего нежелания хоть как — то улучшить жизнь российского народа.
— А что в это время будет делать цензура?
— Радоваться получению взяток. Разумеется, не от меня и даже не от тебя, а от каких — нибудь особо прогрессивных общественных деятелей. Найдешь таких?
— Их и искать не надо, есть на любой вкус.
— Цензура должна спохватиться дня через два, конфисковать то, что осталось от тиражей, наложить на кого — нибудь штрафы, газетенку, опубликовавшую первый вариант, вообще закрыть. Разумеется, к тому моменту издатель уже должен получить деньги на основание новой — точно такой же, если не гаже.
— Это так будет выглядеть свобода слова по — русски? — усмехнулся Михаил.
— Нет, только первые шаги к ней. А ты, значит, посмотришь, как на них прореагируют наши поднадзорные и прочая почтеннейшая публика.
— Штаты бы увеличить, — вздохнул Михаил.
— Школу организуй.
— Какую?
— Ну, наверное, благотворительную имени какого — нибудь святого. Это, кстати, задача для всех вас. Что, так и дальше будем подбирать кадры на улице? Нет, господа, собирательство — это первый, самый примитивный этап развития. Кадры надо готовить самим и заранее. В общем, через неделю жду докладную записку на эту тему, с тем, чтобы с девяносто второго года школа уже начала работать. Для начала — в режиме обычного благотворительного учреждения, и начинайте думать, как производить отбор кандидатов в нашу службу и чему их учить.
Как уже говорилось, в своей первой жизни я интересовался историей, но достаточно бессистемно. То есть что — то я знал довольно хорошо, что — то — так себе, а что — то, по каким — то причинам моего интереса не вызвавшее — и вовсе никак. К категории «хорошо» относились мои сведения относительно российской контрразведки в конце девятнадцатого века. Я точно знал, что в это время ее просто не существовало. Относительно же разведки — пожалуй, «так себе», или даже скорее «очень даже так себе». Я был в курсе, что в канцелярии Главного штаба существовал какой — то военно — ученый стол, он вопросами разведки и занимался. Именно «ученый», а не «учетный». Его штат был меньше десяти человек, и ни про какие успехи этой микро — конторы я ничего не слышал.
Уже став императором, я поручил секретариату доложить мне о военной разведке в империи. Вскоре Столыпин принес мне довольно толстый доклад некоего генерала Фельдмана, который, как оказалось, и был управляющим того самого военно — ученого — правда, не стола, а комитета.
Я глянул в угол последней страницы, полюбовался на закорючки «С/Б 99» и вопросил:
— Так что там в оставшемся проценте?
— Весьма неполный перечень наших военных агентов за последние пятнадцать лет, к отправке коих комитет вообще никакого отношения не имеет. Некоторые просто оставляли там свои отчеты, оттого и попали в доклад. А большинство — не оставляли и потому не попали.
— Надо же, не перевелись еще на Руси умные люди. Каково ваше мнение об этом генерале Фельдмане? И как его, кстати, зовут?
— Зовут его Федор Александрович, а сам он — пустое место с роскошной бородой.
— Хм… а во второй папке у вас что?
— Несколько номеров журнала «Разведчик». С моей точки зрения, к интересующей вас теме относится только его название, но я все же решил захватить это с собой. Кроме того, господин Ванновский на журнал смотрит весьма неодобрительно и даже собирается его закрыть.
— Спасибо, вот это уже интересно. Кто издает?
— Некто Березовский. В делах журнала деятельное участие принимает полковник Редигер.
— Что вы о нем можете сказать?
— Пока только то, что он делопроизводитель в канцелярии Военного министерства и профессор Николаевкой академии Генерального штаба.
— Без особой спешки соберите о нем более подробные сведения и в конце года доложите. Журналы оставьте, почитаю на досуге.
— Ясно, ваше величество. Разрешите идти?
Разумеется, ни про какие мои поручения в новом секретариате, в отличие от первого, приоратского, забыть не могли в принципе, и вскоре после беседы с соратниками про мою статью я получил достаточно полное жизнеописание Александра Федоровича Редигера.
Ну что же, подумал, прочитав принесенное. Пожалуй, этому бюрократу и канцеляристу можно поручить написать проект создания Главного разведывательного управления. Причем не забыть сразу сказать, что этот труд будет оплачен сверх служебного оклада. В прошлой жизни я не то чтобы читал, а скорее пролистывал его воспоминания, но запомнил только часто встречавшиеся там пассажи типа «такой — то год закончился с прибытком в пятьсот с чем — то рублей». А по результатам посмотрим, стоит ли его тянуть наверх или пусть себе дальше протирает штаны в канцелярии, считая копеечные прибытки.
Перед самым Рождеством Роговцев и Мосин принесли мне подарки — два опытных экземпляра автомата под патрон девять на двадцать один. Первый особого удивления не вызвал, он напоминал гибрид английского «стена» и немецкого «МП-40», но с деревянным нескладывающимся прикладом, как у ППШ. Магазин на двадцать пять патронов был коробчатым и смотрел, естественно, вниз.
Зато второе изделие поначалу не вызывало никаких мыслей, кроме «ох и ни хрена же себе!». Впрочем, потом появилось подозрение, что такое я уже где — то видел. Через пару минут удалось вспомнить, где именно.
Не сказать, чтобы я в прошлой жизни так уж увлекался фэнтези, но иногда все же читал. Книги я запоминал не по содержанию (а вы их попробуйте по содержанию — то отличить одну от другой!), а по обложкам. Так вот, на одной из них был изображен ярко — зеленый эльф с блочным луком, а из — за его спины выглядывал гном с ручным пулеметом в лапах. Точно таким, какой мне принесли господа оружейники!
Пулемет «Максим» вы себе представляете? Если да, то попробуйте мысленно его ствол с кожухом присобачить к прикладу от трехлинейки, а снизу воткнуть небольшой дисковый магазин — получится как раз то, что я в некотором охренении рассматривал.
— Что это? — наконец спросил я.
— Второй вариант вашего заказа. В процессе испытаний первого выяснилось, что ствол быстро перегревается, — ответил Мосин. — Кроме того, данность уверенного поражения в двести метров мы сочли недостаточной. Этот экземпляр имеет длину ствола пятьсот пятьдесят миллиметров и водяное охлаждение, благодаря чему дальность возросла до трехсот метров, а за счет охлаждения ствола он способен отстрелять подряд десять пятидесятипатронных магазинов в режиме непрерывного огня, после чего можно долить воды и продолжать стрельбу.
— А весит оно сколько?
— Пять целых и семь десятых килограмма без воды и патронов, семь и девять в полностью снаряженном виде.
— Ого! Как же удалось достичь столь скромного веса?
— Так ведь в отличие от «Максима» у него неподвижный ствол, а это позволило сделать всю конструкцию охлаждающего кожуха более легкой.
В принципе, подумалось мне, и чего я придираюсь? Ни у кого в мире вообще никакого ручного пулемета нет, а меня — есть! Правда, ублюдочный, но для боев в окрестностях дворца сойдет и такой, а дальше видно будет.
— Господа, делайте по два десятка каждого вида, и проведем более серьезные испытания. В бухгалтерию я сейчас позвоню, так что деньги за эту работу и для начала новой можно будет получить уже сегодня. И, главное, про патроны не забудьте! Да и пригласить меня на стрельбы — тоже.
Голод тем временем захватывал все новые области, и в декабре девяносто первого года появились районы, где начался тиф. Медико — биологический институт тут же получил приказ заняться исследованием распространения этой болезни, но я, в отличие от Боткина и всех прочих врачей этого времени, точно знал, что его разносчиком является вошь. И в соответствии с заранее разработанным планом отправил одного парнишку набрать небольшую баночку вшей с тифозных больных — разумеется, не объясняя, зачем они мне понадобились.
Затем эту самую баночку я передал Юле Кшесинской, а она — одной своей подопечной. После чего та удостоилась внимания генерал — адмирала — я специально выбрал время, когда его официальная любовница Зинаида Богарне пребывала в кратковременном отъезде. Девица скрасила дяде Алексею всего одну ночь, но, чтобы напустить в его одежду вшей, этого вполне хватило.
Разумеется, и Юля, и ее подруга считали проделанное мелкой пакостью и никак не связали свои действия с тем, что через десять дней генерал — адмирал заболел, а еще через две недели мирно скончался от тифа. Увы, сказалось то, что его организм был серьезно ослаблен многолетними излишествами. Узнав об этом прискорбном событии, я привычно натянул на лицо траурное выражение и велел вызвать в Гатчину адмирала Макарова. Пора было начинать думать, кого ставить морским министром вместо Чихачева. И вообще о том, как дальше будет развиваться российский флот.
