ГЛАВА 28

На сцену плавно, как по воде, выплыла стайка нарядных женщин в одинаковых изумрудно-зеленых шалях, щедро затканных серебряными цветами и расшитых жемчугом. Хористки встали полукругом, и вперед шагнула Тамилья.

Инквар невольно подался вперед рассмотреть очаровавшую его красавицу и почти сразу понял, что он не одинок в этом порыве. Над рядами зрителей словно ветерок пронесся, и не только мужчины, но и женщины жадно уставились на платье и прическу солистки. Искусник тоже осмотрел замысловатое сооружение, увенчанное диадемой и украшенное височными подвесками, и вынужден был признать, что лавочница постаралась на славу, певица выглядела внушительно и торжественно, как баронесса.

И хотя ничто не может испортить совершенную красоту, сам он постарался бы подчеркнуть естественную прелесть и блеск ее темных локонов, а не усыпать их горстями камней.

— Это жена Динера, — тихо доложил Дайг. — Но старые жители об этом обычно помалкивают. Она очень не любит, когда кто-то пытается через нее подобраться поближе к командиру.

— А утром ты это сказать не мог?

— Побоялся, что ты не захочешь работать цирюльником.

— Как любопытно, — еле слышно прошипел Инквар.

— Всем было интересно, — загадочно усмехнулся лучник, — как ты справишься и какие выводы сделаешь.

— Мне пора дать тебе по шее или сначала все же объяснишь зачем?

— Не здесь, — отказался Дайг и показал взглядом вниз, где притихший зал с восторгом внимал пению красавицы.

Вслушался и Инквар, почти сразу став почитателем своеобразного пения Тамильи, хотя до конца песни так и смог окончательно решить, сильный у нее голос или нет. У него просто не было для этого возможности, женщина не пыталась удивить слушателей ни роскошными руладами, ни богатством оттенков мелодичного голоса, пела негромко и незатейливо, так, как нежные матери поют колыбельные любимым чадам.

Через некоторое время Инквару стало казаться, что Тамилья поет только для него одного, и не просто поет, а делится с ним своими мыслями, бедами и радостями, находками и потерями. Давно известная искуснику старинная песня о девушке, не дождавшейся жениха из похода, оказалась вдруг совсем незнакомой, полной острого, рвущего душу горя и безысходности. Многие слушательницы к концу баллады откровенно всхлипывали и сморкались в платочки, молодые мужья и женихи крепче и нежнее обнимали плечи своих возлюбленных, а старшие прятали хмурые взгляды и сильнее стискивали зубы.

— Сколько слушаю… — хрипловато выдавил Дайг, вскочил с места и сбежал, оставив искусника одного в этой тайной ложе.

Инквар понимающе глянул ему вслед и поспешил перевести взгляд на ученицу. Теперь он больше ни на миг о ней не забывал, но очень надеялся, что замечательное пение командирской супруги отвлечет от Лил ее ухажеров.

Как оказалось, напрасно он рассчитывал на великую силу искусства. Канз, явно не впервые слышавший пение Тамильи, времени зря не терял. За последние несколько минут самоучка успел положить руку на спинку скамьи, и теперь его пальцы осторожно, но настойчиво поглаживали худенькое плечико Алильены. Инквар поспешно поднял рукав, с минуту вглядывался в камни браслета, тревожно переливающиеся разными цветами, и наконец, сердито фыркнув, оставил его в покое.

Сердился искусник на себя, за наивную веру в могущественный артефакт, хотя заранее мог бы сказать, что ничего разобрать с его помощью не получится. Слишком много поблизости различных амулетов, наемники ведь не простой городской люд, у них у каждого не по одной магической вещице, зачарованной на всевозможную защиту. И на своих женщин и детей они тоже стараются повесить хоть отвод глаз, чтобы спокойнее было на душе, когда придет время надолго покинуть убежище.

На сцене сменилась солистка, теперь там стояла одна из причесанных Инкваром девушек и, бойко притопывая, пела праздничную шуточную песенку, уверенно разгоняя грусть, навеянную пением Тамильи. Слушатели оживились, хлопали и топали в такт, а некоторые даже негромко подпевали, поэтому почти никто не заметил тихую, но яростную перебранку между Канзом и Гарвелем, обнаружившим наконец наглость самоучки. Инквар добавил себе тонкости слуха, попытался разобрать, о чем они говорят, но во всеобщем шуме и веселье до него долетали только обрывки фраз.

Гарвель напирал на бессовестность «соперника», пользующегося недостойными методами и не заботящегося о девичьей репутации, Канз, язвительно ухмыляясь, спрашивал, сама Анни попросила за ней присмотреть или это ее учитель выдал другу такое задание.

— Мы просто коллеги, а не друзья, чтобы давать такие поручения, — огрызнулся ювелир, и Инквар невесело фыркнул.

Отказ Гарвеля от друга, пусть и несерьезный, оказался довольно неприятной пилюлей, и это была еще одна важная причина держать от себя подальше влюбленную девчонку. С такими всегда куча проблем, без которых жизнь намного проще и удобнее.

Алильена двинула плечом, что-то буркнула, и Канз нехотя убрал руку. Но хватило его ненадолго, уже через минуту, склонившись к девушке так близко, что задевал губами ее веночек, самоучка нашептывал Алильене какие-то басни и сам первый смеялся над собственными шутками. Инквар скрипнул зубами и задумался, ища надежный способ отвадить его от девчонки и одновременно поссориться с Гарвелем.

Лицедейки тем временем продолжали праздничное выступление, пели и танцевали, разыграли небольшую веселую сценку и наконец исчезли, оставив на сцене только музыкантов.

Появившиеся откуда-то бойкие парнишки мигом подняли на сцену столик, уставили его снедью и добавили пару глиняных кувшинов, судя по величине, с медовым квасом. «Видимо, тут принято весь вечер развлекать пирующих музыкой, и значит, пора покидать уютное местечко», — понял Инквар, однако уйти не успел.

Торопливо прошелестели по соломке легкие шаги, и уверенные ласковые руки, принесшие с собой тепло и аромат сирени, обрушились на него стремительным весенним ураганом, в одно мгновение унося все ненужные сейчас мысли, слова и сомнения.

— Как ты отсюда выберешься?

— А ты? — засмеялась оправлявшая оборки пышной юбки женщина. — Мы-то внизу переодеваемся.

— Спрыгну прямо тут, — легкомысленно решил Инквар, отлично слышавший гомон растаскивающих скамейки зрителей. Вернулся к Зилии и поцеловал ее долгим, нежным и бережным поцелуем. — Спасибо.

— Может, еще встретимся, — лукаво усмехнулась она и тут же подтолкнула искусника к краю чердака. — Беги.

Инквар стиснул зубы, ему всегда было нелегко вот так, безоглядно, уходить от милых и ласковых женщин, втайне надеявшихся, что случайный любовник останется надолго или даже навсегда. По молодости он иногда оставался, но очень скоро понял, как неправильно поступает. Нельзя кормить несбыточные надежды, тогда они разрастаются с сумасшедшей силой, как политые усиленным удобрением плети кабачков.

Спрыгнул искусник легко и ловко, по уже окрепшей привычке прибавив себе на краткий миг силы, и сразу же, пользуясь полоской густой тени, проскользнул поближе к парням, таскавшим скамьи к столам, расставленным под навесом, сооруженным у стены крепости. Помогать им Инквару не пришлось, перенос вороха меховых одеял, которыми наемники застилали сиденья, за работу он не считал.

Лил со своими упорными ухажерами уже сидела за одним из длинных столов, и Инквар устроился неподалеку, так чтобы можно было в любой момент оказаться рядом с ними. Скандал, обещанный Брангу, удобнее всего было устроить сейчас, оставалось только выбрать момент.

Однако за столом Канз вел себя более спокойно, с аппетитом ел и пил, даже не пытаясь назойливо ухаживать за соседкой. Эту обязанность поделили Гарвель и сидевший напротив Алильены молодой наемник, попутно развлекавший девушку веселыми шуточками. Некоторое время казалось, что самоучка оставил свои попытки очаровать его ученицу, и Инквар уже начал изобретать новый план, как вдруг все резко изменилось.

К этому моменту разгоряченные медовухой музыканты играли все более зажигательные плясовые мелодии, и многие из пирующих, утолив первый голод, выбрались из-за столов и вернулись к сцене. По обычаю на таких празднованиях сначала отплясывали общие танцы, хороводы, ручейки и змейки, и первые танцоры уже увлеченно прыгали, встав в кружок и взявшись под руки. Танцевала с ними и Лил, раскрасневшаяся, весело поблескивающая зелеными глазами и явно очень довольная собой.

Инквар поневоле чувствовал себя мерзавцем, собравшимся отобрать у ребенка конфетку, и потому приступать к решительным действиям не спешил. Сидел на своем месте, прихлебывал квас и почти бездумно жевал вяленую рыбу, когда музыка сменилась и танцующие разбились на пары. Канз изловчился и опередил Гарвеля, перехватив у него Алильену прямо из-под носа, и теперь постепенно и упорно уводил девчонку от ярко освещенного светильниками пятачка в густую тень.

Инквар напрягся и не сводил с них глаз, уверенный, что никто не обращает на него внимания. Да и кому может быть дело до скучного ювелира, в одиночку наливающегося медовухой?

— Можно сесть? — Не дожидаясь ответа, Зилия села рядом, положила теплую ладошку ему на руку. — Не хочешь станцевать?

Инквар промолчал, начиная клясть себя за минуту слабости. Теперь у него не было никакого права отказывать этой женщине в подобных мелочах.

— Волнуешься за ученицу, — догадалась она. — Небось уже наслышан о шалостях нашего искусника.

Инквар еле заметно кивнул головой, спорить не имело смысла. Как и объясняться: все равно сказать ей правду или что-нибудь пообещать он не имеет права.

— Неужели у нее нет оберега? — осторожно заглянула в лицо Инквару женщина и чуть виновато добавила: — Нашим девчонкам травницы целый ворох привезли.

— Какой еще оберег? — нахмурился Инквар. — У нее есть защита от мечей и стрел.

— Ну зачем ему стрелы, — опустила глаза Зилия, помолчала, ожидая, пока цирюльник догадается, но он упорно ждал объяснения, и ей поневоле пришлось закончить фразу, — если у него сильные приворотные зелья.

— Что?! — потрясенно уставился на нее мастер, осознал смысл сказанного и резко оглянулся на Лил.

Канз, по-хозяйски облапив девчонку и прикрыв полой вышитого короткого плаща, уже вел ее от толпы танцующих к воротам, за которыми властвовала густая ночная тьма, выдавленная со стрельбища светом масляных фонарей.

— Гарвель! — в одно мгновение оказавшись на ногах, сквозь зубы рыкнул Инквар и ринулся вслед за весело хихикающей парочкой.

— Ну что ты кричишь… — Оказавшийся на его пути ювелир, не успев договорить, отлетел в сторону, словно сметенный смерчем.

— Так ты выполнил обещание присмотреть за девчонкой? — уже проносясь мимо, едко выкрикнул искусник, припомнив, ради чего вообще толчется на этом празднике. — Обойдусь и без таких друзей.

— Ну и скатертью дорога, — мрачно буркнул ему в спину ювелир, развернулся и направился к столам.

Он и сам еще не знал, чего желает сейчас больше всего: найти полный кувшин и осушить его в одиночку или догнать наглого лохматого брюнета, которого тут величали искусником и носились с ним, как с праздничным тестом, и надеть этот кувшин ему на голову.

Веселой парочке оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы нырнуть во мрак весенней ночи, когда чье-то тяжело сопящее тело вклинилось между ними, раскидывая в разные стороны.

— Дед! — возмущенно вскрикнула Алильена, с головой выдавая себя этим криком, но Инквар не обратил на нее никакого внимания.

Прибавив себе силы, толкнул Канза в спину, роняя в вытоптанную молодую травку лицом, прижал коленом дернувшиеся плечи и выхватил из кармана сонное зелье, без которого никогда не ходил даже в столовую. Всего пара капель, и самоучка будет спать сном праведника не менее суток. Ну а проснувшись, вряд ли сможет припомнить все подробности этого вечера.

Однако впервые за последние годы Инквар даже не успел до конца отвинтить крышечку. Неимоверная тяжесть, показавшаяся искуснику огромным, резко уплотнившимся шматом тьмы, внезапно навалилась на него шалым медведем, сбила с ног и начала сдавливать со всех сторон, постепенно подбираясь к горлу с явным намерением задушить.

Вскипевшая в душе злость, почти ярость, как кнутом подстегнула разум, и с этого мгновения искусник действовал четко и стремительно. Первым делом создал вокруг себя воздушный кокон, остановивший продвижение тьмы, и следом добавил себе еще силы и ловкости.

После этого выскользнуть из-под навалившейся тяжести оказалось довольно просто, и едва Инквар оказался на ногах, темный пузырь странного заклинания лопнул, выплеснув внушительную порцию неистраченной энергии.

Искусник собрал ее уже привычно, не задумываясь, как научился в последние дни поглощать все дозы силы, бросаемые в него ученицей, и тут же забыл об этом, оглушенный несущимися со всех сторон криками.

Что-то совсем не подходящее девичьим устам свирепо рычала Лил, тонко и испуганно голосил Канз, отчаянно кричала стремглав бежавшая к ним Зилия.

Всего пару секунд Инквар торопливо озирался, пытаясь понять, что тут стряслось за то краткое время, пока он валялся, распластанный странной тьмой. А потом наконец рассмотрел, как корчится и дергается убегающий прочь Канз, словно ему под одежду попал рой обозленных ос, безжалостно жаливших самоучку. Вспомнив, какими страшными ожогами были покрыты бандиты, ошпаренные резко усиленными Алильеной амулетами, искусник ринулся за ним, попутно доставая целебные снадобья. И, отвлекшись на эти приготовления, умудрился пропустить момент, когда терзаемый острой болью Канз обернулся и заметил погоню.

Теряя от боли остатки рассудка, самоучка принялся выхватывать из карманов боевые амулеты, светящиеся под внутренним зрением Инквара, как гроздь ярких разноцветных огоньков, готовясь разрядить их в кажущегося врага.

Снова раненой птицей закричала Зилия, подхватила юбки и ринулась наперерез, пытаясь оказаться между ними, но искусник легко разгадал ее намерение и добавил себе еще скорости. В несколько прыжков преодолев разделяющее его от блудника расстояние и отшвырнув с дороги случайную подругу, метнулся к Канзу, попутно создавая простой воздушный щит, одно из трех магических действий, каким научился за последние дни.

Однако остановить обезумевшего от боли и ненависти самоучку Инквар все же не успел. С силой, помноженной на боль и ярость, Канз резко метнул ему в лицо горсть празднично блеснувших амулетов.

Жар заклинаний, взорвавшихся буйным огнем, Инквар ощутил не сразу, следующая минута словно растянулась, оставив в его памяти острую смесь тревоги, отчаяния и надежды. И обрывки мыслей, пытавшихся осознать суть произошедшего, пока сознание, приученное к мгновенному отражению атак, отдавало телу точные, выверенные приказы.

Главным из них стало указание добавить себе еще скорости. После этого ловкие руки искусника сделали все сами: выхватили и активировали отражающий амулет и забросили в рот пару пилюль, многократно усиливающих регенерацию.

К тому моменту, как огненный смерч обрушился на Инквара, он уже был готов к встрече с ним настолько, насколько это вообще возможно в его положении. Воздушный кокон сгорел за несколько секунд, но темные глубины подсознания, взявшие на какие-то мгновения власть над телом, разумом и профессиональной рассудительностью искусника, тотчас восстановили щит, бесцеремонно собирая для него щедро выплескивающуюся из сгорающих амулетов энергию.

Осмотрительность Инквара, давно ставшая для него незыблемым законом, тотчас возмутилась таким грубым нарушением правил маскировки, но главный инстинкт человека, самосохранение, моментально подавил всякие сомнения. В миг решения самого насущного вопроса — как выжить в безысходной ситуации — оказались несущественны все остальные заботы.

Где-то за гранью внимания, направленного на сопротивление лавине бушующего вокруг огня, раздавались громкие отчаянные крики, но искусник и не пытался вникнуть в смысл чужих команд или советов. Да он их даже и не слушал, просто не хватало на это ни времени, ни сил. Все уходило на простое, освоенное совсем недавно действие: впитать зеленоватую призрачную энергию и, пропустив через себя, исторгнуть прочь с распоряжением неуклонно держать и постепенно расширять сжираемый жаром щит.

И хотя искуснику пока удавалось с этим справиться, магии становилось все больше. Как выяснилось, Канз себя чрезвычайно любил и берег и потому постарался максимально усилить боевые и защитные амулеты, вбухав в них такое количество энергии, какое никогда бы не стал вливать ни один опытный мастер.

Даже удивительно, как он сумел дожить до этого дня, постоянно таская с собой кучку смертельно опасных вещиц, каждая из которых могла в любой момент сжечь дотла и его самого, и всех, кто оказался бы рядом, мелькнуло где-то на задворках сознания изумление и тотчас пропало, стертое более насущными заботами.

Щит Инквара постепенно становился плотнее и понемногу раздвигался все шире, позволив наконец свежему воздуху добраться до его обожженного, обливающегося потом лица, но большого облегчения это не принесло. Искусник чувствовал, как внутри его, в недавно созданном хранилище энергии, все сильнее разгорается жар, говорящий о переполненности заветного резерва. И это на несколько секунд стало его основной задачей. Инквар торопливо создавал все новые ручейки магии и направлял их во все оказавшиеся при нем вещицы, артефакты, амулеты, зелья, оружие, инструменты и даже мелкие детали одежды вроде пряжек и пуговиц, страстно жалея, что, собираясь на праздник, большую часть своего арсенала оставил в сером доме.

Предельно пополнив и увеличив силу всего, куда только можно было влить силу, Инквар обнаружил, что хотя магия пока не иссякла, но ярящийся за щитом огонь начинает понемногу угасать, и направил очередную порцию энергии на создание ветерка, охлаждающего дышавшую жаром выжженную землю. И лишь когда его ошпаренного лица коснулись прохладные струи, Инквар сумел наконец отвлечься от неотложных действий и прислушался к происходящему снаружи.

И, едва разобрав смысл тревожных, злых выкриков и путаных объяснений, осознал, как неверно поняли смысл случившегося сбежавшиеся на необычный пожар наемники. Большинство с горячностью выпивших меда людей доказывали, что новичок напал на Канза и тот, отбиваясь, сжег негодяя.

Можно было даже не сомневаться, откуда взялось это утверждение. Усиленным слухом Инквар разобрал поодаль несчастный и злой голос самоучки, в красках расписывающего подробности бесчестного нападения.

И теперь перед искусником стояла новая, неимоверно сложная задача: как избежать расправы разъяренной толпы, умело распаленной человеком, которого наемники давно считали своим и ценили за зелья и амулеты защиты. Созданные вовсе не им, но ведь никто, кроме Динера и его преданных помощников, об этом не подозревал. А их сейчас поблизости не было, да и вряд ли командир убежища пожелает признаваться своим людям в обмане, поэтому искуснику оставалось надеяться только на себя.

Да на удачу, иначе ничто не спасет Инквара от гнева людей, многие из которых недавно лежали перед ним на столе, снедаемые мучительными недугами. Нет, ему не было обидно, что они так никогда и не узнают, кому обязаны избавлением от застарелых ран и болячек, тревожило совершенно другое.

Позже эти люди будут судить обо всех искусниках по поведению и поступкам Канза, а вот такой несправедливости Инквар допустить просто не мог. И значит, должен был сделать все возможное и даже невозможное ради того, чтобы выжить.

Поэтому, отбросив на время все остальные проблемы, искусник постарался сосредоточиться, старательно собирая воедино все силы и умения для побега от толпы недавно обретенных соратников, по воле случая в одно мгновение ставших врагами.