Часть вторая

От ворот до крыльца дома, где жил Рафаэль Ангело, добрых пять минут езды. Деревянная табличка с вырезанной на ней надписью «КЛАДБИЩЕ» здорово меня смутила, но вдруг впереди показался дом – огромное деревянное здание с большими стеклянными панелями, в которых отражался лес у нас за спиной, – немногочисленные кирпичи в этой конструкции казались миражом, они будто плавали посреди леса, словно дом старался мимикрировать и слиться с окружающей средой. Я вышла из машины, размяла ноги, чувствуя, как нарастает тревога – я не знала, как подступиться к Рафаэлю, мне нужна была помощь, но я не могла обратиться к Кэррику после ссоры.

– Кто будет говорить? – тихо спросила я. – Нам нужен план.

– Поздновато ты об этом вспомнила! – рявкнул он, избегая моего взгляда. Прямиком направился к двери и надавил кнопку звонка. Ох и упрям! Я бегом нагнала его, но дверь открылась прежде, чем я добежала.

На крыльце появился человек ростом примерно метр двадцать.

Он глянул на Кэррика, потом на меня:

– Ого, жизнь становится интересной. Заходите.

Раскрыл дверь шире и провел нас в свой дом.

Из просторного холла с деревянной лестницей мы прошли в кухню-гостиную, застекленную от пола до потолка – за высокими окнами красовался заросший сад, а дальше – дикий лес. Внутри вся отделка – из дерева разных пород, цветов и фактуры. Дом светлый, нарядный, очень современный – и с легким налетом безумия. Повсюду дети. От подростков до младенца в высоком стульчике, одни унаследовали карликовость, другие нет. Они рассыпались перед нами, когда мы вошли, и собрались за длинным деревянным столом у высоких тонированных окон. Ребята были с ног до головы перемазаны красками.

– Ясень, я просил тебя не есть краску, – сказал Рафаэль. – Липочка, дай одну кисточку Лавру. Груша, воду для мытья кисточек пить нельзя. Малышка Мирт создает свой шедевр. – Нам он пояснил: – У Мирт все выходит коричневым. Это, я считаю, талант.

Он указал на стену, где каждому ребенку отводился свой участок, – доля Мирт действительно была целиком закрашена коричневым.

– Вы всех детей назвали в честь деревьев! – сообразила я. Ясень, Груша, Бук, Лавр, Мирт, Лещина.

– Дзинь! – Он изобразил звонок, как в телеигре.

Мимо нас со смехом прошла женщина, принялась наводить порядок на столе.

– Моя жена Сьюзен. Святая.

На обратном пути Сьюзен наклонилась и обменялась с мужем долгим поцелуем.

– Мой добрый дух и источник успеха. Сьюзен, дети, это Селестина и Кэррик. Поприветствуйте их.

– Привет! – сказали они в унисон.

Мы с Кэрриком переглянулись. Значит, он уже знает, кто мы.

Сьюзен, усмехаясь, махнула нам рукой – идите за Рафаэлем. Глаза Кэррика вновь позеленели, он с невинным любопытством изучал дом. Мы вошли в комнату с рабочим столом, и тут уж нас обоих охватило почтительное изумление: весь кабинет подогнан под рост Рафаэля, только для нас обычных размеров диван. Рафаэль уселся в свое кресло, мы пристроились на диване напротив. На полу – ковер в виде сшитого из лоскутов ковбоя, у него плоское резиновое лицо, настоящая шляпа. Я переступила через ковбойские сапоги, стараясь не задеть шпоры. Над очагом человеческая голова – хотелось бы верить, что фальшивая, – с рогами. Лицо седого старика улыбается, выставив напоказ золотой зуб. Да и диван, на котором мы устроились, тоже обтянут белой кожей с веснушками.

– Ни одно животное не пострадало! – подбодрил нас Рафаэль. – Шутка. Осмотритесь хорошенько. Я веган. Против убийства животных ради пищи, моды или отделки интерьера. Тут все фальшивое, включая кожаного парня на ковре. Я назвал его Уэйд. – После небольшой паузы он добавил: – Ну да, ну да. Веган-коротышка. Проблемы с едой в ресторанах. У моей сестры еще хуже: у нее целиакия. Шучу, – продолжал он без улыбки и даже не переводя дыхания, – сестры у меня нет. – Он поднялся и сходил к бару за виски. – Я бы и вас угостил, но по правилам Заклейменным не полагается пить спиртное. Вот вода. – Он бросил нам две пластиковые бутылочки из холодильника, и мы успели их поймать.

Кэррик с подозрением взирал на воду.

– Не беспокойтесь, все без обмана: при бутилировании этой воды ни одно животное не пострадало. Так, дело вот в чем. Я люблю кино. – Он открыл ящик, в нем – сотни дисков. – Смотрю по три штуки в день, и шаблон мне известен. Старый коп собирается в отставку, берется за последнее расследование, и тут его убивают. Или старый вор решается на последнее дело, и его ловят. Это неизбежно. Мы воплощаем свои страхи, искусство подражает жизни, жизнь – искусству, и так далее, и, хотя моя жена Сьюзен очень по этому поводу переживает ….

– Берись за дело, или я тебя брошу! – крикнула она из соседней комнаты.

– Несмотря на то что моя любящая жена Сьюзен так сильно за меня переживает, я готов подумать о том, чтобы взяться за дело. У меня свой сюжет: меня не застрелят и не схватят. Я – адвокат, не проигравший ни одного дела, значит, в моем кино будет так: после ухода на пенсию я вернусь к работе – и проиграю дело.

Я посмотрела на Кэррика – впервые за последний час.

– Но это в худшем случае. Я никогда не проигрывал и на этот раз не собираюсь. Полагаю, денег у вас нет, вы в бегах, а потому едва ли можете устроиться на работу и заплатить мне, а даже если бы и работали, не те заработки у Заклейменных, чтобы хватило на мой гонорар. Это ставит меня в сложное положение – и тем сложнее, что вы стали нарушителями, – ну да ладно. К трудностям мне не привыкать. Я собираюсь представлять вас не вместе, а каждого по отдельности, ты уж, Кэррик, не обижайся. Ты удивился, что мне известно твое имя, но я читаю новости, слежу за заседаниями Трибунала, и, хотя ты не столь знаменит, как твоя спутница, мне попалась на глаза короткая заметка и о твоей выходке – не слишком разумной, но честной. Наша звезда – Селестина. В любой паре кто-то послабее, из-за этого случаются конфликты, но выше нос: многим людям удавалось с этой проблемой справиться. Полагаю, вы приехали ко мне, потому что я – единственный на всем белом свете адвокат, которому удалось отменить приговор Трибунала. Не знаю, как вы это выяснили, дело строго засекречено, никаких следов, но это вы расскажете мне потом. Большой радости нашему другу мистеру Кревану та история не принесла. Хотите знать, как я этого добился?

Снова пауза, потом улыбка.

– Я был прав! А правый побеждает всегда – нужно лишь упорно работать, не сдаваться, не жалеть денег, угроз, всяких финтов и чтобы дело вел неравнодушный человек. Я таков: взявшись за дело, я его не брошу.

Каждую неделю я получаю десятки просьб от Заклейменных, но я не берусь за их дела. Я – их заветная мечта, их единственная надежда, не потому, что они знают о моем успехе, но потому, что я добился такой репутации в зале суда. В юрисдикции Заклейменных я – гигант. Забавно, правда?

Вот почему я здесь: вышел на пенсию молодым и укрылся в безопасности, в горах, подальше от всего. Не знаю, как вы меня нашли, но – снимаю шляпу. Судя по твоему лицу, Селестина, ты не веришь, что я тут в полной безопасности. Ты нахмурилась, когда я произнес эти слова. Да, ты права, твой дружок Креван и для меня заноза. Я решил, будет лучше для нас обоих соблюдать дистанцию. Он, мягко говоря, проигрывать не любит. И он знает, где меня искать, если я ему понадоблюсь. Он довел это до моего сведения.

Подавшись вперед, Рафаэль впервые глянул на меня в упор:

– Ты сумела ускользнуть от него. И это любопытно, возникают два вопроса: как тебе это удается и почему он гонится за тобой. Особенно меня интересует «почему», но я не могу допустить, чтобы решение взяться за твое дело зависело от этого. На худой конец, мое любопытство останется неудовлетворенным.

Он откинулся назад и постучал пальцем по подбородку, размышляя.

– Если я задам вопрос, почему Креван так тобой интересуется, ты мне расскажешь?

Я видела, что Кэррик собирается что-то сказать, и поспешила ответить сама:

– Только если вы дадите согласие представлять меня в суде. Письменное, – уточнила я.

Он улыбнулся.

– Проблема в том, что я не уверен, смогу ли я выиграть дело – независимо от того, как сложились отношения у тебя с судьей. Дело-то с самого начала было странное. Тебя заклеймили не за то, что ты помогла Заклейменному – за это полагается тюремный срок, – а за то, что ты солгала. Ты сама признала в суде, что лгала. Признала задним числом, это уже пятно на репутации. Но, по правде говоря, мне хочется знать, из-за чего судья Креван так распсиховался. И в то же время я не уверен, стоит ли это знание риска проиграть дело. – Он смотрел на меня в задумчивости. – Пока что я склоняюсь к утвердительному ответу.

Он встал и принялся расхаживать по коврику с лицом ковбоя Уэйда.

– Ах да.

Он остановился и улыбнулся, словно прочитав мои строптивые мысли.

– Теперь понимаю. Ты хочешь поставить под вопрос саму систему Трибунала, то есть подать иск о нарушении прав человека. Обычно такие дела рассматриваются в Верховном суде, и там ты проиграешь, потому что ни один нормальный адвокат никогда не станет представлять Заклейменных перед другим судом, кроме Трибунала, из страха быть обвиненным в помощи Заклейменным – пусть даже ему за это заплатят, а ты и не заплатишь, потому что денег у тебя нет. Значит, тебе нужен человек вроде Эниа Слипвелл из партии Жизни, пусть она дерется за тебя. Твой парень может тебе рассказать о ней подробно, он с ушами влез в ее кампанию.

На миг мне почудилось, что он имеет в виду Арта, но Рафаэль смотрел на Кэррика – я была сбита с толку.

– Вы ошибаетесь, мистер Ангело, Кэррик не имеет никакого отношения к Эниа Слипвелл, – поправила его я.

– А! Боже мой! Значит, она ничего не знала про твои дела с Эниа Слипвелл, а, Кэррик? Кто же ее просветит – ты или я?

Кэррик сглотнул.

– Просветите меня, будьте добры! – попросила я, чувствуя, как зарождаются во мне гнев и страх. На кого смотреть – на Рафаэля или на Кэррика?

– Твоему парню поручалось, в случае, если бы он согласился – а он, будем смотреть фактам в лицо, явно согласился, – разыскать тебя, взять под крыло, чтобы Эниа могла использовать тебя в своей кампании. Она рассчитывает на голоса Заклейменных, такого еще ни один политик не проделывал. Как ты знаешь, Заклейменные обычно воздерживаются от голосования, хотя участие в выборах – одно из немногих оставшихся у них прав. Какой смысл голосовать за того или иного государственного деятеля, когда сам не чувствуешь себя частью этого государства?

Привлечь голоса Заклейменных – умный ход, но рискованный. Эниа ведь недостаточно одних только Заклейменных, а значит, ей нужно, чтобы многие люди поддержали ее, поверили в Заклейменных. А как этого добиться? И тут является наша героиня – Селестина. Замкнутый круг. В какой мере успех кампании зависит от одного лишь человека? – Он глянул на Кэррика. – Готов об заклад биться: весьма в большой.

– Откуда вы … Это не совсем так … – забормотал Кэррик.

– Хм, – Рафаэль снова перевел взгляд на меня, – сама подумай, Селестина.

Я была так поражена услышанным, самой мыслью о сговоре Кэррика с Эниа Слипвелл, что не могла отвести глаз от Кэррика, а тот прятал глаза, смотрел себе под ноги, в смущении драл протертые на коленях джинсы.

– Рвать друг другу волосы, ругаться и истерить будете потом. На меня смотрите, смотрите на меня, – с улыбкой потребовал Рафаэль. Он вернулся к столу, выдвинул ящик и достал лист бумаги. Что-то написал и передал мне.

– Стандартный договор между адвокатом и клиентом. Сойдет.

Я внимательно прочла. Короткий простой договор: Рафаэль Ангело берется представлять интересы Селестины Норт. Вроде бы все правильно.

– Итак, скажи мне, – он уселся на низенький столик и подался ближе ко мне, – что такое тебе известно, что Креван лисой рыщет в поисках бедняжки Селестины?

– Не говори ему, – одернул меня Кэррик, когда я поднялась. – Кто знает, можно ли ему доверять?

– Доверять? – гневно отозвалась я. – Так тебе известно такое слово?

Кэррик отвернулся, обиженно покачав головой.

– И все на этом? – вздохнул Рафаэль, складывая руки на груди.

Я повернулась к нему спиной, задрала футболку, приспустила немного брюки.

Тишина.

Потом Рафаэль шумно втянул воздух.

– Шестое Клеймо. На позвоночнике. – Он подошел ближе, присмотрелся. – В отчете Трибунала об этом ни слова. Трибунал знаменит аккуратным ведением бумаг. Твое слово против его, и все.

– Есть видеозапись – как Креван распорядился поставить мне шестое Клеймо, – сказала я, тщательно обдумывая каждое слово. – Ее-то он и разыскивает.

Он подался вперед, задрал брови:

– Есть съемка? Да, это меняет дело.

– Более того, – продолжала я. – Стражи не хотели ставить это Клеймо. На позвоночник Клеймо обычно не ставят, к тому же у них кончилось обезболивающее. Креван требовал от них полного нарушения всех инструкций – и в итоге заклеймил меня сам.

У Рафаэля чуть глаза из орбит не выскочили. Он снова встал, принялся расхаживать, думая на ходу. Я видела, как он взволнован, хотя он и старался это скрыть, – значит, у меня в самом деле имеется козырь. Имеется управа на Кревана.

Рафаэль остановился. Посмотрел на меня с сочувствием и очень грустно. Он был искренен, я видела.

– Прости меня, Селестина. Боюсь, я тебя подвел. Самый избитый киносюжет – я был уверен, что знаю все, ничего нового уже не увижу и не услышу, – и я принял поспешное решение. Не подумал, что может быть неожиданный поворот сюжета. Боюсь, я человек простой, черное и белое, правильное и неправильное: я не угощаю Заклейменных спиртным и не вправе помогать беглой Заклейменной – у меня семеро детей, я слишком многим рискую.

Кэррик замер.

– Дом снабжен высокотехничной системой наблюдения. Наш друг Креван вынуждает меня держаться все время настороже. Я увидел вашу машину издалека и, как только вас узнал, велел моей дорогой жене Сьюзен позвонить стражам.

Кэррик выругался, вскочил на ноги, сжимая кулаки, навис над Рафаэлем.

– Но, – Рафаэль выразительно поднял палец, – мы же не зря живем на отшибе. Ближайшим стражам до нас минимум час добираться, значит, у нас остается сорок пять минут на обсуждение плана. Итак, – Рафаэль глянул на Кэррика с некоторой тревогой, но в то же время забавляясь и наслаждаясь своим умом, – давайте думать.

– Пошли отсюда скорее, Селестина, – заторопил меня Кэррик, с трудом – это было очевидно – подавляя желание превратить Рафаэля в котлету.

– Мачо! – насмешливо произнес Рафаэль.

– Прекратите оба! – прикрикнула я. – Кэррик, нам нужна его помощь.

– Его помощь? – Кэррик не верил своим ушам. – Он натравил на нас стражей.

– Только на Селестину, точнее говоря. Не думаю, что они бы приехали быстрее, если бы я упомянул тебя.

Я переводила взгляд с Кэррика на Рафаэля, разрываясь. Мы проделали такой путь. Это был мой единственный план. Рафаэль Ангело – единственный адвокат, добившийся отмены приговора для Заклейменного. Он нужен мне. Что я могу без него? Как добьюсь своего от судьи Санчес?

– Ладно. Оставайся, – решил Кэррик. – Я торчать тут не стану. Я этому парню не верю. Задержимся тут – и снова окажемся в замке.

– Подожди, Кэррик! – Я обернулась к Рафаэлю. – Могу я поговорить с ним наедине?

– Конечно. Тик-тик-тик, – напомнил мне Рафаэль, указывая на часы над камином. Тут-то я разглядела, что вместо стрелок – руки в резиновых перчатках. Рафаэль вышел. Кэррик обернулся ко мне, руки скрещены на груди, нижняя челюсть выпятилась.

– Ему нельзя доверять.

– Что он такое сказал об Эниа Слипвелл? – с дрожью в голосе спросила я.

Кэррик попытался отмахнуться от этого вопроса, но язык тела выдал его.

Он подошел ко мне, осторожно взял за руку:

– Послушай, Селестина, сейчас не время это обсуждать.

– Самое время. Хочу знать правду.

Он вздохнул – уходили драгоценные секунды.

– Эниа Слипвелл обратилась ко мне, еще когда тебя судили. Хотела связаться с тобой. Она могла тебе помочь. Ее избирательная кампания целиком основана на твоем лозунге. «Логика и сострадание» – это твои слова, сейчас их можно увидеть на любом фонаре и билборде. Я обещал помочь ей в поисках, но это было нелегко. Твой дом, твою школу осаждали журналисты. Я не мог к тебе подобраться. Твоим делом занялась сама Пиа Ванг.

– Значит, ты отыскал меня, потому что Эниа Слипвелл тебе это поручила? – Дрожь в голосе усилилась. Я же помнила его слова, там, в коридоре, у двери камеры Клеймения: «Я тебя отыщу». Я ждала его все это время, думала, между нами есть какая-то связь, особого рода союз, а на самом деле он выполнял поручение политика.

– Постой, Селестина, дослушай, – нетерпеливо ответил он. – Эниа ждала меня у замка после суда, когда меня отпустили.

– Она помогла тебе сбежать от куратора?

Он огляделся по сторонам и понизил голос:

– Нет, этого я сказать не могу. Она руководила мной. Давала советы. Кому доверять, а кому нет. Она узнала, где мои родители, – теперь нам известно, что эту информацию она получила от Альфы и ее мужа. Тогда я этого не знал, но они конечно же финансируют ее кампанию. У нее большие ресурсы. Она свела меня с Фергюсом, Лорканом и Ленноксом. У нее есть планы, как помочь Заклейменным, она собирает единомышленников. Чем больше нас, тем мы сильнее. Ты необходима для успеха кампании – в тебе ключ ко всему. Она хотела встретиться с тобой, но не могла, потому что ты все время была под наблюдением. Она тебе не враг, Селестина, она действительно пытается помочь.

– Ей известно о шестом Клейме?

– Нет, – твердо ответил Кэррик, и я поверила.

– Она была там, когда в супермаркете началась заварушка. Я видела ее.

Кэррик замер.

– Лоркан и Фергюс тоже были там. И ты откуда-то там взялся. Я не задумывалась об этом прежде, но как вы все там оказались? – Я подозрительно сощурила глаза.

Он молчал.

– Кэррик! Ответь мне!

– Нам сообщили, что ты будешь у Альфы.

Альфа пригласила меня к себе домой на собрание. Я чувствовала какой-то подвох. Меня вызвали на сцену перед сотнями зрителей, всучили микрофон и потребовали, чтобы я рассказала о себе. Рассказала бы им что-то вдохновляющее. Поднимающее на борьбу. У меня горло перехватило. Нечего было сказать всем этим людям, которые так много от меня ждали. Внезапно явившиеся стражи – смешно сказать – показались мне избавлением.

– Мы приехали туда за тобой, – пояснил Кэррик. – Я думал, это лучший шанс поговорить с тобой. Но тут начался рейд, и мы не смогли войти внутрь. Потом мы последовали за твоим дедом и тобой, видели, как ты вошла в супермаркет.

– И там ты подстроил … Ты подставил меня! – сообразила я наконец, и по лицу Кэррика поняла, что угадала.

Заикаясь, он пытался еще изложить собственную версию событий, но мог бы не стараться.

– Ты подставил меня! – повторила я громче.

– Я должен был поговорить с тобой, Селестина!

– Как насчет похлопать меня по плечу и сказать: «Привет, Селестина, это Кэррик – помнишь меня?» – саркастически предложила я, а голос предательски дрожал. – Зачем было доводить до беспорядков?

– Я хотел, чтобы Эниа и все остальные увидели тебя в деле – увидели, какая ты храбрая. В экстремальных обстоятельствах ты становишься настоящей героиней, Селестина.

– Никакая я не героиня! Я просто нормальный человек, который поступает нормально! Ничего героического я не делала, – с отвращением возразила я.

– Мы все так боимся допустить ошибку, что никто уже не прислушивается к чувствам и интуиции. Ты – редкий человек, Селестина. Пойми, нам нужна Эниа, а Эниа нужна ты. Ей следовало увидеть, что ты можешь повести за собой людей, что люди в тебя поверят. Фергюса и Лоркана ты сразу же покорила, после той истории в супермаркете они на все для тебя готовы. Никто не думал, что это так скверно обернется – кто ж знал, что полицейский так взъестся. Я хотел только, чтобы люди увидели твою силу, как ты умеешь постоять за себя. К моим чувствам к тебе это вообще не имеет отношения.

Голова кружилась.

– Ты подставил меня! – уже во весь голос проревела я, и Кэррик заткнулся. – Из-за тебя, из-за этой истории в супермаркете мне пришлось бежать из дома. – Голос сорвался. – Оставить всех близких. Ты окончательно испортил мою жизнь.

– Нет, Селестина, нет! – сказал он и обеими руками попытался удержать меня, словно взбесившегося коня.

– Ты ничем не лучше Арта! – рявкнула я. Гнев и боль бежали по жилам вместо крови. Все, через что я прошла после той истории в супермаркете, – все из-за Кэррика. Я соблюдала правила, пока Лоркан и Фергюс не пристроились ко мне в очереди перед кассой. Заклейменным не полагается собираться больше двух. И так они во второй раз сломали мне жизнь.

– Если Эниа хочет мне помочь, так почему бы нам не пересидеть в убежище, пока не пройдут выборы? Придя к власти, она сможет отменить Трибунал, дать амнистию Заклейменным, или что там она обещала.

– Ты нужна Эниа, чтобы убедить избирателей в необходимости разогнать Трибунал. Ты единственная Заклейменная, сумевшая пробудить сочувствие в обществе. Благодаря тебе они увидели, что мы тоже люди, теперь благодаря тебе к нашим историям стали прислушиваться, а только так, делясь своими историями, мы сумеем добиться перемен. Чем злее преследует тебя Креван, тем больше людей задаются вопросом, какие у него побуждения. А самое главное – у тебя есть оружие. У тебя есть запись. Пусть все ее увидят.

Но у меня нет записи. Этот секрет я от него утаила. Кровь прихлынула к щекам – я обвинила Кэррика во лжи, а сама тоже лгу. Но разве его ложь не хуже в сто крат?

– Эниа Слипвелл, как и все остальные, использует меня в своих интересах, – сказала я. – Как я могу ей доверять? Ей нужны голоса избирателей, чтобы добиться власти. Но, если она станет премьер-министром, кто знает, как она поступит – может быть, отступится от всех посулов, и что тогда будет со мной? Ты прав, Кэррик: только я сама за себя. Каждый преследует собственный интерес, пора и мне о себе подумать. И для этого никто не нужен. Ты мне не нужен.

Он заморгал, удивленный, обиженный. Глаза меняли цвет от черного до карего, до лесного ореха, появились зеленые блики.

Но, не позволяя себе передумать, я повторила:

– Уходи. С этим я разберусь сама.

Я вышла из комнаты и отправилась на поиски Рафаэля, который, уверена, подслушивал наш разговор от слова до слова. Адвоката я нашла в кухне, он кормил малышку банановым пюре.

– Через тридцать пять минут стражи будут здесь, – напомнил он. – Тик-тик-тик. Остаешься?

Я кивнула.

– Одна?

Хлопнула дверь, заревел мотор. Да, теперь я совсем одна.

– Значит, решено, – весело произнес Рафаэль, протягивая дочке ложку, чтобы та облизала, но вместо этого она махнула ложкой так, что пюре попало ей в лицо, на стол и разлетелось по всей комнате, словно им выпалили из катапульты. – Ловко управилась, Елка, – похвалил он многообещающую дочь. – Не бойся, Селестина, ты тут не застрянешь. У меня есть машина, которой ты сможешь воспользоваться, – которую ты угонишь, припугнув меня, угрожая жизни моих детей. Я просто вынужден буду отдать тебе ключи. – Он обернулся к детям: – Ведь так все было, Липа, хорошая моя?

Она кивнула, широко раскрывая серьезные голубые глаза.

– Она насмерть перепугала нас, папочка. Я думала, она правда нас убьет! – прошептала она даже чересчур выразительно и правдоподобно.

Ее братья и сестры расхохотались.

– Неплохо, – кивнул отец. – А теперь за работу.

Мы устроились на заднем дворе, за столом, на деревянных скамейках. Единственные наши свидетели и советники – деревья.

– Кому еще известно о шестом Клейме? – спросил он.

– Стражам …

– Имена!

– Тина, Джун, Фунар, Барк, Тони. Сам Креван. Снимал мистер Берри. – Я чуть помедлила: – Кэррик тоже был.

Он быстро глянул на меня: не шучу ли.

О Кэррике никто до сих пор не упоминал.

– Знай я раньше …

– И что?

– Видишь ли … Выходит, он тоже нужен. Это свидетель, Селестина. Не следовало его отпускать.

Я закрыла глаза и со стоном опустила голову на стол.

– А мистер Берри снимал, – продолжал адвокат.

– Да, – сказала я губами в стол. – Из «предбанника». – Я выпрямилась. – А теперь он пропал. И все стражи.

Рафаэль удивленно поднял глаза, оторвавшись от блокнота с записями.

– Еще о шестом Клейме знает Пиа Ванг. Она стала задавать вопросы – и она тоже исчезла.

Он снял очки.

– Ты доверилась Пиа Ванг? – Теперь он счел меня дурой.

– Она также пишет под псевдонимом Лайза Лайф.

Он и рот разинул.

– Она разыскивала стражей, собиралась их расспросить, – продолжала я. – Собиралась изобличить Кревана. И вот уже две недели о ней ничего не слышно. Мои родители знают о Клейме, но не присутствовали, когда Креван его поставил, даже не знают, что это сделал он. Я им не говорила. Знает ли о Клейме сестра – не уверена, с ней мы это не обсуждали. Трибунал пока не трогает мою семью. Вроде бы. Но два дня назад увезли на допрос дедушку. Он знает о Клейме, и что это дело рук Кревана, тоже знает.

Два дня. Неужели всего два дня прошло?

– Они пытаются обвинить его в помощи Заклейменной, – пояснила я. – Потом несколько моих одноклассников. Они схватили меня и заперли в сарае, раздели и фотографировали. – Я рассказывала все это без эмоций, а Рафаэль смотрел на меня в ужасе. – Логан Трилби, Наташа Бенсон, Гэвин Ли и Колин Тиндер.

Он уронил очки на стол и шире прежнего раскрыл глаза:

– Пошли в дом.

Я вошла следом за адвокатом на кухню, и он переключил телевизор на канал, который специализировался на репортажах из суда Трибунала. Дети взвыли. На экране – незнакомый диктор, заменяющий Пиа, красавица блондинка с льдисто-розовыми губами и щеками, эдакая добрая ведьма, с улыбкой произносящая одну напоенную ядом ненависти фразу за другой. На экране появились фотографии Логана, Колин, Наташи и Гэвина. Наташа сделала селфи после того, как увеличила объем губ, дура дурой, точно гуппи. С какой стати я смотрю на эти фотографии, на эти глупые, улыбчивые лица? Будто все у них всегда в порядке. Но я-то знаю правду.

И тут до меня дошло. Под фотографиями вспыхнуло одно только слово:

РАЗЫСКИВАЮТСЯ.

Они пропали два дня назад. Благочестивые родители Логана успели уже обвинить в этом меня. Они дали эксклюзивное интервью каналу Трибунала.

Рафаэль выключил телевизор.

– Все против тебя. Как, по-твоему, я могу действовать, если все, кому известно о Клейме, исчезли, а с последним уцелевшим свидетелем ты только что поцапалась? – Он оглянулся на детей, и впервые я почувствовала, что ему не по себе.

Сьюзен выставила нас обратно во двор, приговаривая:

– Не хочу знать, ничего не хочу знать.

Нужно снова привлечь его на мою сторону. Нужно дать ему какую-то зацепку.

– Судья Санчес на моей стороне. Не спрашивайте почему, но это так. Я решила найти вас и добиться пересмотра дела. Когда Кревану предъявят видеозапись, он вынужден будет отменить незаконное шестое Клеймо, а если он допустил одну ошибку, то, вполне вероятно, допустил и другие. Значит, он сам порочен. Придется ему просить прощения, и вся система Трибунала окажется под ударом. Креван будет унижен, он уйдет в отставку – этого и добивается Санчес.

Рафаэль улыбнулся и посмотрел на меня чуть ли не с восхищением:

– Собираешься доказать, что сам Креван достоин Клейма?

Я нервно жевала губу:

– Конечно, это нестандартный ход …

– Я и сам не люблю стандарты. Но для начала я должен увидеть эту видеозапись.

Ну да.

– Есть одна проблема. – Я снова сглотнула. – Большая проблема. У меня ее нет.

Молчание.

– Муж мистера Берри сказал, что запись у меня. Он так сказал мне по телефону. Креван подслушал, видимо, наши телефоны прослушивались. Но у меня нет записи, и я понятия не имею, где она.

Судя по лицу адвоката, он готов был сжать пальцами мою шею и хорошенько меня придушить, но, к счастью, передумал. Сделал несколько глубоких вдохов, успокаиваясь.

– Мистер Берри навещал тебя дома после суда? – спросил он.

– Нет.

Первые дни дались мне тяжело, я по большей части спала под действием сильных анестетиков, но я знала, что мистер Берри не приходил. Я по пальцам могла сосчитать всех, кто побывал в те дни у нас. Врач. Ангелина Тиндер.

– Тина! – спохватилась я. – Одна из стражей. Добрая.

– Значит, она и передала тебе запись.

Мысли заметались. Это было почти месяц назад. Целая жизнь прошла с тех пор.

– Нет. Она принесла кексы, которые испекла ее дочь. Я еще подумала, как глупо, мне ведь нельзя. Разрешена одна сладость в неделю, и в кексе больше калорий, чем мне положено.

– Значит, в одном из них, – сказал Рафаэль.

– Нет, я отдала их братишке. – Я поднялась, зашагал по комнате. – Мы бы заметили, если бы он проглотил … Что мы ищем, мистер Ангело? Файл? Диск? Чип?

– Скорее всего, небольшую флешку, – предположил он, – или карточку из телефона мистера Берри.

У меня оставалось всего пятнадцать минут.

– Что еще она передала тебе? – настаивал он.

– Я ее даже не видела. – Я изо всех сил ломала себе голову. – Мама не пустила ее ко мне. Сочла это неуместным.

– И ведь правда, – подхватил он. – Совершенно неуместный поступок для стража, и небезопасный. Значит, у нее была на то причина. Видимо, она передала видеозапись твоей маме.

– Еще был стеклянный шар, – спохватилась я. – Стеклянный шар с замком Хайленд внутри. Потрясешь, и сыплются красные блестки, похожие на кровь. Ничего более отвратительного не видела – не могла понять, как ей в голову пришло подарить мне такой сувенир после того, что со мной сделали в этом замке.

– Флешка там, – сказал он, вставая. – В стеклянном шаре, только там. Где он?

Я подозрительно присмотрелась к адвокату. Можно ли все же ему доверять? Я рассказала ему все – не слишком ли много? Лишившись этой записи, я останусь безоружной.

Я изобразила разочарование. Уронила голову на стол, вызвать слезы было легко, в последнее время они так и просились наружу.

– Я его выбросила, – солгала я. – Швырнула об стену, он разбился, и мама выбросила осколки. Несколько недель назад. Теперь уж не найти.

Рафаэль рассердился, но, кажется, поверил. А я тем временем отчаянно соображала, как вернуть шар. Звонить домой нельзя, разговоры конечно же прослушиваются – так Креван и узнал о записи, из моего разговора с мужем мистера Берри.

Какой же я была тогда дурой!

Десять минут в запасе.

Рафаэль выглядел встревоженным. Заставил себя сесть.

– Как я тебе уже сказал, Селестина, я мыслю нестандартно. В этом мое преимущество. Нельзя дожить до моих лет с такой внешностью и не научиться разным приемам борьбы. В юности самое страшное – отличаться от других, но с годами понимаешь: это отличие – твое оружие, твоя броня и сила. Твой дар. Я стараюсь мыслить нелинейно, делать именно то, чего, казалось бы, делать ни в коем случае нельзя.

– А именно?

– Что ты делала последние две недели?

Я нахмурилась, обдумывая этот вопрос. Бежала, пряталась, плакала, жалела себя. Попутно потеряла девственность, но вряд ли он об этом. Подняла глаза, испугавшись внезапно угаданного мной ответа:

– Пряталась от Кревана.

– Именно. Настала пора встретиться с ним.

Составив план, Рафаэль пошел в дом за ключом от машины. Телефон он оставил на столе. Я схватила трубку. После того как я позвонила с секретного телефона судье Санчес и стражу Кейт, я опасалась звонить Джунипер с того же номера. Возможно, он уже засвечен. Дедушка говорил мне, что Джунипер работает в городе, в кафе. Поразительно, все живут своей жизнью, только я замерла на месте.

Когда Трибунал предъявляет человеку обвинение, ответчик должен нанять себе адвоката. Если его оправдают, гонорар адвокату заплатит Трибунал, но, если будет вынесен приговор, все издержки ложатся на Заклейменного. Мистер Берри был самым лучшим и самым высокооплачиваемым адвокатом при Трибунале, на это ушли все сбережения моих родителей. Кроме того, моя мама, знаменитая модель, лишилась нескольких контрактов, а некоторые разорвала сама, потому что не желала больше рекламировать «идеальные» продукты, «идеальную» жизнь. Боюсь, она осталась вовсе без доходов. Папа работал на круглосуточном новостном канале News-24 и оказался полностью во власти нового управляющего – родной сестры судьи, Кэнди Креван. Она не позволяла папе отбирать и по-своему комментировать новости, тем более когда основной новостью сделалась его беглая дочь.

Итак, Джунипер нашла работу. Мы обе собирались поработать летом, до поступления в университет, но сейчас это превратилось в семейную необходимость. Джунипер старше меня всего на год, даже меньше, нас часто принимали за близнецов. В те недели, когда пресса осаждала наш дом, Джунипер не раз выступала в роли «ширмы», выходила из дома прямо в лапы фотографов и отвлекала их на себя, давая мне возможность ускользнуть через другую дверь. Но, хотя внешне мы очень похожи, характеры у нас совершенно разные.

Я любила школу, прекрасно училась, а Джунипер учебу ненавидела, ей все давалось с трудом из-за дислексии. Но, хотя оценки у меня были лучше, на самом деле Джунипер умнее. Она проницательна и гораздо лучше разбирается в людях и ситуациях, словно, глядя со стороны, узнала гораздо больше, чем я, всегда живо в чем-то участвовавшая. Она позволяла себе дерзости, сидя за одним столом с Креваном, и мне казалось, она склонна к теориям заговора, как и наш дедушка. В тот день в автобусе мы словно поменялись ролями: это она должна была прийти на помощь Заклейменному старику. Думаю, в каком-то смысле Джунипер стало бы легче, если бы ей поставили Клеймо, потому что она и так всегда чувствовала себя маргиналом. Клеймо стало бы для нее чем-то вроде почетного знака. Я многому могла бы научиться у сестры, если бы вовремя прислушалась. И мне так не хватало ее теперь.

Я звонила ей дважды в то кафе из дедушкиного дома. Только один раз она сама подошла к телефону, и я быстро положила трубку. Мне нужно было услышать ее голос, ничего говорить я не посмела, чтобы не подвести сестру. Но, если Трибунал проверит исходящие звонки, что тут странного, если дедушка позвонил внучке на работу.

Теперь я снова набрала этот номер.

– «Кофе Хауз», – сказал мужской голос.

– Позовите, пожалуйста, Глори.

Мне было также известно, что она работает под псевдонимом. Никто бы не взял на работу девушку, чья сестра разыскивается Трибуналом. Глори и Тори – вымышленные имена, которыми мы называли друг друга в детстве. Мы засовывали подушки себе под футболки, изображая двух толстых дам – владелиц кондитерской лавки. Часами лепили пирожные из грязи на заднем дворе, украшали травой и лепестками и угощали посетителей – чаще всего эта роль доставалась Эвану, и он, смеша нас и пугая маму, пытался в самом деле откусить кусочек.

– Личные звонки не разрешаются, – сказал мужчина.

– Ее бабушка умерла! – рявкнула я, и он тут же ретировался.

– Алло? – Ее голос. Тревожный.

– Глори, это Тори, из кондитерской.

– Это ты? – запнувшись, шепнула она.

– Да, – сказала я и чуть не заплакала. Сколько всего я бы хотела сказать сестре, но это сейчас опасно. У меня иссякали последние минуты, пора было уходить, пока не вернулся Рафаэль, пока стражи не добрались до лесного дома.

– Боже, с тобой все в порядке?

– Да. Но мне нужна твоя помощь. Мне кое-что нужно из дома. Сумеешь найти для меня?

– Постараюсь. – Она заговорила тише. – Но будет непросто. Они все время возвращаются, обыскивают снова и снова. И она забрала из твоей комнаты все подчистую. Не сердись. Мы не сумели ее остановить.

Я сразу же догадалась, кто такая «она» – Мэри Мэй.

– На следующий день, после того как ты ушла, она явилась и разгромила твою спальню, а после того как дедушка … Тогда она забрала все. Все твои вещи. Они что-то ищут, им не ты нужна, как мне кажется.

– Ты права, – ответила я. – Куда она это увезла?

– Не знаю, но она была в обычной одежде, не в форме, и приехала на личном автомобиле. Запихала все твои вещи в мешки для мусора и уехала.

Это она сделала после того, как забрали дедушку, когда они не нашли меня на ферме. Значит, всего два дня прошло. И меня все еще ищут, то есть запись пока так и не нашли. Будем надеяться, Мэри Мэй не выбросила стеклянный шар. Зная ее, есть все основания надеяться.

Послышались шаги Рафаэля, и я закруглилась.

– Спасибо, ты очень помогла, – поспешно сказала я. – Я тебя люблю. – Выключила телефон и снова положила его на стол.

– Я оставил секретарю Кревана сообщение с просьбой срочно перезвонить мне, как только судья вернется, – сказал Рафаэль, ставя передо мной стакан воды. – Уверен, он сразу сообразит, о чем речь, ему к тому времени уже донесут, что ты здесь побывала. Да и в любом случае мой звонок он заведомо сочтет важным.

Его явно тревожило то, с чем он связался. Вернее, с кем – с самим Креваном.

Но я не собиралась дожидаться, пока Креван отзвонит или пока стражи сюда явятся. Я давно перестала понимать, кому можно верить. И чем мучиться неопределенностью, предпочитала иметь дело с фактами. По крайней мере, я знала, кому доверять нельзя.

И мне достаточно было короткого звонка, чтобы добраться до Кревана.

– Арт, это я, – заговорила я, прижимая трубку к уху и подскакивая на ухабах серпантина в «мини-купере» Рафаэля. Сердце стучало оглушительно, грохот его отдавался в ушах, гнев ослеплял. Мне хотелось заорать во весь голос: «Я знаю, кем ты стал!»

– Селестина? – изумился он.

Я включила наушники, обе руки положила на руль, сосредоточиваясь. «Мини» летел вниз по склону горы.

– Где ты? – Голос надломился.

– Мы должны встретиться, – решительно заявила я. – Мне нужно кое-что тебе показать.

– Что?

– Видеозапись. Твой отец и я.

– О чем ты говоришь?

– Встретимся через два часа. На обычном месте.

Он молча обдумал, потом:

– Ладно.

Я оборвала разговор.

Тут Кэррик прав: Арт – наживка.

Я спряталась на вершине нашей горы, под покровом ночи. Меня мутило – Сьюзен впихнула мне какую-то еду (вкус я по-прежнему не могла распробовать), чтобы придать мне сил, но эта еда взбунтовалась. Я ждала на вершине, откуда открывался вид на весь город, не так давно здесь мы с Артом встречались каждый вечер. Впервые я пришла раньше, чем он, обычно он ждал меня – тоже признак, что ситуация перевернулась.

Луна высоко в небе, не идеально круглая луна, как в последний раз, когда я была с Артом, когда он подарил мне ножной браслет из трех кругов, символ геометрической гармонии, идеала, – в ночь перед тем, как моя жизнь непоправимо изменилась. А может быть, луна и тогда не была идеально круглой, может быть, мне только так казалось, потому что, как я теперь понимаю, многое представлялось мне вовсе не таким, каким было на самом деле. Я стала вспоминать, какой я была, и увидела, насколько я была наивной, как верила, будто знаю все, могу все наперед спланировать, к каждой проблеме подберу решение. Думала, будто людям можно доверять.

Браслет, подаренный Артом, я все еще носила. Один только раз хотела сорвать его и выбросить – в ту минуту, когда увидела Арта в форме стражей. Но как шестое Клеймо, впечатавшееся мне в поясницу, так и этот браслет наделял меня властью. Теперь я знала, что браслет подарен мне стражем, сыном человека, приговорившего меня носить Клеймо, в то время как браслет символизировал Идеал. Оба они – лицемеры.

Захрустел гравий, и я отодвинулась в тень. Джинсы, темная толстовка, копна непослушных светлых локонов, мягкие черты лица, кроткие глаза, губы, изогнутые так, словно из них не может выйти ничего, кроме шутки. Арт. Я выждала, проверяя, один ли он пришел. Заставила его подождать – минуту, другую. Нет, никого больше не было. Пока.

Я вышла из тени.

– Привет, – произнес он так, словно я внушала ему страх. Оглядел меня с ног до головы. Потом оглянулся по сторонам, страшась шпионов.

Интересно, подумала я, Креван выскочит и схватит меня прямо сейчас или предоставит нам поговорить. А еще интересно, подослан ли Арт добыть у меня информацию или он даже не понимает, как его используют. Бедный Арт, на минуту мне стало его жаль, попался промеж двух противников. Но жалость быстро умерла – он выбрал не ту сторону.

– Привет, – ответила я намного мягче, чем собиралась.

Позади Арта раздались шаги, я приготовилась. Как жаль, подумала я, и сама удивилась этой мысли, что нам совсем не дали поговорить наедине. Явился не отряд, не спецподразделение стражей во всеоружии – только Креван, как я и ожидала. Понятно, что он не хотел приводить с собой подручных, которые тоже услышали бы про ту запись, Ему нежелательно, чтобы об этом знали. Он тоже надел джинсы, толстовку – копия Арта, лишь постарше. Неофициальная встреча.

– Папа! – резко обернулся Арт, и я порадовалась: он в самом деле был удивлен. – Откуда ты? – И сердито: – Неужели следил за мной?

– Я получил твое сообщение, – сказал мне Креван, не отвечая Арту, довольный, словно в чем-то меня переиграл. Потом он ласково положил руку на плечо сыну: – Иди домой, сынок. Дальше я сам.

– Что происходит? Какое сообщение?

– Извини, сынок, но ты теперь страж, и замок имеет доступ ко всем твоим звонкам. Звонок Селестины сразу же поставили на прослушку. Но об этом мы поговорим позже, – добавил он непререкаемым тоном и снова обратился ко мне: – Арту нельзя разгуливать по ночам, как прежде, у него теперь работа. – Он улыбнулся, и от глаз побежали морщинки.

Я сердито уставилась на Арта, потом пронзила взглядом Кревана:

– Должно быть, теперь вы гордитесь сыном. Теперь он такой же, как вы.

Арт смотрел себе под ноги. Ему не терпелось убраться подальше, раз он понял, что мне известно о его службе в стражах. Бросив последний взгляд на Кревана и на меня, он поспешно ушел.

– Ирония судьбы: ты оказала мне неоценимую услугу. Твое опрометчивое поведение вернуло мне сына. Мы никогда прежде не были так близки, – произнес Креван, приближаясь ко мне.

Ветерок донес знакомый запах. Мята. Жевательная резинка или антисептик? Я не могла толком разобрать. Может быть, он жует резинку. А может быть, это домашний запах Кревана из моей прежней жизни, когда мы были друзьями, почти родственниками.

– Он бы ни за что не вошел в наше семейное дело, если бы ты не предала его – не ударилась в бега, не сделалась нарушительницей.

Меня так и подмывало наброситься на судью, ударить, лягнуть его хорошенько. Заорать как можно громче, выплеснуть на него все известные мне горькие и грубые слова, но смысла никакого – его не прошибешь. Всякое чувство, все эмоции давно в нем умерли. Наверное, он сидел часами, обдумывая, как уничтожить меня и оборвать все связи, какие соединяли его сына со мной.

– Значит, ты что-то хотела показать Арту. – Довольный, он следил за выражением моего лица. – Полагаю, речь идет о так называемой секретной видеозаписи. Давай ее сюда. – Он изображал хладнокровие, но я видела, как он нервничал. Две недели он переворачивал всю страну вверх дном в поисках этой записи.

Я усмехнулась:

– Вы правда думали, что я возьму ее с собой?

Самодовольная улыбка погасла.

– Я позвонила Арту в расчете, что он предупредит вас о встрече. Думаете, я не знала, что он стал стражем? Разумеется, знала. Вот только не думала, что он скроет свидание от вас. Выходит, не так уж крепки ваши отношения, – продолжала я, стараясь побольнее его уязвить. – Я сильно изменилась с тех пор, как вы меня заклеймили. Стала умнее. Ирония судьбы – вы тоже оказали мне неоценимую услугу.

Его лицо потемнело – он понял, что все идет по моему плану.

– Я приехала сюда не затем, чтобы показать Арту запись. Я приехала поговорить с вами. Сказать вам, что вы допустили ошибку – впрочем, вы это и сами уже понимаете. Потом вы пытались замести следы, но поздно. Стражи, школьники, журналистка, адвокат … Слишком далеко дело зашло. Неужели вы рассчитываете, что никто ничего не заметит? Ни у кого картинка не сложится? Всю страну не заклеймить, Боско.

– Ты веришь, что какая-то видеозапись так много значит? – рассмеялся он.

– Я это знаю. Потому что я знаю, что на ней. Я же там была, не забыли? А еще знаю, потому что вы из кожи вон лезете, разыскивая меня, пытаясь меня поймать. Вы запаниковали. Знаете, что от этого вам не отговориться. Когда люди увидят съемку, они поймут, какое вы чудовище. Чудовище, вышедшее из-под контроля: нельзя такому доверять огромную власть.

У него заходил кадык. Боско прикидывался, будто мои слова его не задели, но я же видела: с ним за всю жизнь никто не смел так говорить.

Я сделала глубокий вдох.

– Я могу сделать так, словно ничего и не было. Я отдам вам запись, если вы признаете, что я не заслуживаю Клейма. Что в автобусе я поступила правильно. Покайтесь, Боско. – Я повторила то слово, которое он обрушил на меня в камере Клеймения.

Он явно удивился:

– Это невозможно. Стоит сделать так один раз, и все Заклейменные потребуют пересмотра приговора.

– Таковы условия, – пожала я плечами.

Он вздохнул, плечи его поникли, одну руку он спрятал в карман, другой устало потирал лицо.

– Ладно. Я это сделаю.

Я даже растерялась от такого поспешного согласия. Выходит, Рафаэль дал мне хороший совет. Надо ковать железо, пока горячо.

– И вы должны сделать то же самое для Кэррика Уэйна. – Пусть Кэррик скрыл от меня свое участие в делах Эниа Слипвелл, но то, что было между ним и мной, никуда не делось – и то, что было тогда в замке, и то, что случилось накануне ночью в спальном вагоне. Вероятно, ему придется попросить у меня прощения, но он, и только он, по-настоящему верил в меня, только благодаря ему состоялся этот разговор – я перед ним в долгу.

Судья посмотрел на меня, сощурившись, и я постаралась сохранить уверенность. Более пугливая часть меня уже паниковала: не следовало называть имя Кэррика, подсказывать Боско эту связь.

– Ты отдашь мне запись, все копии, и я сделаю то, что ты просишь, – для тебя и твоего друга. Но вот мои условия: вы оба покинете страну и чтобы я даже не слышал никогда больше ни о тебе, ни о нем. Только суньтесь в Хамминг – окажетесь снова в том же положении.

Я была потрясена: план сработал! Уехать из страны? Да с радостью. Получить свободу? Конечно, давайте!

– И это соглашение останется частным, – продолжал он, разъясняя все детали. – Никто не будет знать, что приговоры отменены. Вы будете жить свободно, и соответствующие органы будут извещены, но население останется в неведении. Мы сделаем это по-тихому.

Точно так же было и с тем делом, которое выиграл Рафаэль Ангело. Но если я соглашусь всю жизнь молчать об отмене приговора, я так и не верну себе незапятнанное имя и, главное, никто не сможет использовать мою победу как прецедент, чтобы вступить в борьбу за свою свободу. Мы не сможем предъявить обвинение Кревану. Эниа Слипвелл не сможет привлечь меня к своей кампании. Заклейменные так и останутся бесправными. Санчес не сможет отстранить Кревана от власти.

Зато я буду свободна. И Кэррик.

Мне вспомнился упрек, который Корделия бросила мне на заводе: «Настоящий вождь не пожертвует своими людьми ради собственной пользы».

– Нет. – Мой голос дрогнул. – На это я пойти не могу.

Креван прищелкнул языком:

– А ведь все могло получиться!

Я утратила бдительность. Слишком озабочена была тем решением, которое предстояло принять, и не следила за Боско. Думала, я умна – оказалось, недостаточно. Он вынул руку из кармана, вытянул ее и вонзил мне в бедро иглу.

Я рухнула наземь.

Очнулась я на больничной койке. Белые занавески, белые стены, белый потолок, белые простыни, яркая лампа на потолке. Свет ударил по глазам. Ночная рубашка на мне – красная.

Я попыталась сесть, но не смогла. Верхняя часть тела с трудом, но двигалась, руки слушались, но ниже талии – ничего. Никакого движения. Полностью парализована.

Я рвалась прочь из этой ловушки, постанывая от напрасных усилий. Сбросила одеяло и стала приподнимать ноги руками. Ноги тяжелые, но поднять их я могла – вот только ничего не чувствовала. Я шлепала по ним, колотила, пыталась разбудить мои ноги, заставить слушаться.

Занавеска раздвинулась, я дернулась в испуге. Передо мной появилась Тина. Тина. Та самая, которая сопровождала меня во время Клеймения, – одна из пропавших стражей. Вернее, я думала, что она пропала, как и все остальные. Но вот она предстала передо мной в форме стража, и мне вновь пришлось пересматривать все, что казалось очевидным. Успокоительная теорийка, будто она на моей стороне, она тайно передала мне видеозапись, поэтому Креван ее похитил, – вся эта конструкция обрушилась. Тина – враг.

Она заговорщически приложила палец к губам.

– Он ввел тебе какое-то парализующее средство, – шепнула она. – Тебе сделают пластическую операцию, чтобы убрать шестое Клеймо.

– Что? – прошептала я.

– Ш-ш! – громко шикнула она. – Трибунал вызвал доктора Грин сделать тебе операцию. Извини, Селестина, все так скверно обернулось.

Она подошла вплотную, взяла меня за руку.

– Он угрожал и мне, и дочери. Я видела, что он сделал с остальными, я не могла … – Глаза ее наполнились слезами. – Я старалась помочь тебе. Ты нашла флешку?

– В стеклянном шаре? – уточнила я.

Она выдохнула с облегчением.

– Барк сделал двойное дно. Я не была уверена, сообразишь ли ты, но он думал – сообразишь. «Она умная девочка», – твердил он. – Тина печально улыбнулась, вспоминая своего друга. – Я думала, нужно приложить записку, но боялась оставлять бумажный след, боялась, что записка попадет не в те руки. Я не могла связаться с тобой. И все боялась, что ты так и не найдешь.

– Я слишком поздно сообразила. Мэри Мэй забрала все из моей комнаты. Но она тоже не догадалась про шар, иначе меня бы сюда не привезли. Куда она могла деть мои вещи?

– Не знаю. – Тина торопливо соображала, в глазах паника. Если в ее сувенире обнаружат флешку, ей несладко придется.

– Тина, пожалуйста! Мне нужно это выяснить. Узнай для меня, очень тебя прошу.

Дверь открылась.

Тина вытянула руку – мне показалось, сейчас она меня ударит, но она лишь толкнула меня в лоб, вынуждая опустить голову на подушку, и прикрыла мне рукой глаза, чтобы я сомкнула веки.

– Она еще спит, доктор Грин, – негромко сказала она.

– Подумать только. Никогда не видела, чтобы человек так крепко спал.

– Она долго скиталась, устала, наверное. – В голосе Тины звучала жалость.

– Хм, – пробормотала доктор Грин. – Вы уверены, что ей не давали седативные средства?

– Откуда же мне знать, доктор, – осторожно возразила Тина. – Мне лишь поручили присмотреть за ней.

– Обычно я начинаю готовиться к операции за несколько недель, чтобы лекарства не повлияли на формирование кровяных сгустков. – Доктор говорила с Тиной брезгливо, словно ожидая, что женщина вот-вот сознается: да, это она дала мне снотворное.

Неловкое молчание. Обе наблюдают за мной.

– Боюсь, об этом придется спросить судью Кревана.

– Я уже спросила.

Обе знают, что во второй раз к нему не подступиться.

Я стараюсь дышать ровно. Вспоминаю, как пряталась в той яме для костра. Тут хотя бы дышать можно. Жизнь налаживается. Вот только паралич – это что-то новенькое.

– Вы видели Клеймо? – тихо спросила доктор Грин.

– Это произошло при мне, доктор.

– Поверить не могу, чтобы девочка сделала это сама. Как она сумела в такой момент вырвать у стража инструмент? Разве во время Клеймения не привязывают к креслу?

– Что вы говорите? – растерянно переспросила Тина.

– Судья Креван сказал мне, что вы все не уследили, и Селестина сама поставила себе шестое Клеймо.

Молчание.

– Необходимо как можно скорее удалить шрам. Ее обвинения против судьи Кревана вызвали широкий резонанс. Знаете ли, она утверждает, что это он ее заклеймил. Неудивительно, что судья так усердно ее разыскивал.

Тина молчит как убитая.

– Ведь так все было, да? – неуверенно переспросила доктор Грин.

– Очнулась она? – загрохотал Креван, врываясь в комнату.

– Еще нет, судья, – ответила доктор Грин, растерявшись.

– Сразу меня зовите. И проследите, чтобы она ни с кем не говорила. Хватит ей распространять свои выдумки.

– Да, сэр, – торопливо подтвердила Тина.

– Все в порядке? Операционная вас устраивает, доктор Грин?

– Да, судья, благодарю вас. Могу я задать вопрос? Что это за учреждение? Я не знала о его существовании.

– Новый отдел. Государственная тайна, доктор Грин. – Я расслышала в его голосе усмешку и представила себе выражение его лица. Когда-то он казался мне красивым – пока маска не слетела.

– Мне нужно осмотреть шрам до операции, – твердо заявила доктор Грин.

С помощью Тины она перевернула меня на бок. Хоть бы Креван не стоял вплотную, не глазел! Доктор Грин со свистом втянула в себя воздух.

– Ничего себе! Это должно было причинить страшную боль. Словно пытка. Зачем юная девушка такое с собой сделала?

– Кто знает, что на уме у порочных? Мы еще побеседуем после операции, доктор Грин, – сказал Креван. – Боюсь, я должен готовиться к этому ужасному интервью, с которым премьер-министр поручил мне выступить перед выборами. Придется доказывать населению, что я не страшный, злой волк, каким меня выставляет партия Жизни.

Он снова попытался шутить, сделать вид, будто ничего особенного не происходит. Но если правительство требует от него публичного выступления, значит, плохи у Кревана дела. Они пытаются заранее решить эту проблему.

– А, в самом деле: беседа с Эрикой Эдельман. Она … – врач запнулась в поисках точного слова, – опытный интервьюер. Желаю вам удачи.

– Удача понадобится, – ответил он. – Эта женщина, я так понимаю, жаждет моей крови, но я с ней справлюсь.

Он вышел из палаты, и его шаги замерли в отдалении.

– Что вы будете делать на операции? – жалобно спросила Тина.

– Когда Селестина проснется, мы поставим капельницу в руку и будем вводить общий наркоз, а также физраствор и другие жидкости. Я введу наркоз, она уснет и ни малейшей боли не почувствует. Дальше я сделаю пересадку кожи: возьму лоскут с внутренней стороны бедра, наложу на место ожога и пришью. На область, откуда возьму кожу, наложу повязку. Мы снова привезем ее сюда, в палату, дадим обезболивающее, все, что понадобится по ее состоянию. Нужно будет несколько дней наблюдать, как заживает участок, откуда мы возьмем кожу, и как приживается трансплантат. Затем пациентка три-четыре недели должна будет избегать активных нагрузок. Бедро заживет раньше, через две – две с половиной недели.

– Ждать, пока заживают раны. Через это она уже прошла, – негромко напомнила Тина.

– Мне кажется, вы … Простите, вы, кажется, жалеете ее. Привязаны к ней.

– У меня дочка – ее сверстница, – ответила Тина.

– Интересно, – сказала доктор Грин. – Вы говорите совсем как она.

– В каком смысле?

– Я видела суд над Селестиной. Она сказала, что помогла старику, потому что он похож на ее деда.

– Это вроде бы называется «эмпатия», – мягко напомнила Тина. – Боюсь, наше общество ее утратило.

– Не все утратили, – ответила доктор Грин.

Запищал линолеум под ее ногами, и в палате остались только я и Тина.

– У тебя максимум час, чтобы убраться отсюда, – торопливо заговорила мне в ухо Тина. – Еще немного, и доктор Грин начнет задавать Кревану вопросы и наживет неприятности. Сейчас я пойду выпить кофе, а ключи от машины оставлю рядом с сумкой на стуле у двери. Машина на парковке, сразу у входа. Остальных я постараюсь отвлечь. Больше я ничем не могу помочь, Селестина. – Она чуть ли не извинялась. И быстро вышла, опасаясь, что я попрошу большего. И я бы действительно попросила.

Не теряя времени я села, отталкиваясь локтями от постели. Ухватилась за шторку, чтобы сползти с кровати, но мой вес оказался слишком велик для хлипкой шторки, оторвалась даже струна с кольцами, и я рухнула на пол со стоном, отшибла бок, а уж насколько пострадали ноги, понятия не имею, я не почувствовала даже, как они ударились о пол. Стараясь не думать о боли, я перекатилась на живот и поползла, опираясь на локти, волоча ноги за собой. Тело было тяжелым, неподвижным, как труп, не откликалось на команды и не слушалось их. От такого усилия обильно проступил пот, кожа скользила по гладкому полу. Там, где пол соприкасался с ногами, я ничего не чувствовала. Словно меня разрубили пополам: никаких ощущений ниже пояса. И к тому же я не знала, где я, на мне только и было что нижнее белье, а сверху красная ночная рубашка, я могла доползти разве что до двери палаты, и то с огромным трудом, выбраться из здания – об этом нечего и думать. Но зато я знала, что это не замок Хайленд.

Я добралась до стула, где лежала кожаная сумка Тины, потянулась за ключами.

Мне виделось, как врывается Креван, застает меня распростертой на полу, корчащейся у его ног. Беспомощной, в полной его власти, именно как он хотел. Эта мысль придала мне сил, я поползла быстрее.

Дверь оставалась приоткрытой достаточно, чтобы я могла ухватиться за нижний край и увеличить проем – до ручки я бы не дотянулась. Тина помогла мне больше, чем я смела надеяться. Я выглянула в коридор. Там было пусто. Из комнаты персонала доносились голоса.

– Джейсон, иди сюда! Судья Креван велел мне изучить с вами инструкции, – сказала Тина, и я увидела, как страж, следивший в конце коридора за камерами, встал со своего места.

– Ее уже сколько дней назад прислали, – заговорил он, подтягивая штаны на толстом брюхе и подходя к небольшой группе коллег.

– Видимо, его не устроило, как мы ее соблюдаем, – возразила Тина, и стражи ответили ей недовольным бурчанием. – Давайте просто сделаем, как велено. И для начала сварим кофе, а?

– Хорошая мысль, – согласился Джейсон.

– Первая страница, – начала Тина.

Я собиралась выползти в коридор и сразу направо, к лестнице на выход, но тут в помещении напротив телевизору прибавили громкости: дебаты в прямом эфире между лидерами всех партий. Волнующие всех дебаты.

– Партия Жизни выбрала девизом слова «Логика и сострадание», ибо, как известно, «Хорошая голова и доброе сердце – грозное сочетание», – заговорила с небольшого подиума Эниа Слипвелл.

– Слова «Логика и сострадание» принадлежат Заклейменной, то есть Эниа Слипвелл и ее партия отождествляют себя с Заклейменной группой населения, – прокомментировал премьер-министр Перси.

Одно очко у Эниа.

Я поползла по коридору к той комнате, в распахнутую дверь видны были кресла. Там сидели пациенты, все в красных ночных рубашках, – значит, такие же Заклейменные, Они мне помогут.

– Простите, – зашептала я, вползая в комнату. – Мне нужна помощь.

Все сидели спиной ко мне, даже не шелохнулись. Наверное, следовало поскорее удрать, но, если Кэррик прав, если главное – убедить хотя бы один разум, то надо попробовать, а потом мы поможем друг другу бежать. Мне ведь все равно не удалось бы вести машину с парализованными ногами – нет, я бы обязательно попробовала, но будь у меня помощник, это прибавило бы и скорости, и безопасности. Я окликнула этих людей еще раз, погромче, но они то ли не слышали, то ли не хотели помочь. Я подтащилась к ближайшему креслу, от таких усилий пот потек и по лицу, и по спине.

– Простите, мне нужна ваша … – Слова замерли на устах. Волосы поднялись дыбом.

Это был мистер Берри.

– Мистер Берри! – Я слегка потрясала его руку, пытаясь привлечь внимание, но он уставился мертвыми глазами в телевизор, и вряд ли потому, что так уж интересовался оживленными дебатами: вид у него был как у человека, одурманенного наркотиками. Совсем старый, лицо казалось моложе остального тела, но тоже ненамного без обычных румян и скрывающего дефекты крема. Шея словно бы с трудом выдерживала тяжесть головы.

Я посмотрела на соседнее кресло – Пиа Ванг. Красавица Пиа Ванг, она пыталась мне помочь, а теперь сидит тут и смотрит таким же невидящим взглядом, волосы связаны в хвост, засаленные, словно неделями не мыты. Мне страшно было осматривать другие кресла, но надо. Я подтащилась к соседнему ряду и увидела стражей: Барка, того, кто меня клеймил, Фунара, Джун и охранника Тони – свидетелей.

В первом ряду – мои одноклассники, Наташа, Логан, Гэвин и Колин. В красных ночных рубашках, совершенно беспомощные, не такими я видела их в последний раз на воле, когда они связали меня и раздели, чтобы полюбоваться Клеймами. И запах мяты, пугающий, напомнивший о том запахе, который исходил от Кревана.

Стыдно признаться – я смотрела на них с некоторым удовлетворением. Пару недель назад они издевались надо мной, фотографировали Клейма. И вот их зло их же и настигло. Разве что Колин немного жалко, мы выросли вместе. Их дом был напротив моего дома, мы дружили семьями, играли вместе до того рокового дня, когда ее мать, Ангелину Тиндер, забрали и приговорили к Клейму. Это случилось в День Земли, с того дня наша жизнь уже не была прежней. Несчастье Колин не может оправдать то, как она поступила со мной, но ею хотя бы двигала обида и растерянность, а не чистая злоба, как теми тремя. Какое счастье – я не увидела здесь дедушку, других членов семьи, Рафаэля Ангело.

Никто из людей в этой комнате помочь мне не в силах – они даже не замечали меня. А я пробыла там слишком долго. В коридоре послышались голоса стражей: они отказывались и дальше слушать инструкции.

– Он ничего и знать не будет, Тина. Скажем, что все перечитали, – заявил один из них. Тщетно Тина пыталась удержать их внимание. Битва проиграна, кофе допит, стражи разошлись по местам.

Мое время истекло.