41

Серпухов. 16–23.09.1942.

Из мемуаров генерала Антона Васильевича Туркула:

«В конце 1941-го года я оказался на распутье. Должен признать, что моя идея о создании Русского Национального Союза Участников Войны (РНСУВ) провалилась. Средств к существованию не было. На моей Родине шла война. Я оказался никому не нужен и не знал, что делать. Словно выброшенный на необитаемый остров скиталец я сидел на берегу, всматривался вдаль и ждал, когда появится спасительный парус. А его все не было, и я уже был близок к отчаянию. Но совершенно неожиданно ко мне прибыл личный порученец командующего РОА генерала Трухина. Он доставил письмо, в котором Трухин просил о встрече и приглашал меня в Берлин.

Я заколебался. С одной стороны Трухин бывший красный командир и враг, перебежчик и предатель, который нарушил присягу, а я командир доблестной Дроздовской дивизии. А с другой стороны Трухин русский дворянин, который совершил ошибку, осознал ее и борется с большевиками.

Впрочем, я размышлял недолго, принял предложение командующего РОА и отправился в Берлин.

Мы встретились в штабе Русской Освободительной Армии, в кабинете Трухина, и разговаривали два часа. Кроме нас никого больше не было и о чем мы беседовали, я сохраню в тайне. Скажу только, что Трухин предложил мне занять пост начальника управления формирования частей РОА, и я согласился. После чего сразу погрузился в работу и вполне с ней справлялся. Мое управление вытаскивало бывших красноармейцев из концентрационных лагерей и проводило набор добровольцев на оккупированных территориях Украины, Белоруссии, Прибалтики и России, а затем отправляло будущих воинов в места формирования частей Русской Армии.

Отбор личного состава и подбор командиров, снабжение дивизий и их вооружение — все это было в нашей компетенции и, смею надеяться, я сделал все, что был должен, и даже чуточку больше. Однако летом 1942-го года мне пришлось возглавить 2-й корпус РОА, который перебрасывался под Москву. В первую очередь по той причине, что не нашлось никого лучше. А во вторую потому, что я рвался на Родину. Эти две причины сделали свое дело, и в июне месяце я уже прибыл в расположение корпуса, который сосредоточился в тылах группы армий „Центр“.

Скажу прямо — отношение германского командования к нам, своим союзникам, несмотря на наши многочисленные жертвы, принесенные на алтарь общей победы, было достаточно пренебрежительное. Командующий группы армий „Центр“ генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге при личной встрече сразу дал это понять. А командующий 4-й полевой армии генерал-полковник Готхард Хейнрици, которому я непосредственно подчинялся, его поддерживал. Ну и, конечно, это сказывалось на снабжении корпуса и задачах, которые он выполнял. Германские генералы попытались растащить дивизии РОА на батальоны и полки, которые будут заниматься охраной тылов, борьбой с партизанами и реквизициями у местного населения. Я решил не допустить этого и сделал все, чтобы корпус оставался в кулаке. Даже пришлось звонить в Берлин, и после ряда консультаций с Генеральным Штабом генерал Хейнрици отменил свой приказ, 2-й корпус был сосредоточен в летних лагерях под Вязьмой, и проблема снабжения была частично решена. При этом я прекрасно понимал, что вступив в конфронтацию с германскими генералами, могу за это поплатиться. Но на тот момент данный факт меня не беспокоил, и я стал готовить корпус к боям с большевиками.

На начальном этапе 2-й корпус РОА состоял из двух дивизий, 1-й и 5-й пехотных, которыми командовали бывшие советские командиры. Комдив-1 Григорий Александрович Зверев. Комдив-5 Михаил Алексеевич Менандров. Каждая дивизия на 70 процентов состояла из пленных красноармейцев, которые были дополнены добровольцами. Контингент ненадежный. Но в середине августа в подчинение корпуса была передана отдельная пехотная бригада Бориса Алексеевича Смысловского, которая была сформирована в Европе из русских эмигрантов, и я принял решение разбавить дивизии более надежными кадрами. Правда, сопровождалось переформирование спорами с командиром бригады, который не желал делиться людьми и принимать к себе „красногадов“. Однако при помощи моего начальника штаба Владимира Владимировича Крейтера мне удалось убедить Смысловского и он смирился.

Проблем было много. Не хватало вооружения и продовольствия, транспорта и обмундирования. Артиллерия дивизий состояла из трофейных пушек, многие из которых имели полученные в ходе боев повреждения. Между офицерами и солдатами происходили стычки, и за август месяц дезертировало пятьдесят человек. Однако, с грехом пополам, командирам подразделений и штабу корпуса удалось создать из того, что мы имели, вполне боеспособные соединения. Поэтому, когда началось наступление большевиков, немцы вспомнили о нас, и я получил приказ о переброске корпуса в район Серпухова, мы были готовы.

Уже 16-го сентября эшелоны 2-го корпуса РОА прибыли в Серпухов. Началась выгрузка личного состава и материальной части, которая прерывалась бомбардировками советской авиации, а я попытался разобраться в обстановке.

Советские войска, 2-я и 3-я ударные армии, а так же 1-я танковая, имея численное превосходство и, добившись господства в воздухе, решили окружить немецкие войска в Серпухове и Кашире. Удары в лоб на Москву успеха не принесли, и большевики поступили хитрее. А германское командование, которое знало о планах советских военачальников, считало, что без особого труда остановит очередное наступление противника, и просчиталось. Механизированные и танковые бригады большевиков, не опасаясь ударов Люфтваффе, после мощной артподготовки прорвали оборону немцев в районе Раменского и Зарайска, а затем стальным катком прошлись по тылам 4-й полевой армии. С нашего левого фланга пал Подольск, а с правого большевики захватили Серебряные Пруды, Тулу, Ревякино и Алексин. Если падут Таруса и Боровск, мы окажемся в кольце. Разумеется, не одни. Помимо нас в Серпухове и Кашире находились немцы: 10-я, 14-я, 98-я, 260-я, 263-я, 268-я пехотные, части 203-й охранной и 7-й танковой дивизий. А помимо того 1-я дивизия Белорусской Краевой Обороны (БКА) и два полка моторизованной дивизии „Галичина“ Украинской Народной Армии (УНР). Командовал всеми этими силами командир 54-го армейского корпуса генерал Фридрих Хоссбах, умелый вояка, который выполнял приказ держаться и не отступать. Видимо, командование группы армий надеялось перемолоть лучшие части большевиков, а затем нанести из Серпухова фланговый удар на Тулу и отсечь дивизии 2-й Ударной армии генерала Власова от основных сил Западного фронта.

Обе стороны бросали в сражение все новые дивизии, бригады и полки. В небе постоянно происходили ожесточенные схватки. Артиллерия била без перерывов. Находиться в городе было опасно и 17-го сентября штаб моего корпуса, вслед за дивизиями, оказался на северном участке обороны 54-го армейского корпуса в двадцати километрах от Серпухова.

В течение 18-го и 19-го сентября мои дивизии и бригада Смысловского зарывались в землю. Мы держали дорогу на Москву и прикрывали Серпухов с севера. Справа от нас находились немцы, полки 14-й пехотной дивизии. А слева белорусы. Мы ждали наступления противника и вели разведку. Однако ничего не происходило. На нашем участке фронта все было относительно спокойно, до тех пор, пока 20-го сентября мы не узнали, что оказались в котле. Немцы, несмотря на уверенность в своих силах, все-таки не удержали Тарусу и Боровск, а большевики замкнули кольцо и стали его сдавливать.

Тем же вечером я был вызван в штаб генерала Хоссбаха, где прошло общее совещание высших офицеров оборонительного сектора Кашира-Серпухов. Длинных речей никто не произносил. Разговоры сугубо по делу и в основном говорили генерал Хоссбах и командир 12-го армейского корпуса генерал Вальтер Грэсснер.

Штаб группы армий „Центр“ приказывал оставить Каширу и стянуть все силы к Серпухову. Нас обещали деблокировать, ударить от Калуги на Тарусу и пробить оборону Красной армии. Однако нам предстояло нанести встречный удар и сделать это должны были моторизованные части 7-й танковой дивизии при поддержке 260-й пехотной. Моим дивизиям предписывалось держать оборону.

„Слава богу, что не мне придется пробивать спасительный коридор“, — подумал я, покидая штаб, и встретил поджидавших меня „соседей“. Это были командир 1-й белорусской дивизии полковник Зигфрид Отт (немец) и его заместитель по идеологии, можно сказать, политрук, Франтишек Кушель (белорус). Они попросили о помощи. Часть белорусов собиралась при первой возможности переметнуться на сторону большевиков, и им требовалось усиление, хотя бы один батальон из бригады Смысловского. Я пообещал помочь, мы ударили по рукам и я вернулся в расположение корпуса. Однако поддержать соседей не успел.

С наступлением темноты наши позиции подверглись массированному артиллерийскому обстрелу. Такого я не видел даже в Великую войну и в Гражданскую. Земля сотрясалась от взрывов, и казалось, что вот-вот разверзнутся врата ада. Продолжалось это час, а затем с севера, со стороны Подольска, появились советские войска. Они шли в наступление ночью и не терялись. Было заметно, что противник ведет себя уверенно, и он хорошо подготовлен. Основной натиск приняла на себя 5-я пехотная дивизия, и она не отступила. Наступление противника было отбито с большими потерями для большевиков, и снова начался артиллерийский обстрел.

К утру 21-го сентября потери моего корпуса, в основном от действия вражеской артиллерии, перевалили за четыре тысячи только убитыми. Однако мы держались, отошли на запасные позиции и снова сели в оборону. Сосед справа, немцы, удержался. А вот белорусы не выдержали и начали отступление, которое очень быстро переросло в бегство. Они сдавались большевикам или драпали к Серпухову, словно там их могли защитить. Мой фланг обнажился, и я прикрыл его бригадой Смысловского, которую старался беречь.

В полдень снова началось наступление советских войск. Противник бросил против нас две танковые бригады, одна из которых почти целиком состояла из тяжелых машин КВ-1. Наши орудия калибром 45 и 76-мм не могли их остановить и вскоре 5-я дивизия, как боевая единица, перестала существовать. Я не осуждаю солдат, которые сдавались большевикам, они не выдержали и немногие, находясь на их месте, смогли бы проявить упорство и погибнуть. Я видел танки врага, быстрые Т-34 и грозные КВ-1, которые не боялись снарядов и сминали траками наши пушки, а потом ворвались в тыл и прокатились по переполненному госпиталю. Поэтому знаю, о чем говорю, и все, что я мог в этот момент сделать, отдать приказ на очередной отход.

К счастью, опасаясь ловушки, противник нас не преследовал. Остатки 5-й дивизии, изрядно побитая 1-я дивизия и потерявшая двадцать процентов личного состава бригада Смысловского заняли оборону на северной окраине Серпухова. Немецкие танки не смогли прорваться к нам на помощь из Калуги, а наша ударная группировка оказалась под бомбами советской авиации, понесла серьезные потери и тоже отступила. Пехотные дивизии, которые оставались в Кашире, уже были от нас отрезаны и оказались в двойном кольце. Приказ из штаба 4-й полевой армии был неоднозначен — держаться!

На следующий день Серпухов подвергся серии авианалетов. Советские бомбардировщики и штурмовики сбросили на город тысячи тонн авиабомб, а после полудня нас впервые обстреляли РСы, которые большевики называют „катюшами“, а немцы „сталинскими органами“. Многие люди сходили с ума, слепли и глохли, а госпиталя были переполнены. Но мы продолжали держаться. Несмотря на огромные потери, мы сражались, и артиллеристы 1-й пехотной дивизии РОА смогли отразить атаку советских „тридцатьчетверок“. За полчаса боя они сожгли полтора десятка боевых машин и показали свое мастерство.

Ночью обстрелы не прекращались. Немецкая артиллерия отвечала, но перевес был на стороне противника. Кольцо вокруг нас продолжало сжиматься, и превращенный в руины Серпухов пылал. Потери были настолько огромными, а вражеский огонь таким сильным, что многие отчаялись и перестали верить в помощь. Однако на рассвете появилась немецкая авиация. Оголив другие участки Восточного фронта, генералы Люфтваффе стянули на подмосковные аэродромы значительные силы и очистили небо. А затем в наступление на Тарусу пошли две элитные немецкие дивизии, мотопехотная „Великая Германия“ и 1-я танковая. Сломив сопротивление большевиков, они пробили спасительный коридор и нас деблокировали. Четыре немецкие пехотные дивизии и полки украинцев, которые обороняли Каширу, к этому времени были полностью уничтожены и перестали существовать»…