На следующей неделе Винс наконец расстался с Магдой.

Это случилось, когда она пришла к нему домой, притащила кучу брошюр про летний отдых и с энтузиазмом заговорила о Тенерифе. Про июнь. И до смерти его напугала.

Между ними состоялась одна из тех ужасных банальных бесед типа «нам надо поговорить», «дело не в тебе, а во мне». Магда плакала огромными стеклянными слезами, и ее лицо стало коричневым от растекшейся туши. Для Винса это было самым ужасным в плачущих девушках. Это не просто заставляло его почувствовать себя последним ублюдком, но и делало их некрасивыми, а когда девушка становилась некрасивой, то вызывала жалость, а жалость совершенно меняла взгляд на происходящее. Девушка переставала быть нормальным человеком и превращалась в асексуальный объект жалости, словно горбатый старик или маленький щенок со сломанной лапой.

Кошмар длился около четырех часов. Четыре потраченных впустую часа, по мнению Винса. Все важное было сказано за первые десять минут, а потом начались бессмысленные предположения, обвинения, повторения и вопросы. Но поскольку расставание происходило в его квартире, ему пришлось терпеливо ждать, пока она закончит – он чувствовал, что просить ее уйти было бы совсем жестоко.

Они провели отвратительные полчаса в ожидании такси для Магды в основном из-за того, что машину обещали подать через десять минут, и они не знали, чем заполнить оставшиеся двадцать. А потом она уехала. Он стоял у окна и наблюдал, как она уходит, как делал сотню раз до этого, присматриваясь к водителю такси и убеждаясь, что тот не похож на жестокого насильника, и запоминая номер машины. А потом он опустил занавеску, убрал пустую кружку и бокалы из-под вина и лег в кровать. Одинокий. Отношения закончились.

Одинокий и безработный.

Впервые с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать.

Внезапно он ощутил всю исключительность своего положения.

На следующее утро он проснулся с четким ощущением, что никому нет до него дела. Не будет ни бодрого утреннего звонка от Магды, ни звонка с работы по поводу его отсутствия. Он словно вдруг перестал существовать. Пугающее, но освобождающее открытие.

Всю ту неделю он занимался вещами, которыми всегда мечтал заняться, когда не придется ходить на работу. Он прочитал за день целую книгу. Погладил пять рубашек, шесть пар брюк и простыню. Отправился в супермаркет и сорок пять минут думал, что приготовить на ужин. Пил пиво в обед. Встречался в обеденные часы с друзьями, пропахшими офисом и метро, чувствуя некое превосходство над ними, когда они поглядывали на часы и торопились обратно в офис. Он обнаружил в Финсбери-Парк магазины, о существовании которых раньше и не подозревал, и возвращался домой, гремя ароматными банками с экзотической пастой из марокканского чили и странными овощами, с которыми не знал, что делать.

Спустя несколько дней очарование новизны пропало, и он вспомнил, что мечтал заняться совсем другим, когда избавится от самой тупой на свете работы.

Например, написать книгу.

Научиться чему-то новому.

Путешествовать.

Найти действительно любимое дело.

Он купил книгу «Как написать бестселлер» и прочитал вступление.

Отправился в турагентство и взял несколько брошюр, но понял, что не может себе этого позволить, и отдал их Кесс, чтобы читать в туалете.

Он купил газету «Гардиан» и просмотрел объявления о вакансиях в поисках работы мечты, но обнаружил, что ее не существует, а если бы и существовала, он бы не получил ее, потому что слишком молод и неопытен.

И каждый день, без исключений, он придумывал какой-нибудь предлог, чтобы пройти мимо Уилберфорс-роуд, 44 и ненароком глянуть на дверь.

Он сам не понимал, зачем. Он прекрасно знал, что она переехала куда-то в южную часть Лондона. Но ведь всякое бывает, уговаривал он себя – может, она что-то забыла, приехала в гости, передумала.

Иногда он видел полную девушку, Джулию. Если она появлялась, он исчезал из виду, чтобы не объяснять свое присутствие возле ее дома и вообще с ней не разговаривать. Но ему нравилось на нее смотреть. Ему становилось как-то теплее, когда он смотрел на человека, который совсем недавно тесно контактировал с Джой, чувствовал какую-то связь, словно при желании мог увидеться с исчезнувшей красавицей. Не то чтобы он хотел видеться с Джой – теперь все точно уже было позади. На эту лодку он опоздал.

Кесс, конечно же, не переставая болтала о Невероятном Совпадении и окончательно убедилась, что в прошлой жизни Мадлен была не только знаменитым монахом, но что эта кошка прожила множество жизней и отличалась невероятной мудростью, важностью и загадочностью в каждой из них. Она страшно злилась на Винса, что тот не желал следовать указаниям Мадлен и искать Джой.

– Пойми ты, она уже в кого-то влюбилась. Она выходит замуж.

– Боже, – простонала Кесс, – и что с того? При чем здесь это? Мы говорим о судьбе. Провидение хочет, чтобы вы были вместе. Ты не можешь игнорировать знаки судьбы. В ту минуту, когда ты дал мне записку, – нет, в ту минуту, когда ты просто назвал ее имя, – я это поняла. Я просто знаю, вам суждено быть вместе. Несомненно. Очевидно. И Мадлен тоже это знает. Она нашла для тебя ее, твою истинную любовь. А ты хочешь просто на это наплевать?

– А чего ты от меня хочешь?

– Разумеется, ты должен с ней об этом поговорить.

– Нет. Исключено. Я не могу на нее давить.

– Но ей это нужно. Она практически умоляет об этом. Она вот-вот совершит огромную ошибку, и ты должен ее остановить.

– А потом? Вот встречусь я с ней, скажу, чтобы она не выходила за этого Джорджа, она послушает меня, а через неделю мы поймем, что у нас нет ничего общего.

– Такого не случится.

– Откуда ты знаешь?

– Да потому что это очевидно, кретин. Думаешь, кошки часто проводят время с чьими-нибудь бывшими девушками, которых как раз ищут их хозяева? Ты не веришь в судьбу? Знаки? Магию?

– Магию?

– Да, магию. Не все можно объяснить рационально. Не все – просто случайность. Иногда в дело вступают внешние силы.

Винс не сомневался, что бывают мужчины, для которых нет преград на пути к возлюбленной, которые останавливают свадьбы и разрушают жизни других людей, но он к таким не относился. Это было не в его духе. Он слишком осторожный и, возможно, не испытывает истинно глубоких чувств.

Но вскоре случилось нечто, навсегда изменившее его взгляд на привычный ход жизни.

В субботу утром Винс наскоро собрался и сел на поезд до Энфилда. Крис уехал на выходные на холостяцкую вечеринку к Блэкпул, и Винс пообещал матери приехать и помочь с Кайлом.

Вечером, едва они уложили Кайла и собрались заказывать пиццу, Кирсти вышла из туалета с пепельно-бледным лицом.

– У меня кровотечение, довольно сильное, – пробормотала она.

Двадцать минут спустя Кайл в пижаме сидел на заднем сиденье Кирстиного «Рено-5», и они находились на полпути в больницу.

– Сколько у вас недель? – спросил акушер, наполовину засунув в Кирсти руку.

– Тридцать шесть.

– Что-нибудь болит?

– Нет, не особенно. Просто расстройство желудка. Ничего серьезного.

– Хмм, – он вытащил руку и снял латексную перчатку, – похоже, у вас отслоение плаценты.

– Что? – не понял Винс.

– Плацента начала отрываться от стенки матки…

– Что такое плацента?

Винс уже слышал это слово раньше, но не очень представлял, что оно означает.

– Плацента связывает мать и ребенка, ребенок получает через нее питание. Поэтому, если источник питания отрывается от матери, может возникнуть довольно серьезная угроза для плода.

Винс посмотрел на Кирсти, надеясь, что она точно понимает, о чем идет речь и ничего страшного в происходящем нет. Но она была такой же бледной и растерянной, как и он.

– С ребенком все в порядке? – прошептала она.

– Сейчас проверим.

К ее огромному животу присоединили разные датчики, и Винс изумленно уставился на огромный купол из кожи. Он еще ни разу так близко не видел обнаженного живота беременной женщины и не мог определиться, прекрасен он или отвратителен.

– Понимаете, я не могу рожать сейчас, – умоляюще обратилась Кирсти к медсестре. – Мой муж в Блэкпуле. Я не могу.

– Возможно, пока и не придется, – успокоила медсестра. – Через несколько минут станет ясно.

Кирсти схватила Винса за руку и так сильно ее сжала, что у него на глазах выступили слезы. Внезапно комната наполнилась звуком, от которого у него встал комок в горле.

Энергичные, настойчивые удары.

Стук сердца.

– Сердцебиение у ребенка хорошее, – сказала медсестра. – Признаков эмбрионального дистресса нет.

– Боже мой, – выдохнул Винс. – Это ребенок?

– Да, – ответила медсестра. – И у него все в порядке.

– Ух ты, – изумился он. – Поверить не могу. Звучит так…

– Реалистично? – предположила медсестра.

– Да. Поразительно.

– Ну, – медсестра убрала датчик УЗИ с живота Кирсти, и чудесный звук новый жизни сразу прекратился, – ребенок в порядке. Но вы теряете много крови. Думаю, скорее всего, нам все-таки придется стимулировать роды.

– Что – сейчас? – воскликнула Кирсти.

– Посмотрим, что скажет мистер Патель, но если он со мной согласится, то – да, действовать придется быстро. Вам нельзя больше терять кровь.

– Но я же сказала. Мой муж в Блэкпуле. Я не могу рожать без него. Не могу…

– Простите, миссис Джебб, но если ваш муж не доберется сюда в ближайшие несколько часов, боюсь, у нас не будет другого выбора.

Акушер согласился с мнением медсестры, и через несколько минут у Кирсти вызвали роды.

Через час приехал дедушка Винса, чтобы забрать Кайла домой, а Винс позвонил в Блэкпул, в гостиницу, где остановился Крис, и оставил для него срочное сообщение. Но теперь ему оставалось только сидеть и ждать, пока его мама проходит через ранние этапы родов.

За следующие четыре часа ничего значительного не произошло. Заходили разные люди, засовывали руки в лоно Кирсти и объявляли результаты измерений, словно у них была измерительный прибор. Пришел анестезиолог и проткнул иглой спину Кирсти, от чего у Винса задрожали коленки, но его маме, похоже, стало в тысячу раз легче. Около полуночи медсестра сообщила Кирсти, что раскрытие уже около девяти сантиметров и настала пора тужиться.

Винс уже решил, что в этот момент он извинится и под каким-нибудь предлогом исчезнет. Но только он собрался уходить, как мама взяла его за руку и быстро зашептала в ухо:

– Милый, ты ведь меня не бросишь?

Она выглядела такой одинокой и напуганной, что он со вздохом ответил:

– Конечно, нет. Я останусь с тобой.

Три человека встали у ног Кирсти, словно ребенок должен был вылететь как пушечное ядро и им следовало его поймать. Его мама притянула колени к ключицам и издавала звуки, напоминающие стоны раненой лошади, которую вот-вот должны были пристрелить. В комнату ворвался мистер Патель, быстро занял позицию между бедер Кирсти и приказал начинать. Винс растерянно стоял рядом, разрываясь между желанием увидеть рождение ребенка и нежеланием видеть интимные части матери.

– Головка выходит, – улыбнулась рыжеволосая медсестра. – Хочешь посмотреть?

– Хмм, – засомневался Винс.

– Давай-давай, – подстегнула она. – Ты сам оттуда вышел. Бояться нечего.

Он бросил взгляд на маму, чтобы убедиться, что она не против, но она настолько сосредоточилась на потугах, что, похоже, вообще забыла о присутствии старшего сына.

– Давай, Кирсти. Ты умница. – Акушерка держала Кирсти за колени и пристально наблюдала за происходящим внизу. – Почти готово, Кирсти. Еще несколько сильных толчков. Ой, – улыбнулась она, – смотри, какие густые черные волосики.

При упоминании о черных волосиках любопытство Винса победило, и он вытянул шею, чтобы взглянуть, что же там происходит. В этот самый момент его мама издала очередной стон умирающей лошади, и головка ребенка выскочила.

– О боже, – прошептал Винс, переводя взгляд с влажной, покрытой кровью головы на покрасневшее, потное лицо матери и обратно. – Боже, это невероятно.

– Хорошо, Кирсти, головка вышла. Еще один толчок, и ребенок родится.

– О боже, – повторил Винс. – Мам, это потрясающе. У него волосы. Тужься, мама, тужься.

Винс сжал ее голое бедро, совершенно позабыв, что смотрит на гениталии матери – его внезапно переполнило нетерпение перед встречей с новым братом или сестрой. А потом, через несколько секунд, тело его мамы задрожало и затряслось, и маленький человечек выскользнул из нее прямо в руки акушерке. Винс восхищенно смотрел, как с маленького человечка удаляют жидкость и обтирают его белым полотенцем.

– Кто там? Кто там? – спросила Кирсти.

– Маленькая девочка, – сообщила акушерка. – Прекрасная маленькая девочка.

– О боже, – всхлипнула Кирсти, закрыв рот руками и сдерживая плач, – маленькая девочка! У меня маленькая девочка.

– Кирсти, хочешь, чтобы твой сын перерезал пуповину?

Кирсти улыбнулась и кивнула.

– Мам, ты уверена? – спросил Винс, немного перепугавшись такой огромной ответственности.

– Конечно, – рассмеялась его мама, – кто же еще?

– Хорошо. Что я должен сделать?

Акушерка протянула Винсу огромные ножницы.

– Просто перережь здесь, между двумя зажимами.

Он осторожно перерезал жемчужную трубку, осознавая всю грандиозность происходящего, несмотря на лихорадочные мысли в голове. А потом маленького человека положили Кирсти на грудь, на футболку, и Кирсти улыбнулась ей и сказала:

– Привет, моя маленькая королева – я так долго тебя ждала.

Акушерка взяла маленькую королеву и осторожно положила ее на весы, покрытые зеленой бумагой.

– Два килограмма шестьсот тридцать граммов, – гордо объявила она. – Крупненькая, если учесть, что родилась на четыре недели раньше.

Винс наблюдал, как они прикладывают ножки ребенка к штемпельной подушечке и делают отпечатки, а потом крепко заворачивают ее в белую пеленку и передают матери.

– Ты красавица, – прошептала та новорожденной. – Необыкновенная красавица. Папочка полюбит тебя, как только увидит.

Винс посмотрел на маленькое эскимосское лицо, торчащее через отверстие в пеленке, и его переполнило непонятное, новое чувство.

– Хочешь подержать? – предложила Кирсти.

Винс кивнул и протянул руки к крошечному белому свертку.

– Привет, сестренка, – сказал он, глядя в чернильные глаза. – Я твой старший брат.

Чернильные глаза моргнули, а крошечный ротик удивленно округлился. Глядя на сестру, Винс почувствовал самую сильную связь с человеком за всю свою жизнь, сильнее, чем когда впервые увидел Кайла, даже сильнее связи с матерью. Внезапно он осознал значение слова «связь» в самой сильной, чистейшей форме. Он видел приход этого человека в мир, видел, как ее тело покинуло тело матери; он отсоединил ее от первого источника жизни. Она была по-настоящему, совершенно, буквально частью его, и всепоглощающая любовь сразу привнесла в его жизнь новый смысл.

Это самое важное в жизни, подумал он. Это было истинной сущностью жизни и существования. Для этого и нужна любовь.

– Как вы ее назовете? – спросила акушерка.

– Эшли, – ответила Кирсти. – Эшли Роуз.

– Очень красиво, – улыбнулась акушерка.

Винс улыбнулся Эшли Роуз, наблюдая, как его лицо отпечатывается в ее новом сознании, и решил, что пришла пора строить свою судьбу.