Глава девятнадцатая

Первое, что почувствовал Торгрим, когда очнулся, — его зарыли. Вес того, чем он был покрыт полностью, с головы до ног, давил на него неимоверно. Его охватила паника при мысли, что его закопали в землю, похоронили заживо. Он попытался понять, с ним ли рядом Железный Зуб. Ведь умереть с мечом в руках — честь, умереть, когда меч лежит рядом, — гораздо хуже, но умереть без оружия — ужасная участь!

И только теперь он понял, что его руки и ноги связаны, крепко стянуты тонкой веревкой, которая врезалась в плоть. Он чувствовал теплую влажную кровь в тех местах, где она повредила кожу. Постепенно он собрался с мыслями и понял, что лежит на чем-то, что покачивается и подскакивает. Он лежал не в земле, и давящий на него вес не был земляной глыбой. И пахло от него знакомо, и запах успокаивал. Сено.

«В повозке… — подумал Торгрим, — я лежу в повозке…» Он повертел головой, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, но сено приглушало все звуки, и он слышал только скрип колес и оси.

Он ничего не видел, ничего не слышал, никакого запаха не ощущал, кроме запаха сена. Торгрим понятия не имел, где он и как долго был без сознания. Он попытался сесть, но боль в голове вспыхнула, как погребальный костер. Невольно застонав, он попытался пошевелить руками, но боль в запястьях была нестерпимой, а веревки ничуть не ослабли.

И тут повозка перестала двигаться. Он почувствовал, как она остановилась, прекратились скрип и глухой стук, и сквозь сено до него донеслись приглушенные голоса. Слов расслышать ему не удавалось, и у него возникло ощущение, что там намеренно разговаривают полушепотом. Раздался стук, еще какие-то приглушенные мужские голоса. И еще один голос — громкий, внушительный, который даже не пытался таиться.

— Он здесь?

— Да, господин. Под сеном.

Молчание. А потом вопрос:

— Ради великого Одина! Почему он под сеном?

— Чтобы не увидели его воины, если бы случайно на нас наткнулись.

В ответ говорящий только фыркнул, показывая, насколько глупо звучит такое предположение. Потом тот, кто говорил не таясь, спросил:

— Он жив?

— Да, господин.

— Скотина! — Даже сквозь сено Торгрим смог расслышать резкие ноты в голосе Гримарра. — Ублюдок! — вновь выругался он. — Ведите его в дом.

Торгрим почувствовал, как сено перестало давить на него, когда чужие руки выдернули его из-под кучи. Сверкнул нож, и спали путы, стягивающие его лодыжки. Какие-то люди ухватили его за руки и за ноги, вытащили из повозки, поставили на землю. Голова кружилась, глаза слепил свет, слезы побежали по щекам. От боли, разрывающей голову, тяжело было не только соображать, но даже стоять. Но, несмотря на все это, он ощущал, что его мрачное настроение, его привычка чувствовать себя ночным волком никуда не исчезли. Просто затаились.

Чужие руки толкали и тащили его через двери вглубь зала Гримарра. Гримарр восседал в своем большом кресле, которое, как Торгрим всегда и подозревал, должно было напоминать трон. Несмотря на огромные размеры кресла, Гримарр полностью занимал все его сиденье. Ноги он вытянул вперед и немного откинулся назад, склонив голову набок. Он выглядел уставшим. И разъяренным.

Торгрим на плохо слушающихся ногах прошел в комнату, и, если бы по обе стороны от него не было стражей, которые приняли на себя большую часть его веса, он просто упал бы. Люди Гримарра подвели Торгрима к трону, пока он не оказался лицом к Гримарру, потом отпустили, и ноги Торгрима подкосились. Стражи подхватили его, когда он уже рухнул на колени, поэтому он так и остался коленопреклоненным у ног Гримарра.

За спиной у Гримарра по правую руку стоял Берси. По левую — Хильдер с железным прутом в руке. Торгрим узнал этот прут — именно им ударили Гримарра по голове ирландцы, когда напали на поселение.

— Торгрим Ночной Волк, — медленно произнес Гримарр, смакуя слова, — прибывший из Дуб-Линна.

Торгрим открыто взглянул ему в глаза, хотя, откровенно говоря, почти ничего не видел. Все было размытым, от головной боли из глаз текли слезы. Даже если бы он и мог говорить, ответить ему было нечего.

Гримарр продолжал:

— Наверное, ты знаешь, почему ты здесь. А может быть, и нет. Не важно. Боги знают, и знаю я.

И вновь Торгрим даже не попытался что-то ответить. Как ни крути, бесполезно даже пробовать.

— Торгрим Ночной Волк, я хочу, чтобы перед смертью ты узнал одну вещь. — Гримарр сел прямо, потом подался вперед, как будто его неожиданно заинтересовало то, что он намерен был сказать. Он наклонился к Торгриму, их лица оказались в сантиметре друг от друга. Говорил он тихо, голос его походил на низкий животный рык. — Много твоих людей погибнет, помогая мне добыть сокровища Ферны, — продолжал Гримарр. — А если повезет — даже все. Все, кроме твоего сына. Его я привезу назад в Вик-Ло и тут убью. Я буду убивать его долго, и конец у него будет самый бесславный и унизительный. Он будет верещать, как девчонка, и когда он наконец-то умрет, то присоединится к тебе в замерзшей пустоши Хель. И единственное, о чем я жалею, — что ты не увидишь, как он сдохнет. Поэтому я хочу, чтобы ты знал: умрет он без оружия в руках, и тело его отдадут на растерзание свиньям и воронам.

Целую минуту мужчины смотрели друг на друга, их разделяло всего несколько сантиметров. В голове у Торгрима немного прояснилось, но он все еще понятия не имел, из-за чего все это происходит и почему Гримарр так резко к нему переменился. Он припоминал, что до этого Гримарр пытался к нему подольститься, но сейчас это казалось каким-то сном, и прошлое словно бы покрыл густой туман.

И внезапно Торгрима захлестнула ненависть к Гримарру, настолько мучительная ненависть, что он ощущал ее горький вкус во рту, как будто острый нож воткнули ему в живот.

Ненависть накатила на него, поглотила, и он, не зная, что будет делать, резко рванул вперед, оскалился, в горле родился вой. Он вцепился зубами Гримарру в щеку, ощутил его плоть между передними резцами и крепко сжал их. Торгрим услышал, как Гримарр закричал, оттолкнул его, высвобождаясь из его хватки. Торгрим чувствовал во рту вкус крови.

Гримарр с широко раскрытыми глазами втиснулся в свое кресло, прикрываясь руками, Торгрим с окровавленным лицом бросился вперед, оттолкнувшись от пола пальцами ног, но едва он преодолел разделяющее их расстояние, как кто-то справа — он не видел, кто именно, — ударил его ногой. Торгрим распластался на полу.

Уже через долю секунды Гримарр оправился от шока, вскочил с кресла, вытирая рукавом окровавленную щеку. Чьи-то руки схватили Торгрима за предплечья, рывком подняли с пола, он рычал, огрызался, но люди Гримарра старались держаться подальше от его зубов. Они удерживали его в вертикальном положении, а Гримарр вытащил из ножен меч и шагнул ближе.

Торгрим молчал. Слов не было, казалось, что он вообще был не в состоянии говорить, но даже остатков сознания оказалось достаточно, чтобы понять: призрак волка все еще отчасти владеет им.

— Натяните ему на голову плащ, — приказал Гримарр, и Торгрим почувствовал, как его накидку перекинули со спины на голову, и он уже ничего не видел, ничего не ощущал, только мокрую шерстяную ткань.

Он услышал знакомый свист меча, прорезающего воздух, и неожиданно ощутил жгучую боль от резаной раны на груди, обжигающее пламя, разрывающее его плоть, а потом тепло текущей крови, и его захватила волна агонии.

Он попытался согнуться пополам, но руки датчан удерживали его и не давали упасть, и тогда он услышал, как лезвие просвистело снова и разрезало грудь таким образом, что образовался знак «X», как будто на коже высекли руну.

Из горла Торгрима вырвался рык, пока он пытался подавить эту ужасную нарастающую боль. Он понимал, что Гримарр вновь замахнулся, и где-то в глубине души Торгрим сознавал, что этот удар будет смертельным, — Гримарр занес руку, собираясь снести ему голову с плеч. И тут те, кто его удерживал, рывком оттащили его назад, и он услышал голос — голос Берси:

— Не здесь, господин! Кровь… Ты получишь то, что хочешь!

Воцарилось молчание. Тело Торгрима разрывалось от боли, в голове шумело, боль от резаных ран вот-вот должна была затопить его. Он слышал вокруг тяжелое дыхание окружающих. И тут кто-то сдернул с него накидку, и в полумраке он увидел стоящего передним Гримарра, с острия опущенного меча которого капала кровь — его кровь.

Это Гримарр сдернул с него накидку. Дышал он с присвистом, длинные пряди спутанных волос упали на лицо, на лбу выступили бисеринки пота. Какое-то время они с Торгримом мерили друг друга взглядом. А потом Гримарр поднял его накидку вверх и стал ее разглядывать. Брошь согнулась, но все еще оставалась на месте. На ткани остались две широкие прорези там, где меч ее разрубил, и вся накидка ниже этих прорезей потемнела от пропитавшей ее крови.

Казалось, что Гримарр, как и Торгрим, не мог говорить. Рот его был приоткрыт, дышал он тяжело и громко, и все присутствующие в зале стояли в ожидании того, что скажет хозяин Вик-Ло.

Но Гримарр молчал. Он медленно кивнул, как будто наконец разгадал мучавшую его загадку. Вперед шагнул Хильдер, протянул Гримарру пояс с мечом. И Торгрим узнал свой меч — Железный Зуб в ножнах. Гримарр опять кивнул, взял оружие, а потом, как будто отдавая приказ, кивнул массивной головой в сторону двери.

Те, кто держал Торгрима, развернули пленника, попытались увести его туда, куда показал Гримарр, но Торгрим идти был не в силах. Шаг — и его колени подкосились, он повалился на пол, и его вновь его поглотила тьма.

Торгрима опять сунули под стог сена, и вскоре он снова почувствовал себя в шкуре волка. Он ничего не видел, даже с уверенностью не мог сказать, открыты или закрыты у него глаза. Тело корчилось от боли, но боль была странной, как будто все происходило во сне, потому что сам он пребывал в каком-то потустороннем мире. Лишь краем сознания он понимал, что бродит где-то в преисподней, в стране снов.

Он чувствовал, как пахнет сено, а теперь мог улавливать и другие запахи. Он ощущал запах крови и понимал, что это пахнет его собственная кровь. Ощущал запах стоящих у повозки людей и мог даже различать их по запаху. Всего их было пятеро. Двое тащили повозку, один шел рядом, еще двое — позади. Дорога, по которой они шли, была ухабистой, изрезанной колеями. Он ощущал запах земли и травы.

Торгрим пытался улавливать в темноте звуки и уловил их множество на фоне беспрестанного скрипа повозки. Тяжелое дыхание быстро передвигающихся людей. Шаги по скошенной траве. Шорох мягких кожаных туфель. Отдаленное жужжание насекомых. Одиночный крик совы, а потом тишина.

Торгрим лежал совершенно неподвижно, его тело набирало силу, накапливало ее, подобно тому, как женщина подбирает каждый колосок на поле, но слишком мало осталось у него этих сил. В голове не было ни одной мысли, но тело, похоже, осознавало, что необходим один толчок, одно великое усилие, а потом он сможет отдохнуть. Потом он отдохнет.

Времени он не чувствовал, пока лежал в полудреме, и единственное движение, которое он ощущал, — из стороны в сторону, с глухим стуком по ухабам. Он понимал, что они двигаются вперед, но понятия не имел, где они, куда направляются. Да ему было все равно, в этом дивном полусне ему даже в голову не приходило обращать на это внимание.

Повозка остановилась, Торгрим почувствовал, как тело его напряглось, готовое к одному-единственному порыву, для которого он накапливал силы. Он смутно припоминал, что раньше его ноги и руки были связаны, но теперь, казалось, они были свободны. Торгрим различал голоса людей, которые негромко переговаривались, но слов разобрать не мог. Он понял, что они сошлись вместе, ощущал их запах — запах одного смешался с запахом остальных. Вот из ножен достали один меч, потом второй. Во рту стоял привкус крови.

Торгрим услышал, как зашелестело сено, чья-то невидимая рука откинула его в сторону, и полнейшая темнота тут же отступила, когда сквозь сено стал пробиваться свет звезд и луны. Невидимые руки отбросили очередной пучок сена, и Торгрима коснулся порыв ночного ветра, а запах от мужчин стал сильнее. И по нему он мог догадаться, что они нервничают.

Вторая пара рук потянулась к сену, схватила пучок и отшвырнула его в сторону. Торгрим собрался с силами, мышцы натянулись, как канаты, из горла вырвался непрошеный низкий рык. Он услышал, как кто-то ахнул, как стоящий над ним человек отпрыгнул назад и закричал:

— Что, о боги… — и тут Торгрим набросился на него.

Он выскочил прямо из повозки, из-под последнего оставшегося на нем пучка сена — прямо на ближайшего к нему человека. Увидел, как тот в тщетной попытке защититься поднял меч, но опоздал, он был слишком обескуражен, чтобы сражаться. Когда Торгрим набросился на противника, крик его все еще стоял у него в ушах.

За спиной он ощущал присутствие еще одного человека. Торгрим развернулся, услышав свист меча, уклонился, а меч разрубил первого воина, и тот вновь закричал. Торгрим прыгнул на того, что с мечом, и в мгновение ока он тоже оказался повержен.

Черноту ночи прорезал только серебристый свет луны, но даже его было достаточно, чтобы Торгрим все видел с абсолютной четкостью. Оставались еще трое — двое с мечами, третий с топором. Но они не нападали на него. Они застыли на месте, хотя один из них неуверенно, маленькими шажочками пятился назад. Запах страха стал ярче. Кто-то из них обмочился.

Торгрим сделал выпад в сторону того, что стоял справа, и, когда тот неистово замахнулся мечом, Торгрим неожиданно сменил направление и прыгнул на того, кто стоял слева — противник совершенно этого не ожидал и упал. Запах крови был таким тяжелым, что грозил подавить все остальные его чувства. Он услышал, как в него летит топор — какой-то неловкий, боязливый удар. Торгрим с легкостью увернулся. Лезвие топора вошло в землю рядом с ним, Торгрим повернулся к тому, кто метнул оружие, и убил его до того, как тот успел выпрямиться.

Пятый даже не пытался сопротивляться. Тот, кто метнул топор, все еще кричал в агонии, когда оставшийся бросился наутек назад, туда, откуда они пришли. Торгрим встал и бросился в погоню, но почувствовал, что силы его покидают. Если он не настигнет убегающего в первую минуту, он вообще его не поймает.

Но он все-таки его настиг. Тот, испугавшись, споткнулся, не выпуская из рук меч, и вытянул шею, чтобы оглянуться через плечо. Три, четыре, пять прыжков — и Торгрим его догнал. В последнюю секунду убегающий обернулся, рубанул мечом, промахнулся, а Торгрим уже бросился на съежившуюся жертву. Оба повалились на землю, но схватка была недолгой.

Потом опять наступила тишина. Торгрим не двигался, позволяя ночи ласкать его. Между растущими неподалеку деревьями гулял легкий ветерок, и вновь затрещали сверчки, а потом закричали козодои и вдалеке ухнул филин. В воздухе витал запах крови и экскрементов, перебивая почти все остальные запахи, которые приносил ветер. Он видел в темноте движение: летучие мыши, лисицы и их крошечные жертвы.

Неожиданно его опять скрутила боль и навалилось давящее изнеможение, и на этот раз он ощутил, что на самом деле похоронен в земле, глубоко-глубоко под землей. Он чувствовал, что не в силах пошевелиться, ему хотелось лечь и лежать, просто лежать и не двигаться. Либо он излечится, либо умрет.

Но он не мог себе этого позволить, понимал, что не мог. Нельзя было оставаться здесь, потому что, как он смутно сознавал, у него еще остались незавершенные дела.

Торгрим встал и, едва передвигая ноги, направился к повозке, покачиваясь и спотыкаясь. Погибшие воины валялись тут, словно кучи морских водорослей, выброшенные на берег приливом, но Торгрим не обращал на них внимания. Грудь, руки, ноги, голову пронзила невероятная боль, когда он карабкался в повозку. Он потянулся к сену и стал в него зарываться, пока не почувствовал, что как следует укрыт.

И так он и лежал, не шевелясь, — чтобы заснуть, излечиться или умереть.