Глава 2
Все мы немного Шлиманы
Исследуем тему. Собираем материал
Писательское мастерство кажется нам чем-то вроде блуждания с сачком для ловли вдохновения и пришпиливания его к бумаге. Игра воображения плюс немного перемолотого опыта – и рано или поздно муза сбросит вам свою гуманитарную помощь. Но на самом деле выдумывание и запись фантазий – лишь фасад ремесла, та его сторона, о которой говорят в интервью. За этим фасадом таятся темные комнаты, полные чудовищ.
Пожалуй, только фантаст – да и то редкий – конструирует мир с нуля. Мы же, простые смертные документалисты, перед тем как приступать к письму, должны убедиться, что твердо стоим на фундаменте собранного материала.
Это необходимо, чтобы читатель вам поверил, почувствовал, что ради него проделана работа, чтобы между вами установились доверительные отношения. Такой эффект недостижим, если создаваемая вами реальность не обрастает точными деталями, а герои не совершают достоверные поступки.
Пример популярного автора, который занимается художественной литературой, но при этом перерабатывает горы фактов для новых книг, – Дина Рубина. Вот как она рассказывает о создании романа «Почерк Леонардо» (история любви цирковой артистки-амбидекстра, которая ставит номер с зеркалами, и фаготиста):
Этот роман был для меня очень тяжел. Вся его история – это страшная борьба, знаете, Иакова с ангелом – борьба с чужим материалом. ‹…› Моя приятельница где-то за тридевять земель, в Прибалтике, рассказала мне историю удочерения своей уже взрослой девочки. Совершенный подкидыш, никто не хотел брать, а она взяла. Дочь у моей приятельницы балерина, и я подумала: нет-нет-нет, балет – это слишком для нас нежно. Нет-нет, подумала я, нужно что-то более брутальное. И когда я наконец доперла, что это будет цирк. А потом выяснилось, что цирк – это страшно, цирк – это не просто судьба, это какие-то обреченные души, это даже не люди, а какие-то удивительные существа… ‹…› Однажды прилетела в Майами, а мне говорят: «У нас тут знаете кто живет? Знаменитые воздушные канатоходцы Лина и Николай Никольские. Они бежали из Советского Союза еще в те времена, через Аргентину…» Понятно, что я не могла взять и Лину распотрошить. Я подобострастно спросила: «Линочка, можно я буду вам писать?» И она сказала: «Ну конечно, я буду очень рада». И это ведь тоже еще не фокус – переписываться. Это не фокус, когда человек отвечает на письма, – он ведь может отвечать примитивно, без этого, знаете, удивительного фермента, и тогда из писем нечего вытянуть. ‹…› Лина оказалась беспрецедентным корреспондентом. Мне нужно было от нее все. Запах цирка, цирковые словечки, привычки, как люди поступают в таких-то случаях, из чего сделан занавес, бархатный ли он, какого он цвета, есть ли там пыль, чем его чистят, как разминаются перед выходом в форганг, что такое пушки, трапеции, как делается тот или иной трюк. Ведь как только человек, пишущий о цирке, произносит слово «клоун» от лица цирковых, – он провалился тут же. «Опиши мне твой любимый трюк», – говорила я, и она описывала. И я ее раскручивала год, постепенно. ‹…› Цирк, каскадерство, какая-то оптика, черт его знает что, какие-то зеркальные шоу – никогда в жизни это бы не было мне интересно. Почему, откуда это свалилось, я не знаю, но я понимала, что должна раскапывать. Поэтому – доктор физико-математических наук такой-то, оптик такой-то, и так далее. ‹…› Мне нужно было многое выяснить про мотоциклистов. И я нашла человека, который великолепно этой темой владеет, и он оказался маньяком мотоциклетного дела. Он стал мне грудами присылать всевозможные картинки мотоциклов всевозможных моделей и разных-разных фирм. Я его умоляла об одном – чтобы он мне просто назвал модель, назвал модель и замолчал. «Нет, – сказал он, – вы должны сами выбрать. А какая у вас героиня?» Я была погребена под мотоциклами – но, по-моему, строчки три-четыре мотоциклетные в роман вошли. Страшная была работа.
Зачем Рубина придумала себе эту пытку? Чтобы читатель поверил. Такова цена, за которую приобретается доверие читателя, – причем не на короткой дистанции, как в газетной заметке, а на протяжении сотен страниц. Повторю: ощущение, что кто-то проделал серьезную работу, чтобы рассказать тебе нечто важное, очень подкупает.
А теперь разберем процесс сбора и осмысления материала. Многое из того, что нужно, спрятано в цитате Рубиной. Если у вас уже есть уверенное знание о предмете – прекрасно, составьте карту и отметьте на ней слепые зоны (места, в которых вы недостаточно разобрались). Прежде чем отмечать, хорошенько погуглите. Иногда в интернете находятся ответы на самые узкоспециальные вопросы, а социальные сети помогают разобраться в герое или даже группе персонажей. В открытом доступе часто можно найти информацию о том, как и что люди пишут, каковы объекты их внимания и горячие темы.
Если вы пишете не о колониях микроорганизмов, а о людях или явлении, которое имеет своих авторов, действующих лиц и так далее, – придется «включить доктора Хауса». Это значит, что базовая установка у исследователя такая: все люди действуют исходя из своей выгоды и врут в диапазоне от «все выдумал» до «что-то приукрасил, о чем-то умолчал». Более того, у целой группы свидетелей могут возникнуть придуманные воспоминания – отсылаю к известной статье Маши Гессен «Невечная память» в журнале «Сноб», где упоминались типичные случаи коллективных искажений памяти (например, когда бывшие на похоронах актера и директора Еврейского театра Соломона Михоэлса люди один за другим «вспоминали» скрипача на крыше, который играл во время прощания с покойным).
Впрочем, все это не значит, что попытка установить истину утонет в потоке самооправданий и галлюцинаций. Вовсе нет. Просто мы должны критически подходить ко всему, что нам рассказывают, и, независимо от симпатий к рассказчику, помнить: врут все. По разным причинам – от корысти до самоуспокоения. Источники надо проверять и никому не доверять безгранично. Мне тоже.
Существуют более ценные и менее ценные источники информации. Самый полезный – демиург, то есть творец события или явления, главный герой произошедшего. Иногда без разговора с ним не имеет смысла публиковать текст. О том, как работать с ним, смотрите .
Также полезны свидетели – те, кто видел, как происходило событие, разворачивалось явление, герой шел по жизни, совершал поступки и рефлексировал по их поводу. Вступая в переписку или встречаясь, старайтесь заранее понять мотивы человека и его роль в описываемой истории. Что связывает его и главного героя, других персонажей? Что ему выгодно вам сказать?
К сожалению, невозможно в совершенстве обучиться распознаванию лжи, но так или иначе в каждом из нас загорается маячок, когда мы слышим что-то странное, нелогичное, не вяжущееся с поступками говорящего или событийной канвой. Главное – не прикрывать ладонью этот маячок, не обманывать себя, а произнести вслух: да, мне еще раз придется проверять факты, сопоставлять их, встречаться с другими свидетелями, а потом еще раз с этим человеком. Да, это лишний труд и время, но я буду честным перед читателем и собой.
Свидетели полезны любые: родственники, коллеги, конкуренты, начальники, подчиненные, полицейские, сокамерники, соседи по палате и казарме, дворники и консьержи, сиделки, лаборанты, инспекторы, следователи, друзья и враги детства. Чем больше вы соберете сведений о героях, событиях, явлениях, тем более объемной будет картина и тем шире окажется ваше видение. Вы уловите нюансы истории. Поймаете боковые ветки сюжета, работающие на главную идею. Получите яркие детали и характеры.
Когда на Волге, под Казанью, в 2011 году перевернулся и затонул теплоход «Булгария», одним из журналистов, прибывших на место трагедии, была Ольга Тимофеева из «Русского репортера». Ей удалось собрать самую полную картину трагедии, потрясшей страну. Возможно, даже у следствия не было столь широкого круга опрошенных, как у Тимофеевой. Она поговорила со спасшимися, выплывшими людьми; с семьей оставшегося на мостике и погибшего капитана; с родственниками других погибших; с прежним капитаном; с капитаном, который знал «Булгарию» и одним из последних видел ее; с капитаном, который первым подошел к надувным плотам со спасшимися; с водолазами, которые доставали трупы и поднимали корабль; со специалистами по авариям и речному судоходству; с персоналом, ранее работавшим на теплоходе; с сотрудниками фирмы, которая арендовала ветхую посудину и отправила ее в рейс. И это еще не полный список. Репортаж Тимофеевой растянулся на шесть номеров журнала. Каждую серию читали, затаив дыхание.
Помимо демиургов и свидетелей, полезны эксперты. О них следует рассказать отдельно. Есть злые и добрые эксперты. Но если они на самом деле специалисты, а не маскирующиеся пустословы, вам пригодятся обе категории.
Злой эксперт не сразу идет на контакт, чрезмерно въедлив, придирается ко всем формулировкам, подозревает, что вы исказите и неверно передадите его прозрения, чрезмерно углубляется в детали и не видит дальше двери своей лаборатории.
Это нормально. Ваша задача – перебивать его деликатно, но твердо, выспрашивать все, что нужно. Терпеливо объяснять, что простым читателям, пусть даже с высшим образованием, не нужны мелкие подробности – им важна глобальная картина, достоверная, без утери глубины понимания процессов. Им нужно понимать, как описываемый феномен встроен в общее движение жизни.
В конце концов злой эксперт проникается задачей и помогает вам. Рубина описывает это во фрагменте про мотоциклиста: «Я умоляла, чтобы он мне просто назвал модель и замолчал. “Нет, – сказал он, – вы должны сами выбрать. А какая у вас героиня?”»
В этот момент здорово взять с эксперта обещание, что он не будет добиваться, чтобы ему прислали текст до публикации. Потому что если злой эксперт увидит ваш текст, он начнет цепляться к некорректным, по его мнению, фразам, занудствовать и истерить: «Снимите из заметки мое имя, я не хочу фигурировать рядом с этим позором!» Достаточно уточнить у него факты, сослаться на запрет редактора показывать текст до публикации (даже если нет ни редактора, ни издания, которые уже согласились вас напечатать; ведь нормальный редактор обязан запретить) и на этом расстаться в добрых отношениях.
Добрый эксперт излагает ясно и кратко, но без упрощений, не держит вас за идиота, делится всем, а не только теми фактами, которые ему выгодно раскрыть публике. Он, как правило, популяризатор в своей области знаний. Поэтому держите с ним ухо востро – если, конечно, это не идеальный человек, как цирковая артистка, попавшаяся Рубиной и просто из симпатии и любви к своему ремеслу рассказавшая о цирке все, что хотела знать автор. Вы – инструмент пиара доброго эксперта. Помогая вам разобраться в ситуации, он не забывает продвигать нужную точку зрения. Поэтому, отправляясь к нему, изучите его деятельность, постарайтесь понять, что ему выгодно говорить, а что нет, на кого он работает и кому помогает, с кем враждует, – и уже исходя из этого построить свои вопросы.
Вообще, интервью – отдельная тема. Об этом пишут целые книги. Лично я рекомендую «Как разговаривать с кем угодно, когда угодно и где угодно» Ларри Кинга. Этот телеведущий, легенда CNN и всего американского телевидения, прославился умением ставить открытые вопросы. Открытый вопрос подразумевает формулировку, которая принуждает опрашиваемого не к какому-то конкретному ответу («да, это сделал я», «нет, мне не было больно»), а к искренней, сконструированной за секунды с нуля реакции, которая сама по себе многое говорит о человеке.
Знаменитый вопрос в интервью с Владимиром Путиным: «Что случилось с подлодкой “Курск”? – (Пауза, неловкий смешок.) Она утонула».
Если вам удалось задать все такие вопросы, уже полдела сделано. Вторая половина задачи – добиваться понятных ответов. Даже если придется вытягивать их, задавая уточняющие вопросы – такие же прямые и въедливые. При этом нельзя хотеть понравиться собеседнику и тем более показывать ему это. Нельзя бояться. Все мы живые люди с примерно одинаковым набором слабостей, а все остальное – звездность, какой-то особо жестоковыйный характер героя – видимость.
К интервью следует очень серьезно готовиться: выписывать факты, формулировать вопросы. Но, когда вы пришли на встречу, надо начать разговор непринужденно, так, чтобы он походил на беседу двух равных, хорошо знакомых, умных людей.
Для этого следует заготовить пару свежих историй или идей, которые могут быть полезны или любопытны собеседнику. Это вас немного сблизит, хотя, как правило, эксперту достаточно убедиться, что вы интеллектуально честны и действительно интересуетесь его знаниями и точкой зрения.
Также необходимо продумать тактику разговора: например, сначала приятные, расслабляющие вопросы, потом жесткие.
Не всегда можно начинать запись разговора сразу: многие боятся диктофона. Но, когда вы начинаете писать речь, предупреждайте об этом. Таков закон. Также, согласно закону, запретить вам публиковать интервью или выдержки из него может только госслужащий или менеджер госкомпаний – то есть должностное лицо. А все остальные имеют право затребовать свои слова на проверку и исправить их.
Однако если у вас есть запись разговора, вы можете отказать в искажающей или маскирующей взгляды героя правке. Например, он присылает выправленную цитату: «Я ненавижу кошек и люблю собак», – а днем раньше рассказывал под диктофон обратное. В этом случае суд, в который герой может подать иск после выхода публикации, скорее всего, встанет на вашу сторону.
Любопытно, что и плохие, и хорошие эксперты обязательно обидятся на вас. В лучшем случае они пробурчат дежурную похвалу. Но – если вы сделали свое дело добросовестно – через какое-то время они перечитают ваш текст, поймут, что были неправы, или просто смирятся с формулировками. Либо поймут, что со стороны ситуация, проблема выглядит именно так, как вы описали. И придут к вам мириться. Или не придут. Но, по крайней мере, когда вы опять с ними свяжетесь, точно помогут.
Лайфхак: во время интервью записывайте кратко в блокнот особо острые, интересные фразы собеседника и помечайте, на какой минуте записи они были высказаны. Тогда позже вам не придется расшифровывать все пять часов болтовни. Можно, конечно, отдать расшифровщику, но это лишние деньги, а главное – он должен разбираться в предмете разговора, чтобы вы потом не исправляли ошибки за ним. Также можно прогнать запись через специальную программу распознавания речи. Но такие программы тоже несовершенны, и получившимся текстом, скорее всего, можно будет случайно вызвать джинна.
Вообще, блокнот – чрезвычайно полезная вещь, если не лениться записывать туда детали, сценки, мысли сразу. У Чака Паланика есть роман «Колыбельная» – в частности, о том, как важно замечать мельчайшие детали и вязать из них, как свитер, картину мира. Паланик постулирует, что автор должен запоминать все увиденное, исследуя какую-либо тему, и потом делать выводы для своей истории. Это и правда идеал, к которому надо стремиться.
Заметьте, как въедлива Рубина, хотя еще не до конца решила, кем будет ее героиня. «Запах цирка, цирковые словечки, привычки, как люди поступают в таких-то случаях, из чего сделан занавес, бархатный ли он, какого он цвета, есть ли там пыль, чем его чистят, как разминаются перед выходом в форганг, что такое пушки, трапеции, как делается тот или иной трюк. Ведь как только человек, пишущий о цирке, произносит слово “клоун” от лица цирковых, – он провалился тут же».
Впрочем, чтобы объяснить, почему так важны детали – помимо того, что работают на уже упомянутое доверие читателя, – сначала следует сказать об одной распространенной путанице.
Есть детали, есть подробности, но это не одно и то же. Детали – это приметы героя, эпизода, рассказывающие что-то важное о человеке, пейзаже, сценке. Типичный пример – из «Заповедника» Сергея Довлатова. В первой же главе лирический герой утром входит в привокзальный буфет. Можно было бы долго и красочно описывать, кто его посещает и что там творится, но Довлатов решает эпизод точной деталью: «“Через официанта”, – вяло произнесла буфетчица. На пологой груди ее болтался штопор».
А подробности – это вредоносные, несущественные уточнения, без которых можно было бы обойтись. Пример: «В 2013 году ежедневные надои молока с коровы стояли на отметке 20 литров, а в 2014 году выросли до 40 литров». Зачем это нагромождение цифр, если можно написать просто «коровы стали давать вдвое больше молока»?
Подробнее о приемах, позволяющих избегать какофонии в текстах, мы поговорим позже, но один из них стоит усвоить прямо сейчас. Старайтесь, чтобы на один абзац у вас приходилась одна, максимум две цифры. Если, конечно, вы не пишете статью по бухгалтерскому учету или математике.
«Если бы я в дороге не перезнакомился со всеми людьми, – утверждал Корней Чуковский в письме другу, художнику Илье Репину, – да не в своем купе, а в целом вагоне, да не в одном вагоне, а в целом поезде, со всеми пассажирами, сколько их есть, да еще с машинистом, кочегаром и кондукторами в придачу, – я был бы не я. Я непоседлив, вертляв, болтлив и любопытен».
Это портрет идеального исследователя. Да, среди нас много интровертов, которые желали бы спрятаться от мира в дом из одеяла. Но если нас посетило желание рассказывать – значит, придется заставлять себя включать Чуковского.
Итак, мы охотимся за деталями, рассказывающими что-то о герое или ситуации, а подробности изничтожаем. Только, пожалуйста, осознайте: «записывать детали и свои мысли сразу» стоит понимать буквально. Записывайте в ту же секунду. Как бы ни было холодно, мокро, неудобно, стыдно доставать блокнот и царапать там что-то ручкой, надо делать ровно так: доставать и царапать. Это грабли, на которые наступило не одно поколение репортеров. Мысли и детали забываются очень быстро. Особенно если разговор с интервьюируемым совершает поворот или перескакивает на другую тему. Вы уже забыли те безвкусные грамоты с глупыми формулировками, которыми ваш герой зачем-то украсил стены приемной, и слушаете его речь о надоях.
Кроме того, регулярные записи в блокноте – это тренинг по оттачиванию своего уникального языка. Малькольм Гладуэлл в книге о природе успеха «Переломный момент» вывел простую закономерность: те, кого мы привыкли называть гениями, занимались своим ремеслом около 10 000 часов. Ежедневно царапая в блокноте, вы обретаете свой способ говорения и понемногу становитесь мастером. Стиль растет из записной книжки.
Исследуя тему, старайтесь сохранить свежий взгляд на вещи. Да, вы прочли тысячу книг по теме, вы уже немного эксперт, но оставайтесь инопланетянином, ребенком, который удивляется тому, с чем взрослые смирились, и не стесняется задавать простые вопросы (вспомним псевдонаивное «Что случилось с подлодкой “Курск”?»). Я всегда выступал против того, чтобы редакции были выстроены по принципу отраслевой специализации («ты пишешь об угле, а ты о водке»). Это пережиток, вынужденная мера c конвейера ежедневных газет, превращающая любопытных людей в зашоренных узких специалистов. Умный человек без боязни показаться профаном всегда приложит свой опыт и умение посмотреть на вещь, будто никто из людей раньше ее не видел и не понял и теперь надо в ней разобраться с нуля, – и в итоге получится оригинальный, неожиданный и при этом содержательный текст.
По мере исследования темы, поездок, интервью необходимо несколько раз провести ревизию собранной фактуры. На верном ли вы пути? Не планируете ли совершить лишние телодвижения? Стоит ли тема дальнейшего расследования? Работая над длинными и запутанными темами, мы уподобляемся археологу Генриху Шлиману, раскопавшему Трою в первую очередь благодаря наитию и упорству. Однако помните: великие люди становились великими не только благодаря тому, что делали, но и благодаря тому, чего не делали, от чего имели мужество отказаться.
Как правило, тема – точнее, ее гипотеза, которую мы сформулировали в первой главе, – в ходе расследования меняется или уточняется. Автор видит, что лучше дать более глобальную картину явления. Или, наоборот, понимает, что история одного из героев настолько выразительна, что из нее надо делать очерк.
Так или иначе, повторю еще раз этапы исследования: сбор информации в открытых источниках (интернет, пресса), поиск демиурга, свидетелей, экспертов, подготовка к интервью с ним, дозадавание забытых и дополнительных вопросов, оценка найденных фактов, добор недостающих или новых, последняя верификация собранного материала, выводы и корректировка темы, которую, как мы помним, следует сформулировать в двух предложениях.
Если вы прошли все стадии этого квеста и все карты у вас на руках, переходим к не менее важной стадии работы над историей – составлению подробного плана текста.
