Книга: Автор, ножницы, бумага. Как быстро писать впечатляющие тексты. 14 уроков
Назад: Как не надо
Дальше: Выводы

Глава 8
Личный стиль
Автор и язык

Язык – плод оригинального мышления. Учитесь формулировать в уме и переносить формулировки на бумагу или экран. Текст создается в голове, и вам остается только записывать его. Не ждите диктовки свыше, озарения, состояния экстаза – садитесь и пишите, а в остальное время думайте. Вырабатывайте свою интонацию на уровне потока мысли. Письмо – просто технический процесс.
Интонация – способность думать о предмете не так, как кем-то предписано о нем думать, а вашими собственными мыслями, с использованием слов из вашего словаря. Если он катастрофически неширок – читайте Даля, да какие угодно фразеологические, диалектные, даже технические словари. Действенный метод – приучить себя к игре в синонимы. Берете слово и начинаете придумывать слова, которыми можно его заменить без существенного ущерба для смысла. После того как такой список сложился в голове, можно пройтись по оттенкам значения каждого слова и еще раз проверить, действительно ли оно передает смысл описываемого явления.
Во всех нас сидит страх рассказать о чем-то, что мы знаем, чересчур просто (эксперты или коллеги решат, что наше знание неглубоко), или чрезмерно сложно (неспециалисты ничего поймут), или недостаточно строго (вас сочтут поверхностным шутником). Этот страх – убийца вашей личной оригинальной интонации. Когда вы рассказываете что-то близкому другу, вы не выпендриваетесь, не строите из себя что-то – вы равны себе; вот и оставайтесь собой с читателем. Не бойтесь себя, своего языка.
Язык отражает опыт. У всех нас есть своя социальная и интеллектуальная история. Мы жили в таких-то обстоятельствах и читали такие-то книги, попадали под влияние таких-то людей или просто запоминали такие-то обороты. Не надо своей истории стесняться. Именно она дает вам и вашему мышлению, языку уникальное сочетание разных взглядов на ситуации, реакций, способов выражать себя. Великий филолог Михаил Гаспаров писал, что представляет личность как перекрестье лучей – социальных отношений – на ночном небе
Я вырос в бандитском районе, куда в 1970-х боялась заезжать милиция. В моем подъезде жили вор в законе, козырная проститутка и несколько пьяниц. Вор играл на гитаре романс Гомеса, сидя на лавочке у подъезда, а вокруг него ходили соратники – в начале нулевых они, как правило, держали у уха сотовый телефон и рычали туда что-то вроде: «Чтобы в ближайший час ментов рядом не было!» При этом в соседних домах жили партийные деятели, рядом с ними – генералы МВД и футболисты «Динамо», техническая интеллигенция. Жизнь смешала всех в коктейль и взболтала. С ними болтался и я, существуя в нескольких языковых реальностях одновременно.
Я шел на тренировку по футболу, разговаривал там, большей частью матом, с детьми рабочих, водителей автобусов, челноков, держателей палаток из Отрадного и других окраинных районов, затем переодевался, собирал вратарскую форму и перчатки – и ехал на курсы при Успенском монастыре на Сретенке, где филологи разбирали Новый Завет, – и это были еще две языковые среды.
Ровно такая же социальная многослойность, если присмотреться, присутствует в биографии почти каждого. То, как и что вы думаете, носит отпечаток опыта. Наша задача – не только не стесняться этого отпечатка, но и вырастить из него свою уникальную интонацию. Ваш личный говор возникает в точках смешения разных языков, там, где вы переосмысляете свои знания и мысли и излагаете органичным для вас способом. Не копируете других журналистов, писателей, родственников, знаменитостей, преподавателей.
Если ваша нынешняя интонация не кажется вам оригинальной или раздражает чем-то другим и при этом дело не в том, что вы стесняетесь себя, значит, надо ее корректировать.
Первый шаг – читать других авторов с сильной интонацией. Навскидку из прозы последних ста лет: Олеша, Булгаков, Набоков, Платонов, Коваль, Казаков, Довлатов, Осокин. Упоминаю русскоязычных, так как, читая перевод, вы знакомитесь с версией известного романа в изложении переводчика. Да, некоторые переводы самостоятельны, а сильнейшие переводчики узнаваемы и по сути становятся отдельно стоящими авторами. Но проще учиться у русскоязычных писателей.
Следите за тем, как эти авторы строят фразу, как говорят их герои, как они сочетают разные пласты речи, даже разные взгляды на предмет в одной истории, какие изобразительные средства выбирают: аллегории, метафоры, сравнения. Когда вы прочтете десяток авторов взглядом человека, который сам старается оригинально объяснять мир, вам станет ясно, какие приемы применимы к вашему способу рассказывать, вашим темам, а какие нет.
Когда-то Мищук работал в аэросъемочной бригаде. Он был хорошим пилотом. Как-то раз он даже ухитрился посадить машину в сугроб. При том что у него завис клапан в цилиндре и фактически горел левый двигатель.
Вот только зря он начал спекулировать рыбой, которую привозил из Африканды. Мищук выменивал ее у ненцев и отдавал дружку-халдею по шесть рублей за килограмм.
Мищуку долго везло, потому что он не был жадным. Как-то радист ОДС передал ему на борт:
– Тебя ждут «вилы»… Тебя ждут «вилы»…
– Вас понял, вас понял, – ответил Мищук. Затем он без сожаления выбросил над Енисеем девять мешков розовой кумжи.
Но вот когда Мищук украл рулон парашютного шелка, его забрали. Знакомый радист передал друзьям в Африканду:
– Малыш испекся, наматывается трояк…
Мищука направили в ИТК-5. Он знал, что если постараться, можно ополовинить. Мищук стал передовиком труда, активистом, читателем газеты «За досрочное освобождение». А главное – записался в СВП (секцию внутреннего порядка). И ходил теперь между бараками с красной повязкой на рукаве.
– СВП, – шипели зэки, – сука выпрашивает половинку!
Мищук и в голову не брал. Дружок-карманник учил его играть на мандолине. И дали ему в лагере кликуху – Пупс.
– Ну и прозвище у вас, – говорил ему зэк Лейбович, – назвались бы Королем. Или же – Бонапартом.
Тут вмешивался начитанный «кукольник» Адам:
– По-вашему, Бонапарт – это что? По-вашему, Бонапарт – это должность?
– Вроде, – мирно соглашался Лейбович, – типа князя…
– Легко сказать – Бонапарт, – возражал Мищук, – а если я не похож?!
В ста метрах от лагеря был пустырь. Там среди ромашек, осколков и дерьма гуляли куры. Бригаду сантехников выводили на пустырь рыть канализационную траншею.
Рано утром солнце появлялось из-за бараков, как надзиратель Чекин. Оно шло по небу, задевая верхушки деревьев и трубы лесобиржи. Пахло резиной и нагретой травой.
Это всего лишь экспозиция, действие начинается дальше. Довлатов берет довольно заурядную зэковскую байку и с помощью кур, битого стекла и другой жизненной грязи поднимает до экзистенциальных высот. Ну то есть говорит о трагикомичности жизни без высоких слов, вообще без пафоса – зато с нормальной, нециничной иронией, с живыми людьми, деталями, а главное, со своей личной интонацией.
Эта интонация важна даже в детской литературе, по поводу которой есть заблуждение, что ребенка достаточно развеселить или заворожить острым сюжетом. С детьми работают те же механизмы узнавания знакомых обстоятельств, им так же не надо чрезмерно подробно объяснять, какой смысл стоит за описываемыми событиями. Классический в этом смысле автор с узнаваемой интонацией – Сергей Седов.
Жила-была мама. Она вообще-то была смелая. Только мышей очень боялась. А еще больше – крыс (крыс даже папа боялся).
Вот однажды мама ночью проснулась, смотрит, стоит рядом с кроватью большущая крыса. Мама ужасно испугалась, но папу будить не стала (она знала, что он тоже испугается).
А крыса вдруг как заговорит человеческим голосом:
– Я уйду навсегда, если ты исполнишь три моих желания! Во-первых, отдай мне колбасу варено-копченую.
Мама достала из холодильника килограмм колбасы варено-копченой, отдала крысе (сама думает: лишь бы только ушла!).
– Во-вторых, – говорит крыса, – отдай мне молоко повышенной жирности.
Мама и молоко отдала! (Сама думает: хорошо, что я купила вчера пакет как раз повышенной жирности!)
– А в-третьих, – говорит крыса, – отдай мне своего маленького сыночка!
Тут мама схватила крысу за хвост и (хотя, конечно, страшно было) выбросила ее в окошко (а жили они на 29-м этаже).
Вот летит крыса и думает:
– Насчет сыночка – это я зря! Лучше бы сыра взяла, пошехонского!
…Итак, второй шаг: разобравшись, какой тип интонации (или комбинация типов, или принципиально новый тип) вам близок, попробовать совместить свой словарный запас и стиль мышления с этим способом говорить.
Из чего вообще состоит интонация? Это ритм фразы, расстановка слов. Даже если ритм подчинен сеттингу истории – как у Коваля в «Красной сосне» ритм напоминает прибой, затем морскую качку, – все равно он зависит от того, как вы говорите. Если вам очень нравится прием, например инверсия, не следует им злоупотреблять; наоборот, стоит применять его только в тех местах, где он оправдан.
Интонация связана еще и с конструкцией предложений, а также абзаца. Вы можете намеренно удлинять предложения, щедро осыпая читателя аллюзиями и отсылками к другим текстам и известным цитатам (как делает, например, Александр Баунов, колумнист, эксперт по международным отношениям), а можете рубить фразы, как капусту, на короткие, отрывистые предложения (как делает почвенно-патриотический публицист Сергей Шаргунов). Можете писать так, как будто создаете речь, которой будете воодушевлять собравшийся слушать вас стадион (интонация создателя «ВКонтакте» Павла Дурова, который писал программный код под речи Малькольма Икса, Мартина Лютера Кинга и Адольфа Гитлера).
Вам просто нужно понять, что вам близко: рубить капусту или плести вязь. Стремиться к предельной простоте фразы, как Михаил Гаспаров и Пол Грэм, или, напротив, длить ее до изнеможения, как Марсель Пруст и Саша Соколов.
Но в любом случае ваши враги – лишние слова, расплывчатые или неточные формулировки. Здесь возможен лишь один тренинг: ежедневно писать. Не обязательно много. Важно взять некое явление, ситуацию, да просто рассуждение – и рассказать его ab ovo, с самого начала, как ребенку. Найти в нем интересные повороты. Отбросить незначительные подробности, оставить говорящие детали и сказать самое важное, объяснить его механизм или ход мысли.
Интонация – критерий самостоятельности автора, цельности, уникальности. По первым нескольким фразам вас должны опознать. Если вы неопознаваемы, сливаетесь с другими, значит, надо работать над интонацией дальше. Даже если предполагается, что ваша ценность – в сообщаемых фактах, выводах из них, выстраиваемой теории, наличие собственной интонации сыграет вам только на руку. Пол Грэм – один из самых крутых специалистов по венчурным инвестициям и стартапам в мире. При этом он пишет свои эссе так, что по первым нескольким фразам – что в переводе, что в оригинале – я узнаю его голос.
Наконец, стиль можно подчинять конкретной теме. Менять его так, чтобы сеттинг и смысл истории с ним резонировали. Например, практически на всем протяжении «Ста лет одиночества» Маркеса ощущаешь, как саундтреком к тексту идет дождь. Похожий пример с морем и прибоем я упоминал выше, говоря о «Красной сосне» Коваля. Когда читаешь «Волоколамское шоссе» Александра Бека, начинаешь мерзнуть, будто попал на линию фронта и вместе с немногословными, не тратящими лишнюю энергию на разговоры героями выполняешь задачу, первый пункт которой – выживание поздней осенью и зимой в чистом (точнее, грязном и сыром) поле.
Итак, личный стиль очень сильно зависит от интонации, выбора слов, которыми вы описываете мир, оригинальности и точности речи ваших героев. Имея узнаваемый стиль, вы запомнитесь читателям, которым он покажется близким, а остальные будут испытывать к вам эмоции в диапазоне от ненависти до брезгливости. Так лучше, чем если читатели будут просто открывать и закрывать текст, убедившись, что автор безлик. Рассказывать истории – искусство.
Назад: Как не надо
Дальше: Выводы

Татьяна
)