Глава 11
Тристан

Я стоял на заднем крыльце в доме родителей, глядя на проливной дождь и слушая стук капель о качели, которые мы с отцом смастерили для Чарли. Шины раскачивались взад и вперед на деревянной раме.

– Как ты? Держишься? – спросил отец, выходя на улицу. Зевс вошел за ним и сразу нашел местечко в углу, чтобы не намокнуть. Я повернулся к отцу, посмотрел в его лицо, которое напоминало мое почти во всем, но старше и с мудростью в глазах.

Я не стал отвечать и снова повернулся к дождю.

– Твоя мама сказала, что у тебя проблемы с написанием некрологов? – спросил он. – Я могу помочь.

– Мне не нужна твоя помощь, – прорычал я. Сжал пальцы в кулаки, ногти вонзились в ладони. Я ненавидел эту злость, которую чувствовал каждый прожитый день. Я ненавидел то, что винил людей в несчастном случае. Я ненавидел то, что становлюсь все холоднее. – Мне никто не нужен.

– Сынок, – вздохнул он, положив руку на мое плечо.

Я отстранился.

– Я хочу побыть один.

Он опустил голову и провел пальцами по затылку.

– Ладно. Мы с мамой будем в доме. – Спустя секунду он повернулся и открыл входную дверь. – Но, Тристан, то, что ты просто хочешь побыть один, – не значит, что ты одинок. Помни это. Мы всегда будем рядом, когда понадобимся.

Я услышал, как хлопнула дверь, и почувствовал обиду на его слова.

Мы всегда будем рядом, когда понадобимся.

На самом деле у слова «всегда» тоже есть свой срок годности. Я полез в задний карман и вытащил клочок бумаги, на который пялился последние три часа. Я закончил некролог Джейми рано утром, но лист для Чарли был до сих пор чист, лишь с написанным на нем его именем. Как мне это сделать? Как я могу написать историю жизни, когда у него даже не было шанса ее начать? Дождь мочил бумагу, и на глаза навернулись слезы. Я сморгнул несколько раз, засовывая листок обратно в карман.

Я не буду плакать.

К черту слезы.

Мои ноги вели меня вниз по ступенькам крыльца. Через пару секунд я был мокрым с головы до ног, став частью надвигающейся грозы. Мне нужен был воздух. Мне нужно было пространство. Мне нужно было отвлечься. Мне нужно бежать. Я побежал без обуви, не задумываясь, куда бегу. Зевс побежал за мной.

– Домой, Зевс! – крикнул я псу, который был насквозь мокрым, как и я. – Уходи! – Я хотел, чтобы меня оставили в покое.

Я побежал быстрее. Но он не отставал. Я припустил так сильно, что в груди загорелось и сбилось дыхание. Я бежал, пока ноги не подкосились и я не упал на землю. Молния ударила надо мной, раскраивая небо, и я начал неудержимо рыдать.

Я хотел побыть один, но Зевс был рядом. Он обманул мой обезумевший разум, он был со мной. Когда я опустился на самое дно, он не собирался оставлять меня. Он лизал мое лицо, дарил любовь и всего себя, как раз когда я больше всего нуждался в ком-то.

– Ладно, – вздохнул я, слезы еще катились, я прижал его к себе. Он заскулил, почти так, будто тоже был убит горем. – Ладно, – снова сказал я, целуя его макушку и гладя по боку.

Ладно.

Я любил бегать босиком.

Мне нравилось бежать.

Мне нравилось, когда ноги в движении.

Мне нравилось, когда они ранились и кровоточили от соприкосновения с бетонной улицей.

Мне нравилось, когда мне напоминали о моих грехах через боль.

Но только мне. Я любил причинять боль себе. Никто не должен страдать из-за меня. Я держался подальше от людей, потому что не хотел ранить их.

Я задел Элизабет, а я этого не хочу.

Как я могу извиниться? Как я могу это исправить? Как этот поцелуй заставил меня вспомнить?

Она упала из-за меня. Она могла себе что-то сломать. Она могла разбить голову. Она могла умереть.

Мертвые.

В ту ночь я бегал дольше. Я бежал через лес. Быстро. Еще быстрее. Тяжело. Сложно.

Мои ноги кровоточили.

Мое сердце кричало, колотясь о грудную клетку снова и снова, сотрясая мой разум, отравляя мои мысли всплывшими воспоминаниями. Она могла умереть. Это была бы моя вина. Я бы сделал это.

Я толкнул их вниз.

Я почувствовал боль, пронзающую грудь. Боль была приятной. Я хотел ее. Я испытывал заслуженную боль. Больше никто, только я.

Мне так жаль, Элизабет.

У меня болели ноги. Болело сердце. Болело все.

Боль была страшной. Опасной, настоящей, но я чувствовал себя хорошо. Я чувствовал себя чертовски хорошо от этих мерзких мыслей. Боже, я люблю это. Я так сильно люблю это. Я, черт возьми, люблю боль.

Ночь становилась все темнее.

Я сидел в сарае и пытался придумать, как извиниться перед ней, но при этом не стать ее другом. Таким, как она, не нужны люди, осложняющие жизнь.

Человек вроде меня не заслуживает друзей.

Хотя… ее поцелуй…

Ее поцелуй заставил меня вспомнить. Он заставил на мгновение почувствовать… себя. Но потом я все испортил. Я никак не мог выкинуть из головы образ Элизабет, которая падает с холма. Я сойду с ума. Какого черта со мной случилось?

Может быть, я всегда в конечном итоге причиняю вред людям. Может, именно поэтому я потерял все, что любил. Но я всего лишь пытался заставить ее заткнуться, чтобы не сделать ей больно.

Я не должен был целовать ее. НО я хотел целовать ее. Мне нужно было поцеловать ее. Я эгоист.

Я не выходил из сарая, пока луна не поднялась высоко в небе. Как только я вышел, остановился и прислушался… смех?

Он доносился из леса.

Я должен оставить ее в покое. Мне следовало заниматься своими делами. Но вместо этого я пошел на звук и нашел Элизабет. Она шла, спотыкаясь, через лес, смеялась сама себе, держа бутылку текилы. Она была довольна. И выглядела потрясающе.

Она была прекрасна. Ей не нужно было тратить много времени и сил, чтобы быть красивой. Ее светлые волосы падали свободными волнами, она была в желтом платье, которое, казалось, повторяло каждый изгиб ее тела и было пошито специально для нее. Я злился на себя, потому что она казалась мне ослепительной. Но ведь моя Джейми тоже была очень красива. Элизабет пританцовывала и спотыкалась. Этакий вариант пьяного вальса.

– Ты что делаешь? – спросил я, привлекая ее внимание.

Она провальсировала ко мне на носочках и положила руки мне на грудь.

– Привет, Грозовые глаза.

– Привет, Карие глаза.

Она засмеялась снова, на этот раз фыркнув. Она была пьяна.

– Карие глаза. Мне это нравится. – Она щелкнула меня по носу: – Ты хотя бы представляешь себе, как нужно развлекаться? Ты выглядишь совершенно не смешным, но я держу пари – ты можешь быть забавным. Скажи что-нибудь смешное.

– Что-нибудь смешное.

Она громко засмеялась. Это почти раздражало. Хотя нет. Ее смех не раздражал вовсе.

– Ты мне нравишься. Я даже не понимаю почему, мистер Скрудж. Когда ты поцеловал меня, ты напомнил мне моего мужа. Хотя это глупость, ты совсем не похож на него. Стивен был милым, почти до тошноты. Он всегда заботился обо мне, удерживал от глупостей, любил. И когда он целовал меня, он делал это всерьез. И его поцелуи следовали один за другим. И еще, он всегда хотел меня, снова и снова… Но ты, Грозовые глаза… Когда ты оторвался от меня, ты посмотрел на меня с отвращением. Мне захотелось плакать. Потому что ты грубиян.

Она откинулась назад, почти падая на землю, но мои руки обвились вокруг ее талии, не позволяя упасть.

– Пф-ф-ф. Ну, по крайней мере, в этот раз ты меня поймал, – усмехнулась она.

Внутри все сжалось, когда я заметил у нее на щеке синяк и ссадины от прошлого падения.

– Ты пьяна.

– Нет, я счастлива. Ты что, не видишь, насколько я счастлива? Я такая радостная. Я улыбаюсь. Я смеюсь. Я пью и весело танцую. Эт-эт-это люди и делают, когда счастливы, Тристан, – сказала она, тыкая пальцем мне в грудь. – Счастливые люди танцуют.

– Вот как?

– Д-д-да. Я не жду, что ты поймешь, но я пытаюсь объяснить, – ее слова звучали невнятно. Она отступила, сделала глоток текилы и снова начала танцевать.

– Потому что когда ты пьян и танцуешь, все остальное неважно. Ты кружишься, кружишься, кружишься… и дышать становится легче, грусть становится тише, и на какое-то время ты забываешь, как ты себя чувствуешь обычно.

– А что происходит, когда ты останавливаешься?

– Ой да, с танцами есть небольшая проблемка. Потому что, когда ты прекращаешь движения, – она резко остановилась и выпустила стеклянную бутылку из рук, наблюдая, как она падает на землю, – все рушится.

– Ты не так счастлива, как говоришь, – сказал я.

– Это только потому, что я перестала танцевать.

Слезы покатились у нее из глаз, и она стала опускаться прямо на разбитое стекло. Я шагнул к ней, останавливая.

– Я возьму это.

– Твои ноги в крови, – сказала она, – ты поранился о бутылку?

Я посмотрел вниз. Мои ноги были в синяках и ушибах.

– Нет.

– Ну тогда у тебя просто несчастные и покалеченные ноги.

Я почти улыбнулся. Она нахмурилась.

– Я не очень хорошо себя чувствую, Грозовые глаза.

– Еще бы. Выпитой текилы хватило бы на небольшую армию. Давай-ка я принесу воды.

Она кивнула, тут же наклонилась, и ее вырвало прямо мне под ноги.

– Ой, ты знаешь, меня стошнило. – Она хихикнула, вытирая рукой рот. – Я думаю, это твоя карма, потому что ты был со мной груб. Теперь мы квиты.

И казалось, это было достаточно справедливо.

Я отнес ее к себе домой. После того как я вымыл ноги во всех водах, известных человечеству, я обнаружил ее сидящей на моем диване в гостиной, она озиралась и, судя по взгляду, была сильно пьяна.

– Твой дом такой скучный. И грязный. И темный.

– Я рад, что тебе не нравится то, что я с ним сделал.

– Знаешь, ты мог бы использовать мою газонокосилку для своего двора, – предложила она. – Если бы ты взялся за него, он бы стал прекраснейшим местом на земле.

– Мне насрать, как выглядит мой двор.

– Почему это?

– Потому что какая мне разница, что еще соседи надумают обо мне.

Она хихикнула.

– Это означает, что тебя заботит мнение людей. Ты имел в виду, что тебе не наплевать, о чем они думают.

– Это не то, что я сказал.

Она продолжала хихикать.

– Это то, что ты сказал.

– Ну я не мог заботиться о том, что люди думают обо мне.

– Лжец, – сказала она.

– Это не ложь.

– Так и есть. – Она кивнула, покусывая нижнюю губу. – Потому что всех заботит, что о них думают другие. Вот почему я даже не была в состоянии рассказать лучшей подруге, что нахожу моего соседа весьма привлекательным, хотя он мудак. Потому что вдовы не должны чувствовать ничего приятного – ты просто должна постоянно грустить. Но не слишком грустить, потому что это заставляет чувствовать себя весьма некомфортно среди других людей. Так что мысль о поцелуе и это ощущение между бедер, и осознание, что бабочки все еще существуют… это проблема. Потому что люди будут меня судить. А я не хочу быть судимой, потому что мне не наплевать, что они думают.

Я наклонился к ней:

– А я говорю: фиг с ним. Если ты думаешь, что твой сосед, мистер Дженсон, – горячий парень, то так тому и быть. Я знаю, что ему вроде лет 100, но я видел его занимающимся йогой на своем дворе, так что я понимаю твое влечение к нему. Мне кажется, даже я чувствую покалывание между ног от этого чувака.

Она разразилась в приступе смеха.

– Совсем не этого соседа я имела в виду.

Я кивнул. Я знал.

Она распрямила скрещенные ноги.

– У тебя есть вино?

– А я похож на человека, который пьет вино?

– Нет. – Она покачала головой. – Ты похож на того, кто пьет самое темное, добротное, хорошее пиво, от которого растут волосы на груди.

– Точно.

– Ладно. Тогда я выпью пива Волосы-На-Груди, пожалуйста, – сказала она.

Я вышел из комнаты и вернулся со стаканом воды.

– Вот, выпей.

Она потянулась за стаканом, но ее рука коснулась моего предплечья, и она остановилась, изучая татуировки.

– Это все детские книги, – ее ноготь прослеживал Паутину Шарлотты. – Это любимые персонажи сына?

Я кивнул.

– Сколько тебе лет? – спросила она.

– Тридцать три. А тебе?

– Двадцать восемь. И сколько лет было вашему сыну, когда он?…

– Восемь, – сказал я холодно, видя, как опустились уголки ее губ.

– Это несправедливо. Жизнь несправедлива.

– Никто не говорил, что это так.

– Да, но мы все равно надеемся на лучшее. – Она смотрела на татуировки, дойдя глазами до Китнисс Эвердин с луком и стрелами. – Иногда я слышу тебя, знаешь? Иногда я слышу, как ты кричишь во сне по ночам.

– Иногда я слышу, как ты плачешь.

– Я могу рассказать тебе секрет?

– Да.

– Все в городе ждали возвращения такой же девочки, какой я была до того, как Стивен умер. Но я не знаю, какой была та девочка. Смерть все меняет.

– Да, она меняет все.

– Я сожалею, что назвала тебя монстром.

– Все в порядке.

– Как? Разве это нормально?

– Потому что это смерть изменила меня, она сделала меня чудовищем.

Она потянула меня к себе, заставляя опуститься на колени. Ее пальчики пробежали по моим волосам, и она посмотрела мне глубоко в глаза.

– Завтра ты снова будешь груб со мной, не так ли?

– Да.

– Я так и думала.

– Но я не хочу этого.

– Я поняла, – ее палец пробежал по моей щеке. – Ты прекрасен. Ты красив. Сломленный монстр.

Мой палец коснулся ушиба на ее лице.

– Болит?

– Я чувствовала боль и похуже.

– Мне жаль, Элизабет.

– Мои друзья зовут меня Лиз, но ты ясно дал понять, что мы не друзья.

– Я не знаю, как быть другом, – прошептал я.

Она закрыла глаза и уткнулась лбом в мой лоб.

– А я вот хороша в роли друга. Если когда-нибудь ты захочешь, я могу дать тебе несколько уроков. – Она вздохнула, слегка прижимая губы к моей щеке. – Тристан?

– Да?

– Ты поцеловал меня.

– Да, я это сделал.

– Но почему? – спросила она.

Мои пальцы переместились на ее шею, и я медленно притянул ее ближе к себе.

– Потому что ты прекрасна. Ты красива. Сломленная женщина.

Она широко улыбнулась, ее тело слегка дрожало.

– Тристан?

– Да?

– Сейчас меня снова стошнит.

Ее голова была склонена над унитазом больше часа, а я стоял позади и держал ее волосы.

– Выпей воды, – сказал я, вручая ей стакан, стоящий на раковине.

Она села и сделала пару глотков.

– Обычно я легче переношу выпивку.

– У нас у всех были такие ночи.

– Я просто хотела на время забыть. Отпустить все.

– Поверь, – сказал я, садясь напротив, – я знаю, каково это. Как ты чувствуешь себя?

– Кружится голова. Глупо. Глупо. Извини, что меня вырвало тебе на ноги.

Я усмехнулся.

– Карма, я полагаю.

– Это была улыбка? Тристан Коул, ты улыбаешься мне?

– Не привыкай к этому, – пошутил я.

– Че-ерт. Плохо. Но все равно приятно. – Она попыталась встать, а я следил за ее движениями.

– Твоя улыбка сделала мой день светлее.

– Какой же момент был темным? – спросил я.

– Твоя мрачность. – Она выдохнула, когда наши глаза встретились. – Я должна идти. Но спасибо тебе за то, что взял под контроль мое пьянство.

– Прости, – сказал я сдавленно. – Мне жаль, что ты упала тогда.

Она прижала пальцы к губам.

– Все в порядке. Я уже простила тебя.

Она направилась к себе уже куда более трезвая, но все еще на цыпочках. Я убедился, что она вошла в дом. Когда мы оба добрались до наших спален, пару минут стояли у окон, глядя друг на друга.

– Ты тоже это чувствовал, да? – произнесла она мне, говоря о нашем поцелуе.

Я не стал отвечать, но да.

Я это чувствовал.