Глава третья

– Я не из тех, кто винит вестника, принесшего плохие новости, – промолвил Хорайс, передавая Сабриэль чашку чая; девушка устроилась на, по-видимому, единственном удобном стуле в блиндаже, где располагался штаб полковника, – но худших новостей я вот уже много лет не слышал.

– По крайней мере, я – живой вестник… и притом дружественный, – тихо промолвила Сабриэль.

Тревожась об отце, ни о чем другом она прежде не задумывалась. Теперь она начинала узнавать о нем больше и понимать, что он не просто ее отец; для других – самых разных – людей он тоже значит очень многое. Оказывается, простенькая картинка в ее памяти – как Абхорсен, уютно расположившись в кресле ее кабинета в Уиверли-колледже, болтает с ней об уроках, анцельстьеррской технологии, магии Хартии и некромантии – давала представление самое что ни на есть ограниченное, как портрет маслом, запечатлевший одну-единственную грань характера человека.

– А как скоро падут оковы Абхорсена? – спросил Хорайс, прерывая поток воспоминаний Сабриэль.

Образ отца, протянувшего руку к чашке с чаем в ее кабинете, растаял: настоящий чай выплеснулся из эмалированной кружки и обжег девушке пальцы.

– Ох! Простите. Я задумалась… как скоро что?

– Я про оковы, наложенные на мертвых, – терпеливо повторил полковник. – Как скоро оковы рухнут и мертвые обретут свободу?

Сабриэль попыталась вспомнить отцовские уроки и содержание старинного гримуара, которое прилежно заучивала на каникулах. Он назывался «Книга мертвых»; от некоторых страниц ее до сих пор пробирала дрожь. Выглядел том достаточно безобидно – переплетенный в зеленую кожу с поблекшими серебряными застежками. Но при ближайшем рассмотрении и по коже, и по серебру проступали знаки Хартии. Знаки сковывающие и связующие, знаки заключения и заточения. Лишь опытный некромант мог открыть эту книгу… и лишь незапятнанный маг Хартии способен был закрыть ее. Отец, навещая Сабриэль, привозил гримуар с собой, а уезжая, непременно забирал.

– Смотря по обстоятельствам, – медленно проговорила Сабриэль, заставляя себя подойти к вопросу объективно, не давая воли чувствам.

Она вызвала в памяти страницы, на которых изображалось, как правильно вырезать ветряную флейту: главы о музыке и природе звука для обуздания мертвых.

– Если отец… если Абхорсен… в самом деле мертв, ветряные флейты просто рассыплются в лучах ближайшего полнолуния. Если он угодил в ловушку где-то не доходя Девятых Врат, связующие чары сохранятся вплоть до первого полнолуния после того, как он пройдет дальше, – разве что какой-нибудь особенно могущественный дух разорвет ослабшие оковы.

– То есть время и луна покажут, – отозвался Хорайс. – До полнолуния у нас еще четырнадцать дней.

– Я, возможно, смогла бы сковать мертвых заново, – осторожно промолвила Сабриэль. – Ну то есть в таком масштабе я этого никогда не делала. Но я знаю как. Вот только если отец еще не… еще не за Девятыми Вратами, я должна помочь ему как можно скорее. Но прежде всего мне необходимо добраться до его дома и кое-чем запастись… кое-что проверить.

– А от Стены этот дом далеко? – осведомился Хорайс, что-то просчитывая про себя.

– Не знаю, – отвечала Сабриэль.

– Что?

– Я не знаю. Последний раз я там была года в четыре. Мне кажется, его местонахождение держат в тайне. У отца много врагов, и не только среди мертвых. Мелкие некроманты, адепты Свободной магии, ведьмы…

– Отсутствие точного адреса вас, похоже, ничуть не беспокоит, – сухо перебил полковник.

Впервые в голосе его послышалось некоторое сомнение и даже отеческая снисходительность, как если бы юность девушки подрывала уважение, причитающееся ей как магу Хартии и некроманту.

– Отец научил меня, как призвать проводника, который подскажет мне дорогу, – невозмутимо объяснила Сабриэль. – И я знаю, что до дома меньше четырех дней пути.

Хорайс умолк, по крайней мере на время. Он кивнул, осторожно, чтобы не стукнуться головой о голые балки блиндажа, встал и подошел к стальному архивному шкафу, что постепенно ржавел от темно-бурой грязи, просачивающейся между светлых досок обкладки. Полковник открыл шкаф, с силой дернув дверцу на себя, достал напечатанную на мимеографе карту и разложил ее на столе.

– Нам так и не удалось разжиться настоящей картой Древнего королевства. Такая была у вашего отца, но увидеть на ней что-либо мог только он: мне она казалась просто-напросто куском телячьей кожи. Мелкая магия, говаривал он, но поскольку научить ей не мог, видать, не такая уж и мелкая… Как бы то ни было, эта карта – копия последней версии, составленной по докладам наших разведдозоров, так что на ней отображена территория на расстоянии примерно десяти миль от пропускного пункта. Устав гарнизона строго воспрещает нам заходить дальше. Патрули, ушедшие за этот рубеж, назад, как правило, не возвращаются. Может быть, дезертируют, а может быть…

Тон его голоса недвусмысленно намекал, что с патрулями случается нечто куда более неприятное, но Сабриэль не стала его расспрашивать. Небольшой кусочек Древнего королевства лежал перед ней на столе, и снова в груди ее всколыхнулось радостное возбуждение.

– Обычно мы идем по Старому Северному тракту, – рассказывал Хорайс, ведя пальцем по линии дороги; мозоли от меча чуть царапали карту, словно мягкая наждачная бумага в руках мастера. – Затем патрули прочесывают местность, двигаясь в обратном направлении – либо на юго-восток, либо на юго-запад, пока не дойдут до Стены. И вдоль нее возвращаются к воротам.

– А что значит этот символ? – полюбопытствовала Сабриэль, указывая на зачерненный квадратик на вершине одного из отдаленных холмов.

– Это камень Хартии, – отвечал полковник. – Точнее, то, что от него осталось. Около месяца назад камень раскололся надвое, как от удара молнии. Патрули теперь зовут это место Рассеченной Вершиной и по возможности избегают. Его настоящее название – холм Бархедрин, а камень некогда служил средоточием Хартии для деревни с тем же именем. Во всяком случае, еще до меня. Если деревня существует до сих пор, она, по-видимому, находится севернее, вне досягаемости наших патрулей. У нас нет никаких сведений о том, чтобы ее жители забредали на юг, к Рассеченной Вершине. По правде сказать, о людях у нас сведений очень мало, практически ноль. Прежде в гарнизонном журнале встречалось немало записей о взаимодействии с населением Древнего королевства – с фермерами, торговцами, путешественниками и так далее, – но за последние сто лет такие встречи случались все реже, а за последние двадцать так и вовсе почти прекратились. Если патрули видят хотя бы два-три человека за год – считайте, повезло. Ну, то есть настоящих людей, а не тварей и не порождений Свободной магии или мертвяков. Эти-то на каждом шагу попадаются.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Сабриэль. – Отец частенько рассказывал про деревни, и села, и даже города Древнего королевства. Некоторые я с детства помню… ну, сколько-то помню… кажется.

– Дальше в Древнем королевстве они, безусловно, есть, – кивнул полковник. – В архивах упоминаются названия очень многих сел и городов. Мы знаем, что тамошние жители называют область вокруг Стены Пограничьем. И говорят о нем без особой любви.

Сабриэль не ответила: она склонилась над картой, обдумывая предстоящий ей путь. Рассеченная Вершина может послужить удобным ориентиром. До нее всего-то восемь миль, вполне можно добежать туда на лыжах еще до наступления ночи, если не слишком задерживаться здесь и если по ту сторону Стены не метет метель. Расколотый камень Хартии добра не предвещает, но зато там наверняка есть хоть сколько-то магии, и пройти в Смерть будет легче. Камни Хартии обычно воздвигались там, где струилась Свободная магия, а перекрестки потоков Свободной магии нередко служили естественными порталами в страну Смерти. Сабриэль почувствовала, как по спине пробежал холодок при мысли о тех, кто может воспользоваться таким порталом, и дрожь передалась пальцам, касающимся карты.

Девушка резко вскинула глаза: полковник Хорайс неотрывно глядел на ее длинные бледные кисти; плотная бумага карты так и вибрировала от ее прикосновения. Усилием воли Сабриэль уняла дрожь.

– У меня дочь примерно ваших лет, – тихо произнес он. – Она в Корвире, с моей женой. Я бы ее в Древнее королевство не пустил.

Сабриэль встретила его взгляд: нет, в глазах ее давно уже не мерцал неверный, трепетный отсвет юности.

– С виду мне только восемнадцать, – сказала она, поднося руку к груди неизъяснимо печальным жестом. – Но я первый раз побывала в Смерти в двенадцать лет; столкнулась с Упрямцем в Пятых Вратах, когда мне было четырнадцать, – и выдворила его за Девятые Врата. В шестнадцать лет я выследила и изгнала мордиканта, подобравшегося к самой школе. Да, очень ослабленного мордиканта, но все-таки… А год назад я перевернула последнюю страницу «Книги мертвых». Я уже не чувствую себя юной.

– Мне страшно жаль, – отозвался полковник и, словно бы неожиданно для самого себя, добавил: – Ну то есть мне жаль, что вы лишены тех пустяковых, легкомысленных радостей, что есть у моей дочери, – той беспечности и безответственности, что сопутствуют юности. Но я не стал бы желать вам того, что в будущем вас ослабит. Вы избрали непростой путь.

– «Идущий выбирает путь или путь – идущего?» – процитировала Сабриэль, и отзвук слов этих, наполненных магией Хартии, повис в воздухе, а сами слова растеклись по ее языку пряным послевкусием.

Такое посвящение было начертано на обложке ее альманаха. И эти же слова значились на последней странице «Книги мертвых» – только они, и более ничего.

– Я слышал эту фразу прежде, – заметил Хорайс. – Что она значит?

– Понятия не имею, – покачала головой Сабриэль.

– Когда ее произносите вы, в ней слышна сила, – медленно проговорил полковник. Он сглотнул с открытым ртом, как если бы вкус знаков Хартии по-прежнему разливался в воздухе. – Если эти слова скажу я, они и останутся просто словами.

– Не могу этого объяснить. – Сабриэль пожала плечами и выдавила из себя улыбку. – Но я знаю и другие присловья, что в настоящий момент куда более уместны. Например: «Путник, поспеши путем зари; путник, руку ночи не бери». Мне пора в дорогу.

Хорайс улыбнулся старому стишку, столь милому сердцам бабушек и нянюшек, но в улыбке этой не было подлинной теплоты. Он отвел глаза от Сабриэль, и девушка поняла, что тот размышляет про себя, не запретить ли ей переход за Стену. Но вот полковник вздохнул отрывистым, раздраженным вздохом человека, которого вынуждает к действию отсутствие выбора.

– Ваши документы в порядке, – проговорил он, снова встречая ее взгляд. – И вы – дочь Абхорсена. Я не могу не пропустить вас. Но я не в силах избавиться от ощущения, будто выгоняю вас навстречу какой-то страшной опасности. Я даже патруль с вами послать не могу, потому что пять полностью укомплектованных патрулей уже за Стеной.

– Так я и собиралась идти одна, – отозвалась Сабриэль.

Она ждала чего-то подобного, но в душе шевельнулось сожаление. Идти под защитой отряда солдат было бы куда спокойнее. Страх оказаться одной в незнакомой и опасной земле, пусть это и ее родина, ощущался даже сквозь радостное возбуждение. Того и гляди прорвется и захлестнет с головой. И перед мысленным взором все стоял образ отца. Отец в беде, он угодил в ловушку, он один в ледяных водах Смерти…

– Хорошо же, – отозвался Хорайс. – Сержант!

В дверной проем тут же просунулась голова в шлеме, и Сабриэль осознала, что двое солдат стояли на часах снаружи, на ступенях, ведущих из блиндажа в траншею. Девушка задумалась, а много ли они услышали.

– Готовьте пропускной отряд, – рявкнул Хорайс. – Переход за Стену, для одного. А именно для мисс Абхорсен. И, сержант, если вы или рядовой Рахайз хотя бы во сне проговоритесь о том, что, возможно, тут услышали, до конца жизни будете в наряд на рытье могил ходить!

– Так точно, сэр! – гаркнул сержант; за ним эхом отозвался злополучный рядовой Рахайз, который, как подметила Сабриэль, и впрямь словно бы спал на ходу.

– Прошу вас, – обратился к ней Хорайс, жестом указывая на дверь. – Могу я снова понести ваши лыжи?

Уж если речь шла о переходе за Стену, тут армия принимала все меры предосторожности. Под громадным сводом врат, пронзающих Стену, Сабриэль стояла одна, но вокруг проема клином, обращенным острием назад, расположились лучники, стоя или опустившись на одно колено, а дюжина мечников прошла вперед вместе с полковником Хорайсом. В сотне ярдов позади девушки, за зигзагами колючей проволоки, два пулеметчика, вооруженные «Льюинами», наблюдали из передового орудийного окопа; Сабриэль отметила про себя, что они загодя обнажили штык-клинки и повтыкали их в мешки с песком, чтобы были под рукой, – смертоносные машины с воздушным охлаждением, делающие сорок пять выстрелов в минуту, явно не внушали им большого доверия.

Вообще-то, ворот как таковых в проеме не было, хотя по обе его стороны, точно механические руки, раскачивались заржавленные петли, и острые обломки дубовых столбов торчали из земли, как зубы в свороченной челюсти: последствия взрыва, произведенного средствами современной химии или магических чар.

Со стороны Древнего королевства шел легкий снежок, ветер то и дело подхватывал белые хлопья и забрасывал их через ворота в Анцельстьерр, где они таяли на более теплой южной земле. Одна запуталась у Сабриэль в волосах. Девушка легонько смахнула ее, чтобы та соскользнула по лицу, и поймала языком.

Капелька ледяной воды освежала; и хотя на вкус она ничем не отличалась от любого другого талого снега, что Сабриэль доводилось пробовать, вместе с нею впервые спустя тринадцать лет она отведала вкус Древнего королевства. Ей смутно припомнилось, что и тогда шел снег. Отец пронес ее сквозь проем ворот – так она когда-то оказалась на юге, в Анцельстьерре.

Раздался свист. Сабриэль встрепенулась: из-за пелены снега появилась какая-то фигура, по обе стороны от нее – еще двенадцать. Сопровождающие выстроились за воротами в два ряда. Смотрели они вовне; мечи их сияли, отражая дневной свет, прежде отразившийся от снега. Один только Хорайс глядел назад, дожидаясь ее.

Вскинув на плечо лыжи, Сабриэль пробралась между деревянными обломками ворот. Прошла под арку, ступив из грязи в снег, с яркого солнца – в бледное свечение снегопада, из прошлого – в будущее.

Камни Стены и по обе стороны, и над ее головой словно бы кричали: «Добро пожаловать домой!»; ручейки знаков Хартии струились сквозь камни, точно дождь сквозь пыль.

– Древнее королевство приветствует вас, – заметил Хорайс, не глядя на Сабриэль: он рассматривал скользящие по камням знаки Хартии.

Сабриэль вышла из тени ворот и натянула шапку пониже, на самый лоб, так, чтобы козырек прикрывал лицо от снега.

– Пусть ваша миссия увенчается успехом, Сабриэль, – продолжал Хорайс, оборачиваясь к девушке. – Я надеюсь… надеюсь вскорости снова увидеть и вашего отца, и вас.

Он отдал честь, резко развернулся через левое плечо и ушел – обогнул ее и зашагал назад сквозь проем ворот. Его люди вышли из строя и двинулись следом. Пока они маршировали мимо, Сабриэль нагнулась, покатала лыжи вперед-назад по снегу, вставила ноги в крепления. Снег все падал и падал, но не слишком густо, пятная землю тут и там. Старый Северный тракт прекрасно просматривался. По счастью, в канавах по обе стороны дороги снегу уже накопилось немало, и по этим нешироким колеям можно было идти достаточно быстро. Даже несмотря на то, что в Древнем королевстве по сравнению с Анцельстьерром время словно бы ушло вперед на несколько часов, Сабриэль рассчитывала добраться до Рассеченной Вершины еще до наступления сумерек.

Взявшись за палки, она проверила, легко ли выходит из ножен отцовский меч и на своих ли местах колокольцы на бандольере. Прикинула, не призвать ли Хартию, чтобы сотворить несложное заклинание для тепла, но передумала. Дорога шла слегка в гору, так что придется попотеть. В шерстяном свитере ручной вязки, кожаной куртке и плотных, на двойной подкладке, бриджах для лыжных прогулок она, надо думать, быстро согреется, едва тронется с места. Чего доброго, станет даже слишком жарко.

Привычным движением Сабриэль выдвинула вперед одну лыжу, оттолкнулась палкой и заскользила вперед; мимо как раз прошел последний из мечников, возвращаясь к воротам. Он усмехнулся, когда поравнялся с ней, но она не заметила, сосредоточившись на том, чтобы войти в ритм. Спустя несколько минут она уже прямо-таки летела вверх по дороге: хрупкая темная фигурка на фоне белого снежного покрова.