Глобальная война
Необходимо уяснить, что ХВ не была Третьей мировой. То была Первая (и, скорее всего, последняя) глобальная война, война миров и систем. В мировых войнах (Тридцатилетняя, Семилетняя, Наполеоновские, 1914-1918, 1939-1945 гг.) решались вопросы о том, кто будет гегемоном капиталистической системы (Голландия или Габсбурги, Великобритания или Франция, Германия или США).
ХВ велась не за гегемонию в капиталистической системе. То было противостояние двух систем – капитализма и антикапитализма (исторического коммунизма – исторического: в смысле реального, реально существовавшего в истории ХХ в., а не на страницах «трудов» по «научному коммунизму», с одной стороны, в «исследованиях» западных советологов, с другой). Речь шла о двух взаимоисключающих глобальных, планетарных проектах социально-экономического устройства, а потому ХВ велась на всей планете, т. е. была истинно глобальной. Глобальный, всеохватывающий характер ХВ хорошо подметил М. Уокер в замечательной книге «Холодная война»: «Южная Америка и Африка к югу от Сахары, – писал он, – континенты, которые раньше оказывались вне борьбы, теперь засосало в её воронку. Турки сражались в Корее, алжирцы – во Вьетнаме, кубинцы – в Анголе, а американские и русские школьники, чьи уроки в школе прерывались тренировочными сигналами угрозы атомной бомбардировки, росли, чтобы погибнуть в Сайгоне и Кабуле».
Поскольку противостояние блоков в ХВ было системным и развивалось не столько как межгосударственное (это форма), сколько как классовоидеологическое (мир труда – мир капитала, капитализм – антикапитализм, правые – левые и т. д.), оно охватывало практически всю планету, проникало в самые отдалённые уголки, вовлекало, всасывало в себя весь мир – от людоедов Центральной Африки и Новой Гвинеи до яйцеголовых интеллектуалов из Бостона, Парижа и Москвы, разрывая надвое целые страны, слои, а то и семьи. И хотя сформировался даже целый блок – Движение неприсоединения, пытавшийся «сосать от двух маток сразу», в целом и внутри этого блока идеологические симпатии и антипатии были вполне очевидны, в этом плане нейтралов практически не было: война носила тотальный – военно-политический, экономический, идеологический, психологический (психоисторический) – характер и предполагала полное уничтожение проигравшего (как это и произошло с СССР). В то же время, будучи глобальной, ХВ обеспечила глобальную стабильность в глобальных же и невиданных до сих пор (страх перед ядерным Армагеддоном) масштабах. Не удивительно, что одним из главных следствий ХВ как глобальной стала глобализация, подтвердив гераклитовское «война (борьба) – отец всего».
Есть эксперты, которые подчёркивают, что в ХВ произошло взаимоналожение двух характерных для Европы типов конфликтов – между державами и религиозно-идеологического: протестанты против католиков, христиане против мусульман. Отчасти это действительно так. Но только очень отчасти, поскольку христианство и ислам охватывали определённые ареалы планеты, ориентированы они были на поту-, а не посюстороннее устройство. Капитализм и коммунизм – это о посюстороннем устройстве. В этом плане ХВ вытекает из Второй мировой: как верно заметил Тони Джадт, Вторая мировая была первой, в которой военный результат определял именно социальную систему, а, например, не религиозную принадлежность (как это было после Аугсбургского мира 1555 г. с его cuius regio ejus religio) или в ходе Наполеоновских войн, революционным способом устанавливавших на месте Anciene Regime новый политический, но – подчёркиваю – не социальный строй. Кстати, это очень чётко понимал Сталин, который, как вспоминает Милован Джилас, в апреле 1944 г. в разговоре с Йозефом Броз Тито сказал следующее: «Эта война непохожа на прошлые войны; тот, кто занял какую-то территорию, устанавливает там свой общественный строй. Каждый распространяет свой строй настолько далеко, насколько способна продвинуться его армия. По-другому и быть не может». Быть не может в такую эпоху, когда наряду с капитализмом существует системный антикапитализм и война с ним капиталистических государств приобретает совершенно иной характер, чем между собой. Война СССР с Третьим рейхом принципиально отличалась от войны наших западных союзников с ним – последняя в социосистемном (да и в цивилизованном) плане была гражданской – победители не собирались отменять капитализм на захваченных территориях, достаточно взглянуть на гитлеровский «Евросоюз» и на «американскую Европу» второй половины 1940-х годов.
Верную мысль высказал Дэвид Кот, автор замечательного исследования о борьбе в сфере культуры в период ХВ, подчёркивая, что помимо прочего, ХВ это борьба за наследие Просвещения, которое СССР и США тянули на себя и наконец разорвали: у СССР осталось «равенство», а у США – «свобода». «Братство», по-видимому, оставили масонам и иже с ними рядом, а возможно и над ними находящимся, которые – создаётся впечатление, – в течение какого-то времени выбирали, на кого сделать ставку и в конечном счёте на рубеже 1940-1950-х годов выбрали США как «порт приписки» и мировой таран одновременно. Впрочем, это лишь догадки. Главное в том, что «свобода» и «равенство» отлились в принципиально разные, взаимоисключающие системы с глобальными претензиями.
После окончания Второй мировой войны коммунизм и капитализм сошлись как два альтернативных варианта организации посюстороннего мира планетарного порядка, проникая в ареалы всех религий и рассекая их по нерелигиозному принципу. А потому у ХВ нет ни аналогов, ни прецедентов в том числе и по внутренней сложности и парадоксальности: эта построенная на страхе взаимного уничтожения (достаточно вспомнить панику, охватившую крупнейшие города Европы и Америки в дни Карибского кризиса), завязанная на ядерное оружие глобальная война была периодом фантастической глобальной стабильности, такой, которой уже никогда не будет и с которой сравнить можно лишь европейскую стабильность 1815-1853 гг. и Римскую империю Антонинов – от Нервы до Марка Аврелия (96-180 гг. н. э.). Противостояние капитализма и системного антикапитализма, т. е. системы и антисистемы как двух альтернатив «светлого будущего» – уникальное явление всей посленеолитической («классово-антагонистической») истории, т. е. последних 5-6 тыс. лет.
В виде советского коммунизма, системно реализовавшего Большой Левый Проект европейского Модерна (старт ему дала Великая Французская революция, в не меньшей степени антибуржуазная, чем буржуазная), впервые за несколько тысяч лет в истории неэгалитарных эксплуататорских обществ, построенных на собственности, возник социум, построенный на отрицании эксплуатации и собственности и провозгласивший равенство – т. е. социум победивших низов, угнетённых, одним словом – антисистема, вступившая в борьбу с системой. Конечно, в советской системе существовало неравенство, однако оно не шло ни в какое сравнение с таковым классовых («собственнических») обществ; в 1990-е и сегодня, когда индекс Джинни зашкаливает, когда casual для меньшинства – бесстыдно выставляемое напоказ наворованное богатство, а для большинства – беспросветная бедность, отсутствие социальных перспектив и проблема физического выживания. Конечно, в СССР существовала эксплуатация, однако, во-первых, она становилась менее интенсивной по мере развития совсистемы (а неравенство в то же время росло – и это был один из смертельных парадоксов системы); во-вторых, эксплуатация (в которой, кстати, соучаствовало огромное число людей) не была жёстко закреплённой (перемена мест) и, самое главное, в неизмеримо большей степени работала на социальное целое, на целостный интерес, чем в собственнических системах. Нарушение этого принципа в 1970-е годы взывало крайнее разочарование снизу в совстрое и стало одной из причин его крушения, поражения СССР в ХВ.
