В Таврополис, эрталийский городок, расположенный на границе с Эркландией, цирк приехал без предварительного предупреждения, как, впрочем, и всегда бывает с бродячими труппами. Просто в один прекрасный день на центральной городской площади появился большой красочный шатёр. Засновали туда-сюда одетые в непривычные, пёстрые наряды артисты. Зазвучали зычные голоса, призывающие почтеннейшую публику приходить на представления и сообщающие о времени, когда эти самые представления будут проводиться.

Зрители выступлениями остались более чем довольны. Программа бродячего цирка оказалась весьма насыщенной. Был здесь клоун, раскрашенное лицо которого больше напоминало маску и казалось очень грустным до тех пор, пока его обладатель не принимался смеяться, шутить и дурачиться, и братья-акробаты, которые вовсе не являлись братьями, а были похожи исключительно за счёт одинаковых костюмов, плотно облегавших хорошо сбитые мужские тела (одна из причин, по которым на представления столь охотно приходили представительницы женского пола). И девушка, танцующая на шаре и совершающая сложные трюки на протянутом над площадью канате, и усатый фокусник с загадочным взглядом, одетый в чёрный костюм с блёстками. И силач — какой же без силача цирк! — и танцовщики, и виртуозный наездник.

Конечно, всё это не значит, что труппа была необычно многочисленна. Она насчитывала семь человек — недурно для бродячего цирка, но не более того. Просто многие из артистов, как это нередко бывало, исполняли по несколько функций параллельно. Акробат садился верхом на коня, а девушка-канатоходец ассистировала фокуснику.

Танцы на шаре, как и в прежние времена, пользовались успехом. Хотя кто-то из зрителей больше ценил мастерство, а кто-то — наряд артистки, а именно — платье из лёгкой ткани, подол которого был аккуратно разрезан в нескольких местах, дабы одежда не сковывала движений. Как раз с мужчиной из второй категории я и беседовала во время перерыва.

— Удивительное представление! Браво! — восторженно говорил он, а масленые глазки так и гуляли по моей фигуре, не в силах оторваться от прелестей мнимой артистки. — Такая грация, такое чувство ритма! У вас настоящий талант!

— Благодарю вас. — Я смущённо потупилась.

— Вы знаете, я — большой любитель театра и покровительствую талантливым артистам, — доверительно сообщил мне «благодарный зритель». — Время от времени устраиваю в своём особняке театральные вечера. Я бы хотел пригласить вас выступить у меня, так сказать, в частном порядке. Разумеется, за солидное вознаграждение.

И он продемонстрировал мне действительно солидный кошель.

— Какое интересное предложение! — воскликнула я, наивно похлопав глазками. — Простите, мне надо подготовиться к новому выходу. Но я с радостью продолжила бы этот разговор после представления.

После чего развернулась и шмыгнула в шатёр, не забыв тщательно занавесить за собой плотный полог.

— С радостью продолжила бы этот разговор! — протянул знакомым голосом совершенно незнакомый молодой мужчина, обнаружившийся в шатре несмотря на то, что циркачом вовсе не являлся.

Усач со светло-русыми волосами, распущенными и доходящими до плеч, в свободной небогатой одежде, включавшей в себя кожаный жилет и сделанный из точно такой же кожи пояс, на котором висел длинный нож с широким лезвием. Больше всего незнакомец походил на охотника, и я бы даже с уверенностью сказала, что он таковым и является… если бы не до боли знакомый тембр голоса. И столь же знакомые интонации.

— А что такого? — без малейшего стеснения пожала плечами я. — Конечно, с удовольствием. Я бы ему такое частное выступление показала — на всю жизнь бы запомнил!

— Так. Вот теперь мне стало за него страшно, — насмешливо поделился своими чувствами Нарцисс.

— Напрасно, — не разделила шутливого настроя я. — Знаешь, сколько я таких девочек за свою жизнь повидала? Которые купились на историю о хорошо оплачиваемом выступлении? Эдаких «любителей искусства» в любом городе пруд пруди. Мне-то повезло, хозяин нашего цирка к своим девчонкам относился, как к дочкам, опекал их всячески, ну и мозги мог хорошенько прополоскать там, где надо. А каково тем, у кого и постоянной труппы-то нет? Так, прибьются то здесь, то там? Так что, не опасайся я лишний раз засветиться, подкоротила бы этому господину то место, которым он искусство любит.

Да, конечно, я сболтнула о себе немного лишнего. И да, вполне могла бы этого не делать. Но… Нарцисс сильно раскрылся передо мной тогда, в Ристонии, да и вообще так сложилось, что я узнала о нём значительно больше, чем, вероятно, он бы хотел. И сейчас сочла возможным немного открыться в ответ. Надо отдать агенту должное: бурно реагировать и — тем более — приставать с расспросами он не стал. Лишь на короткое мгновение удивлённо приподнял брови чужого цвета, после чего его лицо вновь приняло прежнее умиротворённое выражение.

— Чего только не сделаешь для старой знакомой! — тяжко вздохнул он, когда я закончила говорить. — Ну, хочешь, я сам подкараулю его после представления и подкорочу ему то, что нужно?

— Не стоит, — возразила я. — Он не задержится до конца представления.

— То есть как? — удивился Нарцисс. — После твоего «с радостью продолжила бы этот разговор» он просто обязан остаться до конца! Я бы точно остался, — добавил он, подмигнув.

— А этот не останется, — ответно подмигнула я. — Просто поверь мне на слово.

— Циркачки — страшные женщины, — глубокомысленно констатировал «охотник».

— О да! — поддержала его вывод я. — Кстати, имей в виду: выступление после антракта будет не для слабонервных. Так что если вдруг почувствуешь себя нехорошо, не стесняйся, просто отойди в сторонку, попей водички и глубоко подыши. Это нормально, так поступают многие люди, обладающие тонкой душевной организацией.

— Нарываешься? — приподнял бровь Нарцисс, упирая руки в бока.

— По-дружески предупреждаю, — поправила я, растянув губы в язвительной улыбке. Раз уж пооткровенничала, надо это чем-то компенсировать, дабы сиропа не вышло. А то самой прямо как-то некомфортно. — И кстати, ты не мог бы покинуть шатёр? Сюда вообще-то вход только для труппы, а мне, — я скромно опустила глазки, — пора переодеться к следующему выходу.

По окончании антракта я появилась на сцене в совершенно ином образе. Вместо хрупкой девушки с лёгкой поступью перед зрителями предстала чеканящая шаг женщина, одетая по-мужски: тёмно-коричневые брюки, в которые была заправлена рубашка более светлого оттенка с крупными серебряными пуговицами. Волосы были собраны в тугой хвост, а на ногах красовались жёсткие ярко-красные сапожки.

На сцену я вышла не одна, а под руку с фокусником. Здесь нас уже поджидал реквизит в виде длинного ящика, возвышавшегося на ещё более длинной подставке, для того чтобы его было лучше видно зрителям. Вернее, все должны были думать, что цель заключается именно в этом. Зрители в ажиотаже приблизились к сцене, поскольку многие уже поняли, в чём именно будет заключаться фокус.

— Дамы и господа! Почтеннейшая публика! — вдохновенно вещал зычным голосом конферансье. Как ему удавалось за время представления не сорвать голос, понятия не имею. — Смертельный номер! Слабонервных женщин просим уйти с площади! Слабонервных мужчин просим с неё убежать! Сейчас на ваших глазах наш фокусник распилит свою ассистентку на две половины!

Эффектно пройдя по сцене туда и обратно, я улеглась в раскрытый для этой цели ящик Затем фокусник вернул на прежнее место его стенки и крышку. В итоге моя голова, руки и ноги в алых сапожках остались торчать наружу. Я повертела головой, пошевелила всеми четырьмя конечностями. Тем временем фокусник делал всевозможные впечатляющие и совершенно бессмысленные пассы, а конферансье бегал вокруг ящика, причитая и размазывая по лицу несуществующие слёзы.

— Дамы и господа! — снова заговорил он, приблизившись к зрителям. — Наш фокусник обещал, что будет резать ассистентку очень аккуратно! И всё же я бы посоветовал вам отойти от сцены подальше. Первые ряды может забрызгать кровью!

Некоторые зрители и правда поспешно попятились, другие, напротив, шагнули поближе, заранее вытягивая шеи. Кто-то завизжал, но, кажется, скорее восторженно, нежели испуганно. А конферансье продолжал свою речь:

— Главное, не волнуйтесь, дамы и господа! Если фокус не удастся, нас с вами будут судить как соучастников убийства. Мы с вами получим всего лишь семь-восемь лет тюремного заключения. А вот нашего фокусника ожидает виселица!

Фокусник, не слишком впечатлённый такой угрозой, расхаживал вокруг ящика, обмахивая его посверкивающим блёстками платочком. Я же была занята, хотя старательно не подавала виду Быстро извлекла ноги из зафиксированных в прорезях сапожек, после чего подняла их вверх, согнув в коленях, и разместилась, таким образом, лишь в одной половине ящика. Затем ассистентка, всё это время лежавшая в нижнем ящике, принимаемом зрителями за подставку, приподняла собственные ноги так, чтобы они попали в верхний ящик, и просунула ступни в оставленные мной сапожки. Распиливание человека — тот редкий случай, когда фокус строится на мастерстве ассистентов, в то время как фокусник, напротив, присутствует на сцене главным образом для того, чтобы привлекать к себе внимание. В нашем случае не последнюю роль также выполнял и конферансье.

Наконец фокусник приступил к процессу распиливания. Публика замерла, жадно следя за каждым его движением. Минута — и две половины ящика были раздвинуты в разные стороны. Публика завизжала от смеси ужаса и восторга.

— Что же теперь будет? Что же будет? — запричитал конферансье.

— Верните мне мои ноги! — закричала я.

Заодно помотала головой и покрутила руками, точно зная, что в данный момент вторая ассистентка зашевелила обутыми в алые сапожки ступнями.

Зрители закричали так громко, что мне даже захотелось прикрыть ладонями уши, но по понятной причине такой возможности я была лишена. Вообще шея начала серьёзно уставать. Хорошо бы было поскорее закончить эту часть номера.

— У нашего фокусника теперь две ассистентки! — радостно объявит конферансье. — Вот только одна беда: как же нам их обеих прокормить? Хотя нет! — обрадованно выдохнул он. — Одну из них кормить необязательно!

И где он только нахватался этого дурацкого юмора? Неужели в Токалле, в столице которой он проторчал последние лет пять? Серьёзный же человек, один из лучших специалистов по сбору информации! А уж захват у него какой!

— Ну что ж, почтеннейшая публика! — перешёл наконец к делу он. — Приступим к продолжению номера! Настало время посмотреть, сумеет ли наш фокусник исправить положение и возвратить артистке её ноги!

Фокусник вновь принялся «колдовать» над ящиком, предварительно составив вместе две его половины. Пошёл обратный процесс: вторая ассистентка полностью спряталась в ящике-подставке, я же с удовольствием вытянула ноги и аккуратно засунула их в сапожки. Торжественный взмах платка с блёстками — и я соскочила на сцену под восторженные вопли публики.

Но зрители глубоко заблуждались, если полагали, что номер на этом закончился. Пока двое артистов в незаметных серых балахонах убирали со сцены ящики, а конферансье и выбежавший по такому случаю клоун обнимали меня с громкими рыданиями, последний потихоньку повесил мне на пояс небольшую кожаную сумку. Освободившись из объятий, я шагнула в сторону фокусника, придав своему лицу гневное выражение.

— Ох, кажется, наша ассистентка немного обиделась на коллегу, — «перевёл» публике конферансье.

Меж тем я извлекла из сумки нож и, замахнувшись, устремилась к «коллеге». Тот, в свою очередь, стал энергично пятиться назад… пока не упёрся спиной в большой деревянный щит.

— Ах ты, мерзавец! — рявкнула я, после чего метнула нож.

Якобы как попало, но в действительности чётко выверенным движением. Лезвие вонзилось в щит в паре дюймов от правого плеча фокусника. Конферансье в ужасе схватился за сердце, а я вновь схватилась за сумку. Второй нож перекочевал мне в руку, чтобы в скором времени вонзиться в щит, на сей раз слева от «коллеги».

Такова правда жизни. Балансировать на узкой поверхности и метать холодное оружие я научилась задолго до того, как приступила к своему нынешнему роду деятельности. Равно как и высвобождаться из наручников и выбираться из опутанного цепями ящика. Впрочем, именно благодаря этим способностям на меня в своё время и обратил внимание Лавар, вытащив, таким образом, из нищеты и уже начинавшей сковывать волю безнадёжности…

Под вопли конферансье и зрителей последовало ещё три броска. Последний нож застыл непосредственно над головой фокусника. Рукоять ещё подрагивала, а тот уже отскочил от щита, бросился прочь со сцены и скрылся в шатре. Я же, чеканя шаг, приблизилась к конферансье и якобы что-то зашептала ему на ухо.

Тот неодобрительно покачал головой, но всё-таки обратился к публике.

— Дамы и господа! Наша артистка всё ещё полна жажды крови! — объявил он. — Для того чтобы окончательно выпустить пар, ей необходимо пометать ножи в кого-нибудь ещё! Есть ли среди вас желающие?

Приблизившись к краю сцены, он принялся указывать рукой то на одного, то на другого зрителя, но те, как ни странно, поучаствовать в представлении не спешили. И вообще, внезапно выяснилось, что места у сцены вовсе не пользуются успехом. Публика как-то разом отхлынула, стремясь оказаться там, где, может, и не видно всех нюансов, зато безопасно.

Я же легко спрыгнула на землю и с призывной улыбкой устремилась к господину, совсем недавно уговаривавшему меня отправиться к нему домой с частным выступлением. Однако тот отчего-то протянутую в свою сторону изящную женскую ручку не оценил (возможно, потому, что женские пальцы сжимали в этот момент рукоять очередного ножа?). Попятился, мотая головой, но, видя мою настойчивость, развернулся и спешно ретировался.

Разочарованно разведя руками, я поднялась на сцену.

— Ну же? Неужели никто не хочет познакомиться поближе с нашей ассистенткой?! — воскликнул конферансье.

На этом месте должен был подать голос смешавшийся со зрителями подставной, но его опередил кое-кто другой.

— Я хочу! — выкрикнул знакомый светло-русый «охотник» и под одобрительный гул толпы вскочил на сцену.

Вот ведь кому-то неймётся. Зачем, спрашивается, светиться перед всем честным народом? Впрочем, не так уж он и беспечен: снять нынешний маскарад — и его ни один человек после сегодняшнего не узнает.

— Дамы и господа, поприветствуем смельчака! — торжественно провозгласил конферансье.

Дамы и господа ответили громкими подбадривающими выкриками.

— А мне позволят потом ещё раз её распилить? — полюбопытствовал Нарцисс, вызвав тем самым взрыв хохота среди публики.

— Молодой человек, — укоризненно протянул конферансье, — что же вы такое говорите? Ассистентка же вас слышит. Не стоит давать ей лишний повод промахнуться, она и так в плохом настроении! Прошу вас, соблаговолите пройти вот сюда. — И он провёл Нарцисса к деревянному щиту. Показал, где точно надо встать. — Да, кстати, а завещание у вас есть? — осведомился он, возвращаясь на прежнее место. — Не хотите ли оставить всё своё состояние нашей труппе?

Такого желания смельчак не высказал, и его оставили в покое. Точнее сказать, конферансье оставил в покое. Я же только начинала действовать.

Сжала в руке рукоять первого ножа и встретила взгляд «охотника». За приключениями, не иначе.

«Ну что, готов?» — мысленно спросила я.

«А ты сомневаешься?» — насмешливо ответили знакомые глаза.

«Ну-ну».

Нож отправился в полёт и с шумом вонзился в щит, рядом с правым плечом Нарцисса. Я прищурилась, готовясь ко второму броску.

Агент не дрогнул, но я видела, как он сосредоточен и напряжён. Во время такого трюка человеку у щита необходимо оставаться неподвижным, сколь бы ни вопили инстинкты, требуя обратного. Всё, что могу сделать я, — это метко бросить нож. Но подправить траекторию его полёта из-за того, что кто-то, шевельнувшись, сменил положение, я не в силах.

Второй бросок. Третий — пониже, рядом с прижатой к щиту ладонью. Четвёртый — симметричный третьему. А вот последний — напротив, выше. Этот бросок — из самых страшных для того, кто у щита, поскольку у него складывается впечатление, будто я мечу в голову. На самом деле нож идёт выше, и тут я, уверенная в своих силах, более спокойна: даже если ассистент непроизвольно дёрнется, прыгать-то всё равно не станет.

Лезвие рассекает воздух — и площадь взрывается криками, когда остриё ножа вонзается в дерево прямо над головой Нарцисса. Последний отступает от щита, оставляя за собой своеобразный контур из рукоятей. На лбу у него испарина, а пальцы едва заметно дрожат — не от страха, от напряжения. Я торжественно беру «охотника» за одну руку, конферансье — за другую, и мы предлагаем публике ещё раз выразить смельчаку своё восхищение. Номер закончен.

— Нет, мне нравится эта работа! — заявил «акробат» (а в действительности — высококлассный специалист по слежке), пересыпая из ладони в ладонь горсть тяжёлых монет. — Выкладываешься, конечно, но зато точно знаешь, чем именно и в какое время придётся заниматься. Ни тебе подъёмов среди ночи, ни незапланированных отъездов на несколько недель. А платят даже очень неплохо.

«Братец», ни капли на него не похожий, усмехнулся, не отрываясь от своего совершенно не акробатического занятия: он методично точил, казалось бы, и без того острый нож.

— Неплохо, ага, — саркастически фыркнула я. — Но уж явно похуже, чем на твоём нынешнем месте службы. К тому же не забывай: это самое первое выступление, да и то — в приличном городе, а не всеми забытой глухой деревеньке. Ещё несколько представлений — и ты тут всем надоешь, и придётся тебе, хоть и вполне запланированно, но собирать пожитки и ехать дальше, и изо дня в день повторять сегодняшнюю программу, чтобы худо-бедно питаться да латать по мере необходимости реквизит.

— Кобра, ты совершенно лишена романтизма, — попенял мне «конферансье», являвшийся, разумеется, таким же конферансье, как я — ассистенткой фокусника.

— Служба не располагает, — беззлобно парировала я. И, немного подумав, добавила: — Жизненный опыт — тоже.

— Заканчивайте развлекаться! — требовательно заявил «клоун», слегка отодвинув полог и просунув голову в шатёр. — Они через четверть часа приедут.

Монеты тут же возвратились на своё место, нож «акробата» спрятался под одеждой, и мы, похватав всё, что требовалось, устремились к выходу.

Это не было очередное выступление, скорее способ привлечь внимание публики, заинтересовав прохожих и заставив их таким образом прийти на представление. Четверо артистов разбрелись по людной в это время суток площади и принялись показывать простенькие трюки. Каната и шара под рукой (точнее сказать, под ногами) не было, метать ножи я тоже, ясное дело, не стала, так что вместо этого занялась жонглированием. Три разноцветных кольца среднего размера при определённом опыте действительно совсем не сложно подбрасывать и ловить. Пришлось лишь вспомнить навыки, которые долгое время не были востребованы.

— Дорогу! Дорогу! — зычно прокричал кучер, управлявший каретой, которая была запряжена четвёркой вороных.

Народ расступился, артисты тоже держались в стороне, не прекращая, однако же, своих выступлений. И тут — вот незадача! — одно из цветных колец улетело слишком далеко. Подхватить его мне не удалось. Это было бы ещё полбеды: ну, неидеально прошёл номер, так что с того? За порцию хорошего настроения зрители готовы простить артисту очень многое. Беда заключалась в том, что, пролетев по инерции несколько ярдов, кольцо приземлилось прямо под ноги одной из запряжённых в экипаж лошадей.

Испуганное животное попыталось встать на дыбы, остальные отреагировали на его рывок, карета резко дёрнулась и остановилась. Из-за занавешенного тёмной тканью окошка послышалась ругань на чужом языке. Здесь, на границе, многие без труда сумели определить, что сидевший внутри мужчина говорил на эркландском наречии, в чём-то похожем на язык Эрталии, но также имевшем и характерные отличия. Конный, сопровождавший карету и до сих пор ехавший чуть позади, приблизился к дверце и склонился к окошку, слушая своего хозяина. Меж тем многие из прохожих, случайно получивших возможность наблюдать столь неординарное зрелище, обратили внимание на корону, выведенную золотистой краской на стенках кареты.

Конный жестом одетой в перчатку из плотной материи руки подозвал уже торопившуюся к месту происшествия стражу. Нескольких высокомерно брошенных слов было достаточно, чтобы блюстители порядка в несвойственном им обычно рвении бросились к циркачке. И, сообщив, что девушка арестована, увели её с площади в неизвестном направлении.